(Стихи 2008/09 гг.)
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2009
Елена СУНЦОВА (Нью-Йорк)
Поэт, эссеист, журналист. Родилась в 1976 году в Нижнем Тагиле. С 1995 по 2008 гг. жила в Санкт-Петербурге и Екатеринбурге. С мая 2008 г. живет в Нью-Йорке.Публиковалась в антологиях «Братская колыбель», «Современная уральская поэзия: 1997-2003», «Аn anthology of contemporary Russian women poets» (пер. на англ. Ники Скандиаки); в журналах «ТеxtOnly», «Воздух», «Черновик», «Волга», «Урал», «Новый берег» и др. Автор книг стихов «Давай поженимся» (М.: АРГО-РИСК; Тверь: Kolonna, 2006) и «Голоса на воде» (М.: «Время»).Член жюри и одна из организаторов Всероссийской премии нестоличному молодому поэту «ЛитератуРРентген».
Голоса на воде (Стихи 2008/09 гг.)
* * *
Воду внизу без запаха и песка
и берегов гранитную вертикаль,
на материк лестницу эстакад,
белый над головой частокол зеркал,
лайнер, дрожащий в очереди на взлет,
видит остановившийся на мосту
тот, кто на этом острове ждет, живет,
воспоминаний раскачивая батут.
Свет эту реку делит напополам,
словно граница времени и любви,
рябь от него навсегда остается там,
как ни люби, как вынырнуть ни зови,
и остывает в облаке сентября,
в листьях платана и дыме родного дня,
рдеет, как разрушающееся – «я
помню» – от взгляда, даже не от огня.
* * *
Ты приснишься на роликовых коньках,
скажешь: не помни страх,
сам их наденешь, махнешь: летим!
Полечу на твоих руках.
Прилетим в самый легкий, из тишины,
лишь тополя видны,
с крышей из первого снега дом,
белый над ней дым.
Буду сидеть на заборе и
видеть, как ты говоришь: смотри,
в синее озеро я нырнул,
озера я внутри.
Тут же подернется тонким льдом
озеро, кувырком,
кубарем ринусь под воду — там
фильма начала ждем.
Вымок и высох туда билет,
бежевый полный свет,
ты обнимаешь меня: люблю,
я не боюсь, нет.
* * *
Какая радость, что меня
он потерял и не увидит,
так ненавидящий, тая,
заходит в дом и ненавидит,
собой неузнанный, молчит,
сквозь слезы морщась, колупая
на стенах краску, голубая,
как все умытые подъезды,
обитель хлорки и стыда,
она навечно, навсегда,
как ненависть и как несчастье —
но в том и радость, что, стерев
простую надпись «здесь забыли»,
стоишь, закрыв глаза от пыли,
передохнув, переболев.
* * *
Прогулка, поиски впотьмах,
где цвел и вспыхивал, доверю
тех листьев прах, и пух их серый,
летающих, потухший парк
тебе знакомо отдаю,
ты будешь шепот, снова, помнишь,
такая радость, что покой лишь
остудит трапезу «люблю»,
полузакрыв глаза, иду
бульваром, голосу чужому
послушна, мне и хорошо, и
весны прощаю красоту.
* * *
На маленьком окне,
на полочке короткой,
невидимые — снег —
флаконы и коробки,
еловая труха
и мандарина шкурка,
орехов шелуха,
фруктовая кожурка —
за хвостик черновик
растаявший поймала
и, спрятавшись от книг,
листок перегибала:
лети, лети, во сне
дотронуться не дай, не
молчи, как после не
веселого свиданья,
а прожитого дня,
которому на вычет
веди, веди меня,
раз ты его добыча.
* * *
Горе подарила,
не заговорила,
я тебя любила,
наклоняла, мыла.
Куколка слепая,
выя и зевая,
горлышко мое,
подержи ее.
* * *
Обыкновенная зима
и снег нерусский, глянцевитый,
картина прерафаэлита,
бочок надрезанный граната,
разграбленные закрома.
Все настоящее: луна,
вернее, месяц, легший навзничь,
мышь, удирающая прочь,
куда глаза глядят, и плач
хозяйки от дурного сна.
* * *
Летя дворами и домами,
как фантик съеденной конфеты,
снег был беспомощней бумаги,
роднее первой сигареты,
не тая на ступенях лестниц,
висящих по диагонали,
не останавливаясь здесь и
вверху, слепили, окунали,
и окончательно минула
та, о которой соли горстка,
в них, хлопьях пения и гула:
лежит и светит солнца шерстка.
* * *
Слева теплота
старого дивана,
справа теплота
старого кота.
И всего-то, да,
не проходит, рано,
с уха до хвоста,
нету, пустота.
* * *
Вижу декабри,
волны гор качнутся,
что ни говори,
не перевернутся.
Полон водоем
белого паденья,
не перевернем,
лишь на погляденье.
Камень будет петь,
папоротник виться,
дерево мелеть,
жить веретеница.
Уходи, как вверх
канула дорога,
солью на траве,
крупной и неровной.