Опубликовано в журнале Зеркало, номер 52, 2018
Сразу
предупреждаю, это не научная статья, а набросок о моих встречах с людьми
искусства, современниками, далекими и близкими по духу, кое-что о прошлом,
освещенном временем.
В конце
80-х, в так называемую перестройку, на западном рынке появился ряд имен,
совершенно не известных мировому культурному обществу.
Вылазка
Сотбиса в 1988 году ошеломила советский изофронт.
…Штейнберг,
Брускин, Чуйков, Слепышев. Эти люди не числились в
списках советских художников и не висели в Третьяковке, не говоря уже о
народных музеях Пензы или Краснодара. Но я их знал, это были люди дна, а я был
оттуда.
Никому
не известные проходимцы гребли валюту лопатой.
Сто
тысяч долларов за мазню!
Позвольте,
как же так?
Советский
академик, активный член изофронта, получает гнилую
казенную дачу на Валдае, надоевшие щи на обед и ужин, а какие-то отщепенцы и
шизофреники гуляют по Европе с френч-канканом. И проворные академики рванули не
только на дурацкий Арбат, где толпились туристы, искавшие пестрые матрешки, а
во все нелегальные дыры, где пахло валютой.
Осенью
1988 года мне позвонил незнакомый голос и от имени художника В. Н. Немухина, моего старого знакомца по Москве, просил о
встрече. Я по совету опытного эмигранта Юрия Купермана назначал туристам
встречу в кафе пляс Сен Сюльпис, самом снобском месте Парижа. Голые стены, круглые столы. Дальше
некуда. Пришел не один, а двое. Звонивший Юрий Мираков оказался хилым и
болтливым типом, что называется бесполезным в жизни, а его напарник, высокий
мужчина в мутных очках с правильным лицом донского казака по имени Эдуард Дробницкий, произвел впечатление серьезного человека. По крайней
мере, походил на Лорда Галифакса.
–
Говорят, вы деловые люди, у вас крытый ларек на Тишинке, – закинул я удочку.
–
Старик, ты что охолпел?! – заорал на все кафе
Мираков. Не менее десяти кинозвезд прислушалось к незнакомой и наглой речи. –
Это у вас в Париже не галереи, а крысиные норы, не кафе, а сброд блатных и
нищих, а у нас площадь на триста метров, бывший клуб МВД. И пять тысяч
подопечных артистов. Костя Боровой, знаешь такого, сразу выставил тысячу
абстракций. Давай выставляйся, но страховка картин и прочие бумаги за тобой. С
иностранной крупой у нас пока туго, а Эдик?
Казачий
лорд молча кивнул головой, потягивая пивко. Напоследок Мираков быстро составил
список – прилагаю бумагу эмигрантов, впервые показанных в Москве.
–
Приезжайте, милости просим, – прибавил казак и сунул мне пригласительный билет
на выставку русских модернистов в Версале.
Как он
открыл лавочку под названием «грузинка», где торговали из-под полы, и сел в
кресло верховного руководителя шоблы созидателей, мне
ничего не известно.
Известный
советский плакатист Эдуард Дробицкий, сокращенно
«Дробило», в свое время сделал чертеж сверлильного станка для завода «Красный
пролетарий» и стал знаменит на всю страну, используя высокие кремлевские связи
– «член академии проблем безопасности, обороны и правопорядка»! Уму
непостижимо, как парень их Краснодара так быстро пробрался на самый верх.
Не
задавайте дурацких вопросов – кто и как поставил плакатиста править большой
шайкой формалистов Москвы, психбольных и алкашей, недоучек и фарцовщиков, далеких
от «обороны и правопорядка». Мы в стране исторического абсурда, где отсутствие
здравого смысла – ее фундаментальное основание. Дробило свел целую бригаду
модернистов для атаки западного рынка. Пошли во все тяжкие. Сочиняли новые
биографии, выдавали себя за каких-то бульдозерников и
мухоморов, исторических борцов за свободу творчества. Поход на Запад закончился
катастрофой. Их подняли на смех и не пропустили в модное и дорогое искусство,
однако эпидемия откровенной халтуры и уголовщины совриска
разрасталасьсо страшной быстротой.
Сорок
лет Юрий Злотников работал скромным декоратором кинотеатра, копируя с
фотографий кинозвезд советского экрана, и вдруг вспомнил, что в молодости
грешил формализмом. В пыльном чулане он откопал карточку с изображением трех пятен,
сделал кучу копий и провозгласил себя первым создателем нового русского
авангарда. Средства массовой информации охотно выпускали речистого декоратора в
эфир и прессу. В Берлине и Париже, куда он заявился без предупреждения, его
копии не приняли и прогнали восвояси, но установка самозванца до сих пор
считается самой достоверной и полной.
Ушлые
академики решили спуститься в самую преисподнюю русской эмиграции. Невозможно
себе представить лауреата всех комсомольских премий Таира Салахова в гостях у
нелегального сибиряка Эдика Зеленина, а в 88-м он скребется в его парижскую
квартирку разнюхать, как и где же эмигранты добывают валюту.
Постепенно
открывалось, что никаких антисоветских «партий», «центров» и «кружков»
да еще с деньгами, в эмиграции не было. Это выдумка кремлевских манипуляторов.
Причем, с самого начала, с первых дней советского коммунизма и по сей день.
Объединения
политических противников большевизма прекратили существование в феврале 1918
года по команде матроса Железняка – «Караул устал, прошу расходиться». Видных
академиков искусства сбросили с корабля современности, и они покинули
беспокойную страну. Их творчество не соответствовало принципам революционного
советского искусства.
Хаос в
искусстве царил лет десять, пока недобитые реалисты не взяли реванш – Бродский,
Кацман, Перельман, Герасимов. Они в свою очередь изгнали «формалистов», но уже
не в Париж, а в Магадан, и не рисовать кистью, а лопатой ковырять вечную
мерзлоту.
Деградация
советского искусства дошла до ужасающих результатов.
C изобретением
«социалистического реализма» цвет и рисунок исчезли из картин. Вместо них
появилась обязательная фуза для пейзажа, натюрморта и
портрета.
В
книжном оформлении, где условность изображения необходима, – шрифт, орнамент,
картинка – принимались работы, написанные маслом по всем правилам прямой
перспективы и освещения. Большие картины писал не один художник, а бригада
мастеровых под руководством именитого академика. Картины не писали, а
подкрашивали академическую композицию.
Прошло
сто лет, а протоколы секретных заседаний Академии наук и художеств по-прежнему
закрыты для историков. Самые щепетильные искусствоведы не знают, от кого шла
инициатива русификации советского искусства. Примерно в 1937–1948 годах
кавказская мафия плотно осела в Кремле, но кто приказал и подал знак на
истребление искусства? Кто определил еврейские погромы 1948–1952 годов?
Наконец, кто закрыл музеи западного искусства и запретил смотреть Сезанна?
Этого я не знаю до сих пор.
В
уютных институтах сидят «доктора» и «доценты», фабрикуя фальшаки
культуры. Оказывается, великий баталист В. В. Верещагин погиб под бомбами
японских империалистов, а не подорвался на русской мине. О большевизме Казимира
Малевича, высадившего Шагала из родного города, ни слова в самых толстых
монографиях.
Но огоньки
свободного творчества не угасли. И не только в нелегальном салоне грека Костаки с натюрмортами русских футуристов или в студии Белютина, привлекавших молодых искателей истины, а повсюду
росли подпольные кружки изучения искусства и не только в Москве и Ленинграде, а
в далеких от цивилизации местах, как Красноярск например,
или захолустный Елец.
Школьник
Миша Гробман врывался на собрания литераторов и клеймил позорные поэмы Щипачева
и Бокова о колхозном счастье.
Студент
Лева Нуссберг, не обращаясь к парторгу, организует
группу последователей кинетического искусства, запрещенного в стране.
В 1955
году умирающий от рака мексиканский монументалист и, естественно, коммунист
Диего Ривера привез в Москву чемодан гравюр. Их выставили на Кузнецком мосту.
Шок от наивных картинок был так велик, что определить его результаты
невозможно. Меня, начинающего любителя искусств, повел на выставку молодой
гравер Илларион Голицын, парень лет двадцати пяти, постоянно бывавший в «доме
Фаворского». Я решил тоже заняться гравюрой, ну не на дереве, а на линолеуме.
Первый опыт забраковал опытный В. А. Фаворский: «Это ложная экспрессия у вас от
мексиканцев. Они не знают, что такое объем в пространстве, а заменяют его
политическими сюжетами».
После
такой солидной критики резать гравюры я бросил и о мексиканцах забыл.
Любопытно,
но многие годы власти терпели творческие «кружки» по рабочим клубам, Роберт
Фальк умер в 1958 году, но около двадцати лет он вел кружок умеренных сезаннистов.Там отметились
Булатов, Васильев, Прокофьев, Одноралов…
По
стопам учителя пошел и Володя Вейсберг. Он вел кружок
рисования при Доме архитектора.
Необычные
сборища возглавил шизофреник Вася Ситников. Они походили на курсы лечения от
поноса скорее, чем на рисовальное дело.
Как
грибы после дождя возникли студенческие кружки по изучению достижений западного
искусства. Бывшие фронтовики изучали Пикассо, Гутузо,
Сикейроса, Кента. Естественно, эти творцы для подражений были членами компартии, лауреатами Сталинских
премий (Пикассо дважды за «Голубей»), верными друзьями советского народа,
строившего коммунизм. То есть никакого риска сесть в тюрьму за фарцовку
картинками, выдранными из модных журналов. Например, студент изотехникума Димка Плавинский,
пойманный на месте преступления с ворованным товаром, получил выговор вместо
тюрьмы.
Кто же
разлагал советское искусство, кто первый раскачивал броненосец коммунизма?
Франкофил
и, следовательно, тайный агент мирового империализма, знаменитый киношник
Сергей Юткевич один из первых, если не первый, уже в 1946 году установил
контакты с французами – Матисс, Пикассо, Леже.
Вклад
Юткевича в прорыв блокады чрезвычайно велик. Чекист по службе и преданный
большевик, руководивший театром НКВД, он ловко использовал свое высокое
положение для разложения советской системы в целом.
Особый,
полный риска, но героический путь!
Сразу
после истребительной Второй мировой Юткевича отправили во Францию показать
достижения советского кинематографа. Мимоходом он охмурил светил парижской
интеллигенции.
Советский
Союз – твердыня правды, народности и реализма.
Обширную
выставку Пикассо в 1956 году пробивал не только журналист И. С. Эренбург с
соратниками из посольства в Париже, старались и выездные
скрипачи и киношники. Товарищ из Мексики Сикейрос
возобновил оргкомитет Молодежного Фестиваля в Москве 1957 г. Инициатива таких
перемен шла не из АХ СССР, а от «советской общественности» –
журналистов-международников и гитаристов Мосфильма. Кинопрокат пропускал
французские фильмы с обнаженной Брижит Бардо. Икрой кормили Ива Монтана и Симону Синьоре.
Палка о
двух концах!
Видные
люди Эренбург и Юткевич получили ордена за «дружбу народов», а молодые и
безымянные искатели истины – тюремный срок, если дело обретало уголовное
направление: кража ценных книг, нелегальная торговля иконами, валютные сделки с
арабскими студентами, власти решались и на отстрел.
Год
1957 все историки называют отправной датой культурной революции в СССР.
Герой
войны летчик Юрий Васильев-Мон решил собрать у себя
комсомольцев с человеческим лицом – Евтушенко, Прокофьев, Титов, Рахметов, Быстренин, Окуджава, Оскар Рабин. Обсуждение гравюр
мексиканцев совмещалось с мелкой и безобидной фарцовкой, обмен дисков
Армстронга на картинки и иконы. Появились серьезные и умелые подражатели в
графике – Феликс Збарский, братья Никоновы.
Беспокойных студентов, как Олег Целков, с одних курсов отчисляли за
профессиональную непригодность, а на других, брали учиться.
Студенческий
кружок Володи Слепяна, к счастью располагавшего
просторной родительской квартирой на Трубной площади, образовался сразу после
кончины И. В. Сталина в 1953 году. Родители-дипломаты отсутствуют, пустует
огромная квартира со всеми удобствами.
…Прокофьев,
Волконский, Шелковский, Осмеркина, Касаткина…
Слепян, получивший
иностранные репродукции, учил темных москвичей, как работает американец Джексон
Поллак, не употребляя кистей.
Об
артистах, приехавших издалека, много сказано. Одни были обласканы властями –
Фальк, Сарьян, Коненков, Рерих, а другие попали в тюремное заключение – Шухаев, Эрзя, Геращенко. Такова была вся советская жизнь.
Сплошные необъяснимые парадоксы.
В 60-е
годы интерес к приезжим иностранцам стал неистребим. Русских эмигрантов,
покинувших Россию в двадцатые годы, причисляли к иностранцам и принимали самые
знаменитые люди страны – Юткевич, Бернес, Пастернак, Эренбург, Брики.
Разговоры
о нищете русской эмиграции сильно преувеличены. Вот пример ослепительного
успеха русского художника Рериха Николая Константиновича.
Н. К.
Рерих и его необыкновенная супруга Елена Ивановна – особая тема, не выпадающая
из сюжета. Их жизнь была настолько оригинальна, что обойти ее невозможно.
Большевистский переворот 17-го года застал семью признанного академика
живописи, директора художественного института на даче в Финляндии, где росла
картошка и квохтали куры. Вместо того, чтобы явиться в революционный Петроград,
где матросы разграбили квартиру на Мойке и убивали людей в хорошей шубе, Рерихи
двинулись в Англию, где их ждали банковские счета от влиятельного Теософского
общества. Служащий банка, британский подданный мистер Шибаев Владимир
Анатольевич, предложил свои услуги в качестве секретаря. В 1920-м Рерихи
возобновили посиделки за мистическим крученым столом. Вместо снобистских
забавников пригласили зажиточных сектантов работать «на Россию, строившую новый
мир». Кружок Рерихов попал под присмотр знаменитого Скотланд
Ярда, обнаружившего у розенкранцеров шпионское
советское гнездо. На запрос визы на проезд в Индию, куда они стремились
повидаться с Ценителями Мудрости, Рерихи получили отказ. Пришлось двигаться в
дикую Америку, откуда получили приглашение от влиятельных господ.
О жизни
Рериха в Америке и совершенно потрясающей карьере наивные биографы приписывают
выставкам картин, но на самые высокие гонорары выставок и театров, небоскреба
на 300 комнат в 29 этажей не построишь. Супруги сумели запудрить мозги
американским богачам и министрам и получали миллионные чеки за конференции в
защиту мира и культуры! В 1926 году, осваивая азиатскую мудрость, Рерихи
завернули и в большевистский рай, с рапортом ГПУ о проделанной работе на благо
мира. В 1929-м грянул крах и Рерихи потеряли
небоскреб, но не связи с учителями мудрости. В дикой Индии они охмурили местных
революционеров и помогли им с помощью московских наставников вырваться из
когтей британских империалистов.
Рерих
первый из эмигрантов получил персональный музей в стране советов.
В
академической справке на скульптора Коненкова есть короткая фраза: «С 1924 по
1945 жил и работал в США».
Легко
сказать, но что это значит?
Почему
известный русский скульптор, академик так далеко забрался от родных краев? И не
в Ригу или Берлин, где готовилась мировая революция, а на край света, в страну
«желтого дьявола».
Смоленский
самородок, ваятель Сергей Тимофеевич Коненков был известен в России. Правда,
забывают, что в Америке он прожил 20 лет, отливая бюсты богачей. Его возращение
в СССР – настоящий полицейский роман. Почему зажиточный скульптор Америки
возвратился в страну нищеты, пятилеток и лагерей? И не с пустым чемоданом, а
загрузив в Сан-Франциско пароход дорогостоящим мрамором.
А
ларчик просто открывался. Супруга скульптора очаровала великого физика
Эйнштейна, соседа по местожительству, сперла у него секретные данные
производства атомной бомбы и вручила горячо любимой родине, воевавшей с
гитлеризмом. В Москве их ждали огромный дом неподалеку от Кремля, заказы мужу и
вечная слава.
Появление
первого футуриста России Давида Бурлюка не отмечалось
в прессе – такой показухи в 56-м не существовало, но принимали его на самом
высшем уровне. Приглашал глава Союза писателей, генерал МГБ В. Н. Ильин. Номер
в гостинице «Москва», «Победа» с шофером. Бесплатные банкеты с пением Сандро Вертинского, летний отдых в поселке Баковка, прогулка по Черному морю, посещение Эрмитажа и
монастырей Загорска, ежедневные банкеты с художниками и поэтами.
За
какие заслуги такой прием?
В 1919
году умирающая с голода семья Бурлюка взяла курс на
восток, в Приморский край. Почему туда – мистика! Там, правда, не умирали с
голоду на американской тушенке, но в Риге и Варшаве кормили не хуже, да и мать Бурлюка была родом из Польши.
«Строители
нового мира» вербуют опытных людей с биографией, видным окружением и широкими
связями в обществе!
Первого
футуриста России никто не вербовал. Он сам вербовал. Русские люди, большевики,
строили мир Равенства, Братства и Свободы, а футуристы там были первыми
закоперщиками – Менжинский, Агранов, Брик, Маяковский, Асеев, и, естественно,
Давид Бурлюк. Его путь в будущее начался с буфета
ГПУ.
Во
Владивостоке Бурлюк, Асеев, Третьяков строят «левый
фронт» советской литературы, приобщая японцев к новым ценностям. После неудачи
в Японии Бурлюк перебрался в Соединенные Штаты
Америки. Там авангард мировой революции составляли свежие эмигранты Одессы и
Полесья. В комитет под руководством генерала Яхонтова, перешедшего к
большевикам, примкнул и Бурлюк. Этот комитет встречал
Маяковского, Кончаловскую, Эйзенштейна и множество
других лиц.
В годы
войны комитет собрал большие деньги для бойцов Красной Армии.
В
1957-м Бурлюк решил, что пора ехать в Россию.
О
халтуре русского искусствознания говорить не приходится. Сравнительный метод,
принятый в мировой практике, туда еще не проник.
Нонконформизм,
как обозначили западные критики, был явлением скорее социального, чем
эстетического направления. Назвать Василия Яковлевича Ситникова
создателем новой эстетики не повернется язык. Его оригинальное творчество
выходит за пределы норм, принятых в искусствознании. На его долю выпали тяжелые
испытания – тюрьма, психушка, издевательства грамотных мазил.
Можно
осветить палитру яркими красками, замазать холст и поставить к стенке, а какой
в этом смысл, если закупочная комиссия берет вещи раз и навсегда утвержденного
шаблона – никакого хулиганства в искусстве!
«Сметем
с дороги формалистический хлам!»
«Ленинские
нормы партийной жизни».
Пугали,
но не убивали!
Бытует
мнение, что нонконформизм начала кучка подпольных недоучек под руководством
старичка Е. Л. Кропивницкого.
Это
ложный вариант. Сын композитора Прокофьева, Олег, ученик Фалька и участник
кружков, живописец и поэт, мне сказал, что кружков было так много – от
монархистов до сионистов – что не хватало времени их посещать.
Я не
землемер, не отвожу территорию артисту. Места расставит время, и не сразу, а постепенно.
Я выдаю голые факты.
Эмиграция
70-х, называемая «еврейской волной», основательно не изучена. Западные шаблоны
совсем не совпадали с романтикой нонконформизма. Всегда забывали о реализме, а
он шел нарасхват.
На долю
Титова Юрия Васильевича выпали тяжелые испытания в жизни. В 1972 году он
эмигрировал с семьей на Запад.
Торговый
мир Запада ошеломил семью Титовых, привыкших жить бесплатно в самом центре
Москвы. Самые прозорливые диссиденты считали, что на Западе процветает
абстракция, и каково же было удивление, когда королева Англии заказала парадный
портрет реалисту из Кишинева! А королева Дании – реалисту Жилинскому!
А король Монако – реалисту Жоре Шишкину! Абстракции никто не покупал и не
заказывал. Люди с высшим советским образованием шли мыть полы в каких-то
конторах. Единственная галерея Парижа «Николенко» на ремонт икон брала самых
проворных и умелых.
Супруга
не вынесла унизительной работы уборщицы и покончила с собой. Помешалась и дочь
художника. Товарищи по Москве Андрей Амальрик и Пашка Радзиевский
куда-то скрылись. Капитан Солженицын не выдал ни копейки своему соратнику,
чтобы оплатить выставку в Париже – а тогда это звучало! – и привлечь зажиточных
людей. Без средств к существованию, без крыши над головой Титов бродил по
парижским улицам, пока полиция не выловила и не определила в лечебницу для
бродяг. Жил он, к счастью, долго – 90 лет – и продолжал что-то творить для человечества..
Знаменитый
коллекционер Г. Д. Костаки, любивший и собиравший
творчество АЗ за десять лет эмиграции, располагая значительными средствами,
ничего не сделал для своего любимца. О раскрутке на рынке сбыта я не говорю – неоэкспрессионистов такого толка тысячи, а его единственную
выставку на западе за свой счет сделал композитор Игорь Маркевич
в 1965 году.
В
1960-70 гг., особенно после выставки в Париже и Женеве (1965), организованной
на средства композитора Игоря Маркевича, популярность
АЗ в дипкорпусе и у москвичей достигла предела. Заказы на портреты сыпались со
всех сторон. Его популярность не угасла и в перестройку. Мастер устал,
появились ловкие подражатели и рынок наполнили невероятным количеством зверевских подделок.
Всякий
раз, читая статьи о совриске, я убеждаюсь, что
написать историю нонконформизма, да еще в 35 томах, невозможно. Слишком много
замешано людей в этом расплывчатом движении 50-х годов. Ни сугубо формальным
способом перечнем событий, ни отдельными биографиями художников. Ну, возможен
«краткий курс» как история ВКП(б). Официоз с доступом к финансовым потокам
государства уже давно выдает себя за авангард – «мы были первыми противниками
практики Лактионова, Серова и Непринцева», а попробуй
возрази, да они победили эту банду. Они за частный капитал, музеи и галереи.
Многолетние
склоки московских критиков докатились до полного маразма, исключив первого кинетиста страны Льва Нуссберга
из совриска. В начале 60-х на свой страх и риск Нуссберг организует нелегальную группу кинетистов.
Он пытался освежить советское искусство, искал союзников в молодежных
организациях, пробил ряд видных выставок, в 1964-м, 1967-м, 1970-м. После
триумфального оформления Ленинграда его авторитет знатока авангарда 20-х годов
стал так велик, что самые осторожные наследники супрематизма охотно дарили ему
коллекции своих предков. Но, не получив материальной поддержки, вынужден был
эмигрировать на Запад и в 1978-м в Германии он сделал выставку супрематиста
Чашника.
В
искусстве нет вождей, но много спекулянтов.
Если за
квадрат какого-то Малевича дают 10 миллионов капусты, то мы сделаем сто
квадратов: общественный престиж, и нам – хорошая выручка.
В
Москве имя Нуссберга – имя тусклое. Даже не сумбур
вместо музыки, а далекий скрип. Он спас произведения русского авангарда от
гниения и забвения на питерских чердаках. Как отшельник в древности, живет в
Америке, пытаясь показать и продать русский авангард. О таком щекотливом
положении московские завистники распространяют слухи о фабрикации фальшивого
авангарда в мастерской Нуссберга.
Искусство
на территории современной России – это не кучка отверженных. Герои 50-60-х
годов вымерли и затерты. Официоз с доступом к жирному казенному корыту ради
выживания готов загнать в свой шалман любых артистов, получивших известность в
обществе. Игра в патриотизм, объявленная кремлевскими мыслителями и господами с
большими деньгами, не имеет никакого отношения к художественному творчеству.
26 марта 2018 г.
Париж