Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 12, 2011
Критика
Максим Жуков. ЛуТшее. — М.: Поэтоград, 2011.
Новый сборник стихов Жукова — избранное, что видно и из названия. Будь я составителем, то не стал бы включать в книжку некоторые тексты, вошедшие в нее. А иные, оставшиеся «за бортом», напротив — включил бы. Я слишком хорошо знаю творчество Максима, поэтому у меня есть к нему некоторые претензии в этом плане. Да и со стороны видней. Хотя и автору видней. Так что отложим до лучших времен заочный спор и переключимся на виновника рецензии.
В большинстве случаев писателю хотят польстить, когда утверждают, что он находится в стороне от литературных течений и группировок. Это тонкий и расчетливый комплимент. Ведь с этой точки зрения можно оправдать любые неудачи. Не замечают критики? Не печатают журналы? Не воспринимают всерьез собратья по перу? Не светят крупные (да и мелкие) премии? Всему найдется логичное объяснение, если человек, как говорят, стоит особняком и не желает ни к кому примыкать. Для автора средней руки подобная характеристика будет служить утешением; первоклассный же привычно согласится с мнением о своей исключительности.
Штука в том, что течения сегодня крайне размыты и неоднозначны, а группировки сами часто прозябают вне литпроцесса. Ткните пальцем в любого серьезного средневозрастного писателя — скорее всего попадете в одиночку. Можно говорить о тех или иных влияниях, которое он испытывал на протяжении творческого пути, об учителях, но вряд ли удастся отнести его к какой-то определенной школе.
Вот и с Жуковым, которого я, безусловно, отношу к авторам серьезным и состоявшимся, такая же история. Он сам по себе. Истоков его творчества вы не найдете, а если и найдете, то наверняка ошибетесь. Завсегдатай контркультурных сайтов, он резко выделяется на фоне остальных «падонкаф», главным образом тем, что умеет писать (в данной среде это редкость). Для него коверкание языка, образование новых слов являются не пустым времяпрепровождением, не «приколом», а экспериментом. Возможностью расширить свой словарь и усилить образность. Конечный результат может и разочаровать, но стоит ли загадывать? Поэтому когда Жуков пишет, обращаясь к неведомому интернет-зависимому «падонку»:
Ты такой же, как фсе здесь, — втыкатель…
— он знает, о чем говорит. И знает, чего не хватает большинству контркультурщиков — умения сочинить хотя бы один стоящий стишок. Однако такой стишок написать может только автор, не зацикленный на обсценной лексике, который все же занимается литературой, а не развлекается в Сети. Книги Жукова, его публикации в журналах, газетах, выступления — все это не может не раздражать людей, чья известность не выходит за рамки одного-двух специфических сайтов. Стоит ли говорить, что основная масса «падонкаф» относится к Максиму с подозрением, если не враждебно? Для них он — чужеродный элемент, этакий барин, блажи ради пошедший за плугом. О том, что у барина может быть своя философия, они и не подозревают.
Не снискав признания на площадках, где принято противопоставлять себя литературе «нормальной», Жуков умудрился не прижиться и в противоположном лагере. Здесь-то как раз у него репутация матершинника, порнографа и — с некоторых пор — богохульника. Последнее и вовсе комично. За стихотворение «Библейский блиц», вошедшее, кстати, в данную книгу, Максиму отключили микрофон на Фестивале вольных издателей («БуФест») в 2009 году. Как пояснил звукорежиссер, его религиозные чувства были оскорблены, и он нажал на кнопку дабы «прекратить этот Содом». И это не первый такой случай; мне запомнился демонстративный выход группы товарищей из зала Музея Маяковского во время выступления Жукова в 2008-м: слишком брутальными оказались его стихи для слушателей. Осознавая свое положение, он открыто заявляет:
Но если здесь я послан нах, то там мне делать нех…
Мало того, он даже не думает меняться. Ему вполне достаточно того образа, который сложился:
Светлоликим совершенством мне не стать в ряду икон…
И в данной книге он остался верен себе. Ни единого слова не заменил точками. Ни одного «крамольного» стихотворения не смягчил. Лучшее (по авторской версии), из написанного за 20 с лишним лет, начиная с конца 80-х, уместилось в небольшом сборнике. Что особенно импонирует в Жукове — он последователен. Его жизненная (и литературная, что суть одно и то же) позиция, заявленная давным-давно, остается неизменной и по сей день. Конечно, можно было бы заподозрить тут мистификацию, предположить, что ранние стихи откорректированы и переписаны, а то и вовсе созданы гораздо позже, однако я сам держал в руках его сборник «Московские ригведы», выпущенный в издательстве «Арго-риск» в 1993 году. И могу заверить сомневающихся в том, что он всегда так писал. Задолго до Интернета, контркультурных сайтов и моды на «олбанский» язык!
Так что делать с Жуковым? Куда нам его отнести, к каким школам и течениям? Он «вне», и в то же время «в». И не замечать его уже нельзя, и замолчать не получится. Как однажды сказал Есенин: «Что ни говори, а Маяковского не выкинешь. Ляжет в литературе бревном, и многие о него споткнутся». А споткнутся ли о жуковское «бревно»? Не сомневаюсь. Уже спотыкаются сплошь и рядом. Сколько бы его ни игнорировали и ни третировали — ничего уже не изменишь. Он состоялся. Он такой, какой есть. И книжка его — такая.
Игорь ПАНИН