Опубликовано в журнале Зеркало, номер 63, 2024
Кв. 1
Очередь её подошла, а она стоит. Не говорит вообще ничего. А кому сказать? Хотя есть про что.
Муж ее покойный, электрик, при жизни умер от удара током.
А она нет ещё. И теперь дальше живёт.
Нет, это хорошо, конечно, что умер. Потому что, ну, какая разница? Но большая, если честно.
Во-первых, силы отнимал. Неустойчивый был очень. С утра вроде ничего, а к обеду все кругом виноваты. А за что? Это раз.
Потом тоже ещё. Ноги у него пахли. Это неприятно и передаётся.
И дети. О них ведь надо понимать. Но все в него, это точно. Так что и ждать нечего.
Вот сестра, конечно. Всё-таки родственники. Но ей зачем, она сама себе. И ехать далеко.
– Да-да, один кефир. Наличными.
Кв. 2
Чёрт, грудь открылась не в том окне! Что за программеры там сидят, чем они думают? Хотя так тоже ничего. Зачотные сиськи.
Интересно, пиво еще осталось?
– Эй, у нас пива больше нету?
Ладно, сам схожу. Всё приходится самому делать, никто мышей не ловит.
Работу ему сдавай! Сроки какие-то. Какие деньги, такие и сроки! И нечего мне указывать. Нашли дурака.
На биткоине больше заработаешь. Занять денег и купить. Хоть немного, для начала. Только хрен отложишь с ней денег. То ей то, то ей это. Даёшь-даёшь, а в доме даже пива нет!
– Да вынесу я мусор! Чего разоралась-то? Сказал: вынесу, значит, вынесу. Не пожар.
Опять всё зависло. Козлы какие-то, не могут интернет нормальный сделать.
Кв. 3
Совсем все-таки у людей нет чувства языка! Как можно не понимать, что слово «режиссерка» звучит чудовищно! П оварка и авторка! Почему, почему «поэтка», когда есть «поэтесса»? Ни вкуса, ни стиля, не понимают, что это звучит отвратительно, унизительно даже! Варвары, портят, что не строили. А ведь некоторые вроде бы даже образованные люди!
Что ты там головой качаешь? Тебя это не коробит? Господи, в собственном доме встречаться с таким наплевательским отношением к языку! Мог ли я подумать?!
Что ты там бормочешь? Что значит «дело не в этом»? Надо же расставлять приоритеты, отделять вечное от преходящего! И учить, учить народ, это же долг интеллигенции, в конце концов!
Свари мне кофе, пожалуйста, мне сейчас еще одно интервью давать.
Кв. 4
К врачам ходить неловко. Они сразу спрашивают: на что жалуетесь? А ведь никто не жалуется. Просто узнать: вот если такое происходит, то что надо сделать, чтоб не происходило? И никаких жалоб. Если ничего нельзя сделать, то и ладно.
Она звонит: как ты, мам? Ну, скажешь, мол, особенности организма дают основания сомневаться в божественном происхождении человека. Смеётся: умеешь ты сформулировать!
Это да, хотя ведь и услышать надо. Но важно оставлять возможность для непонимания. Никто не обязан. Чтоб потом не угрызаться.
У неё своих проблем навалом. Тоже не говорит. Но ведь слышно, нету в голосе радости.
А как поможешь? Ничего ведь не сделаешь.
И сериал мой кончился, надо еще какой-нибудь посмотреть.
Кв. 5
Потому что бдительность все потеряли! Доверять же никому нельзя. Особенно сейчас. Люди в сумасшедшем психологическом состоянии находятся. На всё способны. Слишком много воли было, и деньги шальные – кто хочешь умом двинется! А дисциплины нету.
Враги-то не дремали, прикормили себе агентов, а те и рады были болтать. Никто ни за кем не смотрел. Я сигнализировал, но они только отмахивались. Работы своей не понимали. Сейчас спохватились!
Но все равно не как раньше. Хорошо тогда жили. Хотя и тогда не все понимали, чего как. Но было кому их на ум наставить. Были места, и люди в них были. А теперь срам один. Только деньги понимают. А деньги – известно, откуда. За работу, небось, столько не платят.
Иди, говорят, отсюда, дед, заявленьице оставь и иди! А какой я им дед? Я порядки почище их знаю.
– Куда рецепт на феназепам опять задевала, мать?
Кв. 6
Попа, конечно, толстовата. И ноги не очень. Хотя теперь, Лизка сказала, боди-позитив в моде. Но про это ж ещё не все знают, поди докажи.
Вот Ренат вчера ухватил за бок двумя пальцами, зажал кусок, как ножницами прям. Сейчас, говорит, отсеку все лишнее. И вроде смеётся, а всё равно обидно.
Лизке-то что, она сколько ни жрёт, всё одно худая, как палка. В любой одёжке красота. А меня во что ни заверни, складки сплошные.
Одно с этим расстройство.
Отчёт ещё этот квартальный, мудохаешься с ним, а никто слова доброго не скажет. А им чего – не им же сидеть, когда цифры не сойдутся.
Эклерчиков, что ли, прикупить, дома-то кончились, поди.
Кв. 7
Вот просто как столб. Стоит посреди неизвестно где, один, без подпорок. Нет уже сил стоять. Но ведь они иногда приходят и опираются, то один, то другой. И если сделать, как хочется, то они придут – а столба-то и нету больше. На что опереться? Расстроятся. Вот и не делаешь, потому что – расстроятся же.
Вообще дурацкая вышла жизнь. Наверно, не надо было этого с самого начала. Теперь-то уж что, поздно менять.
Думаешь, уже никаких чувств не осталось, только стойкость. Но нет – тоска-то гложет. Жизнь тоскливого столба посреди ни с кем.
Ладно, разнюнилась. Пойди вот супу себе разогрей.
Телефон звонит. Погоди, не отвечай сразу. Сглотни, успокойся. Голос держи, голос.
– Да, родная? Как ты?
Кв. 8
– Алё! Привет! А, отпраздновали – лучше не спрашивай: два сломанных ребра! Мой брату моему сломал. Прикинь, мы с братом сидим, поспорили. Ну, как брат с сестрой спорят? Он мне: ты тупая, я ему: сам такой, он: дура, вообще не въезжаешь… И мне подзатыльник дал. Ну, нормально так, как брат с сестрой обычно.
А мой что-то взъярился и саданул его. Брат сидит, а потом ему вдруг поплохело, пот градом. Ну, мы его подхватили и поехали. Два сломанных ребра.
А бабка моя, такая: вот, вы пьёте, не надо! У неё от этого давление за двести; внучок мой, говорит, жалко! Хорошо, мой ещё ей не врезал, вообще рассыпалась бы, наверно.
А отец не лез. Всё, говорит, я не лезу, сами. А то я могу только насмерть вбить. Он сам-то был со сломанным носом, на корпоративе своем подрался.
В общем, нормально все. А у тебя что?
Кв. 9
Да руки у них из задницы растут потому что, и очко играет! В момент можно было бы всех тут заткнуть. Пересажать половину, остальные б сами на пузо легли! Давно надо было так сделать! А нерусских всех к чертовой матери вон, либо – если уж совсем некому помойки убирать, пусть на улицах только с четырех до шести утра показываются. А потом кто не спрятался, я не виноват – к ногтю всех.
Чего ты мычишь-то? Я видел, вчера в подъезде с Клавой этой чирикала, а у ней муж кто? Правильно, молчишь! И где он? Сбежал? Вот эту Клаву посадить, пока не вернется, и посмотреть, что будет! А не разговаривать с ней по подъездам, как с человеком. Жалостливая ты больно.
Такую страну чуть не прохлопали! Теперь спохватились. Хозяин нужен настоящий, чтоб порядок навел.
Кв. 10
Мамочка, хорошая моя, как ты? Это я, дочка твоя, узнаешь? Поешь, мамочка, смотри, я твои сырки любимые купила. Открой ротик, открой, пожалуйста!
Я вот с работы шла, думала, приду, вкусненького тебе принесу, ты меня признаешь, мы поговорим, как раньше… Ты меня поругаешь, если захочешь. Есть за что, мамочка, есть. За мысли мои гадкие. Но ведь и ты пойми: они там мыкаются одни, и работу найти в чужом месте, и детей куда-то пристроить. Детки же маленькие, одни оставаться не могут. Я бы им пригодилась. Они не говорят, конечно, ты не думай, но я и сама знаю. А тебя же не возьмешь, мамочка, куда тебя-то?
Ну, хоть посмотри на меня! Не бойся, никуда я не денусь. Я с тобой, мамочка, я с тобой.
Кв. 11
Чтоб вы сдохли!
Чтоб вы сдохли!
Чтоб вы сдохли!
Чтоб вы сдохли!
Чтоб вы сдохли!
Кв. 12
– Ваську твоему, что, повестка пришла? Ох ты ж боже мой… Ну, ты не дергайся, их же сначала обучают. Я в телевизоре слышала, говорили, непременно сначала обучают. В бой срочников уж точно никто не пошлет, сама подумай, что с них толку?
Я вот прикидываю, если б моему повестка пришла, я б даже рада была. А то лежит целыми днями на диване, телек смотрит и пьет. На работу ухожу – лежит, с работы прихожу – лежит. Я ему говорю: сыночка, ну, может, на работу какую устроишься? Или в училище? А он даже не отвечает. Разговаривает только с тем же телеком, да и то одними матюками.
Не, я понимаю. Ужас, конечно. Ну, а куда ты его спрячешь? Теперь, говорят, камеры эти повсюду, любого словят. В тюрьме, думаешь, лучше?
Да и врут всё наверняка, не так там и страшно. Он же мужик, в конце концов. Ты не плачь, не плачь!
Кв. 13
Ты мне будешь голову чесать, волосы теребить, на затылок дуть, чтобы волосы над ушами поднимались, а я буду вдаль смотреть и рассказывать дивное. Как рыбы большие надутые летают, как люди по воде ходят, как сны дневные вслух снятся.
А плакать больше не надо. Не надо, родная, чего уж теперь плакать?
Им там хорошо сейчас, невесомо, всё отпустило, прошло, простило и растаяло. Это я наверняка чувствую. Ты же знаешь, я всё чувствую точно.
Положи сюда голову, вот сюда, рядом с моей. Тут удобно, мягко, гречка в подушке о хорошем шуршит, о плохом она и не слышала никогда, откуда ей.
И мы с тобой будем, как эта гречка, – лежать, шуршать, а о плохом никогда не будем.
Кв. 14
– А он такой, блин, мне говорит, прикинь: чего ты растопырилась тут, как корова?
А я ему такая: дебил, блин, хлебальник свой заткни! Он прямо озверел – и на меня попёр. Думаю, всё, капец, блин, сейчас замочит. И тут Лярва выходит. Такая, блин, как Лярва всегда: Ивано-ов, как ты себя ведё-ошь, школа это общественное ме-есто, а не ку-ухня у тебя до-ома… А у него лупы уже прям на лбу, прям бешеный, блин, прикинь! Я такая думаю: всё, блин, сейчас он и её замочит! А он…
Да, блин, мама! Я по телефону говорю! Ты сама, блин, всё время в телефоне сидишь, а как я – так сразу что-то надо!
Ну, прикинь: вообще не даёт поговорить, блин! Забыла даже, о чём мы с тобой…
Кв. 15
Современный художник – это самоназвание. Больше за этим ничего не стоит.
Они даже рисовать не умеют! Вымажет холст дерьмом, поверх белым напишет «дерьмо» кривыми буквами – и всё!
Сорок лет! Сорок лет пишу! Даже больной на этюды ездил, с температурой. Потому что у мастера должна быть дисциплина. И хоть бы одну выставку дали сделать! «В ваших работах не чувствуется концепции!» – кретины! Вот слово «дерьмо» поверх дерьма – это концепция.
Хоть теперь снова начинают ценить настоящее искусство. Выставиться предложили, в Доме культуры. Просили только сделать еще несколько работ, ну, на актуальную тему, патриотичных. И сделаю, от души. Художник должен прислушиваться к шуму времени!
Давай отпразднуем. Дожил, наконец, до признания!
Кв. 16
Ну, надо вести себя рационально. Мы так уже жили, в принципе, и снова проживем. Подумаешь, напугали ежа голой жопой.
Высовываться не надо, и все будет хорошо. Вот деньги только надо поменять и спрятать. Лучше в ячейку положить, наверно. Хотя туда тоже ненадежно. Непонятно, куда лучше. В наволочки, и сложить аккуратно в комоде.
Или нет, там тоже обычно ищут. В чемодан, маленький, под обшивку. И вообще всё туда заодно сложить – документы, там, всякое необходимое на первое время. Мало ли что. Нет, суетиться не стоит, а подготовиться – другое дело.
Ты что молчишь и отворачиваешься, разве это только мне нужно?
Кв. 17
И я стайное животное, конечно. Только стая мне не нравится. Я тихое животное, угловое. В разговоры не вступаю. Они ведь разговоры словами разговаривают, а это негодный инструмент. Правды в них никогда нет полной, она в швы между ними просачивается и вытекает, как ты их тесно ни ставь. А без слов друг друга тоже не понимают. Тех, кто не говорит, даже и не замечают. Как нету человека, если он молчит. И то, если невредный. А так-то заметят, но лучше бы не.
Вот и выбирай: не наряжаться в чужие слова, но как и не быть вовсе, или как бы быть, но не взаправду.
Иной раз не удержишься: стая все-таки! – скажешь чего. Ну, и сразу стыдно за себя. Перед собой, но и перед людьми тоже. Всё невпопад.
И главное, что с ними неинтересно. А других-то и вовсе нету.
Кв. 18
Может, не стоило ей тогда делать аборт? Ну, женился б. Живут же люди как-то.
Сейчас взрослый был бы. Вместе футбол.
В холодильнике суп тогда, даже борщ. Или рассольник. Или вот ещё – солянка! С сосисками.
Денег, конечно, где взять? У него, небось, тоже нет.
Можно вместе в охрану. Сутки через двое. Уже почти пятьдесят тыщ. Если с пенсией, жить можно.
Хотя вот у Витьки сын такой придурок. Вообще. Ни денег, ничего. Ещё и морду ему бьёт. А кто он такой, морду бить? Витька ему всё-таки отец. А кто не пьёт?
Интересно, Витька-то жив ещё? Надо было тогда, наверно, на материны похороны съездить. Может, он там и был. Но всё равно с тех пор сколько уж лет-то? Мог и потом помереть.
Пожрать бы чего.
Кв. 19
Сейчас, мои кошечки, сейчас, хорошие! Кто у нас самый сладкий? А вот молочка! Мурочка, не мешай Милочке, она маленькая! А вот я в другую мисочку налью, ты сюда иди! Барсик, не толкайся!
Люди плохие, люди недобрые. Выкидывают кошечек. А и потом: пахнет, полицию вызовем! Где пахнет-то? От людей больше пахнет.
От людей людьми пахнет, а от кошечек – только кошечками. Ну, и кто вонючее?
Кв. 20
– Поднимите плечи к ушам, напрягите мышцы плеч, соприкасающиеся с ушами, подержите напряжение двадцать секунд и свободно бросьте плечи вниз, – голос на видео ласковый, но настойчивый. – Стресс уйдет.
Совсем дурной, мутант какой-то, у меня вот ничего с ушами не соприкасается, что ни напрягай. А остальное смотреть – сплошные безумные коты или ужасы. Разбомбили, поймали, пытали, взорвали. Ну, а что хотели? Те бы первые напали, объясняют же, лучшая защита – нападение. Да и козлы они там все. А что Хайнекена теперь нет, так и черт с ним, не обойдемся, что ли? Вот и зарплату повысили чуток. Не, все путем, все нормально. И общей мобилизации, обещали, не будет.
Попробую еще раз, плечи к ушам.
Кв. 21
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!