Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 11, 2011
Переводы
СТАНИСЛАВ ЛЕМ (1921 — 2006)
Польский писатель, сатирик, философ, фантаст и футуролог. Его книги переведены на 40 языков, продано более 30 млн. экземпляров. Автор фундаментального труда «Сумма технологии», в котором предвосхитил создание виртуальной реальности, искусственного интеллекта, нанороботов, а также развил идеи автоэволюции человека, сотворения искусственных миров, и многие другие.
ЮНОШЕСКИЕ СТИХИ
ПОЛЕВОЕ КЛАДБИЩЕ
Березы как следы упавших звезд.
Тьма вполукруг истыкана гвоздями
Крестов белесых. Быстрокрылый лес
летит во мраке без конца и края
И бьет хребтом о твердь тугую туч,
гнетущих взгляд своими плоскостями.
Лишь голос иволги встревоженной звучит,
о солнечных лучах напоминая.
Огнем навеки заглушенный хор.
Одна лишь только глина не забыла
Подземные черты угасших губ.
Медь с мятой прорастает на могилах.
Цветы возносят равнодушный взор
над оболочками ничьими уж давно.
Куда ни ступишь — всюду смерть. И тьма.
Не знаю я, за что мне жить дано…
1947
* * *
(Памяти Веслава Орловского,
трагически погибшего в августе
этого года в Татрах)
В орлиных тропах, где крутые скалы
Хребтами злого полета разрезаны напополам,
Молнии как подбитые птицы увязали
В клубах серебряных трав.
Мгла расставляла знаки. Светало.
Легкий фиолет ваял наброски лбов.
Из долины дня полуслепое тело
Поднимал каменный вол.
Жилы воды дрожат в стенах летучих
Базальт колодцы воздуха сковал крюками.
Низом черно. А он словно туча
В бездну падает камнем.
Потом тишина отбирает у глаз красный образ,
Волосы холодны как безлюдный лес.
Матери нет здесь. А ночь — добрая,
Ночь подобна скале.
Гора долиной еловой плывет,
Облака как дым оседают серея,
Словно Бог бросает на каменный свод
Охапки белой сирени.
Закопане, 1947
* * *
Голуби вписывали в поднебесье алое
Сетки обезумевшего Меркатора.
Жаворонков архипелаг на заснеженных картах,
Девичьи сны, и самого себя открывал я.
Земля отдавала холодный пейзаж небесам,
Взгляд как птица, из тьмы вернувшаяся в гнездо,
Замыкался, сброшенный с высоты, в телеса,
Только сердце мерцало погасшей звездой.
1947
* * *
Не знаю, руки слепца и рожки улитки,
Касаясь предметов, чувствуют ли, как и я,
Когда пальцы в кулак сжимаю в попытке
Ощутить быстротечную плотность форм бытия.
Не знаю, какое вращение атомов и электронов
Канатами нервов колышет колокол-звон,
Отлитый из звезд, из печали, из птичьих полетов,
Из моря спокойствия. Я — сердце его.
1948
БЕТХОВЕН, ПЯТАЯ СИМФОНИЯ
allegro con brio
О, звезда нежнейшая, улыбка, так близко
Возникаешь ты среди молний: мелодия,
Струны красок в тебе, костры, пульсирующие огнисто,
И скелеты железа, что пожаром обглоданы.
Ты меня пробудила от яви. Когда взывает твой глас,
Дышат скалы, бездна молвит каменными губами,
Все грехи прощены, и светла земля голубая.
А когда ты молчишь, тишина — словно душа умерла.
Ты меня пробудила от яви. Ты — тьма у чела.
Вот уже отпадают своды хмурые
День и ночь обеими обнимают руками
Нашу Землю: поэму, выгравированную на черном камне,
Словно полную безымянных горизонтов урну.
1948
ЛЮБОВНОЕ ПОСЛАНИЕ
Вечер. Ветер выдувает
Горизонт в пузырь стеклянный
С золотым румяным брюшком.
За окном каштаны вяжут
Узелки соцветий сладких,
Чтобы не забыть: весна.
Паучок на тонких ножках
По листу бумаги мчится,
За стеною звуки скрипки,
Словно кто-то шепчет: ночь.
Кто-то свет в окне напротив
Словно звездочку включает
В ожиданьи одиноком, —
Кто-то словом, как ладонью,
Хочет мир накрыть, как мушку,
Что бывала и у нас.
Но всего того мне ближе
Шелест крови, что в висок мой
Безнадежно, словно в стену,
Бьется, чтобы помнил я.
Вот звезда в зрачках бессонных
Расплылась пятном белесым,
Тот, кто зорко бдит — теряет.
Вот и малый сон, как будто
Он был создан для ребенка,
В нем звучит одно лишь слово,
То ли смерть, то ли любовь.
Может это тьма и только,
Может крови песня смолкла,
А ладонь, как вздох украдкой —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мне сон приснился цвета твоих глаз.
1948
МАЛЕНЬКИЕ СТИХИ
I
Вечер детям, чтоб крепче уснули,
Сыпал сны под веки, как только умел,
В унисон настраивал ульи
И в пустых ракушках шумел.
Ночь, сняв звездочку с небосклона,
Превратила ее в певчих птичек
А сон в лес ушел, напевая
И покручивая ключик скрипичный.
II
Месяц с подбитым сизым глазом
Таращился во мрак глубокий,
Потом он вдруг, заметив землю,
Напялил тучу набекрень и
Надул серебряные щеки.
Ветер, хозяин горизонтов,
Шуршал листвою, словно книгой,
В которой судеб ход предсказан.
Во мраке резал тротуары
И звездные ваял узоры.
Но, наконец, в дупло на дубе,
Животик втиснув свой воздушный,
Как нетопырь вниз головою,
Уснул печально и лилово.
1948
ИЗ ЦИКЛА «НАСЕКОМЫЕ»
I. Ночная бабочка
Крылья ночной бабочки из ужаса и фиолета.
Под крыльями — пушистый ветер.
Мир — тьма, нанизанная на сладкие шары света.
Это гора лилового воздуха.
II. Мотылек
Мотылек цветет на светлом воздушном стебле.
В витражи его крыльев мозаикой влитые
Младенцы, царица небесная и святые,
И алое сердце. Это улыбка памяти.
III. Гусеница
Она медленно проплывает гладью зеленых листьев,
Чертит петлю маршрута слюной серебристой.
Головою шелк источает. Пока кокон ей не приснится,
Она чувствует, как мир вокруг то сожмется, то удлинится.
Кода
Небо таится в черной земле. Голубого в лаве
Застывшей частица — всего лишь его отсутствие в ней.
Так в мире, перечеркнутом плитой великих огней,
Тьма — нехватка солнца, а жизнь — страданий.
1948
ТРИОЛЕТ
Павел построил дом
От цветов до гнезда под стрехой.
Крышу покрыл он полетом,
Окна наполнил песней.
Вечером
Он собирал каштаны, колючие словно звезды
Тучи птиц
Он объяснял тучам деревьев
Маленькие слова подрастали,
Менялись, как облака:
Розово — фиолетово — еще грустнее.
Он их укладывал в сказки, как в колыбель,
Баюкал стихами.
У неба его страны были железные паруса.
У Яна не было дома.
Он жил в улыбке, словно на острове.
Покинутый девушками,
Как вяз без птиц,
Любовь он спрятал под веками,
И не предал ее сном
Он уступал дорогу
Деревьям и муравьям,
Всегда не вполне одинокий
Водил он слова
Легкой лазурной линией
Розовым плечом
Струной.
Пришли за ним ночью.
Петр верил в незабудки.
У его отца
Серебряного живого старичка
Была могила
Вся из пламени и кирпича.
Петр учился у отца молчанию.
Девушка, которую он любил,
С глазами светлее, чем воздух
Грудью поймала пулю —
В золотых ресницах
Погасли два маленьких неба.
Петр
Учился у погибшей любви.
ЛЮБОВЬ
Мир, раздвигаемый руками,
Небо, подпертое взглядом,
И мелодии снаружи
Изо дня в день сжимали меня.
Не пронизанные кровяной сетью
Слабели ветра и огни
Сминаясь, словно большие листья,
У которых ребенок вырезал жилки.
Ночь вступала в меня —
Образ темного края
Затирал звук воздуха
И белое дыхание цветов.
Слова опадали с моих стихов.
Строфы зарастали в моих книгах.
Пейзажи умирали в моих глазах.
В голубых и зеленых
Цветы делили свои формы среди зверей,
Птицы слепли в вышине
Деревья были выдернуты из ткани лесов
Остались только столбы поделенного пространства
Бездревесно грустные.
Воздух уходил из гнезд и раковин
В красном горлышке птицы
Трель рассыпалась в прах.
В фиолетовых и эбеневых
Звезды уплывали с небес
Светлячки гасли как солнца
Снули жабры луны
Таяли последние облака
Вода мешалась с землей
Свет мешался с мраком
Нисходя в досветовую тьму
В моих снах вяли лица
Неназванных стихов и женщин
Аквамарин и охра
Превращались в прах.
Пейзажи умирали в глубине глаза.
Актеры выходили из балаганчика
Падал тяжелый занавес
На сцену пустую как смерть.
Пустел склад фантазии,
Прозрачные свитки мечтаний:
Шелк, плюш, муар, бархат
Брокат и серебряная парча,
Мои зеркала умолкли
Тень вернулась к дубу
Листья засыпали след дыхания
Земля не кружится в солнце
В жилах не кружится кровь
Только ты уцелела
Прошедшая через пламя,
Белый девичий профиль
В обугленном воображении.
Застывший черной печатью
Лист папоротника, закованного в уголь,
Переживет леса карбона
Поваленные океаном.
Перевел с польского Владимир ШТОКМАН