Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 1, 2009
Елена САФРОНОВА
Поэтесса, прозаик, критик. Родилась в 1973 году в Ростове-на-Дону. Литературный критик. Окончила Историко-архивный институт Российского государственного гуманитарного университета в Москве. Печаталась в региональных изданиях. Член СРП и Союза журналистов России. Автор многих публикаций. Живет в Рязани.
АЛЕКСАНДР ГОРОДНИЦКИЙ — ЧИСТОГО СЛОГА СЛУГА
Традиционно в феврале в Рязани проходит фестиваль бардовской песни «Зимний Лимон». Фестиваль этот пока еще не так популярен, скажем, как «Груша», но его организаторы прилагают усилия, чтобы цитрусовое дерево разрослось рядом с плодовым в ту же величину. Например, с самого начала фестиваль задумывался открытым — на него съезжались барды из республик бывшего СНГ: Беларуси, Украины. По ходу «взросления» (фестивалю исполнилось в этом году шесть лет) число стран-участников увеличилось. В 2009 году решили брать не количеством, а качеством. Сергей Каплан, художественный руководитель Всеизраильского бардовского движения, поэт, прозаик и автор песен, представлял Израиль. Александр Городницкий, Президент Ассоциации российских бардов, бессменный председатель жюри самого большого в мире фестиваля авторской и самодеятельной песни памяти Валерия Грушина, защищал Россию.
«Милитаристские» термины здесь оттого, что «Зимний лимон» открывается концертом «Барды на музыкальном ринге Россия — Израиль». Звездные величины соревновались не только за себя — за страны, гражданами коих являются.
Строго говоря, соревнования никакого не было — при всем уважении к Сергею Каплану, против живой легенды Александра Городницкого он был в «более легком весе», используя язык бокса. Международный бард-ринг, по обычаю фестиваля, состоял из трех раундов. Два были песенно-разговорными (ведь без баек ни один уважающий себя бард на сцену не выходит!), а заключительный состоял из ответов на записки зрителей. По итогам всех трех этапов состязания, торжественно объявил ведущий, с небольшим перевесом голосов победил Александр Городницкий. Тут необходимо заметить, что голосуют за единоборцев бард-ринга не все слушатели — право голоса вкупе с бумажным сердцем, красным с одной и синим с другой стороны, приобретается «на аукционе», за сумму в пределах символической. Так повелось с первого же фестиваля (что, кстати, принесло ему порядочно недоброжелателей, как и еще несколько традиций с элементами культмассового шоу). В чужой монастырь со своим уставом не ходят… но я бы предложила организаторам ввести всеобщее «избирательное право». Возможно, бывают ситуации, когда уместно «жантильничать» с авторами песен. Но если зал рукоплещет самому появлению на сцене человека-эпохи, потрясенно умолкает, лишь зазвучат первые такты музыки, подпевает, повинуясь взмаху руки… увольте, это не тот случай, когда надо регулировать проявления симпатии. Даже — Любви.
Перевес Александра Городницкого был очевиден с первого тура: в овациях, в «Атлантах», исполненных стоя, в буре эмоций, которые вызвал он у зала… Да и как можно было остаться равнодушным к известнейшим песням «Снег», «Песня полярных летчиков», «Деревянные города», «Жена французского посла», «Над Канадой»?! И к новым, социально-философским: «Севастополь останется русским» (эта песня прибавила Александру Моисеевичу политических и идеологических противников, но ему не привыкать стоять на своем) и «А это все останется не нам».
На открытии выступали Евгений Козлов, Алексей Фошин, Алексей Морозов, Ольга Головня, Сергей Ильюшенко, Александр Цильпер и многие другие. Но оказался — простите все! — этот фестиваль связан, прежде всего, с именем Александра Городницкого.
Пригласить ТАКУЮ величину, живого классика жанра, на современный бардовский фестиваль было одновременно и смелым, рассчитанным пиар-ходом, и заведомым риском. Так и получилось: все выступавшие, не умаляя их заслуг, невольно оказались в тени знаменитого барда, одного из основоположников авторской песни.
Для совсем молодых — справка: Александр Моисеевич Городницкий — это:
— российский ученый-геофизик, профессор МГУ, доктор геолого-минералогических наук, профессор, член Российской академии естественных наук, мореплаватель, исходивший почти все океаны планеты, участник экспедиций по поискам Атлантиды, не раз спускавшийся на дно морское;
— историк и поэт, автор нескольких сотен песен и стихов, лауреат Государственной литературной премии имени Булата Окуджавы.
— мощнейшая личность. Единицы встреченных мною за всю жизнь людей казались таким полным воплощением понятия «харизма».
— совершеннейший образец того, что ДОЛЖНА представлять собою авторская песня как полноправный жанр искусства, синтезирующий музыку и стихи на высоком уровне.
В чем секрет безусловного лидерства Городницкого — не только в частном случае бард-ринга, но и среди ныне здравствующих российских бардов? Увы и ах, «классических» бардов, не дилетантов и не эпигонов, осталось мало, почти все заметные ушли — в декабре прошлого года мы простились с Геннадием Жуковым. Он тоже был из плеяды бардов, почитавших Слово в Песне…
Во-первых, Городницкий КАЖДЫЙ! — свой текст поет без бумажки. А ему 75 лет, 76-й день рождения на подходе! Я видела СТОЛЬКО ВРП (Великих Российских Писателей/Поэтов) вдвое-втрое моложе Александра Моисеевича, которые слова в микрофон не могли произнести, не глядя в книгу или распечатку…
Во-вторых, в КАЖДУЮ свою песню, исполняемую уже тысячекратно, он каждый раз вкладывает душу.
И потому, в-третьих, его песни звучат, как девизы, как лозунги, обязательные к исполнению (просто все хорошее, что еще осталось в тебе, голосует «за», толкает под ребро — иди и делай, как он сказал/спел!), как заклинания. И, слушая их, зал в едином рвении встает, чтобы подтянуть Городницкому «Все перекаты…» или «Атлантов».
В-четвертых, он умеет общаться — и начал свое выступление с преамбулы: «Петь я не умею, это все давно знают. Тем не менее, я вам сейчас спою свои песни. Если кто захочет петь вместе со мной, милости прошу, не стесняйтесь, хуже меня вы все равно не споете». Его отличает органичное умение держать себя, говорить с залом не на равных — по-товарищески
Единственная, пожалуй, слабость его позиции — что Городницкий давно не играет на гитаре. Но аккомпаниаторов, честно говоря, много, а Александр Городницкий — один.
В-пятых, говоря о себе и своих песнях, из богатейшей гаммы интонаций Александр Моисеевич безошибочно выбрал точнейшую: улыбку над собой. Что свидетельствует об умении общаться с аудиторией и здравой самооценке.
В-шестых, он находка для журналиста: обаятельный, открытый, находчивый, что подтверждает мое с ним блиц-интервью. Оно заняло пять минут и сказало об этом человеке столько, сколько в иной полнометражный фильм не вошло бы… Городницкий толерантно относится к журналистам и не мается звездной болезнью, не в пример многим его собратьям по сцене и слову.
Интервью с Александром Городницким, в силу его лапидарности, я приведу полностью:
Е.С. Александр Моисеевич, в нынешнем концерте Вы часто обращаетесь к теме старости. Что это — кокетство выступающего?
А.Г. — Какое, к шутам, кокетство, когда мне 75 лет?! Это чистая правда. Один из великих сказал: ничто так не старит, как возраст. Но я вспоминаю о своем возрасте, только когда я болен.
Е.С. — А сейчас Вы здоровы?
А.Г. — Глядя на Вас — да.
Е.С. — Спасибо. Я вывела теорию, что авторская песня осталась где-то в 70-80-х годах… (пока я говорю, Александр Моисеевич энергично кивает с одним и тем же словом: «Согласен!». — Е.С.). Мне кажется, авторской песней в чистом виде может считаться только массив художественного творчества, который сложился в те годы — с его тематикой, приемами — схожая музыка, схожая лексика и мировоззрение — и с методами художественной работы… А все, что возникло позже, это уже не авторская песня, а ее ответвления, новые побеги? (Это мое мнение ждет отдельной статьи. — Е.С.)
А.Г. — Согласен! Но дело не столько в приемах… А в том, что Вы последнее сказали. Авторская песня должна быть завязана на поэзии. Такой песни больше нет.
Е.С. — Вы тоже считаете, что авторская песня — прежде всего поэзия?
А.Г. — Да. Это должны быть поющиеся стихи.
Е.С. — Но сейчас многие исполнители и поклонники жанра считают, что главное в авторской песне, как и в любой другой, музыка? Или что вообще неграмотно воспринимать песню как поющиеся стихи, так как она жанр интеграционный…
А.Г. — Это потому, что ушла из авторской песни поэзия и индивидуальность автора. Не осталось личности. Нет сейчас личностей, которые создали авторскую песню, — Высоцкого, Анчарова, Окуджавы, Визбора…
Е.С. — А Вы — личность?
А.Г. — Обсуждать меня — не мое собачье дело!.. Пусть меня другие обсуждают и дают оценку!..
Е.С. — Но наверняка к Вам журналисты все время пристают с этим вопросом?..
А.Г. — Да, но я все время от этого ухожу. Я считаю, что давать самому себе оценку — это гордыня, это — нельзя… (Он, происходящий ли из народа, чтущего Библию, охраняющий ли равновесие мира (склоняюсь ко второму), первого смертного греха старается избегать… — Е.С.) Я никогда не говорю, что я ученый. И не отвечаю на популярный вопрос, поэт ли я. Я занимаюсь наукой и пишу стихи — единственное, что можно сказать (какое счастье, что я не успела спросить Городницкого, поэтом ли он себя считает! — Е.С.).
Е.С. — Александр Моисеевич, Вам надоедают журналисты?
А.Г. — Не очень. В последние десятилетия они занимают большое место в моей жизни. Знаете, с возрастом для меня очень большую роль стали играть представители двух профессий: врачи и журналисты. Первые могут спасти, а вторые могут убить. Поэтому с теми и с другими я стараюсь поддерживать хорошие отношения.
Последний мой вопрос был задан публично. В третьем отделении бард-ринга сцена и зал наладили диалог: записки и ответы на них. Устроители бард-ринга решили, что авторы лучших записок Городницкому и Каплану получат призы. Без задней мысли я написала Александру Моисеевичу следующее:
«Правда ли, что все, чем Вы были на этой земле знамениты — это темень губ Ее, горестно сжатых? Океанология, стихи, песни — не в счет? С любовью, Елена Сафронова».
Александр Моисеевич назвал эту эпистолу — лучшей.
Я еще раз зачитала ее со сцены.
— Правда! — говорил поэт, бард и профессор на всякую вопросительную интонацию. — Любовь — это главное.
И мы с ним расцеловались перед залом. Такой мне выпал главный приз. Помимо того, что предусмотрели спонсоры.
А теперь пора перейти к незаданному мной, но насущному вопросу: поэт или бард Александр Городницкий? Не знаю, почему, но «потребителям» поэзии и авторской песни очень хочется знать ответ на этот вопрос. Естественно, и те, и другие «перетягивают канат» в свою сторону, приписывая Городницкого в ряды своих кумиров — и, соответственно, «выталкивая» его в пантеон божков идеологического противника. По-моему, истоки этого явления в том, что поэзия и бардовская песня заняли сейчас противоборствующие позиции. Чего не могли предугадать «шестидесятники», в плеяде которых и взошла звезда Александра Городницкого. Ретроспектива «оттепельного» литературного творчества показывает, что в ту эпоху стихи и тексты для песен не различались так резко, как теперь. Даже на эстраде звучали гораздо более содержательные песни, нежели нынешняя «попса» (какие претензии к тексту «Нежности»?); даже политико-пропагандистские песни подготавливались с литературной точки зрения тщательно (какие претензии к тексту «Бухенвальдского набата» или «Не думай о секундах свысока»?). А уж «неофициальное искусство», представленное, в числе прочего, авторской песней, блистало и формой, и содержанием. Да, к настоящему времени от ТОЙ авторской песни остались одни ошметки (а эстрада просто деградировала) — но явно это не было ни целью, ни желанием «шестидесятников».
Другое дело, что авторская песня содержала в самой своей идее опасный потенциал упрощения взгляда на мир, стремясь перевести высокую философию и запредельные области знания на язык чувств и эмоций, понятных большинству. Недаром поэт Сергей Белорусец называет весь этот жанр «суррогатом вечности» — за подмену вечности вневременьем, за имитацию неизбывных идеалов человечества абстракциями на их темы. Именно здесь, в первых опытах массовой трансляции вечных истин, и скрывается, на мой взгляд, риск «поскользнуться» и «покатиться вниз» — что и происходит с теперешней авторской песней, действительно слабой в массе своей, утратившей даже признаки актуальности, но и не способной стать выражением вневременных нравственных ориентиров. Однако же за всю полноту оскудения бардовской песни и перерождения ее в туристскую Александр Городницкий, равно как и его уже покойные товарищи по жанру, ответственности не несет. О них-то самих так и тянет выразиться цитатой из песни В. С. Высоцкого: «Он был чистого слога слуга»…
Обидно и больно слышать безапелляционные высказывания типа: как бард Городницкий хорош, но как поэт до уровня не дотягивает… Я — честно! — не могу понять: о каком уровне речь? Кто-то представляет себе мировую поэзию ровной, как стол? Или все-таки это горная гряда, зигзаг на горизонте — выше гора или ниже, но ее невозможно не увидеть от подножия?..
Ну, хорошо. Попробуем разложить песни Городницкого на составные части и вычленить стихотворный текст (хотя такой подход будет варварским). Мой коллега, журналист Анатолий Обыденкин, специалист и в некотором смысле культуртрегер в области русского рока, считает песню синтезом из слов, музыки и того, что уместно назвать «драйвом», а формулировку Булата Окуджавы, разделяемую Александром Городницким, «поющиеся стихи» — ересью. Честно говоря, формально мой коллега неправ — ересью называется отклонение от ДОГМЫ, а догму создавали как раз Окуджава и Городницкий. И хронологически, и структурно они были у истоков жанра. Так что сколь бы ошибочной ни казалась сегодня их точка зрения, но догмой является именно она, а ересью — любое ее совершенствование. Зато здравого смысла в этом возражении довольно. В самом деле, авторская песня живет не в виде своих составных частей, а в виде их гармоничного целого — та песня, которая ЖИЗНЕСПОСОБНА.
Это совершенно точно сказано о творчестве Городницкого. Рязанские слушатели задали Городницкому вопрос: какова величайшая удача вашей жизни? Он не задумался над ответом: то, что несколько моих песен поют, как народные, забыв имя автора. И рассказал в подтверждение коротенькую байку: геологи в Иркутске во время антракта на его концерте говорили между собой: «Хороший артист приехал, все наши песни поет…». А о том, как Городницкому показывали где-то на Севрах камень, под которым лежит якобы автор слов песни «На материк» (и чуть физиономию не попортили за несогласие!), поведал еще Лев Аннинский в своей книге очерков «Барды». Итак, в репертуаре Городницкого есть «народные зэковские» песни («Перелетные ангелы», «Брусника»), «народные каторжанские» («На материк»), «народные геологические» («Перекаты»). А есть просто «народные» — «Чистые пруды», «Атланты», «Почему расстались», «Снег»…
Разницу между массовым и элитарным искусством принято искать в направлении вектора ее создания: грубо говоря, «вниз», к инстинктам и развлекаловке, или «вверх», к облагораживанию человека. То есть в цели создания. Но в шестидесятые бардовская песня однозначно стремилась «вверх» (и мы еще дойдем до причин этого явления) и даже несколько злоупотребляла возвышенностью чувств со всею приличествующей атрибутикой. По цели и замыслу творчество раннего Александра Городницкого — настоящая, классическая, безупречная поэзия. Немного сложнее с творчеством позднего Городницкого — но оно дышит гражданской лозунговостью и моральным диктатом, и ни в коем случае не обратилось в бездумное треньканье ради фона пикничка.
Поэтому, думаю, точнее будет не «препарировать» песни Городницкого, насильственно раздирая их на «слова» и «музыку», а представить, могут ли эти составные части существовать друг без друга. Ибо настоящая музыка прекрасно существует и без слов (что подтверждает уйма симфонических и инструментальных произведений), а настоящим стихам вполне хватает их собственной музыки — ее корректнее именовать мелодикой. Музыка Городницкого не то что несовершенна — ее, скорее, не существует в природе (он — не «тезка» Александру Градскому). «Три аккорда» могут существовать, как признак жанра, как социальное, но не художественное явление. Но вот тексты Городницкого без трех аккордов обходятся.
Но именно эти тексты часто называют несовершенными.
Упрек в отношении… э-э-э… стихотворных композиций Городницкого может быть справедливым, если принять за первый признак и основу поэзии форму. В наши дни форма в большем фаворе у поэтов, нежели содержание, смысл, эмоциональность. Да, стихи (стихопесни?) Городницкого зачастую построены по одному и тому же шаблону, без стихотворных экзерсисов, без экспериментов с формой слова, строки, стихотворения в целом… Хотя у него проскальзывают изумительные рифмы: например, «ристалищ — расстались». Да, Городницкий использует только классические размеры, предпочитая ямб; не брезгует дольниками — строка с цезурой для вдоха, заменяющего пропущенный в счете слог посередине — но дольник из моды вышел после смерти Марины Цветаевой; он пишет, в основном, восьмистишиями с рефреном и блюдет чистоту и красоту русского литературного языка; у него всегда в избытке романтика; благодаря внешней безыскусности его конструкции изумительно ложатся на простой ритм и почти примитивную аккордику…
Но ведь благородная простота строки была одним из признаков благословенного «золотого века поэзии», пушкинской поры! Идеалы «золотого века поэзии» до сих пор не опровергнуты и не преодолены. Четкость, ясность выражений, легкость чтения (что про себя, что вслух), отсутствие «двойного дна» в образах, делающее их поистине зримыми — все эти качества сохраняют статус вершины поэтического мастерства. Именно они, думаю, позволили целому ряду великих стихотворений А. Пушкина, Ф. Тютчева, Е. Боратынского стать великими же романсами. Именно они заложили фундамент закономерности: хорошо спеть можно только хорошие стихи. Позже оную закономерность подтвердило переложение на музыку стихов М. Исаковского, Н. Заболоцкого, С. Есенина, Н. Рубцова (ставших такими же «народными песнями»)… Как видим, на фоне всех этих примеров нелепо отрицать поэтический дар Александра Городницкого потому, что его тексты поются.
Это теперь романсы относятся к классической музыке, а в XIX — начале XX веков они имели то же прикладное значение, что сегодня и вчера авторская песня — украсить званый вечер, сообщить о своем «томленье страстном» даме, разнообразить течение дружеской пирушки… Переход жанров из «высоких» в «низкие» и наоборот — типичное явление художественной реальности. Но невозможно не видеть, что вечно силен «основной закон» мастерства: чем проще, тем лучше. Вот когда вместо кристальной простоты прибегают к псевдомудрствованию и квазисложности, порой возникает резонное подозрение, что под нагромождениями формы кроется пустота. Вакуум в финтифлюшках. А Городницкий в лучших своих вещах «прост, как правда».
Да, по меркам мейнстрима Городницкий-стихотворец почти антикварен. Отсюда, вероятно, несерьезное отношение к нему. Однако мне упорно кажется, что Александр Городницкий — один из последних в авторской песне НАСТОЯЩИХ поэтов. Из более молодых — берем только раскрученных — продолжают и развивают работу с «поющимся словом» разве что Михаил Щербаков, Тимур Шаов и Зоя Ященко. Александр Градский больше занят музыкальным оформлением песен, и оно у него действительно превосходное. Причем, ни один из перечисленных авторов не «специализируется» на простоте.
Рок-поэзия бьет горячим ключом… но рок объективно не может относиться к бардовской песне (хотя вытек-то во многом из нее!), а субъективно относится плохо. Рок-поэты, рок-певцы, как правило, не больно-то ценят искусство бардов. Анатолий Обыденкин утверждает, что ныне «все заметные авторы, относящиеся к авторской песне (собирающие в одиночку не клубики, а залы) — беглецы из рок-среды либо «гении промежуточного жанра», выросшие и на Окуджаве, и на БГ». В этом вопросе я своему коллеге, глубоко и серьезно изучающему русский рок, доверяю. Рок-поэзия сменила поэтику авторской песни. Но что такое было — эта самая «поэтика авторской песни»?
Несколько слов о самой, пожалуй, яркой черте «поющейся поэзии» 60-х — романтизме. Наверное, романтизм советского шестидесятничества следовало бы именовать «постромантизмом». Он сильно отличался от своих первоисточников — романтических произведений Гёте, Шиллера, Жуковского… Ни для кого теперь уже не секрет и не открытие, что пираты Окуджавы, Городницкого, Высоцкого были выражением подспудного социального протеста, мечты творческого человека о личной свободе. Впрочем, как и Чайльд Гарольд Байрона… Тем не менее, Советский Союз 60-70-х — это вам не георгианская Англия первой четверти XIX века. Романтическая атрибутика «тут и тогда» играла не только на «красивость», но и выполняла роль «фиги в кармане». На иносказаниях, на ассоциациях строилась прогрессивная ветвь всей русской советской литературы, что ж с этим поделаешь. Отсюда и всплеск фантастики, начавшийся в те же примерно годы, что и популярность у бардов и авторов «пиратских песен». Уникальность социально-политического строя в СССР диктовала уникальность искусства, как официального, так и оппозиционного. Между прочим, безжалостно высмеиваемая противниками бардовской песни «палатка в тайге» есть не что иное, как мотив Ухода, мотив неприятия этого мира — или обретения первозданной Свободы, невозможной в социуме. Точнее, Уход и Свободу она обозначала в 60-е. Теперь же это просто затасканный до дыр сюжет типовой бардовской песни, вызывающий заслуженные смешки — а не повторяй механически, племя младое, того, что написано до тебя, того, что ты в полной мере и понять не можешь!..
Когда кончился СССР, а с ним и цензура в искусстве, и необходимость держать фигу в кармане, пропала объективная нужда во всякого рода эзоповых словесах. Пираты и таежные заимки потеряли всякую актуальность. Появилась гражданская лирика — остросоциальная, публицистическая, называющая вещи своими именами — и штурмы Белого дома, и войну в Чечне, и несовершенство многопартийной системы управления, и нравственную деградацию, и забвение своих корней, и весь прочий негатив. Она может быть иронической, и серьезной, даже патетической. Однако при публицистичности и соблюдении принципа историзма уходит из стихов неуловимый флер тайны, недосказанности, делающий стихосложение поэзией. Да и социальная ее значимость под вопросом. Сейчас, сдается мне, уже незачем выстраивать цепочку «бардовская песня — фига в кармане — скрытый оппортунизм». Политические игры приобрели сегодня совсем другие формы, нежели в эпоху «шестидесятников» — точнее, они ВОЗНИКЛИ. И при многообразии нынешних политических технологий стоит ли пополнять их ряды еще и бардовской песней? Не хватит ли песен по линии социального заказа?..
Зато плюсы гражданской лирики — откровенность, жесткость гражданской позиции и принципиальная возможность обсуждать в стихах то, что раньше было обсудить нереально. Гражданская лирика — «средство общения» неравнодушных.
Поскольку Александр Городницкий к равнодушным, к наблюдателям со стороны явно не относится, то его стихи последних лет становятся все более публицистичными. Это и порождает критику в Интернете и вне Сети, ведет к конфликтам вокруг творчества Городницкого.
Александр Моисеевич прочитал со сцены одно свое социальное стихотворение:
РОДСТВО ПО КРОВИ
Неторопливо истина простая
В реке времен нащупывает брод:
Родство по крови образует стаю,
Родство по слову создает народ.
Не для того ли, смертных поражая
Непостижимой мудростью своей,
Бог Моисею передал скрижали,
Людей отъединяя от зверей?
А стае не нужны законы Бога —
Она живет заветам вопреки.
Здесь ценятся в сознании убогом
Лишь цепкий нюх да острые клыки.
Своим происхождением, не скрою,
Горжусь и я, родителей любя,
Но, если слово разойдется с кровью,
Я слово выбираю для себя.
…И не отыщешь выхода иного,
Как самому себе ни прекословь.
Родство по слову порождает слово,
Родство по крови порождает кровь.
Политическое? Не уверена. Скорее, воззвание забыть политические распри ради вечных ценностей… Но, конечно, слово — орудие обоюдоострое, и «Родство по крови» можно счесть «обманным ходом» политического деятеля. Ну и что?! От этих строк мороз протекает по коже вдоль позвоночника. У меня такая реакция всегда на гениальное, на абсолютное… Это не гражданская лирика — это «просто» Поэзия (хотя обычно я смеюсь над заглавными литерами в словах «поэт/поэзия»).
Ухо мое натренировано поэтическими фестивалями и чтениями. На слух ловлю технические неточности. Вынуждена с горечью признать, что неточностей в текстах других выступавших на открытии «Зимнего лимона» было предостаточно — и это подтверждает печальную уверенность Александра Городницкого, что поэзия уходит из авторской песни, как второстепенная составляющая. Даже у Сергея Каплана всплыло два ляпа… Невольным подтверждением того, что вся авторская песня уже сформировалась, осталась монолитным архетипом и теперь лишь варьируется, служит и повторяемость мотивов, сюжетных ходов и художественных приемов — печальное явление эпигонства, дискредитировавшее авторскую песню.
Одна радость — этому ПОЭТУ подражать не зазорно. Ориентир настолько высок, что, стремясь к нему, реально достичь крупных собственных успехов и развиться в автономное культурное явление.