Опубликовано в журнале Зеркало, номер 55, 2020
1. beam-Смерть
Где-то на улице Малышева в Екатеринбурге распахнулось окно. На фоне большой комнаты, напичканной ампиром и прочим дерьмом, в окне стоит лысеющий сорокалетний хрен. Присвоим ему имя «Ричард Никки». Ричард – ведущий программист в фирме из кучи американских аббревиатур, а до этого он когда-то был человеком, но теперь он нечто совершенно иное. Сейчас Никки держит в левой руке ружье, упирающееся стволом о подоконник. Ружье лучше пикаля, так каноничней, аутентичней. В стиле того, что было у Кубрика, ну знаете «Сияние» и вся эта хрень. На улице полно людей, даже сейчас, ночью, в городе шел какой-то фестиваль. Ричард ненавидел фестивали, на них собиралось много людей. Люди – это слово напоминает по вкусу проглоченную блевоту. Они все отвратительны, Никки был уверен в этом, потому что он человек и он отвратителен. Если все мы сделаны по подобию Его, то Он гребаный мудак и извращенец с больной фантазией, мучающей Его самого (приписочка аффтор так не думает, здесь и дальше мысли этих мудаков, об оскорблениях чувств верующих говорите с Р. Никки, Э. Скайвокером и А. Пендрагоном). Будь Никки перфектом Иудеи и суди Иисуса, он бы, не моргнув глазом, приказал убить сына Божьего, потому что он ненавидит Его, он ненавидит людей. Как же дурно, Ричард давно чувствовал, что все идет к этому моменту, что он разваливается, ставит заплатку, а потом поверх нее еще одну и еще и наконец хочется все прекратить и об этом думает не только стареющий программист, но все: бабулька, торгующая сраными ромашками, пацан в наушниках с внешностью наркомана и тюфяк в фетровой шляпе с портфельчиком. Все, кого Ричард видит из окна, все, кого он ненавидит, все, кого намерен прикончить этим вечером. Особенно он хочет убить тюфяка в шляпе, он слишком похож на сраного политика, а люди ненавидят политиков, потому что приписывают все беды государства им, обезличивая эти беды, а потом начинают приписывать еще и свои жалкие личные проблемки. Сатана в XXI веке носит костюм. Вдруг Никки замечает в толпе накрашенную дуру, идущую к дому. Все вокруг называют дуру его «женой», «жена» ведет под руку сына Никки – мелкого говнюка, по крайней мере, она хороша в постели. С нее-то и стоит начать, отлично, что она здесь.
Никки аки Клинт Иствуд быстро вскидывает ружье, он чувствует себя актером в фильме «Хороший, плохой, злой» только без «хороший». Он целится в висок своей когда-то любимой шлюхе и, не дыша от молниеносного ужаса, дрожащим, будто резиновым пальцем нажимает на спусковой крючок. Гремит взорвавшийся порох. Время останавливается, пуля летит медленно, будто сквозь машинное масло. Проплыв в воздухе метр, она останавливается и плавно поворачивается на 180 градусов обратно к Никки. Люди под окном медленно начинают в крике открывать рты и вскидывать свои противные макаронины, дура орет истошней всех и закрывает глаза мелкому говнюку, хорошо, что Никки их не слышит, звуковая волна слишком медленная. Ричард как будто попал в комикс про Флэша, вот только он не педик в красном трико с молнией на пузе и, увидев, что проклятый кусок свинца, развернувшись, летит к нему, он может только выпучить глаза. Увернуться нет ни малейшего шанса. Нда, от такого искривления пространства охренел бы сам Эйнштейн. Пуля тем временем набирает скорость, гиперкарам стоит поучиться, от нуля до сотни за две микросекунды. Вдруг смертоносный кусочек металла ныряет вниз и становится перпендикулярно челюсти и тут же с неистовой яростью психопата впивается, как вампир, в плохо выбритый заплывший подбородок. «Как, черт возьми, это могло произойти?» – думает Никки, но мысль его сбивается и за доли секунды, сползая на пол под все еще приглушенные крики уродов с улицы, он делает то, чего не делал ни разу в жизни, он сочиняет стихи:
Я люблю пистолеты, они делают этот мир проще,
Нажать на крючок – и врага нету больше.
Секунда – и святые покроются ложью,
Дуло к виску, и ты моя этой ночью.
Кусок метала и столько силы,
Пред ним не выстоят сабли и вилы.
Без оружия не спрячешь марихуану,
А с пистолетом и раб скажет: «Королем стану».
Все вокруг математически просто –
У кого есть пули, тот живет сносно.
Войны и трупы – лишь эффекты фона,
Ведь пистолеты не пугаются стона,
Их отмоют от крови и пыли,
Есть пистолет, не препятствие мили,
Взвел курок – и езжай куда хочешь,
Репутацию пушкой едва ли подмочишь.
Лучше ствола, могут быть только бомбы,
Для тех, кто пьет виски, дороже Мадонны.
Лишь черт один игнорирует порох,
Но лишь пока, погибнет и его шорох.
Я люблю пистолеты, они делают этот мир проще,
Одно касание – и мира нет больше.
И почему он раньше не чиркал стихи, может, тогда было бы больше смысла?
Никки, который, мать его, Ричард, оседает на пол, заливая кровью персидский ковер – подарок директора компании из американских аббревиатур. Рядом падает ружье с неправдоподобным гулким грохотом. И вдруг на Никки находит озарение, сравнимое с пониманием квантовой электродинамики, будто ангел помочился ему на голову. Ружье никогда не лежало на подоконнике, он никогда не целился в «жену», все это время дуло упиралось ему в подбородок, пока он не нажал на крючок. Как жаль, что он понял это слишком поздно, теперь же он чувствовал лишь тьму, заволакивающую квартиру. Он умирал.
Вдруг за межкомнатной дверью из отвратительно вылизанной кухни послышалось жужжание, Ричард попытался оглянутся на звук, но ни одна мышца тела не реагировала, он мог только скосить взгляд в сторону, благо глазные яблоки пока функционировали. В дверной проем въехало нечто. Фигурой до пояса оно напоминало хренова дементора которого жахнул патронусом Гарри Поттер, только без рук. Вместо левой руки у существа торчал из плеча шарнир с электромотором, здравствуй, тетя, я, блин, киборг, к шарниру крепилась длинная коса с ручкой из черного дерева и серебряным лезвием. Никки понял – это Смерть, но не испугался, поскольку появление этого персонажа в оперетте Тима Бертона было весьма логично, а еще потому, что тело уже не могло адекватно реагировать на стресс. Что любопытно, Ричард испытал удивление, поскольку Смерть выглядела не совсем канонично. Если киберпанковский шарнир вместо руки еще можно было простить, то ниже пояса девушка с косой выглядела совсем не по-женски. Туловище крепилось к высокому каркасу в виде вытянутого параллелепипеда, скрытого дементоровским плащом. По бокам каркаса стояли два больших узких колеса с резиной, как у игрушечных машинок, сзади каркас опирался на небольшой шарообразный вращающийся шарнир. Передвигалась конструкция с характерным жужжанием электромоторов. Где-то Никки это уже видел. Ну конечно! Ангел вновь помочился ему на голову. У малыша недержание.
Biology, electronics, aesthetics, mechanics – beam. Beam – семейство простейших роботов на аналоговых схемах без использования цифровых сигналов. Давным-давно, когда Т-рекс был ящером, хавающим первых римских пап, а не рок-группой, а парнишка Ричард Никки учился в восьмом классе, он собрал такого робота. Тот робот очень походил на нижнюю часть Смерти. Та же форма прямоугольной коробки, те же игрушечные колеса, то же жужжание электродвигателей. Робот Никки работал очень просто, с помощью двух фотодатчиков и двух светодиодов он реагировал на отраженный от пола свет и мог ездить по нарисованной на белом ватмане черным как смоль маркером линии. Когда правый светодиод над черной полоской, свет не отражается, правый фотодатчик не подает сигнал, мотор, отвечающий за левое колесо, не работает – условный 0 на левом двигателе. Когда левый светодиод над белым ватманом, свет отражается, левый фотодатчик подает сигнал, правое колесо вращается – условная 1 на правом моторе. Все просто, пам-парам-пам.
Никки не помнит тот период, первое воспоминание, как он задувает свечи на праздничном торте. Сколько ему? Четыре? Пять? Черт знает. Ему подарили красивую игрушечную «Волгу». Он сломал ее в тот же день и плакал. Как глупо, как просто. Потом он пошел в школу, он был тихим замкнутым, как контур, засранцем. Ничего особенного тоже. Все элементарно, как включить вентилятор в розетку.
Кнопка On, Никки поставил робота на старт, вначале все легко, движение по прямой. Условная 1 на обоих двигателях.
Первый, как казалось, важный выбор: уйти в ПТУ после девятого класса или остаться и пойти в десятый. Столько нервов и усилий, выпитых бутылок пива в глухих тупиковых дворах и вечерних детских садиках. Как будто это значит что-то. Как же он был жалок, если для такого простого шага затратил все свои ресурсы. Он выбирал десятый класс.
Первый поворот на 90 градусов, но достаточно плавный. Первое испытание управления роботом. Логический 0 на левом моторе, 1 на правом. Убогая дискретность, всего два возможных значения 0 и 1, даже никаких двоек. Поворот пройден, видимо схема работоспособна. И вновь 1 на обоих двигателях.
Выпускной, все торжественно, но как-то скомкано. Ублюдошные одноклассники Никки плохо выучили слова выступлений, про какую-либо драматургию и вокал вообще стоит помолчать. С трудом Никки пробился в УГТУ, достаточно неплохой вуз, пожалуй, лучший в Екатеринбурге. Наконец он покинет свой сраный провинциальный город, который является провинцией даже для провинции и переедет в Екб. Вот только профессия программного инженера давала весьма размытые перспективы. Компьютерная техника не так, чтоб очень популярна в России ХХ века.
Еще один поворот, на этот раз достаточно резкий. 0 на правом двигателе, 1 на левом двигателе. Поворот пройден, 1 на обоих моторах.
Он не так умен, как казалось раньше. Ричард вовсе не был гением, просто все вокруг были дегенератами. Теперь дегенерат он, он едва справляется с вузовской программой, хотя точнее будет – не справляется. Он одинок, у него нет настоящих друзей, главным его другом становится алкоголь и злейшим врагом тоже. А еще он влюблен в девушку, которая так никогда и не ответит взаимностью и даже не изобразит ее. И вновь алкоголь. Нить Ариадны хороша в лабиринте, но что делать в открытом космосе? Лишь к первой сессии Никки склеивает себя из кусков дерьма и, пусть не с первой попытки, сдает все экзамены.
Серия поворотов под острым углом. 0 на левом 1 на правом, 1, 0, 1, 0, 0, 1. Система датчиков не справляется, гейммастер что-то закрутил. Робот сходит с дистанции и едет по белоснежному ватману в никуда. 1 на обоих двигателях и вдруг, о чудо, 0 на левом, робот случайно выехал на почти утерянный путь, за это можно было бы поблагодарить Бога, но Он просто concept, by which we measure our pain. Beam снова на дистанции, 1 на обоих моторах.
Вручение диплома. Он рад, что этот ад закончился, но немного грустит, ведь это был лучший ад в его жизни. Рядом с ним стоит и улыбается дура в мантии и тупой магистерской шляпе, наряде выпускника на британский манер. Через месяц они поженятся. Любит он ее? Неизвестно. Скорее нет, чем да.
Еще один поворот 0 на правом, 1 на левом. Робот проходит его.
У Никки хорошая работа, он делает много очень дорогих и бесполезных проектов. Босс хвалит его изобретательность и часто посылает в командировки, чаще всего в Дойчлэнд. Вокруг Никки все стерильно, чисто, красиво и дорого и это раздражает. Ричард замечает за собой, что специально мусорит в номерах отелей в Германии, потому что ему куда уютней на замызганной кухоньке где-то в девяностых. Ничто не имеет смысла для Ричарда, движение иллюзорно – апория Зенона.
Долгая прямая скучная линия на пути к финишу. 1 на обоих моторах и ничего больше.
Как же дурно, Ричард давно чувствовал, что все идет к этому, что он разваливается, ставит заплатку, а потом поверх нее еще одну, и еще, и наконец хочется все прекратить. Ничто не имеет смысла, движение иллюзорно – апория Зенона. Смертоносный кусочек металла с неистовой яростью психопата впивается, как вампир, в плохо выбритый заплывший подбородок.
Финиш. Большой черный квадрат преграждает движение дальше. Это конец короткой тестовой полосы препятствий. 0 на обоих двигателях.
Смерть, жужжа моторами, приблизилась к умирающему. Никки выглядел уже совсем скверно, из него вылилось, наверное, ведро крови, кто-нибудь позвоните «друзьям» Кэрри, ладно хоть мозги еще не вытекли. На том месте, где у людей располагаются глаза, у Смерти высветилась бегущая светодиодная строка, как в гребаных автобусах к чемпионату мира в 18. Красные светящиеся буквы складывались в слова: «Welcome to Hell», и правда, как на мундиале. Дама с модной косой приближается вплотную к жертве. 0 или 1? Смерть замахивается косой, Никки щурится. 0!
2. Критическая ошибка
Он, назовем его, к примеру, Энакин Скайвокер, в девять вечера выходит из круглосуточного ларька где-то в Уралмашевском районе Екатеринбурга с бутылью паленого коньяка и смело и жадно глотает его, как Микки, гребаный, Маус, застрявший в пустыне Гоби, глотает кока-колу. Энакина Скайвокера сегодня бросила продавщица из «Пятерочки» Яна. Но он сам виноват, не стоило на той вечеринке так набухиваться и приставать к подруге Яны – Маргарите Тетчер. И жаль, что виноват он, если бы была виновата Яна, пусть даже в очень серьезном деянии, он бы ее простил, а вот самого себя простить не мог. Оторвавшись от бутылки, Эни ощутил приступ тревоги, переходящий в панику – первый признак приближающегося психоза. Ни для кого не секрет, что Энакин Скайвокер страдает шизофренией. Он судорожно ощупывает олимпийку в поисках нейролептика и успокоительного и не находит. Точно, ведь он выпил заначку из куртки еще на той неделе. Глаза наливаются ужасом, как яблоки в августе соком. В расширенных зрачках Энакина отражаются звезды ночного сентябрьского неба, еще зеленые, но кажущиеся черными в тени листья деревьев, и необычайно яркая луна. Он спешит домой, пытается бороться, сосредоточиться, но что толку? Процесс уже запущен, в мозгу открывается программа с бесконечной рекурсией, перегружающая извилины и провоцирующая критическую ошибку…
Критическую ошибку, критическую ошибку, ошибку, крит… Луна – большая монета, она фонарь. Ведь знаете, она тоже может быть счастливой, а я нет, я церебральный паралич, танцующий аки Джексон. Джексон, лунная походка, луна, в этом, наверное, есть смысл? Думаю, это спрашивал китаец Нила Армстронга, но с чего это я спрашиваю, ведь я не слон? Как много вопросов, много, много, больше, чем аспирин весил. Будто дуло тонкой японской супербазуки приставлено к черепу в районе ахиллесовой пяты. Держит базуку и тычет ей девушка из рекламы зубной пасты в форме росгвардии. Росгвардия – это мир, так сказал Ким Чен Картошка вчера на конференции тупых бабуинов, по крайней мере так доложил толстосумый кенгуру по кличке СМИ, откормленный Рафики (это парень, что крестил короля). Только наш Рафики нехороший, он крестит только мудаков и террористов. Наверное, этот креститель помазал бы и меня. Луна, а черт? Ведь в мульте, где был Рафики, он лазил в поле по мангровой херне и там была она – луна. Снова луна. Твою мать! Луна и есть рекурсия, а рекурсия есть ошибка. Значит луна – это ошибка. Хера я математик, ха-ха… Ветки этих, как их? Деревьев, они как пармезан в форме тарантула. В долбаном сыре больше дыр, чем в галактике, особенно черных, не говоря уж о белых. Но стоп, останови «Бентли», ведь луна была всегда, до Яны, до потопа и первого афроамериканца, а ошибка появилась только сейчас. Или ошибка была всегда!? Съешьте меня расистские киберублюдки и пожарьте с перчиком халапеньо на меду. Ошибка была всегда, ее не создал даже царь океанов. Ошибка создала все, а не кто-то ее. Луна – это рекурсия. Рекурсия – это луна. Все просто. Теперь, прогая, можно писать moon вместо return. Но стоит подумать о вещах приземленных, как Сталин. Черт бы побрал краснопузых бабочек, сосущих хиппи. Луну прервать нельзя, если у тебя нет кибербластера, как у Аллана По из Стартрека или Новозеландских ежей, а их нет, значит нужно игнорить луну-рекурсию, лурсию. В компе иногда это срабатывает, он хоть и тупить начинает, но хотя бы не приклеен к лурсии, как комар патокой к изоленте. Надо пробовать, надо не смотреть на лурсию. Не смотреть – это просто, как автобан.
Скайвокер, напряженно подергиваясь, опускает голову вниз и сосредоточенно смотрит на тропинку из земли и дерьма, по которой шагают его ноги, кажущиеся при этом чужими. Вдруг он чувствует легкий толчок в темя и медленно, боясь, что увидит луну, поднимает голову. На него стеклянными ошарашенными глазами смотрит сосед – наркоман Артур. Артур не узнает Скайвокера. Скайвокер не узнает Артура. Его взгляд такой же отсутствующий и растерянный. У обоих в головах едва тлеет разум, зато пылает хаос. Говорят, психоз очень похож на бэд трип, а бэд трипы у Артура последнее время случались часто. Постояв с полминуты, таращась друг на друга стеклянными глазами, соседи молча расходятся. Бездушные, бездонные глаза Артура выбивают Эни из колеи, у него сбивается дыхание. Мысли, вновь проникающие в голову, причиняют невыносимую боль, не физическую, но не менее слабую. Энакин как-то чуть не отрубил себе большой палец на руке, и он готов поклясться, тогда было не так больно. Возникает желание умереть, срочно умереть, чтобы только прекратить это. Он оборачивается в поисках Артура, он хочет встать перед ним на колени и умолять его убить Энакина, но Артура нигде не видно. Он раздосадовано всхлипывает, из глаз начинают течь слезы и вдруг страдания обрываются, сменяясь истерическим смехом. Посмеявшись вдоволь, он идет дальше с сумасшедшей улыбкой на лице, мысли вновь путаются…
Знаете, пылесосы путешествуют только автостопом, особенно по галактике и особенно если их 42. Съесть их было бы негуманно, ведь они все делают правильно. Нужно хавать пиджаки и кокарды, ведь они летают самолетами и даже не «Уральскими авиалиниями» и даже не в классе C, а в 11-а! В 11-А, помнится, учитель спросил: «Кем ты хочешь встать?». Эни хотел ответить что-то умное, но сказал: «Калькулятором, сэр». Эх, так и не стал. Ого, красная летит – Феррари. Ну сбей меня, сбей, я хочу сдохнуть, хочу кровь по асфальту томатным джемом и мозги из пудинга, мне наконец не будет больно.
Энакин останавливается посередине дороги, преграждая путь мчащейся красной пятерке. Пятерка с трудом огибает Скайвокера, из кабины слышится мат. Эни смеется и продолжает свой путь.
Ха-ха, Феррари не смогла меня, потому что я тореадор, она бык. Бык всегда проигрывает, он по определению чертов бифштекс! А я лучше, я великий бифштекс, мне подвластны гром и молнии, а может, даже утки.
С этими позитивными мыслями Энакин Скайвокер подымается в квартиру на пятом этаже. Он открывает дверь и, не раздеваясь, оставляя на кафеле влажные следы, идет сразу в комнату и садится на выцветший диван рядом с плюшевым олимпийским мишкой, оставшимся от старого жильца. Он, не смотря, с тумбы берет пульт от старого толстого телевизора, дрожащими руками нажимает какие-то кнопки и вдруг в яростном моментальном импульсе разбивает пульт об пол. После чего секунд десять с искренним удивлением смотрит на сделавшую это руку. Вдруг его отвлекает ведущий из телевизора, приятный человек лет сорока с коротко стриженными темными волосами, напоминающий сороку, он говорит: «Сирийские ВВС ударили по вторгнувшейся в страну турецкой колонне. По сообщению турок, снаряды разорвались в непосредственной близости от боевых машин, но о потерях не сообщалось. После этого Анкара попросила сирийскую сторону не играть с огнем. Зона деэскалации в Идлибе – одна из четырех…» У Энакина начинает дергаться глаз, звук в ушах медленно затихает и вот он смотрит на ведущего, который просто открывает рот, не издавая ни звука, это почему-то гипнотизирует Эни.
Сейлор Мун, она взлетает, аки дьявол, как ракета «Искандер» или «Вояджер». Салу нечего спорить с Дамболдором, ведь оно не смыслит в истериках. Этот Картошка в ТВ-ящике, у него длинный язык, как шторы, он вечерний мудозвон. Супербазука снова приставлена к виску. Кто скажет, о чем страдает? Гребаные супербазуки, я ненавижу Картошку и файерболы, что его держат. Их черви, они сосут и отнюдь не член. Кровь им нужна, но и мне нужна. У них много денег и сил, у меня нет. Если я упоролся, то только асфальтом. Странные кузнечики – это зоопарк иллюстраций. Если бы Энди Уорхол был президент, он бы этого не допустил, но он лишь авиатор. О, как же ненавидит он бабуинов, супербазуки, луну и особенно мудозвона Картошку. Долбаный мудак. Картошка – лысый вонючка в галстуке с голубыми плевками глаз. Он, как Каспер, отпраздновал двадцатилетний юбилей смерти своей страны в 2019, только как Гитлер. Да, мудак, как Гитлер. Мудак, мудак, мудак, хам, сопливый хряк, но изворотливо умный. Мудак. Кровь. Череп о битум. Кровь, кровь, кровь, столько же крови, как Вьетнам. Доброе утро, Вьетнам! Гуки они на деревьях. Доброе утро, не так ли, миссис Джонсон!? Расчленить мудозвона и на шаурму. Кровь и кости много, много крови. Убить, убить Картошку. Убить.
В крови Энакина Скайвокера горит безумная ярость и ненависть, если бы это был фильм, то его тезка сейчас превращался бы в Дарта Вейдера. Хотя такое сравнение не совсем уместно, ибо это не фильм и это совсем другой человек. Критическая ошибка привела к перегреву процессора, и он пылает злобой. Такой злобой, что сам дьявол позавидовал бы. Он ненавидит вечернего мудозвона, хотя ему кажется, что он ненавидит еще кого-то, стоящего за ним, кого-то более важного, но не может понять кого. Кровь приливает к голове Эни, как у гипертоника, в глазах пляшут красные круги. Он медленно встает, как босс мафии в старых боевиках, делает два шага к телевизору и со всей силы бьет по ведущему, которого так удачно показывают крупным планом. Телевизор, пошатнувшись на хлипком столике, падает, экран разбивается об пол, сотни осколков пульта смешиваются с тысячами кусочков стекла. С костяшек пальцев правой руки Скайвокера капает кровь, но боли он не чувствует, его сознание слишком далеко, чтобы что-то чувствовать. Атака на телевизор не приносит облегчения, Эни все еще в ярости и нервно расхаживает взад-вперед по комнате.
Бессмысленно, шматок постмодерна, разрушенный. Что ни делай Картошка везде, он как плесень, разложившаяся на липовый мед, но перестройка не пойдет, если не пойдет Картошка и бабуины, желательно в Сибирь. Сталеварение – это химический процесс водки. Слабоумные смотрят, как он ликует. Если съесть барана, можно стать бараном. У нас едят бабуинов. Филармония и та – часть свастики, хотя должна была стать солнцепеком, но Картошка все испортил. Он везде, он смотрит. Рыба гниет с Картошки. Слюни – это фактор риска, как с этим спорить, если в больнице лампы, а в госпитале мороженое. Сломанный вихрем модерн убит, теперь на месте его диктатор на троне из УАЗиков. Глупо кидать бомбу в бошку Гидры, у нее их много, много Картошек. Бобер грызет сосны, звонко, как колокол. Шлюха спрашивает его «дай сосну?» Дзынь, дзынь, заткнись уже! Надо что-то сделать чтобы остановить этот звук. Надо открыть шлюз и пустить воду, тогда закончится звон.
Скайвокер идет в коридор и открывает входную дверь, пару секунд стоит в ступоре, бешено пытаясь думать. Зудящий, долбящий мозг дверной звонок затихает.
Свет он теплый, он мочит лед, но он далек. Небеса летят как пули, просроченные в августе Октавианом. Любовь сильнее антигравитонов. Больно и приятно – это так глупо. Лучшее, что случалось, случилось тут в глазах, пахнущих апельсиновым мороженым. Самый быстрый крейсер с кучей бомб и супербазук превращается в ядерный гриб, от которого уезжает Джон Леннон на велосипеде, даже ему не справиться с этой любовью. Меня солнцем опалило, как курицу гриль. Буш был бы доволен, а еще больше хиппи. Занимайтесь, мать его, сексом, а не собиранием фантиков! My sweet baby, ты прекрасна. Там, где на западе солнце и луна на востоке. Ты глотаешь виски, словно Аризонский сапожник из миски. Он суровый засранец. Я люблю тебя, и моя серая проза становится белейшим стихом для тебя. Тревожно звеня, может, даже поэмой.
На пороге перед Энакином стоит Яна, изо всех сил стараясь выглядеть суровой. В глубине души она знает, что пришла к Эни, чтобы помириться, потому что любит этого мудака, но она не признается в этом ни ему, ни себе. Она подсознательно хочет, чтобы он молил о прощении и страстно целовал руки, чтобы у нее был хоть малейший повод его простить, но он просто ошарашенно стоит. Яна вспоминает, что ей не в чем идти завтра на собеседование в банк и ей нужно забрать вещи и она говорит: «Мне нужно забрать вещи». Энакин молчит и его немного подташнивает. Поверх лица любимой он видит призрачной аурой не затыкающее рот лицо ведущего из телевизора.
Болтун, я так тебя ненавижу. Язва ноет, надо выдавить прыщ. Еще сильнее сжать. Съёжьте ультрафиолетовые лампы. Скоро все кончится. Она кричит, это отвлекает, это невыносимо. Картошка использует ее как кокон астронавта, я обязан продолжать, не жалеть Яну. Сопутствующий ущерб будет. Война соткана из жертв, если ведет к победе. «Кхе-кхе» – какой забавный звук… «Тумбочка – это город в пустыне», так говорил Заратустра. Не останавливаться, я тот, я Курт Кобейн, я избран Гавриилом и Мухаммедом как спаситель мира, как тот, кто сожжет Рим, но уничтожит Картошку. Великая миссия, великое испытание, но не сжалятся боги и выхода нет, пусть и рассвет еще далече, но к нему хотя бы нужно сделать прыжок. Один огромный прыжок для джедая и огромный для всего человечества. Феминизация гомокоммунистов начнется с Никсона, если его выберут на второй полусрок. Картошка так всех достал, его образ – жвачка на заднице Анджелины Джоли, а теперь его не будет, один миг – и гнилой зуб выдернут. Все. Смерть. Смерть — это начало и смерть – это конец…
Яна больше не сопротивляется, ее глаза широко раскрыты, запечатлев последнюю агонию. Энакин смотрит ей в лицо и больше не видит ведущего, не видит его посмертную гримасу. О ужас… Он начинает осознавать, здесь нет никакого ведущего, есть только его смысл жизни – Яна с непривычным фиолетовым синяком на изящной шее, которую он целовал, а теперь… Энакин начинает рыдать от всего сердца навзрыд, периодически вскрикивая в направлении бездушного бетонного потолка и снова резко замолкая. Ведущий, он провел его, все было напрасно, эта жертва была напрасной, мудозвон все еще жив и видимо никто не способен его остановить, пока он сам не сдохнет. Ведущий (и, кажется, кто-то еще) обманул Энакина, как обманывает миллионы каждый день, каждый час.
3. Почему Дьявол не продает опиум?
Артур, ну допустим, Пендрагон быстро сбрасывает тонкую куртку с плеча и захлопывает входную дверь. В каждом его движении чувствуется истерика, до того они ломаные и нервные. Каждая мышца в теле болит и зудит, но не потому, что он весь день дрался на рыцарском турнире, просто в венах его мало крови дракона, ой, тьфу ты, то есть героина. Не раздеваясь дальше и забив на все меры предосторожности и гигиены, он закатывает рукав толстовки, освобождая напоминающую по цвету, да и на ощупь серую газетную бумагу руку с неестественно яркими синими как чернила венами. Пендрагон достает из сумки шприц и препарат. Набирая шприц, он на секунду притормаживает. Кажется, его дилер по кличке Жук сказал, что в два раза увеличил концентрацию героина и нужно делать соответственно в два раза меньше. Ах нет, это вроде было две недели назад? Да, определенно две недели назад, не сегодня. Значит Артур уже уменьшал дозу, исходя из этого, он уверенно набирает привычное количество в шприц и торопливо вкалывает в вену. Кровь на долю секунды смешивается с раствором в шприце, но Артур быстро, но при этом плавно вводит ее обратно вместе с наркотиком. Он делает это настолько изящно, что даже сам завораживается, не зря его взяли работать фельдшером.
Боль в мышцах утихает, пот на лбу начинает высыхать, Пендрагон на секунду проваливается в полудрему и мысленно лежит под яблоней, посаженной биномом-Ньютоном на весенней полянке в старой доброй great Британии, и наблюдает, как Джордж Харрисон, изображая лохматого кота, ползает по натянутой на яблоне цепи и напевает «Here comes the sun du du dudu…». Потрясающе. В экстазе Арти немного оседает на пол и пол кажется мягким, как в психушке, и даже немного теплым, что еще более странно, гребаное ЖКХ второй год не могло разобраться с отоплением.
Спустя пару минут кайфа Пендрагон плавно открывает маслянистые от опиатов глаза. Как он был счастлив последние пару месяцев. Он был нужным, в какой-то мере его даже любили. Доктор Арсеньев видел в нем почти что погибшего сына и относился так же. Ведь очень важно для потерявшегося Артура поверить, что, пусть покрасив рожу гримом, пусть с заплатками на изувеченной личности, пусть с ложью о том, что его зрачки сужены из-за таблеток для сердца, он все еще может быть привлекателен, удобоварим, может быть товаром, как и другие. Ежику, да и ежику в тумане всегда нужна лошадка – закон рынка. А теперь он все просрал. Надо же было быть таким идиотом, таким куском говна, так легко разрушить себя, поддавшись кличу опиатов? Минутной эйфории за считанные секунды приходит на смену тихое отчаянье смирившегося человека. Поддавшись этому чувству, он встает, ноги кажутся неустойчивыми, как одноколесный велик, и идет по направлению к окну. Непослушными руками он открывает створы. Арти выполняет все это спокойно и технократично, то, что он собирается сделать, логично, а значит хорошо. Единственное, что его напрягает, это стены, будто бы сделанные из слизи, они перешептываются на парселтанге с грузинским акцентом. Интересно, они всегда были такими?
Арти без какого-либо страха смотрит вниз. Широким быстрым шагом под окном идет мужчина лет сорока со старым кейсом от электрогитары и нервно озирается. Присмотревшись, Пендрагон узнает своего дядю Ричарда – программиста, работающего в фирме из американских аббревиатур. Папаша Артура с дядей не очень-то общаются, наверное, потому что дядя богат. Странно, Артур не помнит, чтобы дядька умел играть на гитаре. Хотя в прошлое воскресенье он три часа не мог вспомнить свою фамилию, че тут удивляться.
Вдруг дядь Ричард останавливается прямо напротив окна Пендрагона и, делая странное движение в стиле лунной походки Майкла Джексона, разворачивается лицом к Арти и тут же устремляет взгляд куда-то влево вверх. Артур высовывается из окна и тоже поворачивает голову влево. Оттуда падает, отчаянно барахтаясь в воздухе и беззвучно крича, еще один дядя Ричард. Сила тяжести для него направленна вправо. Пендрагон с дядь Ричардом наблюдают, как дядя Ричард пролетает мимо окна в тщетных попытках зацепиться за стену, после чего пролетает весь дом и переулок и разбивается в кровавую лепешку о перпендикулярно стоящее здание. «Н-да, ну и движение сейчас на улицах, не то что в пятидесятые», – думает Арти и встряхивает головой. Дядя Ричард под окном и ошметки дяди Ричарда на стене исчезают. Странно. А зачем он вообще подходил к окну? Черт знает, не важно. Важно, что рыба не ест морских котиков и капитанов. Зоопарки в цирюльне – это хорошо. Хорошо для евреев. Радуясь за евреев и замечая про себя, что слоники были бы симпатичней в розовом цвете, он устало плюхается на кровать лицом к потолку.
И тут Арти вспоминает, зачем он подходил к отверстию в стене, прорубленному Петром с неисправным компасом. Он вспоминает, как все началось. Сэнди выгнала его из дому и у него кончался герыч. Гребаная ломка сводила с ума и, уколовшись один раз крокодилом, он отправился на поиск работы. Грузчиком его не взяли, тип слишком хилый. Зато его взяли работать в морг в муниципальную больницу. У него не было никакого специального образования, только полтора года в меде, но кому нахрен какая разница, кто будет возить куски сала по холодильнику? Решил кусок сала – Маргарита Тетчер из отдела кадров – и взял Пендрагона на работу. Но ее трудно винить, какой дебил пойдет работать за такую зарплату, еще и с трупами? Арти попал в личное распоряжение к патологоанатому – доктору Арсеньеву. При первой встрече старый доктор, воняющий «Оптимой» и нафталином, хавал бутерброды с селедкой прямо рядом с выпотрошенным дохлым жирдяем и попивал кофе из чашки, стоявшей у ноги трупа. Подобный цинизм и доброе отношение к коллегам произвели на Пендрагона впечатление. Артур даже сказал бы, что старикан ему понравился, если бы не его беспечное и тупое доверие к Арти. Если бы ребенок сказал, что он приемный своему пингвину, что бы пингвин ответил? Кто бы? Ягуар ответил. Что бы Бог ответил? Работа в морге была не пыльная. Принеси, подай, иди к Дьяволу, не мешай. Привези сало из холодильника в лабу, из лабы в холодильник. Расставь химию по полкам в нужном порядке, ты же, блин, еще помнишь, как пишутся химикаты? Ага, конечно (нет). Ой, ты пролил концентрированную щелочь на эту старуху? Ничего она все равно уже кони двинула, главное, что не на лицо. Идеальная работа, еще б платили побольше.
Все шло круто, Арти даже убавил дозу героина последние недели. Как бы сказал бывший однокашник (кашу одну жевали) Пендрагона Фонин: «Оргиастический путь подавления экзистенциального ужаса стал заменяться конформистским», вольно процитировав Фромма, или это втирал Фрейд? Фонин держал у себя кучу книжек по философии, мистицизму и психологии и курил марьиванну. Долбаный наркоман. Ахах. Ахахахахаха наркоман.
Три недели назад все изменилось. Утопии на то и утопии, чтоб порождать антиутопии, а говно на то и говно, чтоб всплывать. Это бы и Сократ сказал, но был ни бе ни ме по-русски.
В лабу привезли девушку, судя по карте 20 лет, отбросившую коньки и повесившую их на гвоздь по причине того, что смешала экстази с каким-то антидепрессантом и задохнулась пеной изо рта. Арсеньев сказал, что подобным образом подох Хендрикс, хотя Арти казалось, что тот утоп в бассейне и, возможно, даже с пираньями. Девушка была прекрасна, у нее были рыжие чуть вьющиеся волосы до плеч, голубые остекленевшие глаза и небольшая россыпь едва заметных веснушек нежного цвета на щеках. Тело ее тоже было идеальным: сочные бедра и грудь уверенного второго, а то и третьего размера, увы, это не пишут в медкартах. Даже смерть, позавидовав ее красоте, не смогла ей навредить. Бледная, голубоватая кожа ничуть не портила облик девушки, а напротив придавала какой-то аристократичности, так она напоминала ангела. Если у Бога все еще стоит спустя тысячи лет и у Него есть свой бордель, Он непременно заберет ее к себе. Наверное, случай смерти от наркоты в столь юном возрасте должен был произвести на Пендрагона впечатление, но ему насрать. Смерть – это всегда то, что происходит с кем-то, а не с нами. После привычного обследования и взятия проб док велел отвезти девушку в холодильник, где она и оставалась в покое до вечера.
В конце смены, когда Арсеньев, пошаркивая старыми туфлями, уже плелся домой, Арти натирал лабораторию, утилизировал вату и разные склянки до тех пор, пока все не начинало блестеть вплоть до золотых зубов какого-нибудь трупа криминального авторитета и неавторитетного маргинала. После уборки он сдавал ключи жирному мудаку охраннику или напрямую дежурной медсестре. Фатальный шаг – это шаг fat Фатимы. Собственно, йогурт? В тот вечер у него не было йогурта, у него даже героина почти не было, ибо зарплата уже кончилась. Героин ммм. Отдраив лабу, юнга решил проверить, все ли чисто в холодильнике. Не успев даже включить свет, он на чем-то поскользнулся и грохнулся на холодный кафель, машинально прихватив рукой какую-то ткань. Какого хрена? Встав и включив свет, он понял, что поскользнулся на пустой пробирке, какого дьявола она вообще тут делает? Ладно, черт с ним. Он поднял с пола пробирку и ткань, оказавшеюся простыней, которой накрывали трупы – дешевый саванозаменитель переходного состояния из квартиры в гроб. Тут он заметил чей это был саванозаменитель, той прекрасной девушки с рыжими, как будто еще горящими жизнью волосами. Арти стал разглядывать ее, ее тщательно выбритый лобок, ее нежную грудь и вдруг почувствовал шевеление в штанах. «Капец, это очень странно. А какого хрена?» – подумал Пендрагон и достал меч из ширинки. Уже через пару движений меч стал на удивление твердым. Куй железо, пока горячо. Артура заволокла похоть, спровоцированная уже не столько прелестями трупа, сколько тем, что это труп. Его возбуждали новые ощущения и абсолютная деструктивность его действий. Его эрекция нарушала закон природы, закон, естественный для существ. Пендрагон представил, как он входит в девушку, это вызвало экстремальное блаженство и одновременно страх. Арти был уже на пороге оргазма, когда, приложив невероятное усилие воли, остановился. Он должен это сделать! Сделать это он может только сейчас, на пике возбуждения. Он желает полной победы гедонизма над этикой, над Богом. Арти быстро бежит к своей сумке и достает из нее презерватив, хранящийся там на черный день, хотя скорее на светлый. Натянув резинку на инструмент, он плавно, с опаской, будто боясь, что ему что-нибудь откусят, входит в рыжеволосого мертвого ангела. Она почти ничем не отличается от живой женщины, только холодная, но ствол Арти такой возбужденный и такой горячий, что он даже нагревает мертвое мясо. Долбаная микроволновка. Он двигается, она молчит, обычно ему нравится, когда девушки кричат, но это нечто совсем иное. Пендрагон получает мощнейший в его жизни оргазм уже через полминуты.
После оргазма следует страх, он кладет девушку как раньше, нервно, быстро, дрожащими от ужаса руками. Арти уже больше месяца работал в морге и впервые труп вызывал у него страх. Убрав все улики молниеносно быстро, он прямо-таки выбегает из лабы, забыв ее закрыть и забегает в туалет, где вкалывает весь оставшийся герыч. Героин вновь заменяет эмоции от секса на положительные, и он преспокойно идет в сторону дома. Чем закончился день, Арти не помнит, все-таки доза герыча была достаточно большой, по крайней мере на следующее утро он проснулся дома. Неплохо.
Следующие два дня он валялся в ломке, пока не пришла зарплата и он не купил еще героина. Доку сказал, что приболел. В любом случае, тот оргазм этого стоил. Вы хоть раз чувствовали, как как ваши кости расщепляются на атомы? Это больно так, что даже прикольно.
Конечно, Арти продолжил, спустя неделю он перестал испытывать страх после удовлетворения. Подумать только, сколько девушек от 16 до 35 привозят в морг ежедневно, просто прекрасно! Пока смерть не разлучит нас, но она не разлучит. «Хочешь меня?» – спрашивал труп шикарной блондинки лет 30 накачанного мефом и героином Пендрагона. «Да, конечно!». «Хочешь меня?» – спрашивала юная кудрявая брюнетка 17 лет. «Да. Почему бы сегодня не две сразу, ведь они не скажут нет?». День шел за днем, Артур чувствовал себя прекрасно. Он ублюдок, который поимел смерть. О, Князь Тьмы, я так хочу тебя, подари мне платок из кожи ящериц!
Девять дней назад ночью в морг доставили девушку 22 лет, с черными прямыми волосами до плеч, худощавую, но симпатичную, ее звали Яна. Яну придушил ее парень, съехавший с катушек и утверждавший, что в убийстве повинен телеведущий по фамилии Картошка. У нее были такие сексуальные синяки на шее, что у Артура немедленно встал. Яна должна была провести в морге целых шесть дней до того, как тело отдадут родственникам. Эта задержка обуславливалась расследованием убийства, из-за чего проводились и перепроводились дополнительные исследования. Вообще все процедуры можно сделать за два дня, но это же муниципальная больничка, а не Aliexpress. То были отличные шесть дней, синяки и то, что кто-то хотел ее так, что убил, – все это дополнительно возбуждало Арти. В последнюю ночь с его любимой нимфой с синяками Пендрагон захотел сделать еще что-то невозможное и даже придумал, что. Артур решил побороть рамки не только этики, но и безопасности и банальной гигиены. Во-первых, он не закрыл лабу, во-вторых, не надел презерватив.
Вечером того дня ему казалось, что все прошло гладко. Никто его не застукал, и он получил колоссальное удовольствие от прямого контакта. Однако на следующее утро все пошло не так. В лабу, поддавшись вонючему сентиментализму, завалилась эта дура – как ее? – Маргарита Тетчер, которая, оказывается, была подругой Яны и своим крысиным мелкочиновничьим взглядом обнаружила пятна на простыне, укрывающей мясо подруги, а потом и каплю подсохшей спермы на ее вагине. Истерика. Крики, истерика, крики, истерика. Менты. Мамаша приперлась, суперистерика. Полиция допрашивала всех, кто находился в доступе к телу вечером прошлого дня. Допрашивала, конечно, и Пендрагона, он все отрицал, хоть и знал, что это бессмысленно. У всех подозреваемых взяли анализы и через 3-4 дня то, что на теле Яны его сперма, будет очевидно так же, как то, что бомжи это бывшие говята. Вот скажи мне, Американец, в чем сила? В ДНК, то бишь в наследственности. Скандал с появлением некрофила произвел в больнице большой фурор, сравнимый с тем, как шесть лет назад экс-главврачиха вышла за уборщика. Да и в городе об этом много болтали (не об уборщике), людям скучно, люди хотят шоу, а хлеб – это второстепенное. По ТВ вечерний мудозвон делает отличное шоу.
Все эти дни Арти упарывался как мог, вставая с кровати лишь чтоб дать очередные показания в полиции, в которых он уже начал порядком путаться, или чтоб купить еще опиатов. Сегодня днем Арти опять ходил в полицейский участок и уже уходя, увидел мать Яны с опухшим красным лицом, рыдающую навзрыд. Ее дитя не обрело покой даже после смерти. В тот момент образ матери Яны вдруг пронзил Артура, не мысль, а мыслеощущение. Зачаток мысли, вертящийся на кончиках пальцах, принес наконец озарение по поводу того, насколько он плохо поступил, озарение того, что он и есть Зло. И вот уже сейчас, лежа на кровати он вновь ощутил эту мысль, которая пару минут назад чуть не выбросила его из окна, как дядь Ричарда. Он есть опиум. Арти давно знал, что он опиум, его протоны и электроны были такими же, как в наркотиках. Хотя это не оправдание, они вроде все одинаковые, так? Пендрагон должен был перестать быть опиумом раньше, тогда этого бы не случилось, многого не случилось. Он есть Зло. Зло есть он. Опиум есть Зло. Он верный слуга Сатаны испокон веков. Вот только почему Дьявол не платит своему лучшему вассалу хотя бы наркотиками? Почему лично не приглашает в свои ряды, даря детям марихуану, как Бог дарит свои бурятские цветы? Боже, он и сейчас не может перестать думать о героине. Почему Дьявол не продает опиум? Загадка загадок, надо будет спросить его при встрече. Арти вновь начал вспоминать все свои величайшие подвиги.
Вот он получает мешочек серебра, тем самым предавая этого всезнающего волосатого ублюдка. Этот святоша ничуть не лучше нас! Бог на стороне каждого, был ли Бог на стороне Иуды?
Полыхает в диких красках прекрасным огнем Рим. Его имя Нерон Клавдий Цезарь Август Германик, он держит бокал вина и, смотря, как рушится смотровая башня, пишет стихи о падении и перерождении Вечного города.
Приговор обжалованию не подлежит, этот всезнайка – еретик, поставивший себя выше церкви и, следовательно, выше Бога. Галилео Галилей обязан отречься от своей ереси!
– Мой фюрер, вы уверены в окончательном решении еврейского вопроса? Это может стоить нам много марок.
– Да, Генрих, никогда не сомневайся в своем фюрере.
– Во имя Аллаха, мы должны сделать это. Неверующие свиньи надолго запомнят 11 сентября.
Натянув резинку на инструмент, он плавно, с опаской, входит в рыжеволосого мертвого ангела. Она почти ничем не отличается от живой женщины, только холодная.
Да, Артур – Зло и он может сделать мир лучше, просто устранив из него себя, ведь он живое воплощение наркотиков на Земле. Он бы бился кулаками о стены в ненависти и ярости к себе, но героин, расслабив тело, надежно приковал его к кровати. Вдруг Пендрагон замечает, что люстра на потолке едва заметно качается. Моргнув, он видит собственный зеленоватый труп, повисший в удушившей его петле. Труп заметно подгнил, с черепа облезли волосы, а местами и кожа. Один глаз вытек отвратительной жижей, напоминающей тухлый майонез. В брюхе в огромном количестве, поедая увеличенную печень, копошатся белые опарыши. Арти висит здесь минимум месяц. Страшновато смотреть на себя в таком виде. Артур моргает вновь, труп исчезает, вот только он чувствует какую-то слабость во всем теле, то есть больше, чем обычно. Хочется спать долго и крепко. Дилер по кличке Жук сказал, что в два раза увеличил концентрацию героина и нужно делать соответственно в два раза меньше, видимо, это было сегодня. Пендрагон расслабленно и плавно закрывает глаза. Он засыпает.
На следующее утро после того дня просыпается не Арти, а владелица квартиры. Она хочет спросить с Пендрагона давно просроченную квартплату. Она заходит в жилище и в ужасе и отвращении вздыхает. Женщина видит зеленоватый труп Артура, повисший в удушившей его петле. Труп заметно подгнил, с черепа облезли волосы, а местами и кожа. Один глаз вытек отвратительной жижей, напоминающей тухлый майонез. В брюхе в огромном количестве, поедая увеличенную печень, копошатся белые опарыши. Арти висит здесь минимум месяц.