Опубликовано в журнале Зеркало, номер 21, 2003
Гилель (Григорий) Казовский. “Художники Культур-Лиги”. “Мосты культуры”, Иерусалим–Москва, 2003
Спекулянтов по линии еврейского искусства развелось, как головастиков в теплой луже. Рисование еврейских бород, еврейских букв, еврейских якобы мистических знаков превратилось в модное, а иногда и в доходное занятие. А ведь совсем недавно бежали людишки от своего еврейства, как русский черт от ладана. Палкой было не загнать художника-еврея в еврейские дела, у него были более выгодные темы и заработки.
А еврейское искусство между тем существовало, никому не известное, но существовало. Хотя казалось, что правда о нем еще долго будет погружена в забвение.
Еврейское искусство появилось в Восточной Европе и России вместе с первыми евреями, т.е. можно сказать, что оно существовало всегда. Но только во второй половине 19-го века выросли художники, сменившие еврейский национальный язык на международный визуальный стиль. Прошло еще несколько десятилетий, и вместе с русским авангардом, спаявшим литературу и искусство в единое целое, возник еврейский авангард, соединивший еврейское слово с еврейским изображением. Это было великое время расцвета идишской культуры, в которой универсальное сочеталось с сугубо национальным.
Мир еврейского художественного авангарда возник и вырос в Восточной Европе и России, и именно там его накрыл государственный советский антисемитизм. Да посередине коммунистического мрака к тому же разместились немецкие печи и ямы.
Еще в 1960-х годах никому не видимое, униженное знамя еврейского искусства держали несколько едва уцелевших идишских иллюстраторов книг, к которым присоединились несколько молодых книжных графиков. Парадокс заключался в том, что далеко не все оформители еврейских книг были евреями по национальности. То есть присутствие еврейской темы еще не делало это искусство еврейским.
Еврейское художественное самосознание возникло вновь, и не случайно, в рамках Второго русского авангарда. Автор этих строк объявил себя в 60-е годы еврейским художником и создал новый визуальный способ выражения, который, хотя и базировался на еврейской национальной традиции, являлся языком тогдашнего универсального авангардизма. В дальнейшем эти идеи были развиты в рамках группы-школы “Левиафан”, которая была создана в 70-х гг. в Иерусалиме. Надо признать, что идея еврейского национального искусства была принята враждебно израильским музейным истеблишментом, так самым парадоксальным образом и здесь поиски независимых национальных путей в искусстве оказались ненужными и даже опасными для стандартного образа мышления.
Такова история как бы не существующего еврейского искусства. И это мнимое несуществование является до сих пор аксиомой для многих слабых умов. Хитрые же умы, создав псевдоэтнографический, псевдоместечковый еврейский мир, только лишь подтверждают аксиому недоучек.
На фоне всеобщей безграмотности в эти дни вышла книга, которая в корне меняет взгляд на еврейское искусство и его историю. Речь идет о работе Гилеля (Григория) Казовского “Художники Культур-Лиги”. Выход этой книги знаменует новую эпоху отношения к еврейскому искусству. 344 страницы текста и репродукций сам Казовский называет “предварительным сообщением”, и он знает, о чем говорит. Еврейская идишская культура была огромным международным фактором, повлиявшим на все смежные области; она существовала и параллельно, и слитно с интернациональным литературно-художественным авангардом. Как и великий русский авангард, еврейский авангард вошел в культурное пространство мира огненной кометой и, повлияв на траектории многих светил, погас в черноте тоталитарного вечного холода.
Но как не исчезла генетика нового русского искусства, так и генетика идишского авангарда вошла в плоть и кровь последующих поколений.
Влияние новой идишской эстетики разошлось по миру и, в частности, явилось основой американского модернизма. Не случайно такие фигуры, как Марк Ротко, сознавали и определяли себя как еврейских национальных художников. Это влияние не останавливалось только на изобразительном искусстве, оно шло в американскую литературу, кино, музыку и растворялось там, изменяя и радикализируя молодую культуру США.
Благодаря Казовскому мы впервые получаем обширную панораму, намечающую новые пути исследований в “терра инкогнита” еврейского искусства. До сих пор все книги и выставки, касающиеся еврейской культуры, пищали голосами кастратов, в них не хватало самого главного, основного, посему и выглядели они так убого, заменяя четкий взгляд ученого на сопливые апелляции к еврейской тоске, к еврейскому “experience”, еврейским ламентациям.
Книга Казовского помогает понять тайну возникновения таких фигур, как Шагал или Лисицкий: становится ясно, что они являлись лишь интегральной надводной малой частью великого айсберга идишской культурной жизни. И только в рамках, открытых Казовским, становится ясным возникновение новых идей не только как результата единичной талантливости великих индивидуумов, но как итога национальной общности нового интеллектуального периода жизни.
Книга Казовского – это первая ласточка новой научной эпохи, кардинально меняющей взгляд на духовные достижения еврейского народа.
Михаил Гробман
Григорий Островский. “Русские примитивы. Из истории народной художественной культуры русского города XVIII – начала XX века”. Тель-Авив, 2003
Эту книгу, вышедшую в Тель-Авиве небольшим тиражом, будут искать многие специалисты. Речь идет о самом неизученном пласте русской культуры. Более того, мало что осталось от русских вывесок, стенных росписей, росписей саней, каруселей и декораций народных театров. Все это делалось простыми людьми для простых людей, все это презиралось культурным обществом, и если кто-то описывал это искусство, то не более как этнографическую достопримечательность.
Русские футуристы первые осознали народное творчество как интеллектуальный кладезь. В русском авангардизме примитивы нашли свое полное признание, на русских авангардистов примитивы оказали мощное влияние, и при внимательном рассмотрении мы видим, что это влияние продолжилось до времени Второго русского авангарда и далее.
Григорий Островский совершил большую работу, и ценность его книги заключается еще и в том, что она поможет многим исследователям понять некоторые истоки российского художественного интеллектуализма второй половины 20-го – первой половины 21-го века.
Михаил Гробман