Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2011
Проза
Ольга ДЕНИСОВА
Поэт, прозаик. Родилась в городе Рассказово Тамбовской области. Окончила романо-германское отделение филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Работает учителем английского языка в Невской Дубровке (Ленинградская область).
Автор многих публикаций.
РАССКАЗЫ О ЖИВОТНЫХ…
ПРО КОЗУ МАЙКУ
Майка в детстве была очаровательным козленком. Глаза в полмордочки, нежная шерстка и смешной хвостик. Девочка любила кормить ее листьями салата, который таскала из грядок, несмотря на запреты старших. Майка брала их у девочки с ладони мягкими щекотными губами, потряхивала изящной головкой, а, наевшись, скакала по всему двору, взбрыкивая копытцами и бодая головой обмотанную мешковиной кадку со старым фикусом, который в теплые дни конца мая выносили на солнышко погреться.
Кто бы мог подумать, глядя на это прелестное создание, что и у нее, как у всех коз, как только она достигнет зрелого возраста, сваляется клочками шерсть на боках, отвалится до колен пузо, на голове появятся неопрятные рога, а морду украсит самая настоящая, бесформенная и, естественно, неухоженная — о, ужас! — борода. Но это бы и ничего. Не во внешности, в сущности, дело, говорим ли мы о животных или о людях. У Майки взрослой прорезался ужасный, даже для козы, нрав, а может быть, даже и характер. То, что козы упрямые и привередливые животные, известно всем, но Майка, видно, задалась целью сделать так, чтоб это предубеждение переросло в уверенность буквально у всех, кому бы ни «посчастливилось» столкнуться с ней на жизненном пути.
Слушаться она никого не хотела. Любила по вечерам, когда ее звали домой, забраться повыше на переломившееся метрах в двух от земли во время грозы дерево, и оттуда, как гордый орел, озирать окрестности, подолгу пребывая в состоянии, очень напоминающем молельные подвиги буддийских монахов. Может быть, такие ассоциации вызывало то, что стояла она при этом на самой верхней точке, на отколовшейся узенькой щепе, собрав все четыре копыта в кучку, не шелохнувшись, только ветер вздувал время от времени шерсть на морде отважной приверженницы самых сложных, как ей было и положено, позиций йоги. Стоять она могла так долго, притворяясь памятником самой себе, тем более что кору с дерева она давно уже всю обглодала, и дерево белело издалека отполированным причудливым постаментом в стиле позднего модернизма.
Гастрономические пристрастия у Майки были самые необыкновенные. Можно было видеть в период разнотравья, пышной и сочной июньской зелени, еще не опаленной жарким солнцем, как Майка поодаль от своих заурядных сестер, мирно щиплющих обычную травку, стояла с печальным видом возле стога сена, отдирая от него клочки сухого, плохо жующегося корма, словно норовя пробудить в проходящих мимо сострадание к непонятому никем созданию, одинокому и ранимому, занятому, может, мыслями не о бренной земной жизни, а о существовании иного мира — там, в далеком созвездии Козерога, среди близких ей по духу существ!!! Сказать по правде, никому и в голову не приходило вот так подумать о глупой козе. Люди, шествующие мимо, кто посмеивался над причудами козлиной породы, кто объяснял это тем, что козе не хватает каких-то витаминов. Но, может, причина была и в том, что Майке хотелось украсить свою жизнь какими-нибудь приключениями, особыми переживаниями, сделать свои дни необычными и непохожими друг на друга. Откуда нам-то знать, что на уме у другого существа, если мы порой от самих себя, давно, казалось бы, изученных и понятых, от своих поступков, мыслей и странных желаний, бываем в шоке и изумлении?! За странности поведения Майке иногда даже попадало. Например, за то, что в поисках какой-то лучшей доли, вернее, лучшего корма, Майка однажды развалила целую кучу дров и хвороста, сваленных ненадолго за калиткой. Привязали ее к колышку на самом лучшем лужке, где травы и кустиков с цветочками было вдоволь, но она сумела как-то выдернуть колышек, подобралась к этой куче и полезла вовнутрь, вероятно, надеясь найти там какую-то необыкновенную растительность, которую не найти было никому кроме нее и нигде больше в этом скучном мире. А вот зимой, естественно, у Майки аппетита на сено не было. Зимой ее содержали в доме, в сенях. И тут хитрая бестия не упускала случая, когда девочка на минутку оставляла открытой дверь в горницу. Сломя голову, коза бежала к окнам и со всех подоконников один за другим стаскивала за верхушки комнатные цветы в горшках, оставляя после себя на полу землю и останки бедной герани. «Ах ты, зараза настырная!» — охаживала ее по спине чем придется девочкина мама, а сама принималась спасать все, что можно, из растений до следующего дерзкого набега рогатой нахалки.
Хотели уж от Майки избавляться, потому что никак не желала она принимать женихов, к которым ее водили на культурную случку, так сказать, по знакомству, в хорошие дома. Отдалась она по весне по доброй воле жуткого вида козлу по кличке Репей, хулигану с красными глазами и агрессивными повадками, которого не любил в деревне никто: ни люди, ни козы. А родив хорошеньких до умопомрачения козлят, Майка стала давать отменное на вкус и обильное молоко, остепенилась, стала есть, что дают, а когда ее доили, время от времени поворачивала голову и целовала хозяйку в плечо. О созвездии Козерога, видно, уже не мечтала, а может, и нашла его, как говорится, по месту жительства, ибо, как говорят умные люди, если хочешь быть счастливым — будь им!
ФЁДОР
В тот год новая коза, которую завели из-за того, что знакомые очень разрекламировали эту породу, принесла вместо ожидаемой козочки козленка, мальчика, которого назвали Фёдором. Козел тоже получился породистый, с белой длинной шерстью и без рогов. На голове у него была только большая шишка вместо привычных для этих животных устрашающих украшений, точно так же, как у его матери. По бокам бородатой морды торчали длинные, слегка шевелящиеся уши, а глаза смотрели обычно пристально, но совершенно без всякого выражения, так что если б Фёдор беспрерывно не жевал, мерно двигая челюстями, то и не понятно было бы, живой это козел или персонаж из кукольного мультфильма, еще не приведенный в действие режиссером.
Но когда Фёдор влюбился в овцу, он привлек к себе внимание всех людей, обитающих в доме. Смотреть на эту парочку было даже немного не по себе, потому что они вызывали у окружающих их людей эмоции, очень близкие к чему-то вроде зависти, а порой и умиление, но смешанное с тревожной неуютностью в душе. Что-то «не так» было не в том, что любовь случилась у животных разных видов, тем более, что чувство это было целиком и полностью платоническое. Фёдор не просто не отходил от своей подружки ни на шаг, когда их выводили на лужок попастись на свежей травке, он ходил за ней след в след, как привязанный, и даже разговаривал с ней на своем языке, а она ему отвечала невнятным помекиванием. Видно, они понимали друг друга и вполне были друг другом довольны. Неуютно людям было, видимо, от того, что вообще-то животных они заводили для того, чтоб получить от них молоко и мясо, а вовсе не затем, чтоб они тут демонстрировали свои нежные чувства и укоряли тем самым людей в изощренной бездушности.
Козел и овца жили в одном сарайчике, и корм им приносили одновременно. Обычно Фёдор был вполне спокоен, когда в сарай заходил хозяин. Но в тот день, когда человек зашел за овцой, чтоб вести ее на двор под нож, козел как будто что-то почувствовал. При виде хозяина он поднялся, вышел из своего угла и встал перед овцой, загородив ее своим боком. Никаких чувств невозможно было прочитать на морде козла, как обычно. Он только смотрел хозяину пристально в глаза и не двигался с места. Он даже наклонил немного свою несчастную шишковатую голову, забыв, наверно, что принадлежал к элитной уникальной породе безрогих козлов. Хозяин просто молча отодвинул козла в сторону и вывел овцу из сарая.
Сказать по правде, Фёдор не перестал есть и пить, и никакими плачем или стонами не показал, что скучает или тоскует по подружке. Но ходил уже совершенно один, избегая всякого общения и с людьми, и с животными, даже с козами. И еще хозяину с того дня стало казаться, что козел отводит глаза, когда тот попадал в поле его зрения. Фёдор либо опускал голову, либо поворачивался к хозяину задом при встрече с ним. Последний раз он посмотрел на человека прямо, когда пришла его очередь прощаться с белым светом. Фёдор спокойно стоял посреди двора, ожидая своей участи, и, как потом рассказывал мне его хозяин, похоже было на то, что не шелохнулся бы даже в тот момент, когда лезвие ножа полоснуло бы его по горлу. Козел смотрел на человека в упор, и человеку показалось, что нет в его взгляде ни страха, ни осуждения, ни привязанности к белому свету.
— Вот мы говорим: человек — царь природы, — закончил свой рассказ хозяин козла Фёдора. — А какой он к лешему царь. Просто очень ловкий зверь, который оказался хитрее всех. С таким безобидным видом, а такой жестокий и опасный хищник…
Нет уж, решила я про себя, слушая этот рассказ. Лучше б у козы в тот год родилась обычная стандартная козочка, как ожидали ее хозяева, чем этот Фёдор, породивший о себе на столько лет такие воспоминания! Одно могу сказать определенно: если человек и хищник, то самый несчастный из всех, существующих на земле, раз испытывает такое сострадание и такую жестокую и опасную для него самого любовь к своей жертве.