Опубликовано в журнале Зеркало, номер 34, 2009
фр@гм€нt╟аRiй
√
Не успеваю подумать обо всем. Можно бы воспользоваться результатами размышлений других, но они думают не так. Гм.
Иные книги пишутся, другие собираются (в молодости?..), а вот эти выращиваются (в зрелом возрасте). А эти – последние – копятся.
▼
…осмелиться сказать “я”. Осмелиться начать фразу словами “я полагаю, что”. Фразу еще можно начать, но вот предложение: я полагаю… – Полагаю перед собой, перед вами, перед ними – на всеобщее обозрение я полагаю мое предложение, – как будто мне есть еще что предложить.
Взять написанное, как скатерть, и вытряхнуть пыль и крошки дат, цитат и имен, прошлых и чужих впечатлений, эти палки в колесах.
Пусть подтолкнет впечатление, словно сорвавшийся камешек, увлекающий за собой осыпь бессвязных – на то и осыпь – слов. Из тучи камней при других обстоятельствах был бы построен дом, а при этих – засыпаны напрочь пассажиры автомобиля и он сам. А ведь ехали подышать полной грудью, морем полюбоваться.
Хочется дат, ибо начитался газет. Названий мест – чтобы хотя бы мысленно попутешествовать. Имен – поиграть в “этих я знаю, а этот кто?” Выйти довольным с экзамена.
Польза фрагментов еще та, что между ними есть для собственной жизни, для своих чувств. Успеваешь подумать свое. А настоящая повесть – как ткань, как экран, некуда повернуться, отвернуться от их забавных историй, – уже не хочу забавляться, история моя собственная разрослась, заняла место их наемных героев и героинь, усердных потребителей героина.
Только так и спасется написанное от пробегания скучающим – нет, просто холодным глазом.
Портреты вождей закрывали дыры в ничто. Готовенькое – цитата была интересная, такая и осталась, пришить ее, вшить в написанное кавычками, питая привычку к кавычкам, к затычкам от сквозняка недоумения. Дай-ка приду в себя и скажу: я не знаю. Как так, не знаешь? А они? Разве тоже? Зря, значит, тратили деньги на образование, на уроки, на книги? И время тоже зря?
Впрочем. Не знать, пока кто-нибудь не спросит. Пока не спросят – не знаю.
Не знать – да это почти помолиться. Неуверенный, хрупкий. Не прочней паутины. Надо вовремя остановиться, не превращать живую паучью – в стальную паутину моста. По нему поедут, помчатся, задавят.
€
Даже когда писать интересно, я думаю все-таки о том, что мне нужна сейчас готовая “продукция” для продажи (платить за жилье, вылезать из тесноты…). “Чистое искусство” и восторг от него были давно в самиздате, в тайне, в опасности, или вот еще – в пещере, опять в неизвестности, с единственной потребностью “сообщить мой опыт”. У меня не было этого “живу только тогда, когда пишу” (Труайя), я жил и помимо писания, хотя возникала мысль-чувство “а вот это интересно потом бы записать”. Откладывание и накопление для какого-то “потом”, на зиму, как у хомячка.
Писать, в конце концов, значит “шевелиться”, противиться какому-то “укладыванию” в… “постель”, “гроб”, “саркофаг”… Особенно в “саркофаг”, в “поедателя тела”, если перевести…
На зимних заработках
“писателем месяца” в земле Артуа. Одна-три встречи в день. Люди слушают, заинтересованно спрашивают, покупают книги (немного). Местность терриконов и закрытых шахт, район обедневший, но самый молодой: есть время делать детей… Опустевший городок на границе, даже негде перекусить: “ Поезжайте в Бельгию ”. И действительно, сразу за границей (она обозначена незаметной табличкой) – ряд табачных лавок и народных кантин с картошкой-фри и шашлыком, и превосходным кофе, в три раза дешевле, чем во Франции. Заведуют этим турки.
Меланхолия местности: зона расставания и отъезда, не земля “умершей надежды”, как в Нормандии (там часто на бонжур не ответят). В лицее – красивые девичьи лица, и уже какой-то подъем, и читается лучше, и говорится иначе. Возвращаясь в Аррас, я слушаю историю Шехерезады – так зовут красивую алжирку, которая возит меня на выступления. Вместе с мужем Людовиком, польским потомком, они основали и руководят сим “литературным агентством”, ставшим “неотъемлемой частью культурного пейзажа Артуа и Фландрии”, как пишут в местных газетах. Их любовь прошла испытания: папа невесты, магометанин, потерял дар речи, когда услышал от дочки “жениться”: он думал, подружат – и пройдет, как бывает у молодых. Но чтобы жениться?! Папа жениха – поляк и твердый католик – ошеломлен был не менее: мусульманка?! Сопротивленье отцов сплотило влюбленных. Вот как строятся современные семьи во Франции: в борьбе с родителями обретают счастье свое.
Эти бедные селенья… Шахты закрыты. Дети с бледными лицами, осторожные, несмотря на подбадривание учителей. Польские имена и лица тут часты, – следствие вербовки поляков на работу во Францию в 20-х годах. Посматривала издали учительница Пегги, блондинка, слушая, приближалась, а потом и вовсе сказала, улыбаясь: – Вы изменили мое мнение о русских! А я, когда услышала: русский писатель, подумала: ну, начнет нести! А вы говорите по-человечески!
Не скрою, такое приятно услышать. И поразиться: подошел подписывать книгу польский потомок, – с тонкими чертами лица, с нервными ноздрями, просто шляхтич из поэмы Мицкевича. Немного поговорили, и он произнес: “У меня есть личная программа жизни, она в двух словах: смирение и благородство”. Я даже опешил: по-французски еще сильнее – humble et noble – кратко, словно девиз на родовом гербе. И он на устах юноши едва ли старше лет 25, и он здесь учитель и воспитатель! Он называл себя Джимми. Хоть и родились и выросли здесь, однако, видимо, чувствовали себя иностранцами. Уже не поляки, еще не французы.
…Сегодня – литературное кафе в Лилле, “Chez Morel”, популярное место: гвалт и шум молодежи. На мгновение померещилось, что я в Марбурге 80-х, и где-то сидят за столиком Гидо и Астрид, и Андреа, и Кирстен. Тут было пошивочное ателье, а потомки сменили профессию: они теперь подают пиво и все остальное, но зато есть зал на втором этаже, он-то и отведен искусствам. Там заметно тише и публики мало; ну, ничего, еще почти час. Проверим пока микрофоны.
Здесь предполагался дуэт: молодая Мари задает мне вопросы, ведет, так сказать, вечер, провоцирует (в меру) и зажигает (интеллектуально). Слушатели, конечно, готовят вопросы. Получился почти теннисный матч, с неожиданными посылками и ловкими – почти падая – ударами (был в ударе…) Ничего содержательного не запомнилось, только “настроение моментов”. Кончено. Ужинаем в “узком собрании”. Оказалось, что Мари Жинэ училась на философском, да вот и друг ее, профессор Жан-Клод. С ним зацепились (насчет Витгенштейна и Фрейда, – нашли место!) “А вы веселее, чем кажетесь по книгам!” – сказала Мари. Рядом сидела младшая сестра Шехерезады, Лейла (“…и одна ночь”).
Встреча в тюрьме Арраса. И тут литературе есть что сказать, а заключенным посмотреть на “новую голову”, как говорится. Тюрьма невысокая, трехэтажная, старинная – судя по чугунным колоннам, современница Северного и Восточного вокзалов в Париже, конец 19-го и начало 20-го, тогда увлекались конструкциями из металла Лабруст и Бальтар, не говоря уж об авторе Башни. Ничего менять в тюрьме нельзя, она внесена в реестр “исторических монументов” Франции. Мы в машине оставили фотоаппарат, мобильники. Снять ботинки пришлось – портик звонил из-за подковок. В тюрьму я вошел в носках.
Ведь надо же было случиться, что накануне из Лионской тюрьмы бежали двое бандитов, жестоких, бравших заложников, и добежали до Арраса и здесь взяли заложника и на его автомобиле вернулись в Сен-Дени под Парижем (в “мои места”, в некотором смысле…). Там произошла последняя перестрелка, и один был подстрелен. Им взрывчатку и пистолет пронесли подруга одного из них и ее сестра (на спине, ибо у нее был протез металлический, и портик всегда звонил, и проверять перестали).
Но любители литературы были заключенными, вероятно, обычными. Не получалось спросить: “Мсье, а вы за что тут сидите? А вы?” (А потом сказать: ну что ж, спасибо за внимание!). Один, Лоран, оказался моим дотошным читателем, вся книжка “На улице Парижа” была в пометках, он цитировал наизусть. Выяснилось, что он сам пишет книгу! Нас сопровождала “социальная ассистентка” Селина, с какой-то своей грустью во взоре; верно, ей лучше среди несчастных, такие ответят на внимание горячей признательностью. “Я никогда не спрашиваю, кто за что сидит”, – сказала она, когда мы по коридорам пошли.
Правда, Шехерезада пересказала (и с каким искусством!..) ее рассказ о легендарной арестантке, украинке, приехавшей во Францию на работу, – ей обещали место, но отправили на панель. Она, морально истерзанная, убила сутенера (“макро”), а потом двух или трех клиентов, пришедших к ней по привычке. Из двадцати она уже десять лет отсидела. И очень довольна: в тюрьме никто ее не унижает, наоборот. Защитила диплом и пишет докторскую по английской филологии. И будет потом где-нибудь в Америке спокойно преподавать…
Шел дождь. И вечер уже наступил. Ужинал я один в китайской закусочной. Город Аррас я, признаться, не очень люблю; я впервые приехал сюда года четыре-пять тому назад по приглашению “русского кружка”, оказавшегося обломком “общества дружбы” с сов-депом; бывшие коммунисты, но виду не подавали. Недоумение росло с обеих сторон. Мою “Голову Ленина” организатор вычеркнул отовсюду. Ловкий “историк” Николя Верт (теперь он преподает, кажется, в Томске) заговорил, сглаживая углы, о советской истории (“Нельзя сопоставлять советский и нацистский режимы!” – почему бы, любезный, и нет, если хочешь понять Европу), а потом опять показывали проклятого “Потемкина”. Признаться, от моего юношеского сочувствия к этой “жертве сталинизма” – и его продвигателе – давно ничего не осталось. Недоумение кончилось тем, что мой приезд мне пришлось оплатить моими же грошиками.
Но теперь все иначе. Родина Робеспьера ко мне милостива на этот раз. И в местный музей я пошел напоследок. Там трогательная провинциальная простота. И редкости есть, например, транзи, – то есть копия извлеченного из земли трупа; этот обычай сложился в 14 и 15 веках, – напомнить о бренности. Ваятель изображал “все, как есть”, вплоть до могильных червей; сей транзи отлит в бронзе на страх и удовольствие потомкам.
В провинции анекдот – часть экзистенции. Музей закрывается с 12 до 14, священное время обеда, когда вся Франция ест и по телефону неприлично звонить. И здесь, предвкушая, смотритель и две смотрительницы следовали за мною, последним посетителем, останавливаясь, когда останавливался я посмотреть, и почти неслышно двигались дальше, вздыхая за моею спиной… Наконец, не выдержали, глотая слюнки: “Господин, после обеда можно вернуться: билет ваш действителен”.
В начале лета “писатели месяца” должны съехаться на закрытие сезона. Почитаю коллег: “следить за новинками” сил больше нет, решил читать только тех, с кем лично знакомлюсь.
=׀=
Боги ль влагают в нас желанья свои,
Или мы из желаний своих богов созидаем?
Вергилий
■□
Затруднение, или частность (часть), отрицающая (общее) намерение
Свод аскетики Иоанна Лествичника, где глава посвящена опасности лести. Не льстить никогда. Своду предпослано, однако, посвящение “игумену Синайской горы”, снабженное лестными эпитетами… В 80-х это разночтение было для меня тяжелой проблемой.
Да вот и книга Габриэля Марселя называется “Быть и иметь” (Etre et avoir, 1935), и сопоставление двух сих глаголов предполагает, в конце концов, их противопоставление. Под именем автора на обложке помечено “de l’Institut”, то есть указано, что он уже имеет немало заслуг. На самой обложке – найденное решение дилеммы, – что же еще, собственно, читать (о том, что надо быть). (Правда, на титульном листе нет этого указания на ранг автора).
≈
Подобные случаи, чреватые “частностью, отрицающей общую интенцию”, вспомнились сейчас, за чтением теоретико-обличительных статей Некрасова (“Живу вижу”, 2002). Книгу захотелось перелистывать после кончины поэта 15 мая. Его пафос понятен: то, что было для него (нас) отдушиной, воздухом и трепетной жизнью, вдруг для нового поколения – прежде всего инструмент социального продвижения и утверждения. И температура, естественно, у них другая. У них своя жизнь, не Севина. Только и всего. А Сева переживает их рыночную активность как покушение на его “территорию”, но она ведь “неформальна”, это не должность и не собственность, гарантированные законом и обычаем.
Вообще случай Некрасова – крупный, для изучения, отличный материал к проблеме “за стеной и после”. Сию смену вех я могу наблюдать лишь со стороны. (Интересно, что в эпоху активного выбрасывания Вс. Некрасова – Эткиндом из сб. памяти Богатырева, Казаком – из серии сборничков университета, мое активное печатание его в “Ковчеге” не имело никакого значения для “континентовцев”, ныне его поэзию признающих вплоть до публичного чтения. Старшее поколение над Севиными стихами – и заодно надо мной – глумилось, искренне не понимая, в чем дело).
((Доставать каштаны иронии из огня чужих ситуаций. Нет ли у такой “частности”, разрушающей обобщение, особой задачи сохранения зазора свободы? Вообразим ли автор трактата о свободе, подносящий его императору, – ползущий, как полагается, последние 10 шагов на животе?))
((Некрасов сделал мне втык за название статьи о нем в “Русской Мысли” в 2002-м, “Восстание Севы Некрасова”: “на седьмом десятке, и все Сева!” Я оправдывался разговорной интонацией заголовка, тем, что его восстание кровью не пахнет, что есть еще оттенок смысла “встать на ноги”… Потом подумал, что в заголовке чувствуется некое подтрунивание: Сева находился в состоянии схватки, серьезность которой мне казалась преувеличенной.))
ї
Искусство как еда
Искусство – отчасти и еда: в самом слове спрятано кусать, откусывание, распробование.
Искусство естся вниманием и питает чувство и мысль.
Что покушаешь, то и поймешь.
Иной раз перчика хочется, солененького. Остренького.
Но так, чтобы на четвереньках и лишь бы ненормативное – нет, нет. С какой стати?
Сравнение мое хромает, ничего не поделаешь. Лучше хромать, чем ползать.
▼
Для чего все-таки читают? Писать, кстати, это тоже читать, но читать впервые не записанное, только и всего. Не записанное не значит не существующее. Поэтому чувствую неловкость, когда мне говорят о творчестве, – не человеку это по силам, он всего лишь открыватель, изыскатель, собиратель, ловец и подслушиватель. Или вот еще сравнение c игрой: на Пасху взрослые прячут шоколадные яйца в блестящей обертке, в траве и повсюду в доме, а дети ищут и находят.
Гений находит, а чаще сидит, записывает и выносит на обозрение, и получает одобрение и пропитание, а также и дев (иногда с опозданием). Однако гений не может куда-то пойти, в какое-то место, о котором знает только он, и принести что-нибудь свеженькое гениальное, да еще на злободневную тему. Когда есть – есть, а когда нет – нет. Был родник, бил, освежал, а теперь высох. Вот тебе и “творчество”.
Завистники говорят с облегчением: “Исписался”.Возвращаясь к началу: читать интересно, но зачем? Быть там, в том мире, в мире особом, в мире призрачном, воображенном, головном. Посещать “пространство” какой-нибудь книги, и не раз, возвращаясь в него, повторяя уже известный “маршрут впечатлений”, снова словно питаясь, живя там, надеясь на что-то. Вот, кажется, схвачено: “живя там”.
Аплодирующий – как артист. Человек аплодирующий.
ת
Домашняя логотерапия
Каждый текст несет свой “заряд”. Юмористический смешит, сентиментальный делает мечтательным, китч политический ироничен. Есть большая группа текстов, так называемых религиозных или священных, имеющих иные свойства. Например, регулярное чтение в течение трех-пяти дней псалма 50 (в Иерусалимской Библии пс. 51:
Miserere, “Помилуй меня, Боже”) смягчает боль утраты или чувства вины, выводит из депрессии. Считается, что его сочинил царь Давид после упреков Натана в адюльтере и смерти своего первенца от Вирсавии (вторым стал Соломон).Другой главный псалом – 90-й (91,
Qui habitat in adjutorio Altissimi, “Живущий под кровом Всевышнего”). Он приносит чувство защищенности, уверенности в себе, психологической свежести и уравновешенности.((()))
…счастливый человек – богатство общества… погреться в лучах чужого счастья – это кое-что… обычно же суррогат – восхищение удачным исполнением номера, а это другое, “человеческое”…
Некоторые вещи можно заметить, лишь стремясь к единению, к примирению (сим-болос, сим-вол), а некоторые – к разъединению (диа-болос, диа-вол); без единения нет зачатия, без разделения – рождения. Наслаждение – единению, муки – рождению; сии последние потом обычно не помнятся.
Новый Завет дает примеры воскрешения из мертвых (Лазаря, Тафивы…), но ни одного – восстановления целостности, например, приживления отрубленной части тела, руки. В житиях же святых это бывает.
√
То, что он говорил ему на платформе метро, было, в общем-то, неважно, ему слушалось вполуха; но вот то, что услышал от него же – неожиданно, через несколько дней – с экрана телевизора, показалось ему значительным и интересным, вызывающим желание полемизировать и развивать.
Колючая проволока формулировок, ею огорожена территория владения и властвования. Ради приличия говорится об “истине”. А вначале был
о понимание и даже чувства.Ω
Кто в Париже осмелился бы так выразиться? Сказать в уши тысяч? Какой журнал и какая газета пропустили бы такое на свои желтеющие страницы? Какой французский епископ произнес бы?
“Деньги и власть – идолы нашего времени”, – сказал вчера римский папа, и многие вздрогнули от этой свежей новости и поежились.
€
Для “славы” написано уже достаточно, но ее нет: ко мне заглядывают некоторые, но не толпятся. Должна возникнуть какая-то “дверь”, произведение, которое станет ею для всего остального.
Три вещи не любит Писание: глупого богача, надменного нищего и похотливого старика.
€
– А что вы думаете, когда вы готовитесь исполнить эту сонату, – несомненно, одно из величайших произведений 19 века? – настаивал журналист.
– Я? – виолончелист не сдерживал более раздражения. – Я ничего не думаю! С какой стати – думать? О чем? Перед вами ноты – и вы играете! Вот и все! Когда тут “думать” – вы просто сорвете выступление, и вас уволят! Извините меня, но ваши вопросы… Вот вы сами – думаете? Вы пишете, и все. Как по нотам. Если ошибаетесь – вас поправляют.
Сбитый с толку журналист замялся. Такого наскока он не ожидал. Удобнее был вчерашний пианист Афанасьев, сидевший рядом с известным кинорежиссером Д.Д.Т. На вопрос “что вы думаете” он начал, как полагается: “Ну, вы знаете, на этот вопрос трудно ответить… После пианиссимо следует в рукописи совершенного гениальная пауза, насыщенная до предела…” Тут журналист сделал вставку о высоком лбе пианиста и его нервных пальцах: “казалось, они еще играли, касаясь струн”, и так далее. Черт с ним, потом допишет. Еще нужно было дозвониться до художника и до писателя, тоже вошедших в рубрику “звезды минуты”.
Семейные истории
Шел суровый 1960 год.
Мой дядя купил свои бутылки и сидел на садовом участке.
Выпил одну – и ничего не почувствовал.
Выпил вторую – жена хочет его уже домой вести, а смотрит – незачем, сидит свеженький, как пионерская зорька.
Выпил третью – смеяться начал, танцевать еле-еле, закуску потребовал.
Выпил пятую – крановщицу Надю стал к себе с соседнего участка звать, стихи Есенина цитировать. Вот это уже кое-что значило.
Выпил восьмую… не сбился ли я? Девятую, конечно,
Тут смотрим – не он он! Подделали дядю!
†
В бассейне или на пляже начинаешь понимать, что дело не только в красивом личике.
Потом выходишь на улицу и начинаешь понимать, что дело не только в красивой линии бедер.
Потом копаешься в библиотеке и вдруг подумаешь, что дело вовсе не в этом.
Потом зайдешь на кладбище и думаешь: в чем же, собственно, дело?
▼
– Ну, что у тебя вид такой испуганный? Чего ты боишься?
– Я? Я ничего не боюсь!
– Ну, вот и не бойся!
– Почему ты говоришь “не бойся”? А чего надо бояться?
– Ничего не надо! Нечего тебе бояться!
– А ты говоришь “не бойся” и не говоришь, чего! Скажи, чего не надо бояться, а то я все больше боюсь!
▲
Просыпаюсь в Нормандии ночью: дрожь, лихорадка, ноги холодные. Простудился, небось, и организм борется. Ну и пусть. Приятно быть в стороне от всего этого. Слабость в членах замечательная. Безответственность полная: обожаю!
Часа через три решил помочь организму, ибо он явно не справлялся, а предстояло 140 км до Парижа. Вдруг на повороте нечаянно отключусь, и что тогда будет? Утешает, правда, то, что “Фрагментарий” отправлен Юрьенену, и он с Божьей помощью его обнародует.
Пошел на поиски стрептоцида (paracétamol) и обнаружил-таки его в шкафу резном огромном кухонном. Далее, кружку чая завари
л. Наконец, обогреватель электрический из ванной перенес в комнату, ибо воздух в ней холодный ради выключенного на ночь отопления, и кашель жестокий раздирает бронхи моему организму (надо же ему, идиоту, помочь). Куртку парку надел (для запарки? – пошутит Загреба в последнем слове).Итак, воздух нагрелся, чай грудь согрел, стрептоцид внутри помогает борющемуся организму. Кончились хлопоты. Пусть теперь меня в покое оставят! Даже читать захотелось. Потянул книжку из кучки: André de Hevesy. Rembrandt. Paris, 1935. Лежу себе и слушаю, какие мысли мне книжка подсказывает. Например, о неравномерности жизни человеческой: юность художника была благополучна, а потом трое детей умерло, и Саския сама тоже, и все пошло по-другому.
И вдруг – приятная новость! На стр.74 выползла неизвестно откуда божья коровка! В январе месяце! А это насекомое для меня один из “тотемов”; в старину бродяжническую ее появление предваряло автостоп и бескорыстную помощь. И вот на какой абзац выползла и сидит:
“Одна евангельская страница от Луки не отпускала художника с юности: притча о самарянине. После 1633 года он посвящает ей офорт и небольшой холст – вокруг голландского жилища текут события обыденной жизни: служанка набирает воду из колодца, собака мочится посреди дороги, не обращая внимания на большого коня, с которого снимают раненого, гримасничающего от боли. Все это выписано ясно, честно, но без огня”
.Божья коровка уползла на верхнее поле страницы и замерла там.
▼
Жаль: поздно я прочитал воспоминания А.Г.Достоевской! (уехал уже, и “следить за новинками” всего мира было невозможно…) Совсем другой образ Ф.М., нежели сложившийся от его сочинений и от “воспоминаний современников” (то есть соперников). Это очарование в юности – точнее, околдование – Достоевским, всей этой “черной диалектикой” (“миру провалиться или мне чаю не пить?”, – где “чай”, подозреваю ныне, обозначает секс), его “христианством” кинематографическим, увлекательным, – увлекающим от личного твоего в “мечту миллионов”…
В 80-х годах – полное отвердение и избавление от Достоевского – вплоть до несправедливости к нему во “Фрагментарии” (предположение в нем злой воли). Вдова рисует портрет иного человека – медиума, посещаемого духами (вплоть до эпилепсии; лунатизондос, говорит Евангелие). Последствия припадков она описывает совсем иначе, чем этот фрагмент о “просветлении”, взятый из “Идиота” критиками (и, как ни обидно, философами) и превращенный ими в сахаристый университетский штампик. Пугающий “нечеловеческий крик” (именно, именно!), говорит она. Им начинается припадок, мне знакомый вблизи (у дочери, и к нему я не привык за тридцать лет). И потом изнеможение милого лица, испарина, бессмыслица в глазах.
((В начале 80-х я еще сталкивал “евангельское” со “священнической мудростью”: не вам ли дана “мудрость Христа?” Так скажите мне, объясните! И все они отводили взгляд и прятали глаза. Или “размазывали”, заменяя ответ истечением сочувственных слов. Но никто не рискнул сказать “я болею вместе с тобой, но я тоже не понимаю”. Постепенно я осознал трусость “функционеров института веры”, которая, тем не менее, человечней холода функционеров здравоохранения.))
=׀=
Уехал к дочери, – вырвался из оцепенения равнодушия, из оседлости странной, смертельной. Слава состраданию, оно изымает, вытаскивает, делает укол бодрости ковыляющей воле.
o0o
Случайность набора предметов городской свалки… Почти непереносимая гетерогенность мусорного ведра.
Кончается элита и начинается культура, кончается и эта и начинается просто цивилизация. И тут уже сам черт ногу сломит.
Гегель-то понял законы истории… осталось понять Гегеля… Полжизни ушло на это, а потом оказалось, что история уже совсем другая. И опять ее никто не понимает.
Для скинхедов власть недостаточно жестока, для концептуалистов недостаточно бредова: те и другие дополняют ее своими акциями, и у аппаратчиков все больше акций совсем другого рода.
В соперничестве крокодилов чтó есть у них самих на случай поражения, кроме как призывать к милосердию и жалости? Отчего же они все смеются над этикой? Объявляют ее “нереальностью”, хотят быть “реалистами”? Ведь даже на самом дурацком концерте горит в углу табличка “запасный выход”. А они играют в спектаклях со смертельными исходами.
√
Бонмо у
Hélène Menegaldo в “Эмиграции первой волны”: “Фрейд, отец Эдипова комплекса”. Кто же мать его? Убил ли комплекс отца своего?Платоновский пир, моцартовская легкость, булгаковская свежесть… Бродскому надо еще придумать определение… Шекспир засасывает. Современные писатели не дарят, а зовут работать вместе с ними.
Поэты душат хорошими стихами.Мастер лести веселой, чемпион по выскальзыванию Эдмунд Уоллер (
Waller †1687).Специалист по одам и панегирикам, пережил многих властителей.
“Правящий монарх всегда самый великий”, – говорил он. Иаков-2 упрекнул его, что ода ему не столь замечательна, как оды его предшественнику, Кромвелю. “Нам, поэтам, – отвечал Уоллер, – всегда лучше удается выдумка, чем правда”.
Уоллер мог повлиять на Бродского в “На смерть Жукова”.
†
В 93-м я был на стороне Бернара (Клервосского): Абеляр уводил обратно в философию… Меня смягчало то обстоятельство, что Пьер
le Vénérable, настоятель Клюни, его принял, спрятал у себя в монастыре, как некое запрещенное, но все-таки богатство. Абеляр был в последний раз осужден, и окончательно, и Рим подтвердил ярлык еретика по представлению Бернара, спрятавшегося за решением Санского собора 1140. Вольно ж Элоизе написать на его могиле:Est satis in titulo, Petrus hic jacet Abaeilardus
Huic soli patuit, scibile quidquid erat.
(Достаточно имени: Пьер Абеляр здесь лежит.
Он знал все, что смертный знать может).
Теперь, оглядываясь назад на (себя 90-х?) эту беспощадную схватку 12 века, вижу двух затвердевших стариков, и один, наконец, одолевает другого. У Бернара авторитет, связи в Риме и при королевском дворе, а у второго вера в свои аргументы логика, в очевидность проблемы.
Он умер в 1142-м 63-летним. Элоиза пережила его на 21 год и умерла 60-летней. Пьер
le Vénérable, старец глубокий, обещал хлопотать о назначении содержания Астролябу, сыну знаменитой четы. Но прибавил: “Это будет трудно”. Что с ним сталось – неизвестно.В 19 веке их останки захоронены были на новом кладбище, Пер-Лашез, в часовне, сооруженной из камней руин Параклета, монастыря, построенного для Элоизы Абеляром.
□■
Осажденный Иерусалим души. Круговая оборона личности. Союзники у нее вон какие непобедимые: умершие любимые, святые и сам Иисус Христос.
Упали с ног Запада цепи советской угрозы, и он побежал, задыхаясь, присваивать, побеждать и выигрывать. Уже и пена показалась на губах, но как тормозить, чем, а главное – зачем? – Ради реализма, – сказал я. Они засмеялись: – Реализм – это когда много, и все больше и больше. Вот как надо: во-первых, доход, и проценты с дохода, и процент с процентов, неужели не ясно? Потом и процент с процентов с процента! До бесконечности надуваемый шар! Все больше, все выше!
Вдруг лопнули надутые цифирьки и хлопнулись о землю лидеры в антрацитовых брючках. А ведь уверенно обо всем говорили; оказались – петрушки. Теперь вылезли новые – “эксперты” покамест – и объясняют, как выбраться из переделки: туда впрыснуть сто миллиардов, сюда двести, а там, где они приписаны, и все триста… Начинаешь подозревать, что это или мошенники, или, прости Господи, дураки.
Мошенничество одно несомненное, простое, фундаментальное и у всех на виду: если частное предприятие начинает тонуть, его национализируют, подпитывают и спасают за счет общества. Когда оно выправляется и начинает приносить доход, его приватизируют, то есть отдают в эксплуатацию частным лицам, но не всяким, а близким в данный момент к властям.
немного санскрита
Яшха дришти татха шришти
(каково зрение, таков мир)
▼
Востребованность
Вдруг позвали на парламентское ТВ, на якобы дебаты “Куда идет Россия”, по случаю там выборов. Ведущая была та красивая метиска, что читает новости на
FR3. Вопросы довольно плоские, все сводилось к плохому утину. Чистенький отполированный депутат UMP, легко соглашающийся, едва почувствует сопротивление, – словно вода, текущая туда, куда можно. Депутат-социалист* – упорно учившийся, небось, из нижних слоев. Профессор-социолог из Эколь Политехник – уверенный мастер банальностей. Красавица задавала вопросы из блокнотика. И мне вдруг вопрос насчет “русской души” (самовара только не хватало), – я чуть не поперхнулся. Галя Аккерман говорила осторожно.Всего 50 минут минус три клипа по 4 минуты, остается 38 минут на пятерых, итого по семь минут на уста минус вопросы ведущей. Сверхзадача – как бы не сказать чего-нибудь (острого?). Моя попытка напомнить, что утин – представитель выжившей советской структуры, кагебе, что за ним плохо видимый совет старейшин-чекистов, заинтересовала, но уже не было времени. “Куда идет Россия?” конечно, неотрывная часть вопроса “куда идет Европа?”, но об этом и мечтать нельзя публично поговорить. Передача пройдет десять раз.
После пробы ведущей сказали, что ее рубашечку съедает фон в виде земного шара, и она пошла переоделась в белую шелковую и совсем засияла. Все-таки в ней видна умственная старательность. Захотелось написать статью под заголовком передачи, только кто во Франции решится ее напечатать?**
* В июне его не выбрали в Европарламент: и каким он выглядел сломленным (на экране ТВ)…
** Написал, а напечатал – по-французски в Америке! –
Franc—tireur USA.╠
Чтения в Лувре среди скульптур, и странен там рэп. Я читал “Дайте мне / Атом неизменности”. Сильная реверберация в помещении, предназначенном для тишины. На другой день – в кафе-театре Диван Мира на Пигаль, где публика попроще. И там и тут – красивые женщины, юные, и сверкнут иногда коленками так, что екает внутри. Вот она, старость, – дотянуться, в последний раз дотянуться, ухватиться, удержаться…
Новости наук
Средство для ращения волос
Проведенные в Гарварде исследования показали, что рост волос связан с усилием мышц лодыжек. У велосипедистов в горной местности волосы растут в 2,5 раза быстрее и в 1,7 раз гуще, чем у жителей долины.
Началось строительство экспериментальной высокогорной велосипедной станции.Отчего умирают дятлы
Долгое время считалось, что эти птицы умирают от старости. Исследования группы швейцарских специалистов установили, что главная причина смертности дятлов – сотрясение мозга. Интересно, что некоторые симптомы заболевания дятлов, профессиональных боксеров и водителей отбойных молотков совпадают.
€
И вот тут-то и наступил финансовый кризис, которого в общем-то нет
(Например, “Рено” закрывает заводы во Франции: кризис налицо. Но “Рено” открыл заводы в Румынии и продает автомобили “дакиа” во Франции: кризиса нет).
И вот еще что интересно: закрытие заводов во Франции показывают по тиви; а заводы в Румынии – не показывают. Свобода информации, конечно, есть, но кто журналов не читает, тот ложится спать не
информированным. А наутро опять на работу. Вечером по тиви опять: кризис! Ах, ужасный грянул кризис! Дайте нам скорее денег!@
Они не знают, как выкрутиться с Обамой – “черный президент, сорок четвертый президент” – никак не выберутся из прилагательных. А “черным президентом” Америка врезала Европе по первое число (и русским фашистам заодно… Что ж теперь делать белым заплывшим жиром личикам…) Поляризация мира по “линиям цвета”: в Штатах избран президент-метис, а в России застрелили
белого Маркелова.Реальная опасность в том, что кагебята превращают Россию в диктатуру и тем самым в военную мишень для Запада. Надо собирать силы сопротивления не Западу, – об этом пусть мечтают лубянские старожилы, – а превращению России в систему, чересчур отличающуюся от западной демократии. Мюнхен 1938 и Куба 1962 – главные для Запада уроки прошлого века. Или не видите? Стал ли Запад “хирургически” вырезать Милошевича и его бригаду? Нет, взял и ударил по всей стране. Точно так, как кагебята в московском театре и в Беслане: что же, стали они отделять террористов? Нет, ударили по всем, и кто уцелел, тот уцелел.
После выборов
Заводные ручки сидели рядом, новая примерялась залезть в калиброванное отверстие под аплодисменты любителей закусить в земле русской, а на старой заводной ручке лица не было. Вчера объявлено о назначении бывшей заводной ручке заместителя. По-другому теперь будут заводить заводилы, желающие остаться неизвестными.
Ω
Вместо Twin Towers архитектор Либескинд предложил башню еще выше. Исходя, вероятно, из идеи “торжествующей гордости” (города?): на удар ответить постройкою еще выше, больше, дальше. Но его проект не был принят: возможно, из-за протестантского духа, то есть религиозного, предполагающего, что, в конце концов, люди суть всего лишь орудия Сил, и в данном случае мудрее не “бросать вызов”.
Перераспределение богатств идет полным ходом, и это безо всякого парламента, контроля и гласности. Там триста, тут пятьсот миллиардов выдают на “спасение банков”, – просто так, делят между собой и даже не зовут уже “социологов” для создания занавески из болтовни. Все безмолвствует.
Громоздить – не строить
Соборы 12–13 веков похожи друг на друга, и это не надоедает. Типовые церкви 19 века уже менее интересны; неоготическая Сен-Жан Батист де Бельвиль (арх. Ласю) удалась, “живая”. Собор в Эври (Марио Бота, 1995) интересен, но немыслимо повторить где-нибудь этот усеченный цилиндр. Теперь все должно делаться в единственном экземпляре. Интересное обобщение, общее нам недоступно. Второй экземпляр не нужен.
Кажется, это главный признак модернизма.
Отчего же не стало оригинального? Посмотреть музей современного искусства невозможно, начинается скука бесконечного повторения. Дурная бесконечность непохожего.
Интересно, несмотря на похожесть; скучно, несмотря на нарочитую непохожесть.
Жадность и нахальство временного. Каждый день, с утра до вечера, тысячи газет и телеточек, миллионы глоток говорят, едят и исчезают. Ужас.
Удивляясь: 70 лет славили галиматью, и опять им хочется славить, и опять галиматью.
▲
▼
О судьбе алюминия
Однажды я разговаривал с А…Н…, работавшим тогда в авиационной фирме Дассо. После развала совдепа он, как знающий русский язык, посылаем был в Россию для разведки покупки дешевого сырья, бокситов и глинозема. Алюминий из разного сырья химически все тот же, говорил он, однако в экстремальных ситуациях он ведет себя по-разному. Мы хорошо знаем французское сырье, у нас большой опыт аварий и катастроф самолетов из нашего алюминия. Русский алюминий мы совсем не знаем, и строить из него самолеты хотя и выгодно финансово, но рискованно… Неожиданности в первое время неизбежны.
Это вспомнилось после падения эрбуса. Не знаю, какой там был алюминий, но, возможно, он летал уже на китайских крыльях. И если химически идентичный алюминий ведет себя по-разному, как бы помня свое происхождение, то как не помнить предмету рук, которые его сделали, и как – с интересом, предвкушая хорошую зарплату, или с ненавистью к бесплатной работе?
И тут встает вопрос о знании. Казалось бы, решателям и политикам доступна вся информация, однако не видно было, чтобы особенности алюминия ими вспоминались. Для них эта информация не существует, этого знания для них нет и быть не может
; оно есть только для специалистов (и их случайного собеседника…), которые передать его решателям не могут из-за различия рангов и неодолимой сложности протокола общения.Страсть к власти и страсть к богатству, кои “правят миром”, непроницаемы для подобных субтильностей. Невежество властей и финансистов как бы запрограммировано самой природой вещей…
Информация доступна, а знание – нет.
Впрочем, и “эксперт” может предвкушать желание начальника и ему подыгрывать, зная о рискованности (для продвижения…зарплаты…) своего даже обоснованного сопротивления властному мнению.
Крылья сделаны рабами уже стольким самолетам, что заменить их невозможно. Они будут продолжать падать. Пока паника после эрбусокрушения привела к аннулированию нескольких рейсов. Начиная с какого количества катастроф публика начнет избегать эту марку, а рынок – ее исключать? Начнет свертываться производство эрбусов и связанных с ним заводов, упадок их банков?
Вот вам и “эффект бабочки”.
Рассказ об алюминии я слышал четверть века тому назад.
▼
Новая пропедевтика
В России возникло движение за выживание осетров, тем самым и против потребления черной икры. Оно родственно американскому движению против фуа гра, или “жирной печенки”, получаемой путем насильственного кормления гусей и уток. Эта традиция французская (85% всей мировой печенки), и движение – даже сама идея – воспринимается с неприязнью, опять бередящей неисцелимую рану, нанесенную национальному самолюбию американским освобождением 45-го года.
Собственно, агитация против фуа гра идет в основном демонстрацией насильственного кормления птицы: взрослых уток сажают в индивидуальные клеточки, и фермер засовывает им в горло наконечник шланга, по которому подается под давлением кукурузная каша. Иные утки покорны и безучастны, а некоторые пытаются
вырваться. Куда там!Возможно, постоянный показ насильственного кормления и во Франции вызвал бы падение аппетита и, следовательно, упадок этой отрасли “индустрии рта”, если буквально перевести французское выражение.
∞
Одинокая неподвижность. Пребывание. Ослабление позывов. Упокоение. Ни на что не решаться. Быть.
Тихие напоминания повторить то или иное действие, знакомое в прошлом. Позвонить, написать, прочитать, купить. Все подобное я совершал, последствия известны, ничего особенного – небесного – они не принесли. Ни одно сознательное волевое действие не принесло ничего сверхъестественного. Ни одно состояние в мире не кажется в сию минуту предпочтительным и чреватым. Надо остановиться. Не двигаться. Твоя беготня мешает ангелу попасть в тебя блеском… звездою… лучом… впрочем, и эти соображения не имеют в себе обязательности.
ї
Сидит себе в уголке, возится с книжками и бумажками, скажет чего-нибудь, напечатает. Начинают любители собираться поболтать о том и о сем, видимость понимания наступает. Наконец, делается как-то тесновато, экспектакции во взглядах устремленных загорелись, одним здравствуйте не отделаешься. Остается проверенный способ – намекнуть, а то и сказать: “Ребята, смотрите сами, беден, как корабельная крыса! Или, если предпочитаете, как церковная мышь!” Многие после такого заявления выходят, и опять место свободное есть.
ת
Успеть переработать, прочитать, высказаться, выплеснуть. Такая запарка. А потом опять ни к чему.
Дело, конечно, не в талантливости того или другого. Не в знаниях или званиях отдельных лиц.
Дело в жестокости. И тогда, в советчину, и сейчас.
Но теперь есть люди, открыто стоящие на стороне обездоленных, больных, маргиналов. Это и есть возвращение к христианству.
В основе современной цивилизации положена божественность жертвы.
Поэтому кагебята убивали тайно, а в газетах насмешливо писали: “ореол мучеников”.
Донасмехались.
Что это еще вспоминается, – доносительная статейка Эренбурга о Мандельштаме, о том, что тот-де революцию по-настоящему не принимает.
╠
Власть имущие нанимают актеров, чтобы те их играли, произносили бы фразы, которые сочиняют оплачиваемые ими писатели, делают жесты, которые придумывают режиссеры… если подойти ближе… там туманом стоит серость ничтожного (= временного)…
(Кинохронике президента достаточно четверти часа, а игровой фильм длится полтора часа, и ничего).
Запах без причины – признак мертвечины.
╠
Галиматья советской власти прошла. Теперь новая галиматья: смотрите, сколько у нас много всего, и денег, и кепок, и попок. Закуски видимо-невидимо. Подразумевается, что это главное в жизни человека и мира. Нанятые люди это подтверждают и показывают по телевизору с утра до вечера.
Только почему я от всего отлыниваю.
C
вобода воли лиХочешь понять – понимай. Хочешь прислушиваться к вкусовым ощущениям – прислушивайся.
=׀=
Назвать что-нибудь ложным – сравнив с чем? Со своим уже установившимся мнением? С собственным трудоемким выводом, который лень перепроверять? С мнением уважаемого лица? С выводом учреждения? С заключением непосредственного начальника? С мнением человека, от которого зависит продвижение по службе, командировка ЮНЕСКО, желанное знакомство? А то и принять просто так, не сравнивая, а оставаясь в приятном благодушии.
Опять боюсь
Имела место партия в покер с человеческими жертвами. Надо было показать миру дикого грубого медведя. Грузия начала, показала и выиграла вступление в НАТО. Риск был в том, что никто не знал, какой разрушительности будет ответный удар и где русские остановятся (ли?) Русский генерал со сломанным носом дает объяснения и липовые обещания. Ужас. Помочь России опомниться, пока чутье (собачье? шакалье?) деловых людей не подсказало, что война странная и надолго, и пока не пошли выгодные заказы правительств. Тогда начнется милитаризация экономики, накапливание продукции убийства, и потом само накопленное потребует использования.
Не предвидел, что кризис начнется, только и повторяли: экономический рост (а надеялись – собственных сбережений). Никто не предвидел. А теперь смотрите – сколько советующих, знающих, как из кризиса выбраться, десятки специалистов, и все с именем. Ну и, конечно, за советы надо платить, не зря они ценные (ценнее бумаги “ценных бумаг”?)
Этим пособие на бедность, вон тем – на ловкость, а третьим – пособие на жадность. Мир антикваров, стилистов и дизайнеров. Сеть знакомств из человеков, которую тащит за собой судно… кит цивилизации, – еда, насилие и секс.
Карточный домик… карточный зáмок мировой культуры брадобреев, портных и поваров, – замок из кредитных карточек.
≠
Все-таки высовывается шило из мешков. Жена Обамы произнесла сегодня речь, достойную New Deal’a, – дескать, вот что бывает в Америке, из грязи да в князи. А французская медия – экая Медея! – пыталась замять: она-де “посвятила свое выступление восхвалению мужа”, что совсем не подтверждалось корреспондентами с места. Потому что программа прессы другая: наши главные жирные все знают – на работу, господа. В России – то же: из грязи, кому надо, выбились в князи, и вакансий больше нет.
ї
А может быть, все дело в “биологической матери Путина”, которая живет в Грузии… Выходят важные, “аналитики политики”, несут галиматью с важным видом насчет нефтепроводов и прочее, а дело-то в детском горе мальчика Володи…
Причем дело такого рода, что его ни опровергать нельзя, ни доказывать. Можно только молчать. Однако в молчании дело работает и ведет, согласно “эффекту бабочки”, к последствиям несоизмеримым.
Портрет
Возраст зрелый здоровый
Черты лица смягченные довольные
Аппетит неплохой устойчивый
Деньги крупные хорошие
Мысли веселые юркие
Взгляды правильные предсказуемые
Образование среднее начальное
Акцент английский кембриджский
Автомобиль бронированный многоцилиндровый
Чувства цельные нерастраченные
Сон чуткий сны страшные
Конец обыкновенный неожиданный
Памятник гранитный рукотворный
≠
П… ночевал у меня. Все-таки “новые русские” иногда внушают надежду: это тип освободившегося сознания, его никак не запихнуть в чемодан эфесбятины. Да и как пришлось бы расстреливать и сажать, чтобы у кагебе было несколько спокойных десятилетий.
Батшев говорит Сандлеру в интервью, что Хрущеву и Горбачеву надо поставить памятники. По-моему, вот какие: Горбачев в кресле, вокруг – ярусами – двадцать тысяч мертвых ликвидаторов, в их костюмчиках со свинцовыми бляшками. Хрущева же изобразить на трибуне с ботинком в руке, окруженным детьми-скелетами украинских 30-х годов, они как бы выходят к нему из-за горизонта. Нужна наглядность в представлении советской истории.
Интересно, что людям русским, каких угодно взглядов, если с ними говорить об истории, на мертвых России абсолютно наплевать. Ну да, коллективизация, но зато он открыл ГУЛаг… Ну да, ликвидаторы и прочее, но зато он разрушил стену… Свое человеческое облегчение, человеческие чувства они дарят тиранам, а для тех эти чувства – лишь карта в игре, орудие в борьбе за власть. И их всех ловят на это маленькое “зато” – сначала палкой по голове, а потом “да, да, пересолили”, – и им достаточно.
Совершенно не различают направленную волю ко злу, к строительству рабства и простую невозможность удержать развал тюрьмы. Если бывает “национальный инфантилизм”, то вот он.
▼
Часто не обсуждалась в русской литературе, да и в философии начала 20 века, – проблема
libre arbitre, “свободного судии” в человеке, совести, категорического императива Канта.Она мне самому долго казалась условной, не существующей, придуманной “богатыми для бедных”, меня раздражавшей – ради марксистско-гегелевского детерминизма, а затем, после обращения, ради Божьей воли и предопределения. Латинское же богословие имеет “свободную волю” (и, следовательно, ответственность человека за содеянное) в качестве краеугольного камня.
Нюрнбергский процесс был возможен именно благодаря “свободной воле” человека, аксиоматической в латинской культуре и весьма потесненной протестантским учением о “предопределении”, которое как раз оказалось удобным для успокоения совести среднего эшелона власти.
Последний “подкоп” под “свободу воли” я вел через отношения “жертва – палач” и “жертва – преступник”, где, собственно, упрек предъявляется только преступнику, только он ответствен за содеянное. Жертва не имеет “свободной воли”, и ничего с этим не сделаешь, и, в конце концов, в свете “нового капитализма”, это не интересно, ибо лишь преступник является в известном смысле “предпринимателем”, он чем-то “близок” элите. Действительно, в России элита сложилась в значительней мере из преступников, классических кагебят и новых предпринимателей. В демократическом обществе эти ужасы отодвинуты в далекое прошлое “первоначального накопления”, ныне происходят в крайне редких случаях и воспринимаются как отклонение от нормы, преступление.
В конце концов, учение о “свободной воле” исходит из жертвы Иисуса и окрашено Евангелием. “Ты свободен хотеть, но не можешь хотеть во зло ближнему”.
Теория, в сущности, “мачовая”, “мужская”, она обращена к предводителю семьи и клана. Мужчина мыслится как активное начало, как “предприниматель”, ограниченный законом и моралью, но располагающий возможностью преступить то и другое. У жертвы выбора нет, но это и неважно, поскольку ее протест едва ли слышен, не ведет к хаосу и беспорядку борьбы, и социальное тело может продолжать жить спокойно.
Аладдин против Декарта
В Европе отменен закон, предписывавший указывать круглый вес расфасованных продуктов (около трехсот наименований). Теперь могут быть порции в 134, 487, 811 граммов (кроме вина)… Официально это для повышения “конкурентности” в коммерции, но понятно, для чего : французы привыкли сравнивать цены на продукт, вычисляя цену килограмма ; теперь придется заняться им арифметикой как следует! И не всегда успешно. Но главное – нанести новый удар картезианской прозрачности, в которой трудно ловить “рыбку”. Зловещая нотка государственного безумия.
“Червивые места” возникают повсюду, нет ни прессы, ни ассамблеи, которые сопротивлялись бы растлению. Оно действует на бытовом уровне и вполне наглядно: вот Фотоматон (фотограф-автомат). Висит объявление : 4 фото за 4 евро. Есть окошечко “банкнота в 5 евро”. Менее заметно объявление : “автомат сдачи не дает”. И этот бред по всей Франции.
╠
– Ватыкан? – прищурился кумир французских коммунистов. – Сколько? Дивизий? – усмехнулся он кротко сквозь трубку в горьковские усы.
После такого страшного сапожника можно аплодировать его дальнему наследнику с протекшей чернильницей на голове (Лютер чернильницей швырнул в черта), жать ему руку, обагренную кровью уже не миллионов, а всего-то 20-ти тысяч чернобыльских ликвидаторов.
≈
В “Новом Журнале” № 252 отчет о “конференции потомков великих россиян”. О ценностях речь, об ответственности, о “волевых лидерах”. Ни разу не употреблено слово свобода. (В теологии это главный атрибут святого духа).
Цайтгайст
Угас великий портной. Министр культуры сказал, что покойный своим искусством освободил женщину. От тесемок, пуговиц и застежек. Одна из освобожденных портным женщина сказала, что он сублимировал женщину. Он первый одел ее мужчиной. Вдовец усопшего равнодушно говорил о судьбе. Журналист намекнул на вклад и на взнос покойного в мировую культуру. Другие портные, брадобреи и крупнейшие повара согласно закивали головами на виду у притихшей толпы. Выступил и покойный (в записи на пленку и ленту). Он сказал, что ни в чем не уверен.
≈
Оргазмические восклицания теннисисток над Булонским лесом. В ответ им несутся крики павлинов из парка Багатель, что в одном километре. Птицы забираются на кедры и оттуда кричат. В ответ им кричат теннисистки с кортов, где кипит толпа и идет знаменитый ежегодный турнир. На больших экранах – искаженное яростью лицо Сафиной, борющейся насмерть с длинноногой красивой Шараповой. А эта последняя сеет смятение криком, но лицо ее остается спокойно. Эротизм события едва выносим, биологичность схватки почти очевидна, если не быть поглощенным ею, как эти бедные зрители. Борьба самок за гипотетического самца (тельца? золотого?), хотя ведь в мире животных наоборот. Что значит этот незаметно происшедший переворот. И что может быть ужаснее беспощадного единоборства двух женщин… Крупным планом – лица отца Ш. и ее тренера-американца. Они сидят рядом, но разделенные свободным стулом. Она их инструмент. Ярость Сафиной превозмогла. Еще бы: к миловидности и длинноногости Ш. еще и слава, и деньги. Ну, нет. И судьба отдала победу другой. Вокруг кортов – смуглые потные туповатые лица перекупщиков билетов.
≈
Знакомые позвали на помощь. Они приютили бездомного артиста, гитариста и певца из далекой Канады, – ему отказали от квартиры, и он попросился “на две-три недели”, пока подыщет что-нибудь. Недели прошли, а он все здесь, курит и попивает, напевая кантри, варит себе обед, и если в комнате скучно, он приходит смотреть телевизор в комнату хозяев. С одной стороны, человек бедный. С другой – он устраивается, невзирая. Инициатива спасения артиста исходила от хозяйки дома. Пока мы разговаривали, показывали тиви-фильм о гиппопотамах, об испытании “доминирующего самца” молодым, и возникла двусмысленная параллель. Хозяин дома сделался мертвенно-бледным, я надолго закашлялся, заминая неловкость, хозяйка же нелицемерно воплощала невинность.
Как быть? Назначьте, советую, день его отъезда через две недели. Найдите гостиницу, и перевезем его туда. Певец торговался: через три недели его дела устроятся. В крайнем случае, через четыре. А уж через пару месяцев непременно. Нет и нет: переезд первого июня. Нет, лучше второго. Окей. День Д наступил; артист с утра ушел на работу и вернуться с нее не спешил к семи вечера, как условились. Встревоженная пара (особенно он…) позвонила, не зная, что делать. Мы договаривались, а он… И вещи не собраны. А говорил… Приезжай, пожалуйста.
Вещи собраны в коробки. В 11 вечера нет господина артиста, стали ему звонить на мобильник. Он у знакомых, но скоро приедет.
В полночь он вошел, увидел свой компьютер в коробке, все понял. Нервничая, говорил возбужденно. И что уже ночь. И гостиница далеко. “А ты тут причем?” Сказал, что предлагаю ему транспорт, что отвезу, и не придется брать… такси. Это было удачно: рядом с возможной затратой ему показался несомненный подарок. Пара делала вид, что происходящее ее не касается… Как странно: зимою мы все были однажды в театре, и он стеснялся, ждал в стороне, пока мы разговаривали с режиссером. Вот что значит приглашение женщины!
Погрузились и выехали. Действительно, за городом, далековато, триста тридцать евро в месяц. Недорого по нынешним ценам “единой Европы банкиров”. Неудобство, собственно, то, что нельзя готовить в номере, а еда в ресторане, конечно, не для бедняка. На прощанье отказался пожать мне руку и сказал: “Ты меня в дерьмо засадил! Если когда-нибудь мы встретимся, то мы незнакомы, окей?” Мстя, он приберег пинок напоследок, но не раньше, – “а то еще придется брать такси…” Я не настаивал. Чувствовалось, что он приготовил мне и оплеуху в конце разговора. Избавление от бедного человека-клеща. Накануне я остановился в лесу, и пророческий клещ впился мне в лодыжку, да так глубоко, что возник нарыв после отрыва его, увы, головы.
Весна холодная в этом году. Жаркой весной 96-го я отдыхал у монастыря Бошервиль в Нормандии и вдруг увидел, как на кончик ближней ко мне ветки сбегались лесные клещи, почувствовав запах и кровь. Они кишели и толкались, подобно клопам в московском диване 60-х годов. Удивительно это изобилие клещей во французских лесах.
ї
Начинаю разрабатывать “теорию дилетантизма”: входя в детали предмета, Вы, конечно, осваиваете его все лучше, но одновременно Вы теряете “общий взгляд”; (на это на меня навел опыт пользования картой Парижа в виде книжки, где Париж разрезан на кусочки: в конце концов, я уже не знал больше соотношения частей – где север и где юг, исчезло всякое представление о расстоянии…)
Второе: сложность отношений внутри “части” может быть настолько интересна, что она компенсирует ее чепуховость в общем. (И удивительно, что я нашел подтверждение этой мысли в последнем номере “НЛ Обозрения”: автор пишет, что, хотя содержательность данного культурного явления невелика, интересно проследить, как оно отразилось в творчестве и публикациях современников! Согласен: иногда отрывал себя усилием воли от чтения чепухи!)
Ваша книжка о банковском деле сразу вызвала у меня опасение, что я не только должен освоить материал, это еще ничего и даже желательно, – я начну усваивать конформизм профессии, правила общения с членами цеха, – все то, что не имеет никакого отношения к пониманию и овладению проблемой.
Кстати, последнее – конформизм профессии, правила общения с членами цеха – есть основное содержание университетской деятельности. Нужно оценить его в 70%. Другие 25% – инвентаризация инвентаризаций подлинных открытий и интуитивных заявлений. Новое содержание не превышает 5%.
(И тут иллюстрация: из пожертвований на Красный Крест непосредственно цели до—стигает 5%, остальные 95% суть издержки функционирования машины: зарплаты, поддержание технического парка в состоянии готовности, и тдп).
Разница (и порок) современного университета состоит в том, что “новое” не может войти туда легко и сразу, как это почти всегда случается с раненым Красного Креста…