Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 1, 2010
Таля Большакова
Поэтесса. Родилась в Ленинграде, в 1990 году закончила СПбПГУ по специальности «теплофизика», в 1994 — исторический факультет ПИИ. В 90-х годах прошлого века стихи публиковались в петербургских газетах.
ЭТОТ ГОРОД, В КОТОРОМ ТЕБЕ ВСЕ НЕ ТАК
д. в.
«…только там, где сквозь сердце мое проходил,
через бывшее сердце мое — серый ветер и розовый ветер»
(Дмитрий Воденников)
I
ветер, иней и снег на заре — серебристой, рассыпанной перламутром —
вспомню ли я —
рвется змеем бумажным сердце мое на ветру —
вспомню ли я о тебе —
хризантемой надломленной падает снег на заре —
вспомню ли я о тебе, когда…
II
потому что любовь прежде всего коротка,
потому что и жизнь только проклятая вспышка во мраке,
молния, бьющая изнутри в облака,
шорох надрывный цветка, вырастающего некстати,
распростертое тело, не встретившее объятий,
не нашедшая рукопожатий рука.
потому что в конце концов не вечен и этот яд,
прожигающий напрочь язык,
разъедающий насмерть кожу,
потому что со мной он только способен жить,
а когда без меня, то уже ничего не может.
потому что нет возможности быть без права сказать,
нарушить границу, преступить на мгновенье межу,
потому что, когда упаду я во мрак,
я уже ничего не скажу.
из цикла «cymro»
m. e. ll.
ну потерпи, мой родной, подожди еще,
немного осталось: скоро зима придет.
придет, долгожданная, враз заметет
колким рассыпчатым снегом
всю эту хмарь. я приеду.
я приеду, шагну на перрон в серебристый рассвет.
бедный мой бедный,
не спрашивай ни о чем:
вспомнит плечо
твоей головы беззаботную тяжесть.
все хорошо.
из цикла «здравствуйте, невозможный»
д. в.
«я не боюсь тебя опередить,
а только не догнать, недолюбить,
недосказать всего, что стоит помнить…»
(Хава Корзакова)
III
этот город, в котором тебе все не так:
мостовые, дома, бордюры, подъезды и люди —
будет брошен к ногам твоим, словно пятак.
подними же его, и до блеска натри об рукав,
схорони в потаенный карман до поры,
до извечной в орлянку игры:
кто азартен, как ты — он тебя не осудит.
этот парк, где по просекам ветер забыл
соколиный пестреющий трепет раскинутых крыл,
еще дышит теплом, еще не остыл —
поверяй же походкой беспечной его бесконечность:
ты не то что бы сходишь с ума,
просто правишь шагами ушедшему лету осанну,
забывая запомнить — с какого июльского дня
твое сердце поет серебром — и нежно, и странно.
обратись на восток и иди — там будет вода
с именем, вяжущим руки плотнее, чем узы,
повторяй же — шепотом, в голос иль про себя —
«яуза, яуза, я…» — дрогнет сердце под съехавшим грузом,
а сорвавшийся хрустнувший звук
на подступах к горлу застрянет,
но стечет побледневшими венами рук…
…и запей его горечь невой из-под крана.
IV
…ладно. — [отбросив окурок щелчком] — я не стыжусь хотеть.
пусть потому: желание плоти — неизбежная плеть.
жаль — что не пряник. но о том говорю я — кому?
верно. — [достав еще сигарету] — в общем, значения нет —
холодна ли рука, горяча? и как звучит, наконец,
ткань, стекающая с плеча?
полно. — [лицо поднимая к небу] — ни на йоту жалобы нет
в том, что пою. просто сказала себе — отныне стой здесь.
«ну—вот—и—стою».
но. — [закурив, отвернувшись, долго смотрит в окно] —
признаваться в подобном столь же нелепо, сколь и смешно.
наверно.
V
…но может быть, я здесь затем, чтобы сказать
тебе, чего другие не сказали, отдать
тебе, чего другие не отдали,
чего ты не искал и — может — не хотел искать.
я здесь затем, чтобы листом пропащим —
дубовым, бронзовым, замерзшим и звенящим —
к ногам твоим упасть.
VIII
флейтой, свирелью, дудочкой красной глины,
чудной расписной переливчатой окариной
в кустах над рекою повисну ракитных
до касанья руки,
до ветра весеннего свиста.
хрупкий, безбрежно снежный, невозможно лазурная птица,
руки травою изрежу — сумею присниться
в кустах над рекою, вьюном обвитых, ракитных —
чудной расписной переливчатой окариной,
флейтой, свирелью, дудочкой красной глины…
фрагмент незавершенной мини-поэмы «отпусти…»
Памяти Елены Шварц
* * *
не говорила тебе никогда, как однажды почти умерла.
было это в походе по буковине —
область такая на юго-западной украине —
день был жаркий безбожно. помню — пришла
после трудов — описания старых мацев —
еврейских надгробий из странного светлого камня,
где плетенья неведомых слов и вязь невозможных дерев,
единороги, кудлатые львы с улыбками человеков,
виноградные гроздья, гранат и скрижали заветов
сотворены осененными пальцами мастеров.
да, так пришла к себе в номер. легла
на кровать. колокола в голове
перезвоном пасхальным гудели. тело болело.
перегрелась, балда — тогда я решила.
и закрыла глаза. и свет белый
показался с овчинку — последнее, что ощутила.
но ни страха, ни боли: только тяжкая темь
беспощадно забитая в темя прицельным ударом.
а потом — удивленье. и с ладоней сорвавшийся день
городок поглощал, разливался закатным пожаром.
и внизу далеко чье-то тело виднелось еще,
опрокинутое ничком, руки-ноги светились загаром,
и — впервые, наверно — было покоем покрыто лицо,
хотя в целом-то тело довольно неловко лежало.
…
так летела и думала: свет, какой неожиданный дар!
меня положат теперь под мацевой из светлого камня
где-то тут, и две буквы пэй-нун — по никбар —
высекут надо мной — здесь покоится Талья[1].
вязь безудержных слов раскинется звонкой листвою,
потекут по шершавому камню цветы,
боже, я буду, я стану твоею росою.
…
________________________________________________
[1] Talya (ивр. божья роса) — еврейское имя автора.
толедо в грозу
эль Греко
добро, — говорит он, сверкающим грунтом питая зерна холста, —
она, — говорит он, — должна быть легка.
и более ничего. только рука
скользит по холсту.
он берет голландскую умбру и просто умбру как она есть,
сиенскую зелень, красную охру и желтую охру тоже —
это будет земля, это будут холмы и деревья на них,
крепостные стены и башни, рио тахо струй круговерть,
по мосту перетекающая дорога.
она, — шепчет он, — должна быть светла, —
выбирая из той же сиены лазурь,
выбирая сиянье ультрамарина.
и более ничего. только отзвук мазка
вслед за кистью скользит по контурам мира.
невесомы ложатся слои и почти невидны,
но за ними встают крепостные стены и башни,
но поет на холмах листва и звучат огни,
рио тахо струй круговерть
разбивает о камни моста вчерашний
день и жар от земли.
и упругим ударом упоенная цветом кисть вершит
глубину потемневшего неба.
и к окну он подходит — оживающий свет за ним
рвет облака. улыбается он:
идет гроза на толедо.