Опубликовано в журнале Зеркало, номер 44, 2014
*
* *
Откроется само собой,
Все то, что пряталось
до срока.
И пролетевшая сорока
Хвостом поманит за
собой.
В осоку, ржавую
крапиву,
В пустые пыльные поля,
Где осторожно и
блудливо
Ползет дорожная змея.
Туда, где тусклые
проселки
Перекликаются в чаду,
Где лисы рыщут, а не
волки,
Хвостом
ломая лебеду.
Туда, где света и не
надо,
Где пустошь, сушь и
тишина,
И над живой стеною сада
Жужжат прощенье и вина.
*
* *
Мы сидим и тихо
старимся.
Только выпил – наливай.
Привкус мускуса и
кариеса
Добавляем в сладкий
чай.
Добираем настороженно
Из бутылочки послед.
Потому что нам положено
То ли выпить, то ли
нет.
Потому что нам оставлена
Плоскость грязная
стола.
Не показана, не явлена
Чаша грубого стекла.
Только цокают и щелкают
Вилки жестко о фаянс.
Только небо щеткой
волглою
Голову вгоняет в транс.
Только прыгают
кузнечики,
Треском
раздувая жар.
Наши речи, наши плечики
Наш подчеркивают дар.
А мы лихо, тихо
старимся,
Вихря водочного ждем.
Мы ломаемся и нравимся,
Замираем и поем.
Лето
На гжельском фоне
выжженной лазури
В певучих постромках
паучьей сети,
Так медленно, как
принято в июле,
Пчела буксует в сладком
на буфете.
Петух кричит на курицу
нестрого
И зыркает
вокруг подвижным глазом.
Дорога, проступая за
порогом,
Кончается продмагом и
лабазом.
Переставляя хрупкие
лодыжки,
Едва держащиеся
в сухоньком скелете,
Безудержно, безмолвно,
без одышки
Старик плетется к
полусгнившей клети.
И в этом продвиженье
фанатичном,
Под солнцем,
остановленным Навином,
Как патина на зелени
античной,
Конечно, проступает
паутина.
И вновь пчела по
сахарному следу
Елозит, изумляя
арахнида.
И комплименты,
сказанные в среду,
Читаются во вторник,
как обида.
Город
Он сочится сквозь
зелень,
Проступает сквозь пыль,
Остается на теле,
Как на ягоде гниль
Умягчением темным,
Уменьшением снов,
Гласных заспанных томным
Растяжением слов.
Перепутанным блудным
Наговором в ночи.
Трубным голосом нудным
У пасхальной свечи.
Загнивающей статью
Поредевших дворцов
И замызганным
платьем
Погребенных отцов.
Город, тщившийся Римом
Прогреметь на века,
Пропитавшийся
дымом
Галльского табака,
Искореженный заживо –
Остов без естества.
Кружевное адажио
Переулков – Москва.
*
* *
М.М.К.
Руки вялые, как лапша.
Ноги тонкие и в парше,
И положено быть уже,
Нет, не там, где его
душа,
Нет, не там, где его
рука
По немытой бежит мотне.
Будто гулом издалека,
Как подковою по спине.
Проносясь над пустым
стеклом,
Прогревая гортанью
мрак,
Он звучит, пробиваясь
лбом,
В лошадиный порочный
шаг.
Ноздри темные, как зрачки,
Раздувают веселый рык,
Не нужны там ему очки,
Он на память… Он так
привык.