Место отдыха изменить нельзя. Сказка и фельетон
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 1, 2010
Анна Лучина
Прозаик. Публиковалась в журнале «Дети Ра», газете «Литературные известия». Лауреат премии имени А. П. Чехова. Автор книги «Интим не предлагать» (М., «Вест-Консалтинг», 2009). Живет в Москве.
ЮЛЬКИНА СИНЕКУРА
Сказка
Жили-были дед и бабка. Детей у них не было, но было несколько внуков и одна внучка, которую назвали Юлькой за вертлявый и вредный характер.
Так бывает. Дед и бабка нашли внучат в чистом колхозном поле, как картошку после уборочной страды. Собрали в кучу тех, кто хотел жить в их убогой лачуге.
Худо-бедно, вырастили всех, поставили на ноги.
Но однажды дед решил уйти от бабки.
Так еще чаще бывает. Кто ж не знает? Седина в бороду — бес в ребро. Дед вдруг вспомнил про гордость и решил зажить незалежно и самостийно от бабки.
Уходя, дед забрал с собой единственную внучку, которая к тому времени из сопливого, крикливого свертка в люльке превратилась в гарну дивчину со всеми пирогами —пышной пшеничной «халой» на голове.
А еще цинично стряс с онемевшей от горя бабки часть совместно нажитого имущества и стал жить припеваючи.
На Рождество и Святки, а вскоре и вовсе — круглогодично дед ходил ряженым в шаровары, подвязанные красным кушаком со своей внучкой по дальним и близким дворам, пел частушки, колядовал, как мог, собирал конфеты и пряники, не брезговал салом и горилкой.
Пришло время помирать деду. Так сказал заезжий лекарь, помяв пальцами его живот.
Перед смертью, дед позвал к себе внучку.
— Как же я буду жить без тебя? — с напускной печалью вздохнула внучка, теребя оранжевый бант в косе.
— Не кручинься, дитя мое, — тихо простонал дед. — Я должен открыть тебе одну тайну, которая утешит твое горе.
— Каку тайну?
Внучка перестала зло дергать тощую косу и, увидев забытый лекарем стетоскоп, приложила его к слабо вздымавшейся груди деда. — Я слухаю.
Дед беззвучно пожевал губами седую бороду, лезшую ему в рот, и из последних сил прошептал:
— У нас в огороде, за кустами крыжовника, есть краник. Каждую ночь я ходил и крутил его.
— А я думала, что ты, дед, каждую ночь в кусты за секасом ходил, — разочарованно сложила алые губки в «хвостик» воздушного шарика внучка.
— Этот краник — лучше секаса, — на мгновение ожил дед и даже приподнял голову с пуховой подушки. — Этот краник — наследство бабки и принадлежит твоему старшему брату, но еще этот краник — волшебный. Пока он будет в твоих руках — все принцы из тридевятого государства будут у твоих ног.
— Какого еще тридевятого государства? — насторожилась внучка.
Не так давно она сделала загранпаспорт, чтобы в новолуние слинять за бугор в поисках суженого, ряженого.
— Это — три раза по девять государств.
— А-а-а, — внучка не любила математику.
— Краник — твоя синекура, — из последних сил прошептал дед. — Крути краник.
Тут дед испустил дух и внучка, спросившая о всякой ерунде, так и не узнала о самом главном.
Что за краник такой волшебный и как его надо крутить.
Долго ли, коротко ли жила в унылом одиночестве внучка, только за это время она съела пять мешков пряников и три мешка конфет, что стояли у нее в сенях. И все лицо ее покрылось мелкими красными прыщиками.
Внучка нехотя натянула шелковые черевички и поплелась в огород, где на самых задворках, буйно, как сорняки, росли цветки чистотела.
Но за кустами колючего крыжовника внучка случайно набрела на краник. Краник был скрыт лопухами. И внучка решила, что это дикий лопух больно боднул ее в живот.
Увидев краник, внучка нашла его красивым. Он был круглый и желтый, как сметанный калач на Сорочинской ярмарке.
Внучка покрутила краник, воображая себя капитаном на корабле и, утомившись, пошла спать.
Разбудил ее чумазый гонец из тридевятого царства, весь в крестах из лейкопластыря и, как черт, разивший серой.
Он трясся и умолял тихую спросонья внучку не крутить больше желтый краник. Поскольку из-за невинной внучкиной шалости — пол тридевятого царства взлетело на воздух.
— Больно нужен мне ваш краник, — пробурчала Юлька, приоткрыв на всякий случай лишь один глаз. — У меня от него до сих пор синяк на животе.
Довольный гонец ускакал, но следом в дом пожаловали недовольные братки. Два небритых бугая с пулеметными лентами на шеях.
Внучка решила, что их два потому, что она от страха открыла оба глаза. И быстренько прикрыла один глаз.
Но братков все равно осталось две штуки.
Они так и сказали внучке: «Мы — братки», и растопырили пятерни. И еще они растолковали внучке, что краником надо делиться. Тогда, у краника и у внучки будет и крыша, и сало в шоколаде.
Братки в мгновение ока соорудили в лопухах еще один краник, распихали по ноздрям фронтовую махорку деда, что сушилась на печке в холщовом кисете, и, чихая чаще, чем глушитель их черного «бумера», весьма довольные собой и махоркой, укатили в ночь.
Внучка поела пряников, погрызла семечек, свезла мусор в угол хаты и опять легла спать.
Проснулась она от того, что кто-то грубо и настойчиво тряс ее за плечо.
Она открыла глаза и увидела своего старшего сводного брата, который когда-то остался жить с бабкой.
— Сала со снотворным, что ль объелась, сестра? Страх в натуре потеряла? Газ у своих тыришь! — укоризненно покачал головой брат.
По-родственному настучал Юльке по «задвижке», спилил второй краник в лопухах и со словами: «Не жила богато, не вздумай и начинать», отбыл в свои края.
На следующую ночь внучка спать не ложилась до первых петухов. Боялась. На нервной почве грызла пряники и семечки. Но вместе с первыми петухами в ее дом опять влетели «гарны братки».
Без предисловий настучали внучке по «репе», вернули спиленный краник на место, и, сжалившись, кинули плачущей в углу Юльке на стол мешок «капусты». Вытрясли из кисета деда остатки махорки и как мячики попрыгали в черный «бумер».
— За что «капуста»? — крикнула вслед машине внучка.
— За воздух, — дух-ух-ух, — отрывистым эхом покатилось по полю дикое ржание братков, подогретое ядреной солдатской махоркой.
«А не соврал дед, — счастливо погладила изрядно разукрашенное лицо внучка. — Краник и в самом деле — волшебный, если из воздуха делает деньги. Какое же слово тогда дед сказал? Это твоя внучка. Это твоя».
Внучка и так чесала лоб, и эдак. И вспомнила. Ага. Дед сказал: «Это твоя, внучка, халява».
Ну да. Именно так — халява. Палец о палец не ударила, ну, подумаешь, пару раз по роже получила. Но и деньги получила. Чем не халява?
И зажила внучка лучше прежнего.
Отстроила новый дом, купила стиральную машину.
Братки исправно снабжали ее «капустой». Соседские бабы стали на ее манер укладывать косы в «халу», вплетая в нее оранжевый бант, мужики красили густые чубы в оранжевый цвет. И целыми днями сидели у ворот ее дома в ожидании кочерыжек от «капусты».
И тут, как гром средь ясного неба, в хоромах внучки опять появился гонец из тридевятого царства в шерстяном одеяле поверх дубленки.
Он бешено вращал глазами, точно центрифуга стиральной машины Юльки, и громко кричал на своем тридевятом языке.
Оказалось, из трубы, к которой был приделан волшебный краник, куда-то исчез весь газ, который должен был поступать в тридевятое царство. И в тридевятом царстве дома топятся дровами, а на улицах из-за этого стоит такой туман, что люди по сто раз стукаются лбами, пока доходят до работы или магазина.
Внучка Юлька скроила страдальческое лицо, мол, какой такой газ-шмаз? Как можно такую несправедливость думать? Я же своя, я же буржуинская. Хотите, военную тайну сводного брата мову?
— Проснулась, — угрюмо хмыкнул гонец. — Ее еще твой дед мовил.
Юлька украдкой посмотрела в окошко. Земля в огороде вокруг краника была вытоптана, как после набега бешеных коров.
Юлька всхлипнула.
— К кранику не прикасаюсь, но регулярно получаю тумаков от старшего брата. Братец сводный — точно сущий разбойник. Не иначе, как и исчезнувший газ — его рук дело.
Гонец подумал, наверно, не врет эта бледная с косой баба, поскольку сквозь густой макияж, у нее действительно проступал фиолетовый бланж в пол щеки.
Гонец так в одеяле — поскакал к брату. Брат посоветовал гонцу подвесить на Юлькину наглую рожу второй бланж.
Гонец сказал, что это не культурно. Так в их тридевятом государстве с женщинами не поступают. Тут сводный брат обиделся, что его назвали некультурным и прицелился, чтобы навешать гонцу хороших тумаков, как того и след простыл. Если бы гонец не такой прыткий был, то поссорился бы брат с тридевятым государством. Рука у брата тяжелая. Синяки долго заживают.
Тут лето пришло. Гонец и сводный брат на одном пляже загорают и про газ на всякий случай помалкивают. Авось, сам к зиме найдется.
А Юлька живет себе, в ус не дует. Крутит краник. Капитаном корабля себя воображает. Спит крепко. Бочонок грима вместо прикроватной тумбочки стоит.
И в чем мораль сказки спросите вы? А в том, что пока желтый краник у Юльки на огороде стоит, никто не помешает ей путать синекуру с халявой.
МЕСТО ОТДЫХА ИЗМЕНИТЬ МОЖНО
Фельетон
Вначале было слово.
Даже не верящие в бога люди поверили в это, однажды утром выглянув из окон своих домов.
Слово было огромным и его было видно за версту. И на версту растянулась серая очередь к этому слову.
Слово было желто-красным. От одного взгляда на него, сами текли слюнки. Те, кто уже попробовал этого слова, уходили от него счастливые и просветленные.
— Ну как, как оно? — нетерпеливо дергали их за рукав последние из очереди.
— О’кей, — отвечали приобщенные к слову и вытирали сальные пальцы о штаны. Салфетки с этим словом лежали в тех же штанах. Их счастливчик собирался предъявить неверующим коллегам по работе в доказательство о просветлении.
Это слово было Макдоналдс.
Потом народ научился зависать «на недельку до второго» в казино «Голдэн Пэлэс».
Со временем народ осознал себя как личность, а деньги — как единственную материю, которая вопреки законам физики, может возникать ни откуда и исчезать в никуда. И география отдыха россиян расширилась.
Анталия, Анталия, Анталия. Ты был в Анталии? Спрашивали друг друга сослуживцы после длительных летних отпусков. И горе тому сослуживцу, который отвечал, что он отдыхал у себя на даче.
Его переставали замечать. Не демонстрировали особый южный загар и дешевые сувениры. Бедняге оставалось весь оставшийся до следующего отпуска год нервно курить в кулак возле мусорного бачка прямо на рабочем месте. Потому что курилка стала тем местом, где говорилось о дайвинге, рафтинге, шопинге и анимации.
Дальше — больше.
Хургада, Пукет, Баден-Баден.
Страна начала как-то и к этим словам привыкать. А отдельные продвинутые граждане даже понимать, куда они собственно едут.
И тут с телеэкранов, из автомагнитол, страниц глянцевых журналов сладострастно и несбыточно зашелестело: Куршевель, Куршевель, Куршевель.
Народу, естественно, сразу же захотелось увидеть собственными глазами, что за курорт такой появился в горах, где еще Суворов лихо съезжал на заднице, пытаясь догнать храбро драпающего Наполеона. А заодно и напомнить местным «ботанам» кто в Европе хозяин.
Но Куршевель для рядовых россиян постоянно был вне зоны доступа.
То в нем проводился саммит по проблемам потепления, то конгресс, то ликвидация птичьего гриппа. А посему о Куршевеле любознательному народу вещали хмурые, с красными (видимо, отмороженными) носами политики или светские львицы, томно вздыхающие и закатывающие контактные линзы под выщипанные бровки.
Народ отчаялся увидеть Куршевель воочию, махнул на него рукой и кое-что даже на него положил. И тут вдруг, как гром среди ясного неба:
В Куршевеле запихана в кутузку группа россиян.
Так как в нашей стране на 150 миллионов человек — 150 олигархов, то по теории вероятности, в этой «групповушке» мог оказаться, как минимум, один олигарх.
Так оно и оказалось. Среди арестованных изумленные россияне, встревожено прильнувшие к источникам информации, разглядели полудрагоценного олигарха П.
Бравые французские ажаны взяли олигарха без единого выстрела, хотя олигарх был с целой обоймой «куршетуток».
Олигарха П, впрочем, скоро выпустили из кутузки, за «непоимением», так сказать, улик. Но осадок, как с ложками, которые нашлись, остался.
Помнится, у нас был еще один олигарх М, который купил себе в швейцарских горах нескромный такой домик в стиле шале миллиончиков этак на пять.
И вел себя скромно. Девиц пучками, как редиску, в дом не завозил, отработанным шампанским окрестную флору не поливал. Но как только захотел стать политиком, тут же загремел в местный околоток. И для него избирательная урна превратилась в избирательную парашу.
Олигарха М через пару лет выпустили за тем же «непоимением». Но где теперь тот олигарх? Исчез как с криминальной, так и с политической горнолыжной трассы.
И вот ведь какая загадочная взаимосвязь во всем этом просматривается.
Едва во властных структурах нашего общества молвили слово о 4-х зонах отдыха, которые надо в ближайшие годы построить с привлечением частного капитала, как тут же в Куршевеле арестовывают олигарха П.
И это — весьма радостное знамение для российского народа.
Во-первых.
Юстас и теперь живее всех живых. Просто перебрался во Францию. И Куршевель теперь под надежным колпаком. А чем еще можно объяснить то, как очень быстро взял под козырек главный Куршевельский жандарм? Так же, как и вся наша Дума. Еще курочка на гнезде, а у нас олигарх уже почти на зоне.
А во-вторых:
Всем стало ясно, что сколько западный капитализм ни корми, он все равно на российских олигархов волком смотрит.
И тогда уже не кажется странным, что синхронно, как в танцах на льду, сначала появляется указ президента о строительстве 4-х туристических зон в нашей стране. А потом нашего олигарха сажают в кутузку в Куршевеле.
Т. е. олигарху П непрозрачно намекнули, что в нашей стране есть не только зоны отдыха и добычи никеля, но и зоны, где добывают урановую руду и шьют хэбэшные рукавицы и телогрейки.
И если олигарх П — не дурак, пусть пока не поздно начинает строить зону отдыха где-нибудь в горах Алтая.
А народ уже заждался таких зон. Он уже все доллары на рубли поменял.
И уже поговорку новую сочинил: «Куршевель — не птица, на фига нам заграница».
Ну, а пока все эти зоны отдыха существуют только на бумаге, россиянам остается дайвинг, рафтинг, шопинг и анимация, как крепкое слово, на своей даче. До тех пор, пока дача не попадет в зону чьих-либо интересов.