Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 12, 2011
Поэзия
Константин КРОИТОР
Поэт. Родился в 1981 году в Москве. Учился на переводческом факультете МГЛУ. Образование н/высш. Живет в Москве. В центральной печати публикуется впервые.
НЕСКОНЧАЕМЫЙ СНЕГ
* * *
Не знаю, сколько мне еще
до хэппи-энда.
Вот стол, вареное яйцо.
Я вижу это.
Вот вид постылый на торец.
Спуск паучихи.
Возьмите душу под арест
и получите.
Вид на торец — большой облом
для пейзажиста.
Но все же солнце под углом
сюда ложится.
Я вижу, как оно блестит,
вплоть до нюансов.
Едва ли блеск его прельстит
плутонианцев.
Пора дыхалку подкрепить:
втянуть наркотик.
Грех жаловаться на кирпич
стене напротив.
Вдруг я увижу стыд и срам,
сухую вишню,
руины, анфиладу рам…
Вдруг я увижу.
* * *
Что ли плюнуть и кедом
растереть об асфальт,
этикет — этикетом,
но своими назвать
именами поступки,
положить на весы,
чтобы суки — так суки,
молодцы — молодцы.
Но отсюда недолго
до железных подошв.
Там колючка, бетонка
и выводят под дождь
с номерами на робах —
барабанная дробь —
и надежда на промах
устремляется в кровь.
* * *
Что думает снегопад
о нашем мироустройстве,
о паре тупых лопат,
блуждающих по коросте,
о нашей больной зиме,
о боли коряво-черной…
Что, собственно, о себе
он мыслит ожесточенно?
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
тук тук тук тук
не открывай
черный пастух
белую тварь
ищет в ночи
тук тук тук тук
в души стучит
черный пастух
скрип фонаря
кованый шаг
не отворяй
сердце в ушах
бом бом бом бом
в души к рабам
ломится лбом
черный чабан
гладит собак
тихая смерть
бах бах бах бах
ходит во тьме
черный пастух
овцы не спят
тук тук тук тук
свят свят свят
свят
* * *
из пустого в порожнее
дождь ночь
так похоже на прошлое
точь в точь
так похоже на мальборо
яд дым
духота невербального
я ты
дождевая секвенция
альт-сакс
из тщеты в неизвестное
абзац
из порожнего в прежнее
шарф март
ощущение эндшпиля
шах мат
* * *
мир просил у меня прощения.
клены сыпались, тени тикали.
было горько до отвращения.
было чувство, сырое, дикое,
и желание, некрасивое,
не простить, а сказать:
оставь меня.
только очень оно плакcивое —
оголенное мироздание.
голосок,
иступленный, певческий,
заострялся от напряжения.
было так непочеловечески
тяжело принимать решение.
мир просил у меня спасения,
и дрожала щека заросшая,
и блестели глаза осенние,
и газеты летели в прошлое.
* * *
когда она откинет на постель
мешок твоих резиновых костей,
распахивая хищное пальто,
не очень-то и думаешь про то,
что есть теоретически жена,
что зона декольте обожжена,
что сам ты, потерявший на войне
хребет, непривлекателен вдвойне;
но, чувствуя беспомощное «сам»,
она вернет свободу волосам,
качнется и под музыку псалма
возьмет тебя красиво и сама.
* * *
Присядем, что ли, посидим.
Какие перебои в легких!
Запустим в синий пофигизм
стихотворенье-самолетик.
Как впору смелому бедру
взрывная складчатая легкость!
Какая нынче на ветру
акробатическая плевкость!
Какие глыбы год какой
усердным взглядом волочимы!
Как хочется швырнуть клюкой
в заоблачные величины!
* * *
Лето белое, белое в синем,
ай да легкость меня догнала!
На скамейке изогнутой сиднем
просидеть бы тебя догола,
чтобы люди садились поодаль
или подле стелили присесть,
наслаждались хорошей погодой,
похвалой провожали принцесс;
чтобы слышался гомон школярский,
чтобы с пинчером спорил йоркшир
и шуршали цветные коляски,
и ребенок печенье крошил.
ДЕНЬ
ц ц ц, кажется, дождик
вновь собирается к нам.
надо просунуть ладошки
в черную жабру окна.
время вставать и учиться
40 тяжелых недель.
август. последние числа.
день.
* * *
Нескончаемый снег
откровенен и чист.
На такой белизне
устаешь от бесчинств
и лежишь на снегу,
и снежит, и снежит,
и тебе, говнюку,
любо-дорого жить.
И лежишь, и лежишь,
а душа не поймет,
или мертв, или жив,
или жив, или мертв.
* * *
однажды откроются шлюзы
осталась фигня до однажды
и хлынут заветные плюсы
на поле чумное от жажды
отвалится черная дверка
на пузе железного змея
и плюсы направятся сверху
на птицу на рыбу на зверя
на головы наши нежданно-
негаданно свалится нечто
коварно секретно внештатно
спланировано скоротечно
и самого лучшего сорта
однажды побеги пробьются
до самого до горизонта
равнина покроется плюсом
* * *
Стоял ребенок и дышал
на рукавицу.
Привел родитель малыша —
воцерковиться.
Скрипели валенки мещан,
мелькали рясы.
Никто вокруг не замечал,
что потерялся
ребенок. Двигалась толпа —
платки, платочки,
а приобщенный утопал
в людском потоке.
Стоял и думал наперед
о жизни вечной
один.
Еще один зверек
очеловечел.
* * *
дециметровое окошко
переключая наугад,
поймаю женщину и кошку,
и человека-паука,
еще мужчину-росомаху,
еще летучего мыша,
по-русски пьющего, собаку
и, сытый, выйду подышать
на крыши города, на вегу,
на мир балконного кота,
но человека-человека
я не поймаю никогда.