Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 1, 2009
Юрий ПЕРФИЛЬЕВ
Поэт. Окончил Ростовский-на-Дону институт инженеров транспорта и Московскую юридическую академию. Автор нескольких поэтических книг, многочисленных публикаций в литературных изданиях и газетах. Лауреат премии журнала «Ковчег», лауреат премии «Международной академии творчества». Член Союза писателей России. Живет и работает в Москве.
МИСТИКА МРАМОРА
* * *
вечер на самом как фильм интересном месте
вдруг оборвется хорошего понемногу
чтобы нам больше нигде и подавно вместе
проще к себе заодно позабыть дорогу
напрочь пока катапульта луны на взводе
выйти окрест из себя ничего не стоит
ночь состоится как матч при любой погоде
нечего ждать продолжения режет стоик
нечем прикрыть срамоту по всему излишек
вечных подробностей о безупречных плутнях
помнишь в саду у фонтана решившись мнишек
лжет во весь голос и голос дрожит как лютня
складный кошмар человеческой перспективы
перипетии пространства не дальше носа
диву даешься проснувшись один без дивы
той что недавно казалось не будет сноса
мистика мрамора тайный приют подлобий
краска облезла зрачки и одежды белы
над прейскурантом коллизий колдует лобби
стадное и калькуляцией casus belli
всех против всех исключений число не важно
братья вдвоем никогда не поделят Бога
хаос примстившихся истин душе бумажной
не отличить от подержанных чар подлога
не ухватить из последних на этом фразу
кто на кого и попутно зачем оставил
звон выдающий себя за вселенский разум
курс персоналий на бирже безумных правил
грохот падения духа вовсю не слышен
кармы ужели последняя вышла спица
кто-то летает во сне как на юге мыши
за ультразвуком минуя предмет врубиться
* * *
Ландшафт решительно небрит
и жаден до росы.
Сижу на пне, как сибарит,
футболка и трусы
промокли, даром haute couture,
недаром долго шел —
в газете новой от купюр
по старой мерке шов.
Читаю: …важен профицит
и цены на зерно,
про саботаж и плебисцит,
грузинское вино,
передовую вертикаль,
известный план, охват,
на всякий — про союзпечаль,
газфронт и газзават,
конфигурацию элит
под вражеский настрой
и государственный лимит
на кой-какой застой,
о том кому чего не в счет
и за кого страна,
а если что наоборот,
то по всему — хана.
Пытаюсь, стреляный толмач,
дознаться без пинка
в чью пользу складывают матч
легенды до свистка.
* * *
Вечером ты же садился в поезд,
чтобы, забывши в дорожном споре
свой распаленный асфальтом полис,
выдохнуть ближе к рассвету: — Море.
Где по старинке, как вечный Брумель,
волны берут «перекатом» стенки
из монолита. Последний зуммер
на переезде — предел уценки
скорости. Слепы избытком зренья
те, кто в пути без memento mori,
как совпадений цепные звенья,
лишь бы вдохнуть за вокзалом море.
Ты же решил про себя однажды
чисел пора отличать свободы,
если нельзя окунуться дважды,
то и единожды в те же воды
не угодить, Аксиом оскома —
де не в подсчетах, а в счетах дело,
ибо их сводят помимо комы
вне перевода души на тело.
Тот, кто рожден в искаженном виде,
тайной симметрии греет руки.
Пишут: на дакском писал Овидий,
вряд ли осилив его от скуки.
В крик — караул — подражает гимну
бывшей державы морская птица,
вести оттуда, рождаясь, гибнут,
по существу не успев родиться.
Мы расстаемся, пока не рано
(по Благовесту в неделю третью)
вызнать, что общая наша рана
несовместима с обычной смертью.
Выкупить прошлое, рифме вторя,
не по карману — страда пустая.
Мыс огибая, ныряют в море
ангелы — духов служебных стая.
По-королевски дороже крови
довод последний о бойких перьях,
времени на передышку вровень
новые волны слагают берег.
Мы расстаемся. Небес муляжи
к вечным услугам, опричь седьмого.
Как по заказу немеют пляжи,
вместо того чтоб замолвить слово.
Донорской памяти черный пояс,
лонжа страховки — чужие лица.
Вечером ты же садился в поезд,
чтобы не поздно пока забыться.
ДОМ И РЕКА
I
Июль сбывается. Задаром
сбивает с толку пластилин
асфальта вновь нелегким паром
и в горле ком, как первый блин
из буквы О. Сюжет на шпажке
зенита плавится и злит.
Системы Солнечной подтяжки
по расхождению элит
астрологических ослабли.
Провалы разум-буквоед
списать пытается на грабли
предположений и примет,
на участь заданную свыше
и незадавшуюся часть
ее же, сбывшиеся вирши
и ожидания печать,
на то, что делят без остатка
себя самих наперебой,
что неба звездного закладка
и горизонт, само собой,
лишь метки профильных ристаний.
Под утро вылазки стрекоз,
к жаре сбивающихся в стаи.
Катастрофически тверез,
просторечивый, как подросток,
все громче дворник — нет житья —
про «тот большак, тот перекресток»
ревет среди НЕБЫТИЯ.
II
За греков Танаис под финиш,
хлебнув для норова Итиль,
сплавляет перетихший имидж
в этнографический утиль.
Речным заложничеством квиты
поврозь пристройки к берегам.
Снопы синкопами набиты
степных цикад. В ушах регтайм
казачий — кода Илиады,
посыл античный вездесущ,
небесной надо бы пощады
молить в языческую сушь.
Среды на откуп или подкуп
субстрат хиреет и компост.
Умелец скопом ладит лодку,
на днях закроют Главный мост.
Вот-вот поднимутся сарматы
на цвет поганые и вкус,
пока удельные Пенаты
и Гении не дуют в ус.
Пока каган по воле братий
всего надежней и мудрей
без сувенирных демократий
и суверенных лагерей.
Пока прижившиеся медлим,
наопако, за облака.
По чьей-то прихоти намедни
под корень выгорел закат.
III
Дом. Да не тот, что построил Джек,
этот пошел на слом,
списан на пыльную полку в ЖЭК
под городской апломб.
Выбыл по выслуге сверхобуз
в мусорный прах и пух,
чтобы за новым фасадом Муз
новым проникся дух.
Пал за идею нести в народ
правду Больших Искусств,
дабы на радость от их щедрот
чуждый не лип искус,
дабы в охват широты натур
иже глубин души
уровень взглядов во весь прищур
вышел — хоть свет туши.
Словом, не зря бедолага Дом
пущен сполна в расход,
толку с него, говорят, с трудом
еле наплакал кот.
Прок от глазевших в упор окон —
лодки разбитой быт.
И, наконец, на дворе закон:
не миновать — не быть.
Не умудриться поднять драпо
бунта, нелеп афронт,
потусторонний пополнив по
крайней нужде жилфонд.
Дело не в Музах, положен в штат
каждому день и час,
школьным пособием стай и стад
время пасется в нас.
Мы же, теряясь, о том темны,
вместо на — да, на нет
сходим. Не стало одной стены
и отрубили свет.
СОСЕД
Время времени вослед
покрывает нас.
Гонит патоку сосед
на медовый Спас.
На второй, подавно, маг
кулинарный в срок
подсыпает тертый мак
в яблочный пирог.
А уже на третий Спас,
ни к чему хвосты,
житом сдабривает квас
и кроит холсты.
Отмеряет от стопы,
пешеходный сноб,
жатвы первые снопы
и последний сноп.
Без ветрил и без руля,
жизнь и так взаймы,
по снега идет в поля
посреди зимы.
Оставаясь не у дел
«по душам» бесед —
неумен и неумел,
сам себе сосед.