Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2010
ВОСКРЕШЕНИЕ ЯЗЫКА
Александр Кабанов. Бэтмен Сагайдачный. Крымско-херсонский эпос. Сб. стихотворений. — М.: Арт Хаус медиа, 2009.
Все-таки это прекрасно, что Иосиф Бродский умер. Эта мысль посещала меня за время неоднократного прочтения книги «Бэтмен Сагайдачный» не единожды. Двух Бродских нашей эпохе не надо. Однозначно. А близость кабановского бэтмена и бродского денди слышима невооруженным слухом. Разве что изменились немного декорации — все больше файлов, все больше терабайтов, все больше привнесенного в жизнь литератора из блогосферы (типа новой резервации для нас, ущербных).
Про плохие книги гораздо легче писать, чем о хороших. Хорошие хочется читать, а не вычитывать и рекомендовать, рекомендовать — ничего не объясняя — умному достаточно, дураку ничего не объяснить. Эта книга — хорошая, цельная. Скрепленная нюансами нюансов:
Мне тридцать восемь с хвостиком годков,
Меня от одиночества шатает
И сучье время ждет своих щенков
И с нежностью за шиворот хватает
Или
…Подташнивает Збруеву Надежду,
А ей шестнадцатый минует год,
Так сладко и тепло — внутри и между
Она поглаживает свой живот
Осмелюсь предположить, что книга и создана для того, чтобы продемонстрировать нам, читателям, эти самые нюансы современного русского языка, все прочее в «Бэтмене Сагайдачном» является именно прочим, необязательным то есть. Кабанов, как демиург, абсолютно не озабочен тем, «о чем?» его эпос, но беспокоится только лишь тем, «как?».
Я даже рискнул бы сказать, что стихи в этой книге высокотехнологичны. На примере большинства из них очень легко объяснить начинающим поэтам, из чего должен произрастать текст, как его формировать, поддерживать в нем жизнь, и натяжение его магнитного поля от начала и до конца.
И еще несколько моментов, которые я бы предпочел обозначить тезисно.
Издание крымско-херсонского эпоса завершает окончательно постсоветский период в литературе, в том смысле, что язык советского человека окончательно переродился, обрел новые черты, новые знаки, новые импульсы; таким образом, если ИБ начал процесс обрушения советского языка, то АК его завершил, оформил и прогнал табуны байков по месту, где некогда высилось прежнее здание. А теперь:
Отгремели русские глаголы,
Стихли украинские дожди,
Лужи в этикетках кока-колы,
Перебрался в Минск Салман Рушди (…)
Потому что хамское, блатное —
Оказалось ближе и родней,
Потому что мы совсем другое
Называли родиной своей.
Зарождение эпоса обычно сопровождается сложением панегириков и плачей, близких героическому мировосприятию.
Удаленные файлы всегда оставляют эхо —
Tmp, по которому можно их воскресить,
И во мне терабайты любви, печали и смеха,
Человек, уходя во тьму, обретает нить…
Увековеченные в них великие деяния часто оказываются тем материалом, который героические поэты кладут в основу своего повествования.
…А на душе потемки чище помпейской сажи
За колбасою конской очередь буквой г
Помню как с чемоданом входит Кабанов Саша
На чемодане надпись Дембель ГСВГ…
Эпос претендует не только на объективность, но и на правдивость своего рассказа, при этом его притязания, как правило, принимаются слушателями. Итак, про что кабановский эпос? Кто его главный герой (без кавычек)? Думаю, что это эпос о смерти «советского» языка — он же главный герой (носителем, которого, так или иначе, был Бродский, пусть даже из чувства противоречия) — и воскрешении его в новом постиндустриальном виде (собственно — стихи Александра Кабанова).
И в самом деле, прочитывая эту книгу, понимаешь, что в одном времени со стихами ИБ — она не могла бы появиться, и что взаправду прекрасно то, что Бродский наконец-то умер — иначе никак не мог бы возникнуть вот этот стих, который для меня является центральным в героическом повествовании о запорожском бэтмене:
Мы оставлены кем-то из птичьих,
В нерифмованном списке живых,
Посреди тополиных страничек,
Под ногтями цветов луговых.
Семена, имена, времена ли?
Ни ума, ни души, ни труда…
Лишь люцерна и клевер — в финале,
Одуванчики и лебеда.
Лишь молитва отцу-зверобою:
Будет ливень с грозою вот-вот…
И тогда промелькнет над тобою
Вострой ласточки — белый живот.
Александр ПЕТРУШКИН