Опубликовано в журнале Зеркало, номер 58, 2021
Маленькая повесть для семейного чтения
Посвящается Ф. М. Д. и Ж. В. Б.
Про все еще совестливую интеллигенцию, коммерческие сайты знакомств, позднее одиночество, странные сближения и не менее странные исчезновения, двух кошек и одну летающую тарелку.
Плюс сплошные недосказанности и туманные намеки.
Автор знает, о чем речь.
Хотя и не всегда.
Плюс сплошные недосказанности и туманные намеки.
Автор знает, о чем речь.
Хотя и не всегда.
Это был кризис одиночества.
Казимир Ромуальдович Никитин, тихий, бородатый, чуть-чуть шепелявый, немного брызгающий слюной при разговоре мужчина средних лет, играл рассеянного профессора. Не то что бы он совсем не была рассеян, но свой легкий и милый случай доигрывал до рассеянности средней тяжести и заметной окружающим. Ему так было легче, да и дамам нравилось.
Вот уже четыре месяца Казимир Ромуальдович зарегистрирован на сайте знакомств и очень там активничает. Зарегистрирован под именем «Гоша». Это был посыл к его ровесницам, как предполагалось, поклонницам фильма «Москва слезам не верит». Сам-то Ким этот фильм любил. Или почти любил. «Почти», потому что на самом деле, то есть искренне и беззаветно, ему нравились фильмы с Жаном-Полем Бельмондо.
Особенно ранние.
И вообще он любил Бельмондо. И хранил дома фотографию, вырезанную из газеты, где семидесятишестилетний актер, в кожаной куртке, толстовке и джинсах, с собачьим поводком, перекинутым через шею, выходил неизвестно откуда и шел неизвестно куда.Казимир Ромуальдович был тотально одинок и питался, чем придется. Отдавая предпочтение полуфабрикатам – продуктам, которые, преимущественно, надо было бросить в горячую воду и довести до ума, то есть кипения. А еще лучше просто вскрыть упаковку и съесть, не подвергая тепловой обработке. На кюветке с куриными тефтелями Никитин однажды прочел «… до кулинарной готовности». Именно.
Например, творог или колбасу, а также рулет и сало, джем и овсяное печенье.
Вчера, когда он доставал пачку творога из холодильника и потом открывал ее – разрывая целлофановую упаковку, – пачка вылетела из рук и упала в мойку. Прямиком в залитую водой кастрюлю с остатками позавчерашней пшенно-рисовой каши «Дружба». Пачка немного покачалась на поверхности, как старая серая плоскодонка с пробитым днищем, и мирно ушла на дно. Сразу как-то пахнуло выжженными степями, лиманами, таманщиной и Кравчинским.
Это была уже не рассеянность, это было гораздо неприятнее – признаки (или призраки) невезения.
В тот день, когда начались неизвестные события, небо над городом было нарисованным, совершенно неестественным и абсолютно неподвижным. А голубь Уильям взлетел над двором дома, сделал круг и приземлился у помойки, где столетняя, в зеленой вязаной крупной ячейкой кофте, старуха Агатова рассыпала пшено, специально для птиц. Дура, подумал голубь Уильям, сама жри свое зерно, и начал клевать.
Казимир этого не видел.
Казимир Ромуальдович с детства писал стихи, лет с пяти, и утверждал, что им руководит – рифма. Что рифма – это просто ключ, который открывает новую дверь, бац – срифмовал, повернул и оказался в совершенно незнакомой местности. Стоишь, оглядываешься, и надо двигаться дальше. А когда стихи не пишешь, то ключ на серебряной цепочке серебряного века вешаешь на шею.
Так что не обижайтесь.
Так что не обижайтесь.
И еще, что поэзия в большинстве своем должна быть темна и непонятна непосвященным. Раз она идет от камлания, заклинаний и завуалированных просьб к богам. Если она идет от шаманства и искр шампанского.
Стихи же самого Казимира были на удивление плохи, балансируя между откровенной неумелостью и внезапными прорывами в пошлость.
В это же время, что кружившийся голубь Уильям и старуха Агатова, на улице находилась соседка Кима – Аглая Тихоновна Печерская. Бывшая роковая дама. Ныне – консультантка на пенсии, внимательно следившая за ситуацией во дворе, которая менялась редко.
Аглая Тихоновна Печерская третий год читала роман Валерия Брюсова «Огненный ангел» и не могла дочитать. Роман был издан в мягкой обложке и за эти три года успел сильно истрепаться – обложка кое-где надорвалась и поцарапалась, страницы загнулись. Книге это шло. Аглае Тихоновне отнюдь.
Она, бедная, как забуксовала на сто двадцать третьей странице, так и ни с места. Ни туда, ни сюда. Внук Гера Корчевников, обычно равнодушный к делам бабки, сочувствуя, говорил, брось ты эту ерунду, Аглая, ведь сплошное упадничество и декаданс! Печерская не бросала, все одно дочитаю, твердила с утра до ночи.
Я – она.
Она, бедная, как забуксовала на сто двадцать третьей странице, так и ни с места. Ни туда, ни сюда. Внук Гера Корчевников, обычно равнодушный к делам бабки, сочувствуя, говорил, брось ты эту ерунду, Аглая, ведь сплошное упадничество и декаданс! Печерская не бросала, все одно дочитаю, твердила с утра до ночи.
Я – она.
Казимир думал.
Женщины, которых на сайте называли, независимо от возраста, невыносимо жеманным словом «девушки», особенно в применении его к семидесятилетним усатым пиковым дамам, делились на несколько основных категорий. Коим предшествовали резюме. Часто рифмованные.
Категория «Женщина, знающая себе цену». «Я с безразличием слушала тебя… И от речей твоих почти зевала… Мой мальчик! Там, где ты учился ездить по ушам… Я много лет уже преподавала… Ненавижу обман! Не люблю разочаровывать людей, поэтому предпочитаю общаться с теми, кто уже знает, что я с вредным и капризным характером».
Или.
Категория «Женщина, очень хорошо знающая себе цену». «Не ищу развлечений. Ищу только то, что написано в моем профиле. Не настроена на долгую переписку (приветствуется реальная встреча). Без фото, с мутными фото, с фото в темных очках, с фото около чужого автомобиля и женатым не отвечу».
Категория «Женщина, очень хорошо знающая себе цену». «Не ищу развлечений. Ищу только то, что написано в моем профиле. Не настроена на долгую переписку (приветствуется реальная встреча). Без фото, с мутными фото, с фото в темных очках, с фото около чужого автомобиля и женатым не отвечу».
На резюме, остроумными дамами писались контррезюме:
Категория «Женщина, знающая цену предыдущим двум женщинам». «Девяносто пять процентов женщин ищут какого-то такого мужчину! Причем, по приметам это один и тот же мужчина. Страшно порядочный, адски непьющий, добрый, материально и жильем обеспеченный, с маниакальной любовью к чужим детям и разведенным женщинам и, несмотря на все эти достоинства, он почему-то все еще холостой! Никто никогда его не видел, но все убеждены, что он где-то есть… Ну, вдруг он все же существует… Дайте, пожалуйста, посмотреть!».
Категория «Женщина, знающая цену предыдущим двум женщинам». «Девяносто пять процентов женщин ищут какого-то такого мужчину! Причем, по приметам это один и тот же мужчина. Страшно порядочный, адски непьющий, добрый, материально и жильем обеспеченный, с маниакальной любовью к чужим детям и разведенным женщинам и, несмотря на все эти достоинства, он почему-то все еще холостой! Никто никогда его не видел, но все убеждены, что он где-то есть… Ну, вдруг он все же существует… Дайте, пожалуйста, посмотреть!».
В разделе «Объявления» на сайте публиковалось следующее:
«Ищу мужчину, любящего сосать бритый и ухоженный член».
«Ищу мужчину, любящего сосать бритый и ухоженный член».
Казимир пугался и убегал.
Седьмого числа, во вторник вечером, Казимир решил поменять отчество «Ромуальдович» на «Арнольдович», по крайней мере, друзей и вообще людей относящихся к нему предельно доброжелательно, он попросил называть его именно так. А потом услышал, как сосед по лестничной площадке – Вениамин – самый младший сын в обширной семье Гавриловых, поет замечательную песню про макароны. Казимир Арнольдович старательно переписал слова в новый красивый, с символикой страховой компании блокнот, внимательно вслушиваясь в кухонную стену, а точнее в то место где висела старая газовая колонка.
«Люблю я макароны,
Любовью к ним пылаю неземною.
Люблю я макароны –
И что хотите, делайте со мною!
Для вас это – ерунда,
Подумаешь, еда!
Но вы полейте их томатом,
Посыпьте чёрным перцем,
Смешайте с тёртым сыром,
Запейте их вином.
Поймёте вы всем сердцем –
Какое это чудо,
Потом вам станет худо,
Но это уж потом.
Вельможные персоны
Худеют по диете – и напрасно,
Им снятся макароны,
А надо есть пилюли да лекарство.
А я – человек простой,
Хотя и не худой.
Залить их доверху томатом,
Набить их чёрным перцем,
А также тёртым сыром
И молодым вином.
И знаю я всем сердцем,
Что нет на свете блюда,
Вкусней чем это чудо,
Вреднее чем оно.
Люблю я макароны,
Хоть говорят: они меня погубят,
Люблю я макароны,
Хотя моя невеста их не любит.
Но я приготовлю их
Однажды на двоих.
Уж я их так полью томатом,
Посыплю чёрным перцем,
Смешаю с тёртым сыром
И дам запить вином.
Поймёт она всем сердцем,
Какое это чудо,
Потом ей станет худо,
Но это уж потом.
Люблю я макароны,
Хоть говорят: они меня погубят,
Люблю я макароны,
Хотя моя невеста их не любит.
Но я приготовлю их
Однажды на двоих.
Уж я приготовлю их
Однажды на двоих!»
Любовью к ним пылаю неземною.
Люблю я макароны –
И что хотите, делайте со мною!
Для вас это – ерунда,
Подумаешь, еда!
Но вы полейте их томатом,
Посыпьте чёрным перцем,
Смешайте с тёртым сыром,
Запейте их вином.
Поймёте вы всем сердцем –
Какое это чудо,
Потом вам станет худо,
Но это уж потом.
Вельможные персоны
Худеют по диете – и напрасно,
Им снятся макароны,
А надо есть пилюли да лекарство.
А я – человек простой,
Хотя и не худой.
Залить их доверху томатом,
Набить их чёрным перцем,
А также тёртым сыром
И молодым вином.
И знаю я всем сердцем,
Что нет на свете блюда,
Вкусней чем это чудо,
Вреднее чем оно.
Люблю я макароны,
Хоть говорят: они меня погубят,
Люблю я макароны,
Хотя моя невеста их не любит.
Но я приготовлю их
Однажды на двоих.
Уж я их так полью томатом,
Посыплю чёрным перцем,
Смешаю с тёртым сыром
И дам запить вином.
Поймёт она всем сердцем,
Какое это чудо,
Потом ей станет худо,
Но это уж потом.
Люблю я макароны,
Хоть говорят: они меня погубят,
Люблю я макароны,
Хотя моя невеста их не любит.
Но я приготовлю их
Однажды на двоих.
Уж я приготовлю их
Однажды на двоих!»
Прекрасные слова песни, как выяснил Казик, принадлежали поэту Юлию Киму, а музыка какому-то цирковому борцу Вертмюллеру.
На следующий день школьная любовь Казимира Светлана Хотьубеева позвонила рано утром, чтобы сообщить преприятнейшее известие о проведении встречи выпускников. Прошло то ли тридцать, то ли сорок лет со дня окончания десяти классов, и народ решил собраться. Ну как народ, Светка с Наташкой Зеевой.
И еще Лялькой Чубинидзе.
О, эта Лялька Чубинидзе!
Казимир твердо знал, что нельзя быть искренним с людьми и открыто говорить о любви с дамами. Искренность женщинами всегда воспринималась как слабость. Они сразу начинали считать Казимира размазней и не преминули бы в удобном случае пнуть по больному месту. Да и в неудобном тоже. А этих больных мест у Казимира было – вагон и маленькая тележка. Вот хоть взять тот случай с Лялькой…
Светка Хотьубеева работала в поликлинике не-пойми-кем, а точнее Казимиру было лень разбираться, и он просто знал – в поликлинике. Но не врачом. Может быть, лаборантом? По крайней мере, она рассказывала, что анализы им приносят в непомерно больших количествах и такой же таре. Кал – в белых ведерках из-под майонеза, мочу – в полуторалитровых прозрачных сикалках из-под лимонада «Буратино». Хорошо, что кровь медсестры сами берут в колбочки, а то бы и ее носили литрами, как вампиры.
Казимир сдал деньги на встречу выпускников. Получилось даже со скидкой. Собирали по две тысячи сто рублей, но ему Хотьубеева сказала – с тебя тысячу пятьдесят… как с человека с яркими творческими наклонностями… то есть малоимущего и сильно бухающего польского аристократа. Никитин был художник и алкоголик. И тем и другим он был в прекрасном прошлом, о котором вспоминал с теплой тоской и дымчатым розоватым флером. Вообще он был бывшим. Таким, каким после семнадцатого года стал какой-нибудь степной помещик Хренов или служивый дворянин Чикалкин. «Бывшие» и все тут. Почти вычеркнутые из жизни.
Встречались в «Доме крестьянина» на улице Помяловского.
В столовой на первом этаже.
В столовой на первом этаже.
Казимир взял с собой свое главное творение – картину, написанную в девяностые годы, на волне всеобщей художественной эйфории, переходящей в длительную инсталляцию. Взял, чтобы похвалиться, доказать одноклассникам свою значимость и состоятельность. Холст в роскошной деревянной, винтажной, под старину раме, размером метр десять на полтора, название – «Бетховен слушает ʺАппассионатуʺ». Там все было как обычно, только наоборот. Ким называл этот стиль «Предмодернизм после постэкспрессионизма». Пипеткин говорил – бред-модернизм.
Полотно он привез на такси.
Деньги на оплату услуг занял у неработающего соседа Игорька Ковбоева.
Деньги на оплату услуг занял у неработающего соседа Игорька Ковбоева.
Когда грузил картину в красную машину «Рено Логан», остановившуюся у подъезда, помогали: столетняя старуха Агатова в зеленой кофте и Игорек. Агатова все ахала и восхищалась глубиной и смелостью синего мазка, намекая на свой изысканный вкус и родственные отношения со знаменитым художником Фальком. Голубь же Уильям старался прицельно попасть ядовитым испражнением на лоб Бетховену.
Кстати, Бетховен был не последним представителем венской классической школы, композитором Людвигом ван, а собакой из одноименного голливудского фильма – семейной комедии.
Казимир выгрузился около «Дома крестьянина», прислонил картину к грязно-желтой в серых разводах, как будто обоссаной (почему «как будто»?) штукатуреной стене, и огляделся. Вокруг стояли, видимо, его одноклассники. «Видимо», потому что Казимир никого не узнавал. То есть лица еще кое-как были знакомы, всплывая из тьмы океана жизни, выхваченные прожекторами подводной лодки – памяти, а вот имена и фамилии – не вспомнить никогда. Здоров, подошел к нему и протянул руку огромный мужик с бритой головой абсолютно бандитского вида… Султанов, представился «бандит». Ты чего, Казик, не узнаешь, что ли? Узнаю, ответил Казимир, и страшно затосковал. И от того что приехал, а не надо было, и от того, что узнал.
Султанов был его детский враг.
А милый Витек Пипеткин – детский друг.
И именно он вышел из дверей «Дома крестьянина», и сказал, вы чего здесь стоите, как не родные? И тогда пацаны и девчонки: Петя Нейлон, Султанов, Егоров, Инга Зазулина и Танечка Новак – встрепенулись, загасили сигареты, бросили их в урну и двинулись внутрь заведения. Новак сказала да едрит твою, Пипетка, опять кобенишься? И обидно показала мизинец.
И именно он вышел из дверей «Дома крестьянина», и сказал, вы чего здесь стоите, как не родные? И тогда пацаны и девчонки: Петя Нейлон, Султанов, Егоров, Инга Зазулина и Танечка Новак – встрепенулись, загасили сигареты, бросили их в урну и двинулись внутрь заведения. Новак сказала да едрит твою, Пипетка, опять кобенишься? И обидно показала мизинец.
Голос Танечки Новак почти не изменился, только появился сухой песок марокканской пустыни – некоторое легкое пластиночное дребезжание времени.
Когда одноклассники вошли в предбанник ресторана, им под ноги метнулись тени. В «Доме крестьянина» жили, а точнее почти состояли на официальной службе две кошки, находящиеся в запутанных родственных отношениях – Кинешма и Решетиха. Обе серого цвета в белых пятнах. Обе умные и скандальные. Обе старые. А кто кому из них кем приходился, не помнила даже уборщица баба Клава Окуклина.
Сидели, радостно трепались. За столом около окна Танечка Новак рассказывала девочкам, что когда была беременной вторым ребенком – Сусликом, то однажды пошла в овраг за своим девятиэтажным домом и там собирала грибы… такой дамский каприз… А поскольку наклоняться с животом было трудно, она встала на коленки и ползала на четвереньках, нарезая сыроежки скальпелем с обмотанной черной изоляционной лентой рукояткой…
Танечка покрутила в руках чашку с чаем и лимоном. Выловила, пожевала. Пытливо заглянула внутрь. Как будто прицелилась.
Съешь? Спросила повернувшаяся в этот момент к ней Инга Зазулина.
Пакетик?
Танечка покрутила в руках чашку с чаем и лимоном. Выловила, пожевала. Пытливо заглянула внутрь. Как будто прицелилась.
Съешь? Спросила повернувшаяся в этот момент к ней Инга Зазулина.
Пакетик?
Казимир чувствовал себя не очень удобно и не к месту поведал о том, как однажды на федеральной трассе видел проституток – две молодые девицы, высокая и низкая, в легких куртках, одна, низенькая, когда машина, на которой ехал Казимир с приятелем, приблизилась – нагнулась и задрала юбку. Трусов на ней не было. Казимир был ошарашен. Чего это она? Спросил Казимир у Пипеткина. В рекламных целях, ответил опытный Витек Пипеткин.
Почти никто не пил, одни только Петя Нейлон и Ваня Султанов налегали на водку и соленые огурчики из трехлитровой банки, что принесла из дома Инга Зазулина. Остальные больше разговаривали, вяло тыкали вилками в пюре с псевдоговяжьими сосисками, дули цветочные чаи с соками и обменивались сведениями со стороны. Нейлон рассказывал всем желающим послушать о своей крутизне и накопленных несметных богатствах, вплоть до собственной речной баржи, заменяющей в наших широтах яхту.
Народу нравилось.
Сынок, крикнула из дверей кухни Пипеткину баба Клава Окуклина, хватит пить, козленочком станешь. Пипеткин, всю жизнь недобиравший понтов и прикативший на сходку в чужой желтой, насквозь прогнившей «Дэу Нексия», показал руками, мол, все нормуль, есть еще порох в ягодицах, я же за рулем. Пипеткин имел сильную склонность к пошлым народным присказкам. Ах, ты, мерзавец, заявила баба Клава. Мама, ответил рассудительный Пипеткин, что вы, в самом деле, гоните волну? Я в норме. Знаю, я твою норму, пожурила его баба Клава с гордостью.
А вот скажи, тем временем спрашивал подвыпивший Иван Султанов у Казимира, ты ведь меня боялся? Ведь боялся? Нет, гордо отвечал Казимир, нисколечко! А зачем же ты сбежал от меня через окно? Через какое окно? Через открытое, чего, не помнишь? На первом этаже. Не было такого, Казимир начинал злиться. Было-было, вы тогда все меня боялись…
Султанов оглядывался по сторонам, а вечер катился к своему естественному концу.
Дома Казимир сидел за ноутбуком и снова активничал на сайте знакомств. Вел обширную переписку, назначал свидания, водил дам в кафе. Одна только обворожительная респондентка Казимира, некая «Варвара 39 лет», не давалась в руки. Сколько не кружил ее Казимир, сколько не вызывал на откровенность и свидание – «Варвара 39 лет» ловко ускользала.
Во вторник ходил с Леной с сайта в «Черепашку Тротилу». Пили чай, разговаривали в режиме дамского монолога, Лена ела какие-то непонятные круглые диетические девичьи индюшачьи котлетки. Когда пришло время расплачиваться, ловко свалила в туалет попудрить носик, и Казимир в очередной раз раскошелился. Отвратительная изумрудная жирная жаба подмигнула ему из ближнего к выходу угла.
А в среду Казимир получил письмо от случайно нашедшегося сына.
То есть некий Тихомирчик Донской утверждал, что является сыном Казимира. При слове «является» Казимир сразу вспомнил военную присказку из своей стройбатовской молодости – являются только черти, остальные персонажи – прибывают. Тут правильнее было написать – «приходится сыном», а не «является», но Казимир, окончивший строительный техникум на тройки, особо умничать не хотел.
После некоторого эмоционального напряжения и все-таки радостного волнения, Казимир вежливо поинтересовался у Тихомирчика, как зовут его мать. Анжела Анатольевна, написал дерзкий отрок, нашедший Казимира в «асе», и добавил, да вы не волнуйтесь, я, в самом деле, ваш сын, у меня и в свидетельстве о рождении так записано, и вообще. А почему ты Донской? Резонно спросил Казимир. По отчиму, не менее осмысленно ответил Тихомирчик. Разговор временно зашел в тупик, но, положа руку на сердце, Никитин не сомневался в мальчике – это был его сын. Особенно после того, как прочел его следующее письмо.
После некоторого эмоционального напряжения и все-таки радостного волнения, Казимир вежливо поинтересовался у Тихомирчика, как зовут его мать. Анжела Анатольевна, написал дерзкий отрок, нашедший Казимира в «асе», и добавил, да вы не волнуйтесь, я, в самом деле, ваш сын, у меня и в свидетельстве о рождении так записано, и вообще. А почему ты Донской? Резонно спросил Казимир. По отчиму, не менее осмысленно ответил Тихомирчик. Разговор временно зашел в тупик, но, положа руку на сердце, Никитин не сомневался в мальчике – это был его сын. Особенно после того, как прочел его следующее письмо.
Письмо Тихомирчика Донского Казимиру Никитину, с сохранением орфографии Тихомирчика.
«Привет, я читал твои стихи тут у матери в ученической тетрадке в клетку, которые ты писал в 20… году, когда тебе было 3.. лет, судя по названию стиха. Почему ты опять один, у тебя же была женщина, когда я про тебя слышал последний раз? А я вот дома убираюсь, везде пыль и грязь. Книги расставил аккуратно, может, заценишь зайдешь коллекцию, заодно поможешь отремонтировать ящик для посуды, и душевую кабину, а то я только разобрать могу, а собрать потом не получается. Надеюсь, что ты водку не пьешь опять. Наркотики и водка одно и то же, если что. Водка в России проблема, а наркотики в Америке. Вся эта зависимость перекидывается на детей потом. Вот посмотришь хоть, как я живу. Разбирал мамины вещи, нашел ваши карточки. Могу и сам доехать к тебе, там сейчас людей не убивают в том райончике, где ты живешь? А то я ослабел до такой степени, что драться не могу, правда, сейчас не употребляю, серьезно, могу хоть в баночку пописать. Я тут еще подруге остался должен за таблетки, которые ей не купил, она просила вернуть деньги до конца недели, а брать мне их придется у бабушки, потому что я сейчас не работаю, а убираюсь дома. Часть я уже вернул из маминых денег, прикольно да? А не работаю потому, что дома пыль и грязь, от которых я кашляю, и еще надо решить, что я делать буду. З/п админа в 10000 рублей – это мало, плюс надо воровать программы. Я, конечно, умею это все, но за это сажают в тюрьму по закону, особенно когда не для себя воруешь, а для работы. В целом, такая тупая ситуация.
Я вот если умру, то даже не завещал никому коллекцию книжек своих, разве что бывшей жене достанется, т.к. я с ней не развелся или в детский дом сдадут. Я тут лечился в клинике, у меня диагноз «отравление тяжелыми металлами», которые, как раз, в водке содержатся, а ее в магазине продают, получается, убивать себя не противозаконно. Устроили мне стресс тут с протечкой потолка, чтобы ворваться в личное пространство. Правда, это только мои подозрения, что это был тест, чтобы ворваться, по факту у меня капала вода из потолка, и мне самому пришлось врываться к соседям. А капает она давно из этого места, у меня там пятно на потолке, но как мне объяснила девушка с верхнего этажа, она не может сейчас отдать деньги за это пятно. Получается, что финансовая зависимость, тоже самое как и любовная или спортивная или водочная или наркотическая. Кругом одни рыбаки и алкаши. Эмоциональная зависимость у меня еще, например, от мнения друзей и общества.
Для меня неплохо было бы в старости матери хотя бы иметь возможность лекарств купить, сейчас она покупает бабушке, но бабушка уже очень старая, а я нет».
«Привет, я читал твои стихи тут у матери в ученической тетрадке в клетку, которые ты писал в 20… году, когда тебе было 3.. лет, судя по названию стиха. Почему ты опять один, у тебя же была женщина, когда я про тебя слышал последний раз? А я вот дома убираюсь, везде пыль и грязь. Книги расставил аккуратно, может, заценишь зайдешь коллекцию, заодно поможешь отремонтировать ящик для посуды, и душевую кабину, а то я только разобрать могу, а собрать потом не получается. Надеюсь, что ты водку не пьешь опять. Наркотики и водка одно и то же, если что. Водка в России проблема, а наркотики в Америке. Вся эта зависимость перекидывается на детей потом. Вот посмотришь хоть, как я живу. Разбирал мамины вещи, нашел ваши карточки. Могу и сам доехать к тебе, там сейчас людей не убивают в том райончике, где ты живешь? А то я ослабел до такой степени, что драться не могу, правда, сейчас не употребляю, серьезно, могу хоть в баночку пописать. Я тут еще подруге остался должен за таблетки, которые ей не купил, она просила вернуть деньги до конца недели, а брать мне их придется у бабушки, потому что я сейчас не работаю, а убираюсь дома. Часть я уже вернул из маминых денег, прикольно да? А не работаю потому, что дома пыль и грязь, от которых я кашляю, и еще надо решить, что я делать буду. З/п админа в 10000 рублей – это мало, плюс надо воровать программы. Я, конечно, умею это все, но за это сажают в тюрьму по закону, особенно когда не для себя воруешь, а для работы. В целом, такая тупая ситуация.
Я вот если умру, то даже не завещал никому коллекцию книжек своих, разве что бывшей жене достанется, т.к. я с ней не развелся или в детский дом сдадут. Я тут лечился в клинике, у меня диагноз «отравление тяжелыми металлами», которые, как раз, в водке содержатся, а ее в магазине продают, получается, убивать себя не противозаконно. Устроили мне стресс тут с протечкой потолка, чтобы ворваться в личное пространство. Правда, это только мои подозрения, что это был тест, чтобы ворваться, по факту у меня капала вода из потолка, и мне самому пришлось врываться к соседям. А капает она давно из этого места, у меня там пятно на потолке, но как мне объяснила девушка с верхнего этажа, она не может сейчас отдать деньги за это пятно. Получается, что финансовая зависимость, тоже самое как и любовная или спортивная или водочная или наркотическая. Кругом одни рыбаки и алкаши. Эмоциональная зависимость у меня еще, например, от мнения друзей и общества.
Для меня неплохо было бы в старости матери хотя бы иметь возможность лекарств купить, сейчас она покупает бабушке, но бабушка уже очень старая, а я нет».
После прочтения этого письма Казимир не знал, плакать ему или смеяться, решил не спешить с выводами и для начала встретиться с Тихомирчиком на нейтральной территории. Например, в бассейне. На том и остановились. В воскресенье договорились словиться на остановке «Академическая», но прежде чем это удалось осуществить, тысячу раз перезванивались. Тихомирчик оказался на редкость бестолковым мальчиком. Казимир звонил и спрашивал, ты где? На остановке, отвечал Тихомирчик. На какой? На этой. Хорошо, жди. Казимир бежал искать сына, но ни на «Академической», ни на «Шарля-Мориса Талейрана» его не было. Ты где? снова звонил Казимир. Здесь. Опиши, что видишь вокруг, переходил Казимир к крайним и решительным мерам. Тихомирчик описывал. Иди вверх, приказывал Казимир. Тихомирчик перебегал дорогу и шел вбок.
Казимир оглядывался и проклинал себя, вспоминая отвратительное сюсюканье мамаш над своими чадами, идиотскую привычку говорить «мы», соединяя себя с младенцами в одно, их, мамаш, готовность броситься в истерический смертный бой, и мечтая о любви чуть-чуть ироничной и уравновешенной.
Наконец, встретились. И двинули в бассейн. Тихомирчик, к огромному удивлению новоявленного отца, великолепно и красиво плавал любым стилем, чего нельзя было сказать о самом Казимире, тот знал только один способ – «топориком». Вследствие чего быстро устал и заскучал. Тихомирчик же, проявив недюжинные выносливость и общую спортивность, производил впечатление уравновешенного и умного отрока, что никак не вязалось с бредом из письма. Ты чего там понаписал? Поинтересовался потрясенный Казимир. Свои мысли о любви на тот момент, ответил Тихомирчик и улыбнулся, тускло сверкнув фирменными очками для плавания.
Вообще он был весь в фирме и форме. Тонкий и мускулистый, поджарый и нервный в теле, как арабский конь из хорошего кино.
Еще одно дитя Казимира – брошенная дочка Полечка Пуассон, с которой он по воскресеньям ходил в один и тот же исторический музей, зачастую на одну и ту же выставку западноевропейского мужского портрета восемнадцатого-девятнадцатого веков, причем обоим, и Полечке и Казимиру, это страшно нравилось, попросила познакомить ее со сводным братом.
«Потом», неизвестно почему заупрямился Никитин.
После музея, традиционно поев бутербродов из целлофанового пакета и попив сладкого чая из металлического термоса в подворотне музея, Казимир с Полечкой шли разглядывать летающую тарелку. Тарелка была вся – как полагается. Огромная, серебристая, теплая даже на взгляд, с погасшими кристаллами то ли отражателей, то ли еще чего по периметру, с непрозрачным фонарем кабины посередине. Единственное, что ее портило – краткий нецензурный иероглиф, нацарапанный стилом более твердым, чем сплав, из которого тарелка была изготовлена. Полубоком врезавшаяся в Землю. Ушедшая в нее, если исходить из общего размера летающего аппарата, метров на пять-шесть. С улицы ее было не видно, чтобы попасть к тарелке, надо пройти во двор дома номер семь по улице Елены Гвоздиковой, затем свернуть за деревянные сгоревшие цыганские сараи, потом мимо железных заброшенных, ржавых, с сорванными воротами, гаражей и, поднырнув под какие-то трубы, выйти на пустырь. Там она и торчала из земли, настолько огромная, что заглянуть в мутный фонарь кабины не было ни малейшей возможности.
Это была только их тарелка, и только их тайна, и только их план. Вытащить, выровнять, отремонтировать, заправить, завести и улететь.
К далеким мирам.
На Альфа-Центавру.
Это была только их тарелка, и только их тайна, и только их план. Вытащить, выровнять, отремонтировать, заправить, завести и улететь.
К далеким мирам.
На Альфа-Центавру.
Полечка хотела взять с собой еще маму, Пиму и Кенгуру.
На следующей неделе по работе ехали с Леонтием в область. В старой раздолбанной «Газели» на сотом километре в кабине завоняло горелой проводкой, а из-под капота повалил желтый отравляющий дым. Тормознули на обочине, Леонтий вылез из кабины и заглянул в двигатель. Казимир сидел в кабине, зябко кутаясь в синюю фуфайку с белыми вставками и надписью на спине «Волгоканал». Леонтия было не видно в лобовое стекло, и Казимир в который раз, нырнув поглубже в воротник, размечтался о семье и любви. Потом даже немного вздремнул. Он обладал необыкновенной способностью мгновенно засыпать на несколько минут. Буквально на две-три, и тут же просыпаться бодрым и полным сил. Зато и эти краткие провалы в сон были практически непреодолимыми, и если Казимира рубило, то рубило наглухо.
Леонтий вернулся в кабину, бросил на пол какую-то длинную, тонкую, грязную, гнутую железку и сказал, абзац вентилятору. А? Встрепенулся от мечт и дремоты Казимир. Вот эта хрень, Леонтий кивнул на пол, где валялась железяка, отвалилась от радиатора, каким-то образом попала в крыльчатку вентилятора, заклинила ее, и он сгорел. Кто? Он. А-а.
Леонтий вернулся в кабину, бросил на пол какую-то длинную, тонкую, грязную, гнутую железку и сказал, абзац вентилятору. А? Встрепенулся от мечт и дремоты Казимир. Вот эта хрень, Леонтий кивнул на пол, где валялась железяка, отвалилась от радиатора, каким-то образом попала в крыльчатку вентилятора, заклинила ее, и он сгорел. Кто? Он. А-а.
Поехали дальше без вентилятора. В те моменты, когда вентилятору пора было включаться, Леонтий просто останавливал машину и ждал, когда тосол остынет естественным путем.
Казимир пользовался моментом и домечтывал оставшееся.
Казимир пользовался моментом и домечтывал оставшееся.
Вечером этого же дня, дома, сидя перед телевизором, Казимир подумал, скорее, абстрактно, но и готовый тут же приложить эту мысль к любому подходящему человеку, лучше женского пола: «Ты мне дороже и истины и справедливости».
Мысль эта ему необычайно понравилась.
Вот бы, думал Казимир, таинственная незнакомка «Варвара 39» оказалась нужным человеком.
Мысль эта ему необычайно понравилась.
Вот бы, думал Казимир, таинственная незнакомка «Варвара 39» оказалась нужным человеком.
Через два дня померла столетняя старуха Агатова. По паспорту ей оказалось семьдесят девять с половиной лет. Яркая сторонница первого и единственного президента СССР Горбачева, она честно прожила жизнь демократки и беззастенчивой ценительницы искусств, и только перед самым концом, вдруг впала в умиление. Обложилась христианскими книжками, грелками и банками с вишневым вареньем, что ей принесла жена Ковбоева Соня, и, оказывается тайно крещеная в детстве, умерла как полагается – причащенная и соборованная. Поп Гаврила вышел из квартиры Агатовой довольный, но скорбный, увидел крутящегося поблизости Казимира и пригласил его в церковь, сказал, что-то давненько мы вас не видели?
Казимир, польщенный, обещал быть.
Казимир, польщенный, обещал быть.
Хоронили всем двором. Агатова лежала в любимой вязаной зеленой кофте. Аглая Тихоновна Печерская сказала краткую и прочувствованную речь, упирая на чистоплотность покойницы и ее высокий моральный уровень. Голубь Уильям, резонер и сволочь, сделал почетный круг над гробом и умудрился-таки попасть ядовитым испражнением на шапку-ушанку дворника Талгата Ассамблеева.
Довольный, улетел дальше по своим делам.
На поминках в складчину посидели душевно и радостно. Ели сваренный Сонечкой Ковбоевой холодец или, скорее, студень, приготовленный ей же салат оливье, пили самогон, купленный на рынке Казимиром у старика Рассолова. После поминок, впечатленная необратимой краткостью человеческой жизни, Аглая Тихоновна решила непременно дочитать роман Брюсова «Огненный ангел», и сделать это незамедлительно. Простите меня, ради Бога, пробормотала Аглая Тихоновна, ни к кому конкретно не обращаясь, а говоря, пользуясь названием сборника стихов того же Брюсова – граду и миру. Úrbi et órbi, так сказать. И выскочила за дверь, чтобы погрузиться в мир Средневековья, изо всех сил стремившегося к Возрождению. Она чувствовала себя Ренатой, подталкивающей Рупрехта на мокруху – убийство графа Генриха фон Оттергейма, чей потомок – Серега Ключев, кстати, живет в соседнем от Казимира и Печерской подъезде. Так что, все в этом мире непросто и тщательно зарифмовано, как правильно утверждают вульгарные местные мистики, члены кружка «Звезда Востока».
Войдя в свою комнату, Печерская книжки не обнаружила – нелюбимый внук Гера, жалея бабушку от всей души и сам не испытывая ни малейшего трепета и почтения к книгам, выкинул затрепанное мягкое издание романа в помойное ведро. Аглая Тихоновна сначала кричала и заламывала руки, а потом, внезапно успокоившись, улыбнулась и позвонила дочери, подтвердив свое желание ехать в выходные на дачу, сидеть с другим внуком, точнее внучкой Нинэль. Герочка, позвала она внука ласковым голосом бывшей роковой дамы, подойди на минутку, голубчик…
Но «Герочка» давным-давно свалил на свидание со своей актуальной любовью, провизоршей из аптеки для животных – Ольгой Олеговной Орг. Очарованный птичьей аллитерацией, он трясся.
После встречи выпускников, примерно через два месяца, звонила Светка Хотьубеева, интересовалась здоровьем Казика и его дальнейшими планами на жизнь. Никитин давно заметил, стоит только какой-нибудь даме начать проявлять некоторое неравнодушие к его особе, как тут же активизируются все остальные прелестницы. Хорошо бы поддалась «Варвара 39», думал Казимир.
И она поддалась! Ответила на очередное письмо согласием на встречу. Договорились в ставшем уже привычным для Казимира армянском кафе «Черепашка Тротила».
Казимир так разволновался, что, полный по края, как чашка сладким и горячим чаем, вколоченной в него мамой порядочностью, закрепленной систематическим чтением русской классической литературы, с упором на Тургенева и графа Соллогуба, удалил свой аккаунт с сайта. Посидел маленько, подумал и восстановил страницу. Потом еще посидел, подумал и удалил окончательно. А потом восстановил опять, но решил пока притормозить и не маячить почем зря. Мало ли чего, зайдет Варвара, увидит, что он там болтается и обидится еще.
Фамилия у Варвары оказалась – Заяц. Она сама написала Казимиру. Неизвестно почему и зачем. Он сначала не понял, переспросил, как-как? Заяц, подтвердила Варвара, а что?
В воскресенье позвонил Тихомирчик и сказал, что уезжает к бабушке в деревню. Казимир, хоть убей, не помнил, чтобы у Анжелы Анатольевны или ее матери была деревня, но чем черт не шутит. Многое могло измениться за прошедшие годы, как-никак Тихомирчику уже двадцать пять – годы, конечно, летят. Протяжный и тяжелый вздох. Еще недавно Казимир с Анжелой сидели на берегу Красного моря и мечтательно смотрели за горизонт…
Снова ехали с Леонтием в область. Леонтий ругался на новый вентилятор, говорил, ты понимаешь, в одном магазине две тысячи двести рублей, но калужский, так? А в другом две тысячи сто, но московский! Калужский, понятно, лучше! Ну? уточнял Казимир. Но туда дальше ехать! В Калугу? В какую, на, Калугу, в магазин на Брауншвейг-Люнебургском шоссе!
Леонтий купил московский вентилятор и сейчас жалел.
В выходные ходили с Полечкой в музей. Точнее, собирались, но накануне, в субботу, позвонила ее мать и сказала, что Полечка подвернула ногу и растянула связки. Не может она с тобой пойти, заявила мадам Пуассон. А… начал Ким, не знаю, перебила Пуассон, лучше приезжай к нам на пироги, я напекла с грибами и творогом. Одновременно? Что? Нет, ничего, так…
Казимир зачастую не знал, как выразить нужную мысль.
Не хватало средств.
Не хватало средств.
После встречи с сыном Казимир Арнольдович понял, что требуется расширение словаря, нужны новые слова в лексиконе, объясняющие, как жить дальше. Всем. И сыну, и Полечке, и ему, Казимиру. И их мамашам. Чтобы не щелкать бессильно в воздухе пальцами, а говорить убедительно и веско. И красиво. И аргументированно. Как… Казимир не помнил, как кто… как какой-то мужик из телевизора. Может быть, как Жан Кокто?
И еще сравнения. Казимиру явно не хватало ярких, красочных, убедительных сравнений. В крайнем случае, синонимов.
В этом был выход.
В субботу днем встретились с Варварой Заяц.
Но было уже поздно. То есть, не вовремя. То есть, все хорошо, но не сейчас. Возможно, чуть позже. А возможно – никогда. Появление сынка – Тихомирчика Донского – поменяло приоритеты в Казимировой одинокой жизни, на первый план вышел сын и потянул за собой Полечку, на второй отошло все остальное. В том числе и планируемая любовь. Она превратилась в планирующую.
Та любовь, которая любовь, а не та, которая мандельштамовским шумом крови гудит в ушах при виде собственного ребенка.
Но было уже поздно. То есть, не вовремя. То есть, все хорошо, но не сейчас. Возможно, чуть позже. А возможно – никогда. Появление сынка – Тихомирчика Донского – поменяло приоритеты в Казимировой одинокой жизни, на первый план вышел сын и потянул за собой Полечку, на второй отошло все остальное. В том числе и планируемая любовь. Она превратилась в планирующую.
Та любовь, которая любовь, а не та, которая мандельштамовским шумом крови гудит в ушах при виде собственного ребенка.
А сверху на них, на Казика с Варварой, вышедших из кафе, смотрел голубь Уильям и даже не пытался пометить весеннюю шляпу Кима марки федора ядовитым испражнением. Он сегодня был голубем мира, он был братом голубки Пикассо. Паломом паломы.
На той встрече выпускников был сделан замечательный снимок на обыкновенную трехрублевую «мыльницу». Сделан, помимо разных видеозаписей, произведенных на всевозможные современные и очень дорогие носители, бывшими одноклассниками Кима. Так и не ставшими взрослыми…
… А только старыми.
Все встали, как велел фотограф, в два ряда, и низеньких выпустили вперед.
Получился вот такой снимок, по росту:
Санек Сивогривов, Миша Стрельбицкий, Раечка Бронштейн, Султанов, Таня Новак, друг Пипеткин, Бейбутов, Ляля Чубинидзе, Светка Хотьубеева, Инга Зазулина, Зеева, Егоров, Артем Шишков, Филя, Кузнецов-Тулянин, Игорек Михайлов и почему-то еще баба Клава Окуклина.
Получился вот такой снимок, по росту:
Санек Сивогривов, Миша Стрельбицкий, Раечка Бронштейн, Султанов, Таня Новак, друг Пипеткин, Бейбутов, Ляля Чубинидзе, Светка Хотьубеева, Инга Зазулина, Зеева, Егоров, Артем Шишков, Филя, Кузнецов-Тулянин, Игорек Михайлов и почему-то еще баба Клава Окуклина.
На память.