Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 1, 2011
Штудии
Евгений СТЕПАНОВ
ПОЭТЫ ВНЕ ГРУПП И НАПРАВЛЕНИЙ: Георгий Геннис, Татьяна Данильянц, Михаил Бузник, Кирилл Ковальджи
Поэты, о которых сейчас пойдет речь, формально принадлежат к разным направлениям и группам (например, Георгий Геннис — один из основателей сообщества «Другое полушарие»). Вместе с тем, это поэты, которые стоят особняком от литературного процесса. У них — «лица необщее выраженье».
Виртуозом приема можно считать Георгия Генниса, автора известных книг стихов «Время новых болезней», «Кроткер и Клюфф», «Сгоревшая душа Кроткера», «Утро нового дня: Стихотворения 2002-2007 годов» и других.
Талантливый Юрий Геннис адекватно оценивает собственное творчество, например, цикл «Кроткер и сумерк» он справедливо называет рассказами. Это действительно рассказы, хотя они и разбиты на короткие строки.
Кроткер ежедневно размышлял о предстоящей смерти
Он просыпался и думал
КАК и КОГДА умрет
Долго ли будет мучиться…[1]
Как видим, грань между рассказом и верлибром в данном случае условна, размыта, налицо сознательная прозаизация текста, и в данном случае только строка является его единственной атрибутирующей, маркирующей особенностью.
Однако нередко вполне прозаический текст Генниса построен по принципу остранения и тогда приобретает спрятанные в нем отчетливые черты поэзии.
У Геннадия Шпрота лопнула голова [2]; Геннадий Шпрот влюбился в новую люстру [3]; На свалке они набрели на поэта — / лежал среди расползающейся вселенной хлама / пылко и шумно смердел / разлагался стихами [4].
Именно остранение, используемое автором в качестве развернутой метафоры, делает рассказы Георгия Генниса поэзией. Один стилистический прием способен изменить жанр литературы.
Поэты научились обходиться минимум средств. Мининималисты и конкретисты это доказали.
Поэзия поэтессы и режиссера, лауреата фестивалей верлибра Татьяны Данильянц — тонкая хрупкая материя, которую надо уметь видеть и слышать. В малом (минимальном) — большое, бесконечное. Вот, например, мононостих «Венецианское».
Исчезающий белый [5]
Два слова. Но сколько в этом, казалось бы, наивном и беспомощном одностроке горечи и чувства! Все лишнее отброшено. Слово возвращается к первозданному, природному смыслу.
Поэтесса улавливает средствами минимализма истинную поэзию, обращает наше внимание на людей, глаза, деревья, которые она воспринимает как чудо природы; воспевает любовь — Нежное, восхищаюсь тобой! [6]
Трагизм бытия, быстротечность жизни Татьяна Данильянц также передает в одной строке: И этот розовый лист упал в память [7]; Поющие лиственницы в огне. [8]
Одна строка Татьяны Данильянц — это сумма приемов. Почти в каждом ее моностихе соблюден стихотворный метр, «играет» выразительная аллитерация (душно душе) [9], сравнение приобретает черты метафоры (Дни летят, как свинцовые пули) [10].
Мало слов. Но много приемов. Такова поэтика Татьяны Данильянц.
Поток сознания характерен для поэтики Михаила Бузника. В стихах этого поэта, как правило, нет ни рифм, ни строгих выверенных размеров, ни привычной логики… Это сгустки-символы живого поэтического слова.
Душа заходила
за пределы
смерти…
Каждая секунда
разделяла имена
в исчезающем
единстве Ангелов —
неприкосновенных…
В пространствах
выброшенных —
для жилищ жасминовых
7.08.2006 [11]
Константин Кедров на страницах «Новых известий» так отозвался о творчестве Михаила Бузника: «Такой поэзии раньше просто не было». [12]
Конечно, это правда. Каждый поэт самоценен и неповторим. Вместе с тем, поэты в литературном контексте появляются в рамках той или иной традиции или СТИМЫ (стиховой системы). Так Геннадий Айги наследовал традициям Пауля Целана, Всеволод Некрасов развивал свою поэтику параллельно с конкрет-устремлениями немецкого поэта Ойгена Гомрингера и т д.
Михаил Бузник, в свою очередь, перекликается и с Ксенией Некрасовым, и Василием Филипповым… Это поэты близкие по звучанию, интонации, мироощущению и набору стилистических приемов (тропов и фигур).
Максимально широкий диапазон формальных и стилистических приемов у Кирилла Ковальджи. Его стихи зачастую состоят из одной, двух, трех, четырех строк, хотя не чурается он и более развернутых форм, например, сонета и венка сонетов.
В каком бы жанре не писал поэт — его стихи о каждом из нас, стремящихся понять, что же вокруг происходит, в каком мире мы живем, что такое добро и что такое зло. Это стихи-размышления, стихи, по глубине сравнимые с философскими трактатами.
Вот люди твердой воли
в судах — сажают,
а люди доброй воли
в садах — сажают… [13]
Эти четыре строки не могут не поражать — и мыслью, и аллитерацией, и игрой слов. Омонимическая рифма в данном случае перевертывает смысл слова с точностью до наоборот. Версификационными (фигурно-тропеическими) средствами поэт показывает дуалистичность, раздвоенность мира. Раздвоенность — и единство.
Каждое стихотворение Ковальджи заставляет задуматься о вечном. Вот характерное стихотворение:
Что такое правда
храп хрип крик
пот кровь кал
или музыка
или поэзия [14]
Свобода выбора (главное достояние человечества!) по-прежнему остается за нами. За каждым из нас.
Литература:
[1]. Юрий Геннис, сайт www.vavilon.ru
[2]. Там же.
[3]. Там же.
[4]. Там же.
[5]. Татьяна Данильянц, «Дети Ра» 2009, № 9 (59), сайт www.magazines.ru
[6]. Там же.
[7]. Там же.
[8]. Там же.
[9]. Там же.
[10]. Там же.
[11]. Михаил Бузник, «Закладки для неба», Париж — Москва, YMCA-Press — Русский путь, 2009. C. 11.
[12]. Константин Кедров, «Новые известия» от 29 мая 1999 года.
[13]. Кирилл Ковальджи, Избранная лирика. М., «Время», 2007. С. 13.
[14]. Там же. С. 14.