Опубликовано в журнале Зеркало, номер 17, 2001
Тель-Авив — Москва
Наум — Иосифу
…взялся за “Двести лет вместе”. Старик таки решил вплотную заняться евреями. Но кто все это будет читать, кроме евреев, которых хлебом не корми – дай про себя почитать?
Вот пара перлов: “Вице-канцлер барон Петр Шафиров (крупный и плодотворный деятель, но склонный к мошенничеству)…” Так и хочется Грибоедова процитировать: “Так умный человек не может быть не плутом”. Солженицын, наверное, как мой дедушка, считает, что евреи должны быть лучше других. Знаменитый указ Елизаветы (“Во всей нашей империи Жидам жить запрещено”) он комментирует так: “В образе мыслей того времени в нем не заключалась никакая особо-русская или исключительно к евреям враждебность”. Такое, значит, время было. Никого не жаловали.
И насчет указа Екатерины, положившего начало “черте оседлости”, пишет: “По обстоятельствам того времени этот указ не заключал в себе ничего такого…”
В общем, по схеме “В России всех имели в задницу, а евреев – не хуже других, даже местами и “льготным образом”, так что неча им на жестокости жаловаться. Подумаешь, черта оседлости, подумаешь, в рекруты на 25 лет, подумаешь, насильственное крещение, они еще крепостного права не нюхали. А дай им волю, пусти в большие города, так они русским совсем житья не дадут, да еще и в свою веру обратят.
Интересно, что он пишет как бы от имени “умного” русского госчиновника середины прошлого века, слегка фрондирующего (“приписывать российским правителям ярлык “гонителей евреев” – это искривление их намерений и приувеличение их способностей”), но безусловно этим правителям преданного, они, как он полагает, боролись за “русские государственные интересы”. Ему и в голову не придет осудить “правителей”, которые если и боролись за что, то только за укрепление своей власти, и которые своим произволом по отношению и к русскому и к еврейскому народам возбудили всеобщую ненависть и революционный союз всех народов против “правителей” и тем самым, если угодно, “погубили Россию”, он осуждает евреев за “упрямство” и “изворотливость”, с которыми они хранили свои традиции и не поддавались “перевоспитанию трудом” Николая Палкина (“он вознамерился отомкнуть еврейскую замкнутость и решить проблему слияния еврейского населения с прочим – через труд, а к труду – через рекрутство”).
“Правительство считает себя вправе надеяться, что евреи прекратят всякие предосудительные способы жизни (?!) и обратятся к труду истинно производительному и полезному. Лишь уклоняющиеся будут подвергнуты мерам побудительным, как тунеядцы и как тягостные и вредные для общества члены”.
Чем не “советский” документ! Так что “исправительно-трудовые лагеря” – не сталинское изобретение, а добрая русская традиция. Постоянно отмечает (подбирая цитаты) “вредные занятия их мелочной промышленностью, сопровождаемые всякого рода обманами и хитростями. Эту праздность множества евреев правительственные круги приписывали их “закоренелым привычкам”… отказываться от труда в силу традиций”.
Я думаю, что в конце концов Солженицын будет вынужден признать (а может, уже и сделал это, я просто не в курсе), что его борьба с советской властью и даже со сталинизмом вместе с “проевреенными” диссидентами была грубой ошибкой, была деятельностью, подрывающей “государственные интересы России”.
А вот с какой раздражительной “иронией” отмечает он выступления “европейских либералов” против притеснений евреев (массовых выселений из приграничных областей, из городов, насильственное обращение и “вакханалию рекрутчины” (это собственное выражение Солженицына), особенно заступничество сэра Монтефиоре, который обратился к Николаю с письмом, где предлагал дать евреям “равноправие со всеми прочими подданными” (исключая, разумеется, крепостных крестьян).
Даже и антисемитом-то его грех назвать, просто мухомор какой-то.
Кстати, на примере этой книжки видно, каким отсталым, убогим и испуганным было (да и осталось) российское “государственное мышление”. “Охранение”. Задача была одна – сохранить власть. Боялись евреев, боялись своих крестьян, боялись Европы, вольнодумства, торговли и промышленности боялись, всего боялись.
Про погромы после цареубийства пишет, что были “стихийными”, что жертв было мало, в основном грабили, и только “в единичных случаях произошло и избиение”, всегда заканчивает описание очередного погрома фразой “убит один еврей” (только один), при этом подчеркивает, что при разгоне погромщиков войсками стреляли в толпу и было убито гораздо больше (громил). И даже насчет грабежа не забывает упомянуть (цитируя какую-то Еврэнциклопедию), что “были случаи, когда крестьяне тотчас же возмещали евреям убытки”. Обвинения правительства в погромах отметает, и поэтому ему непонятно, почему после погромов евреи решили, что ассимиляция невозможна (ассимиляция-то с народом должна произойти, а если народ “стихийно” против, то как же с ним насильно ассимилируешься?). В общем и целом позиция такая: мы погромы не одобряем, но понимаем. Вот цитирует еще одного “трудовика”, Глеба Успенского, предварительно замечая, что уж кого, мол, нельзя обвинить в антисемитизме, и то: “Евреи были избиты потому, что наживались чужой нуждой, чужим трудом, а не вырабатывали хлеб своими руками”, вот еще перл Успенского: “под палками и кнутами… ведь вот все вытерпел народ – и татарщину, и неметчину, а стал жид рублем донимать – не вытерпел!”
Пишет, что после погромов правительство усилило ограничительные меры против евреев, и ради “справедливости” и “объективности” пишет, что “эту обиду (обиду на это евреев) нужно отметить и понять”. Смех и грех.
И процентную норму в учебные заведения (а в некоторые университеты и школы доступ был и вовсе прекращен) он понимает: слишком много развелось студентов евреев, так и русским выучиться не дадут.
Ну и т. д., глупо распространяться. Ужасно напоминает аргументацию “объективных” средств массовой информации в “конфликте на Ближнем Востоке”, которые тоже считают, сколько палестинцев погибло, а то, что они, собственно, развязали конфликт, так это можно понять, евреи ж им житья не дают…
Иосиф – Науму
…О Солженицыне говорить скучно. Я брал книгу на пару дней, но читать не смог, только перелистал. Так что твой конспект пришелся кстати; думаю, ты просек тенденцию достаточно четко. Наиболее интересным показалось мне твое замечание о том, что Солж. будет вынужден признать, что его борьба с советской властью была “роковой ошибкой”. Каким бы “проевреенным” диссидентство ни было, в нем изначально сосуществовали две противоположные по самоощущению группы, которые по дурости считали себя единым фронтом, пока им противостоял “общий враг”. Когда же враг ослабел, обнаружилось, что два крыла диссидентства – Иван-диссиденты типа Шафаревича, Зиновьева, Вл. Максимова, Солженицына и даже Андрея Синявского и Абрам-диссиденты типа Гинзбурга — Гершуни – не имеют между собой ничего общего. Когда Иван-диссиденты “ругали Россию”, они делали это из глубокой любви к ее “субстанциальному лику”, замутненному коммунистами. Когда то же самое и в тех же выражениях делали Абрам-диссиденты, они делали это из глубокой нутряной нелюбви к этому самому “лику”: от “лика”-то их и тошнило. Когда дым рассеялся, Иван-диссиденты, естественно, покаялись перед Родиной. Для них самой насущной задачей оказалось стремление “отмазаться” от вчерашних соратников, поскольку порочащие связи уличали их в “нелюбви к Родине”. Но оказалось, что “отмазаться от бывших попутчиков” – это то же самое, что примазаться к тем самым “устоям”, против которых они выступали; иными словами, между “ликом” и якобы “личиной” России не обнаружилось никакой разницы. Это покаяние и отмазывание/примазывание произвели совершенно открыто Максимов и Зиновьев, в завуалированной форме — Шафаревич, Солженицын и даже Абрам Терц. Были, конечно, и промежуточные типы: полусерб-полуеврей Войнович, похожий на Абрама, еврей Кублановский, косящий под Ивана, и городской сумасшедший Сахаров, похожий на инопланетянина. Промежуточность проявляется и во временном измерении: так, полуеврей Аксенов стремительно эволюционирует к Ивану, а русский Буковский вконец ожидовел в своем Лондoне…
Наум – Иосифу
…Домучиваю Солженицына. Вот ведь лапоть… “Ядовитой клеветой” называет цитату из устного творчества Александра Третьего: “А я, признаться, сам рад, когда бьют евреев”. Но затем перечисляет (объективен!) столько притеснений, которые “вышли евреям” при Александре Третьем, что всякое значение теряет подлинность этой цитаты: говорил – не говорил, евреев он “прижал”, и точка.
Процентную норму и полные запреты на поступление в определенные вузы он “понимает” как борьбу правительства с “участием евреев в революционном движении”. Ограничения в местах пребывания, массовые выселения, запрещения определенных видов собственности и найма – интересами защиты коренного населения. Тем более (всегда добавляет в скобках) что большинство “жестких” мероприятий было смягчено еврейской изворотливостью и российской коррумпированностью.
Особливо забавно пишет о кишиневском погроме. Который был, конечно, “прискорбным” явлением, но с каким “коварством” воспользовались этим событием “враги”, “чтобы ударить по царской власти”, несправедливо обвинив правительство в организации погрома! А правительство было всего лишь “нерасторопно”. При этом еще пишет (цитирует, он все цитирует, начетчик), что в Кишиневе всегда на Пасху происходили “драки между евреями и христианами”, вот и погром начался со “столкновений между”, причем у евреев было огнестрельное оружие, а у христиан не было, и толпа разъярилась после того, как евреи застрелили мальчика. Или такой пассаж: “некоторые евреи имели при себе бутылки с серной кислотой, коей они и плескали в проходящих христиан (Аптеками традиционно владели евреи)”.
Естественно, он возмущается “всемирной атакой на царское правительство”, которую организовывало “Бюро Защиты евреев”, как оно ловко организовало кампанию в мировой печати, “а ненаходчивое царское правительство” даже не опровергало обвинения.
Гомельский погром он рисует как погром русских обнаглевшей “еврейской молодежью”, “хорошо организованной” в отряды самообороны и имевшей огнестрельное оружие. “Поголовное вооружение, сознание своего численного превосходства и своей организационной сплоченности подняло дух еврейского населения настолько, что среди молодежи их стали говорить уже не о самозащите, а о мести за кишиневский погром…” “Евреи Гомеля… стали держать себя не только надменно, но и прямо вызывающе… настигая русских, евреи били их нещадно, били стариков, били женщин и даже детей. Одну девочку, например, стащили с подводы и, схватив за волосы, волочили по мостовой. Крестьянин Силков остановился поодаль поглазеть и ел булку. В это время пробегавший сзади еврей нанес ему смертельный удар ножом в шею и скрылся в толпе евреев…”
Киевский погром тоже “начался с оскорбления национальных чувств”, со стрельбы “евреев в патриотические процессии”, с “глумления и надругательства над всем тем, что было свято и дорого простому народу”, который объяснял это “стремлением евреев добиться “своей жидовской свободы”. (“Неудачи войны, по поводу которых еврейская молодежь открыто выражала всегда живейшую радость, уклонения их от воинской службы, участие в революционном движении, в ряде насилий и убийств должностных лиц, оскорбления войск… вызывало, несомненно, в простом народе…”) Он, конечно, насилия не оправдывает (“Безумствовала революционная – читай еврейская, для него это синонимы – молодежь, а расплачиваться досталось пожилому и мирному еврейству”), но отмечает бескорыстие громил (“были среди громил и такие, которые до самого последнего дня беспорядков оставались чуждыми корыстных побуждений”). Не ради грабежа громили, а честно, ради крови. Это бескорыстие громил он подчеркивает постоянно и последовательно, при каждом погроме (“причем еврейское имущество больше уничтожали, чем расхищали”).
А вот еще перл: по отчету сенатора Турау “главной причиной еврейского погрома в Киеве была издавна существующая рознь между малороссийским и еврейским населением, обусловленная различием их миросозерцания”. Не сошлись, оказывается, миросозерцанием.
Ну и международное еврейство, конечно (финансовые тузы), всячески действовали на подрыв русского государства: не давали займов во время русско-японской войны, пользуясь временной слабостью правительства, пытались вырвать всякие послабления для евреев, “манипулировали прессой”, давали деньги на революционное движение.
Только в одном месте, цитируя Д. Пасманника (“Евреи никогда не приписывали погромов народу, они обвиняли в них исключительно власть”, и такое мнение Пасманник считает “поверхностным”), нечаянно затрагивает нечто существенное, но, естественно, на этом важном замечании не останавливается.
А так, обвиняя исключительно власть, поступали не только “евреи”, но и “прогрессивная интеллигенция”. Всегда легче обвинить что-то внешнее, некую условную “власть”. А если народ “виноват”, то куда деваться? На что надеяться?
Ну и пошло-поехало: сочувственно цитирует Шульгина о справедливости “народного самосуда” (мол, и в Америке существуют суды Линча), сетует на “черты русско-украинского характера (“в минуты гнева мы отдаемся слепому порыву “раззудись плечо”…”), защищает Союз русского народа, мол, он возник “от инстинкта народной обиды”, и “черную сотню” считает несправедливым “клеймом”, цитируя какого-то “вдумчивого еврейского автора”, который правильно указывает, что явление, получившее название “Черной сотни”… изучено недостаточно” (да может, сами евреи и… того-с, сами себя высекли, чтобы половчей разрушить русское государство? Писали же советские газеты, поддерживая “палестинскую версию”, что расстрел израильских спортсменов в Мюнхене организовали израильские спецслужбы!), – пошло-поехало, и прямо в лагерь патентованных жидоморов и держиморд.
Ладно, хватит цитат. Все ясно. Приговор – скучен. Но не отпускает недоумение. Во-первых, удивляет, чего он вообще взялся за такую тему, которая мне (из прекрасного далека?) кажется давно “сдохшей” не только для русской истории, но и для современного “национального сознания” (русского). Динозавр, случайно выживший, пишет о жгучих проблемах динозавров?
И потом, если ты (это я к нему “обращаюсь”) считаешь, что антисемитизм, причем даже в его погромных формах, естественное явление, реакция на стремление евреев разрушить русское государство и поработить русский народ (отмечает “сходство” при всех погромах – “у дикой толпы ощущение своей правоты”), то назови себя антисемитом, не бойся, никто на тебя не обидится, попадешь в компанию вполне серьезных людей, идеологов и философов, которые испокон веку доказывали и доказывают “вредность” еврейской нации, с такими и поговорить интересно, поспорить, а ежели про погромы заговорят, то и в морду приятно заехать, знаешь, кому и за что, а тут какая-то идеологическая бесхозность, трусость, межеумочность, короче – “духовная беспомощность” (как сам пишет о русских). Я, мол, лично, ничего против евреев не имею, только они, гады, Россию погубили. И вдруг понимаешь: ведь он до настоящего антисемитизма и не пытается дотянуться (тонка интеллектуальная кишка), ему “за державу обидно”. Он “Родину любит” и в панике и отчаянии ищет “козлов отпущения” (а чего их на стороне искать? Своих, что ли, не хватает?). Ему страшно, что они, эти инородные козлы, опять русский огород потопчут. Ему кажется, что евреи вовлекут его в какую-то свою, чужую историю, как уже вовлекли однажды, когда Русь приняла христианство – чужую, а возможно, и чуждую религию, “приняла”, изнасилованная своими князьями, сплавив своих перунов, как дрова, вниз по рекам… (А ведь могли, как хазары, и иудаизм принять!) Да, это как изнасилование, от которого рождается ребенок, и от этого плода непрошеной близости уже не откажешься: твоя плоть и кровь… Страх — вот источник его помешательства.
Вот написал — и тут же на цитату наткнулся, в конце книги, наконец-то “своими словами”: “Сила их (евреев) развития, напора, таланта вселилась в русское общественное сознание. Понятия о наших целях, о наших интересах, импульсы к нашим решениям – мы слили с их понятиями. Мы приняли их взгляд на нашу историю и на выходы из нее”.
Только вот “любовь к Родине” для него — это прежде всего любовь к государству. Вот тут-то и собака зарыта. Государство он любит, как гаремная жена своего султана, со всем его “аппаратом насилия”, и именно из-за его “аппарата насилия”, который кажется ему единственным гарантом “духовной независимости”. И через все это “повествование о жиде” проходит, как говорили, “красной нитью” восхищение его и отчаянная зависть к евреям, которые и без государственных, и без языковых и культурных границ тысячи лет хранят свою национальную самость. А русские “через поколение уже растворяются”.
Ревность Каина к Авелю…
P. S. О сионизме пишет сочувственно, что настораживает. Представления об Израиле не имеет никакого.
Иосиф – Науму
…Солженицына я все-таки купил и еще немного полистал. Текст, конечно, убогий, но по-своему добросовестный. Проблема в том, что высмеивать можно за то, что в тексте есть, а не за то, чего там нет. Ты совершенно точно определил “место в жизни” Солженицына: он смотрит с точки зрения госчиновника, “болеющего за страну”, главным образом за ее репутацию “в глазах Запада”. Сколь ни диким представляется нам, его невольным подопечным, такой подход, в нем есть своя логика. Между прочим, с ней трудно спорить. Правительство действительно “пеклось”, “принимало меры”, “создавало комитеты по выработке”, “предлагало решения”. А что бы ты ему посоветовал? Что-то получалось, что-то нет, как и в любой другой сфере. Просто на административную “сферу” наслаивались такие религиозно-этнические и идеологические комплексы, которые лишали все эти “меры” осмысленной цели (поэтому сионизм для госчиновника — единственный выход; если субъект не подверстывается к этому механизму, надо избавиться от него и подверстать к другому, желательно чужому). Поскольку Солженицын всех этих комплексов просто не касается (“в упор не видит”), получается, что ты споришь с агрегатом: крутится административный аппарат, фурычит, и слава богу. Чего с ним спорить? Во-первых, это железяка, а во-вторых, она чужая. Она производит впечатление “циничной” и “беспринципной”, а на самом деле она просто железная. От нее надо было просто время от времени отскакивать на безопасное расстояние; и приходится признать, что в России возможность такого “отскока” еще существовала, а вот дальше с этим приходилось все труднее и труднее, что, в свою очередь, содействовало “делу сионизма”. Зараза таилась не в аппарате, а в “нутре” того субстрата, которым он управлял. Что могло поделать с ним государство? Контактирование с “живым евреем” делало сознание русского подданного “несчастным”, оно обнажало и обостряло его религиозно-этнические комплексы, радикализировало политически и подготавливало почву для замены этого в общем-то “нормального” аппарата (всего лишь “тюрьма народов”, в том числе и русского) тоталитарными режимами (а это уже концлагерь). Короче говоря, яд не в государственных мужах, а в обществе, не в Державине, а во взрывоопасном комплексе Лосев -Пастернак, которого Солженицын не касается. В общем, чтобы “критиковать” Солженицына, надо встать на “государственную точку зрения”, а встав на нее, не знаешь, что самому себе посоветовать.
P. S. …меня как-то коробит от развязности (типа “лапоть”, “мухомор”); ведь пожилой и как-никак заслуженный человек захотел поговорить (кстати, мне совершенно непонятна мысль: будь он антисемитом, интереснее было бы, можно было бы поговорить. Вот уж нет! Не ты ли сам писал, что с врагами не разговаривают?). А ему отвечают: “Дядька рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой” (“А я дедушку не бил, а я дедушку любил”, — отзывается сердешный). И что толку дразниться, обзываться? Ну, антисемит, так ведь это всего лишь ярлык, чтобы не начать разговор, а кончить, чтобы отмахнуться от собственных мыслей. Солженицын антисемит лишь в той мере, в какой “антисемитична” русская государственность. А какой ей еще быть? Что ты ей посоветуешь?…
Наум – Иосифу
Совершенно с тобой не согласен. Да, выражения типа “мухомор” звучат грубовато, и даже развязно, что обычно и меня коробит, но в данной ситуации в какой-то мере (в какой, мне трудно судить, но я себя еще сдерживал!) оправданны, ибо являются выражением не развязности (внутренней), а крайнего раздражения, раздражения на то, что я “вынужден” реагировать на текст, отличающийся полной жанровой (и стилистической) несостоятельностью. Это и не история (абсолютно некорректный текст в этом смысле), и не литература (одни цитаты), а если это “рапорт чиновника”, с чем ты согласился, то это – “по другому департаменту” (как один приятель говорил: “это – сразу к врачу”). И я никак не разделяю твоей снисходительности по отношению к “пожилому и как-никак заслуженному человеку”. Возраст здесь вообще ни при чем. Что касается “заслуженности”, то что ж, теперь за “Гулаг” ему все прощать? Да он сам в нем вот-вот раскается. И это все равно, что боевому, заслуженному генералу, герою войны, прощать все последующие преступления: коррупцию, педофилию и даже капитуляцию перед врагом (прощать ли Пэтену его сотрудничество с Гитлером?).
А что “ругань” не помогает “начать разговор”, так я никаких разговоров с ним вести не намерен. Да, я хочу от него (а не от собственных мыслей) отмахнуться. Именно потому, что он “мухомор” (а то, что его таким миллионы людей не считают, то тем хуже для этих миллионов, я им носы сопливые утирать не собираюсь), и разговор с “мухомором” – пустая трата времени. И совсем уж мне непонятно твое стремление “войти в положение” его лично и всей “русской государственности”: “Солженицын антисемит лишь в той мере, в какой “антисемитична” русская государственность. А какой ей еще быть? Что ты ей посоветуешь?” Помнишь, что советовали антисемиты сделать “честному еврею”? Застрелиться. Так вот я бы ей, этой “русской государственности” Солженицына, посоветовал застрелиться (и она в 17-м этому совету благополучно последовала). Ты ведь сам писал, что это “железяка”, чего “входить в ее положение”?
Короче, главное не в “антисемитизме русской государственности”, а в ее глупости, если угодно, “косности”. Идеологичность – вот болезнь русской государственности, которая пыталась “всю дорогу” построить свою “легитимность” не на гражданских правах, а на “идеологических целях”, начиная с “Третьего Рима” и кончая коммунизмом. И я желаю ей выздороветь, то есть заниматься бюджетами, а не идеологией, уж во всяком случае не пользоваться “советами” своих “типичных представителей” вроде Солженицына. Да похоже, что и выздоравливает. “Еврейского вопроса” в государственном смысле сегодня не существует. Этот призрак витает только в больном воображении забубенных радетелей русского мессианизма (“особый путь”, “русская идея”, “великая Россия” и т. п.), который сводится у них к одному: отлавливанию “вечных жидов” и их толчению, вместо воды, в ступе.
Иосиф – Науму
Эк тебя разобрало. А чего же ты реагируешь? “Вынужден реагировать” — кто ж тебя вынуждает? Разговоров вести не намерен — и ведешь. Хочешь отмахнуться? Ну и отмахнись молча. “Жанровая несостоятельность”? Покажи образец жанровой чистоты (кому она сегодня на хрен нужна?). Если текст некорректный исторически, проведи самостоятельное исследование и докажи это.
Что касается моей якобы “снисходительности”, то в чем ты ее усмотрел? Я свое отношение к Иван-диссидентам высказал: считаю нынешнюю позицию Солженицына однозначно вредной, ядовитой и попросту смешной, ни к какому “прощению за старые заслуги” не призываю. Это ты не по адресу. Но отсюда не следует, что надо брюзжать и ругаться. И это не значит, что он заранее неправ, что бы ни сказал.
И что это за детство: “еврейского вопроса” в государственном смысле сегодня не существует. Этот призрак витает только в больном воображении забубенных радетелей русского мессианизма (“особый путь”, “русская идея”, “великая Россия” и т. п.)”. “Еврейского вопроса” для государственности в том смысле, в каком он существовал для Розановых — Флоренских, никогда и не существовало. Но “меры принимать” приходилось, и настроения в обществе учитывать. И в этих мерах государственность переступала через расовые, вероисповедные, этнические и прочие различия, проявляя своего рода величие и даже революционность (скажем, при Александре II). Но “общество” его в этом не поддержало (взорвали царя-освободителя). И не поддержит. Поэтому хотя и можно сказать, что “еврейского вопроса” в государственном смысле сегодня не существует (еще бы: все нормальные евреи уехали, права даны, черты оседлости нет и т. д.; как же можно сравнивать с проблемами, перед которыми стояла государственность, с которой имеет дело Солж. в I томе?), но пока этот вопрос существует в обществе (и будет, я уверен, существовать вплоть до разрушения государства, даже когда здесь не останется ни одного еврея), государственность будет вынуждена с этим считаться. А “радетели мессианизма” — это не упавшие с полки чудаки, а выразители “духа общества”, и никуда ты от них не денешься, как ни отмахивайся.
Теперь по существу: ты рекомендуешь русской государственности построить свою “легитимность” “на гражданских правах”, а не на “идеологических целях”. Подумаешь, какой мудрый совет! Рад бы в рай, да грехи не пускают. Во-первых, “гражданские права” с неба не падают, и если в обществе нет о них никакого понятия, их бездумное якобы “внедрение” (как это было при Ельцине) приводит к бандитской клоунаде. Во-вторых, если кто и пытался внедрить в жизнь понятия о правах, так это государственность (дореволюционная: от Сперанского до Столыпина). Трагедия России (для русских; для меня это не трагедия, а фарс) состояла в том, что общество его в этом не поддержало и раскачало лодку. К тому же противопоставлять “гражданские права” и “идеологию”, на мой взгляд, крайне наивно. Идея “гражданских прав” построена на такой же лживой мифологии, как и идея “Третьего Рима”. Византийцы были “ромеями”, а немцы — гражданами “Священной Римской империи”. Так что русские в этом не так уж и оригинальны. И без идеологии никогда не стояло ни одно государство, в том числе и Израиль (дай ему бог здоровья). Скажешь, сегодняшняя Америка не идеологична? В России и мерзость такая тошнотворная творится, потому что она осталась без идеологии. Русский человек сегодня — это чистый антропологический тип “человека как такового”: традиции (как на Востоке) уже не действуют, а институты (как на Западе) “еще” не сложились (думаю, и не сложатся, поезд ушел, туда ему и дорога, под откос), осталась только неизбывная уязвленность…
Наум – Иосифу
Еще до твоего последнего письма я подумал о связи государства и идеологии и даже “записал”, что поскольку идеологии недолговечны, то государство не должно основываться на идеологии (если хочет жить). А на чем же? Ну, написал первое, что в голову пришло, к тому ж “благозвучно” звучало: “на правах” (чуть не написал “человека”, но рука все ж не поднялась, сказалась многолетняя выучка). А потом, конечно, подумал о том, о чем и ты написал: что “такого не бывает”, чтоб без идеологии, да и “права” – дело тонкое, особенно на Востоке, короче – стер. И все-таки “так бывает”, и есть другие основы. Прежде всего родовые-племенные-национальные. Самая здоровая основа гос-ва – национальная.
А национальная – значит и религиозная (религия такой же атрибут национальности, как и этнический облик). Если возьмем “древних греков”, то их государства – замечательный пример государства без идеологии. Законы Солона ничего не говорят об идеологии. А не говорят потому, что общность родовая и религиозная была так велика (почти полная унификация), что соблюдение этих основ само собой подразумевалось. Кстати, когда религиозные основы “зашатались”, то и государство стало в этом смысле построже (см. суд над Сократом).
И еще я подумал вот о чем ( в связи с романтизмом, Гитлером и Катастрофой, а частично и… Солженицыным). Если посмотреть на еврейскую историю как историю борьбы евреев за мировое господство, то ясно, что для них единственным оружием, способным завоевать мир, могла быть только религия. Принятие чужой религии было всегда своего рода “скреплением” “договора о капитуляции” (обычно сначала шло военное поражение, оккупация, продажа в рабство и – признание старшинства и власти чужих богов). На самом деле “военная стадия” просто лишняя (а для евреев и физически невозможная, для этого надо быть народом супервоинственным, надо быть немцами, да и те надорвались), мы это видим и на примере современной истории, как идеология и экономика (неразрывно связанные) “американизма” (условное название) захватывает мир если и не “без единого выстрела”, то во всяком случае без войны и оккупации (хотя от этой схемы есть “маленькие отклонения”, но ты понимаешь, о чем я говорю). Кстати, успех идеологии зависит от успеха “средств передачи информации”.
Евреи создали “особую” религию — монотеизм (пока не вдаваясь в анализ этой категории, тут я жду твоего, давно обещанного, “выступления”), суть которой была в универсальности (да, я возвращаюсь к нашей теме). Бог евреев – Бог всего мира, он его создал, и он его Хозяин, Господин, Господь. И в то же время он племенной Бог евреев, роднушка, интимно близкий. И евреи – избранный Им народ, избранный управлять другими народами. И Мессия, который придет (или приходил уже?), поставит их впереди всех народов, во главе их (цитировать “источники”, полагаю, нет необходимости, вещи известные).
Вот вкратце “план захвата”. Теперь “средства”: пропаганда и экономика. Универсальному Богу нужна универсальная экономика, основа универсальной экономики – деньги. Евреи не “изобрели” деньги и не были единственными “игроками” на этом поле, но они безусловно “ощутили” важность этого экономического инструмента (русские, если судить по Солженицыну, не понимали этого вплоть до начала 20-го века!), научились им владеть и стали весьма успешными и влиятельными “игроками” на поле мировой экономики (и это начиная с эпохи Возрождения – в античность пока не “залезаю”), а сегодня уже всем ясно, даже русским, что это поле – главное. Столь же успешны были действия евреев и на другом “главном” поле: пропаганды и агитации. Я имею в виду еврейскую письменность, и прежде всего Библию. Нет, конечно же, античная литература была обширней, богаче, во многих смыслах интересней иудейской словесности, но Аверинцев не зря разделил эти два понятия: античная письменность была именно “литературой”, она была “игрой”, она была отделена от жизни, а еврейская словесность, Библия, игрой не была, она была “агитационной бомбой” и “руководством к действию”. Александр, завоевав мир, не оставил ему “учения”, он оставил “театры” (они и стоят до сих пор). Евреи не могли завоевать мир, поэтому они его заселяли, они в нем расселялись, попадая в самые отдаленные уголки, и везде они “несли свет” своего “учения”, вносили экономическое оживление, почти всегда захватывая “командные высоты” в экономике, культуре и общественной жизни, и при всем при этом (что особенно раздражало окружающих!) сохраняли племенную самость, обособленность и сплоченность. Конечно, внутри еврейства всегда было очень сильное “изоляционистское крыло”, конечно, эта деятельность не носила целенаправленно захватнического характера, но она так выглядела и, возможно неосознанно (генетически!), таковой и являлась. Во всяком случае так это воспринимали окружающие, встречая евреев в штыки антисемитизма. И конечно же, антисемитизм не болезнь, не заблуждение, не “дикость”, антисемитизм – естественная реакция (нет в мире ничего сверхъестественного), которая, конечно, может принимать формы и болезненные, и дикие. Окружающие народы вели борьбу с “захватчиком”, иногда нешуточную, на выживание. Народы хотели “сохранить лицо”, они не желали одевать “универсалистскую маску”, не хотели лезть под тоталитарное идеологическое ярмо. В истории этой борьбы было несколько кульминационных моментов. Прежде всего – Иисус. Иисус явился величайшей (всемирно-исторической) победой еврейства над эллинизмом, становлением, впервые в истории, универсальной религии для всего мира. С этого момента мир для евреев завоевывают уже христиане (правда, и у них оказалась кишка тонка, так что пришлось перейти к типично “еврейским” методам: экономике и пропаганде). Отношения христиан с евреями при этом остаются “сложными”, амбивалентными. Признать христианство видом “еврейского вероучения” — это “лечь под еврея”, признать его победу (ужас еще и в том, что христианство может в один прекрасный день “испариться” — уже испаряется, а еврейство останется, и тогда придется христианам обрезание себе делать?). Поэтому естественным “телодвижением” христианских народов стал “христианский антисемитизм”, всяческое открещивание от евреев, вычеркивание их из истории (христианской) как Мессию не принявших. И последним (по времени) таким отчаянным телодвижением, попыткой “сбросить гнет еврейского капитала”, стал немецкий национал-социализм, который на деле оказался прежде всего попыткой “избавиться от евреев”. И началось это с романтизма, с любви к немецкой мифологии, одинам и валькириям, гномам и великанам, попыткой “спрятаться за грека”, придумать “новую религию” вместо христианства… Но Еврей лег на душу европейских народов, как грудная жаба, грозя раздавить их небывалой свободой забвения своих родовых тотемов.
Иосиф – Науму
Посылаю тебе материалы по Солженицыну. На твое последнее письмо быстро ответить не смогу. Отмечу только, что смущает меня принятая как должное предпосылка: “Если посмотреть на еврейскую историю как историю борьбы евреев за мировое господство…” Ничего себе “если”! Да если так посмотреть, то ни на что уже смотреть не захочется. На самом деле шла борьба евреев за национальное выживание, которая, в силу ряда причин, могла быть интерпретирована извне как “борьба за мировое господство”. Ты признаешь: “но она так выглядела и, возможно неосознанно, таковой и являлась”. Я, в свою очередь, готов признать и это, но здесь мы имеем дело с поздними следствиями, а не с причиной. Все это — результат секуляризации изначально чисто религиозной (а в своей основе — сотериологической) идеи избранности. Надо нащупать какую-то научную категорию для выражения этого “если”. Я думаю, речь идет главным образом об универсализме. Вот и нужно дифференцировать различные формы универсализма: культурный (“рамповый”), религиозный (соотношение ‘монизма’, ‘монотеизма’, ‘трансцендентности’ и ‘универсальности’), правовой и т. п. То есть упираемся в то же обещанное мною “выступление”, которое не так легко дается (сформулировать кратко пока не получается, но расхожие представления я отвергаю решительно и убежденно в свете своей “общей теории”). Кстати, идеология — это тоже не “другое” по отношению к “религиозно-племенным”, еще не подвергаемым сомнению основам, а то же самое, только секуляризованное. В связи с этим категория ‘секуляризации’ тоже должна быть осмыслена построже: она многое может прояснить, но при условии, если пользоваться ею как хорошо подобранным ключом, а не как отмычкой.
Наум – Иосифу
Смотри, “заявочка” (насчет мирового господства), конечно, решительная. Но решительно не заявишь – и разговора не выйдет. Я имею в виду не “академические” споры, а “допросы с пристрастием”. И “заявочка” не просто для затравки, а серьезно. Кстати, “борьба за выживание” — это и есть “борьба за господство”. Тот, кто “выживет”, будет господствовать. Да, воля к власти. И, как сам понимаешь, я не смотрю на это отрицательно. Для меня это высшее проявление “воли к жизни”. Я сейчас читаю Вальтера Беньямина о Кафке и думаю, что самым главным “нервом жизни” и Кафки и Беньямина (его интерес и даже любовь к Кафке не случайна) была обреченность. От Кафки пахнет смертью. Поэтому я не могу его читать. Жид устал жить. Подавленность – вот основной мотив (кстати, Беньямин его отмечает, пишет об “усталости”, об “обремененности вечностью”). У европейского еврейства “кончился завод”. И в этом смысле, как ни страшно такое произнести, его смерть в освенцимах была не только закономерной, но и оправданной. Человек должен стремиться жить, стремиться к господству. Если он принимает господство других, он обречен. Раб обречен, потому что уже убит. Кафка был таким “убитым рабом”. И самоубийство Беньямина туда же. Он не стал дожидаться. Он понял… А я хочу жить… Я убегаю от этого запаха смерти, запаха затхлой мудрости…
Спасибо за материалы. В общем-то они меня “порадовали”, в том смысле, что я “уловил” основные критические направления, только выразил их чересчур, может быть, истерично…
Иосиф – Науму
…по поводу Солженицына. Неудивительно, что материалы тебя “порадовали”; и столь же понятно, что меня они “огорчили”: эти самые “основные критические направления” кажутся мне ребячеством, а поскольку они исходят в основном от евреев, то как-то мне, честно говоря, не по себе. На этом фоне уж лучше твоя “отвязанность”. Особенно характерной показалась мне статья Руденского (кто таков и почему не в армии, не знаю). Она лучше других написана, и вообще не без достоинств, но чего стоит такой итоговый пассаж: “Но для него, видимо, не подлежит сомнению, что проблема была и устраниться от ее решения государство никак не могло. И ему не приходит в голову простой вопрос: а может, проблемы-то и не было? Может, государство с самого начала пошло по ложному пути? Может, если бы власть имущие, вместо того чтобы с такой энергией и изобретательностью ограждать “коренное население” от экономического “хищничества” евреев, оберегать от их “специфических приемов” моральную чистоту адвокатского сословия, не допускать их наплыва в учебные заведения, а еще и способствовать их “слиянию с гражданским обществом”, избавлять их от “нравственных пороков” и внедрять среди них “истинное просвещение”, просто оставили евреев в покое и хотя бы перестали их притеснять, не было бы никакого “каленого клина”?” Интересно, как автор себе это представляет – оставить евреев в покое? Дать право ничем не ограниченного свободного передвижения (которого не имела тогда подавляющая часть коренного населения)? Не считаться с вероисповеданием? (А были ли к этому готовы сами евреи?) И т. д. и т. п. Я бы уж тогда на месте Руденского посоветовал властям вообще “оставить в покое” свой народ: а то что же получится, если в покое оставят одних евреев? Чистая дискриминация, чреватая кровавой баней. Какое счастье, что страной управляли все же малосимпатичный Николай Палкин и брутальный антисемит Александр III. Все-таки этих тиранов евреи худо-бедно пережили, хотя и не без потерь, а вот правление Николая Руденского оказалось бы для них роковым. Вписал бы себя в анналы как второй Навуходоносор. Пускай Солженицын “мухомор”, но кто тогда Руденский? Ну что ты будешь делать? Не хотят товарищи евреи “входить в положение” русской государственности. Что ж, не хотят — и не надо! Насильно мил не будешь. Но что же они от нее никак не отстанут, не отвяжутся? Что они дразнятся “антисемитом”, крутят пальцем у виска и язык показывают? Несолидно как-то, не внушает… Уж как мне ни противен нынешний Александр Исаевич, а эти моськи (“Слон и Оська”, басня Крылова), на мой вкус, еще гаже. Как сказал дьякон Кураев (оголтелый антисемит): “Так делают антисемитом” (название его книги, очень занятной). Та же история с “проблемой вины”. Другой автор в “итоговой части” обвиняет Солженицына в том, что тот якобы культивирует “метафизику вины”, а по его сведениям, это уже немодно и моветон. Конечно, если к слову ‘вина’ прибавить слово ‘метафизика’, то сразу кажешься себе очень продвинутым. Но если попросту, без затей, то когда папа римский (или, скажем, немецкий канцлер) признает вину христиан (немцев) перед евреями, товарищи продвинутые евреи не возражают, а когда им намекают на взаимную вину, начинают дразниться. “Ничего не забыли и ничему не научились”. Это прозвучало достаточно едко в отношении такого, впрочем достойного, сословия, как французское дворянство, но когда под такое определение подпадают “жертвы геноцида”, это кажется особенно, как-то вопиюще неуместным, “мне лично” их болтливое легкомыслие претит.
Мне пришло еще в голову такое разграничение: как опухоли бывают раковые и обыкновенные, так и антисемиты бывают злокачественные и доброкачественные. Сейчас до меня дошло, чтo именно в твоей позиции осталось для меня непроясненным и просто загадочным. Ты почему-то очень “снисходителен” к злокачественным антисемитам (типа Розанова) и кидаешься, как бык на красное, на доброкачественных (типа Солженицына и, например, Шульгина, которого кроешь в романе почем зря). Поскольку у меня отношение к ним в этом плане (подчеркиваю: только в этом плане) прямо противоположное, я как-то “теряюсь в догадках”.
Наум – Иосифу
…Солженицын отказывается сойти со страниц наших писем (видимо, в связи с общей темой об антисемитизме, сквозь которую проступают глобальные темы “язычества и иудейства” (со всеми ее “атрибутами” типа “монотеизма”, “универсализма” и т. д.).
Объясняю, почему “снисходителен к злокачественным антисемитам (типа Розанова) и кидаюсь, как бык на красное, на доброкачественных (типа Солженицына). Дело в том, что Розанов “живой человек” и говорит, как думает (ну, в литературном, конечно, смысле, в определение “правды” мы сейчас углубляться не будем), и поэтому он “наш брат” (мой) – “аутсайдер” (и может, именно поэтому “гениальный”, гениальность – это свобода), не любит евреев, так не любит, так и говорит, а когда “любит” (как в “Апокалипсисе”, да что там “любит” – на брюхе ползает!), так так и говорит, не боится, что “антисемиты” разозлятся, а “интеллигенты” обвинят в противоречивости, и плевать мне на его “антисемитизм”, потому что это “подчеркнуто частное мнение” и оно не зачеркивает (для меня) возможность разговора, да и он не зачеркивает – как Розанов стремился и жаждал диалога с “иудейством”! – поэтому с ним “поговорить интересно”, интересно поговорить с живым человеком, а не “государственным”. А Солженицын – чиновник! Мне с ним разговаривать не о чем. Я прочитал эту книгу как еврей, да еще еврей, живущий в Израиле (уже четверть века!), что мне до русской государственности?!