Опубликовано в журнале ВОЛГА-ХХI век, номер 3, 2008
ЦИКЛ “ВРЕМЕНА ГОДА”
ПИСЬМО ДЛЯ НЕБА (Е. СТРЕЛКОВ)
ДЕВИЦА-ВЕСНА (П. СТРЕЛКОВА)
Полина Стрелкова
Весна
Знаешь ли ты, как по признакам двум
От всех времен года отличить весну?
Так знаешь ли ты, почему соловей
Так весел и рад нежной трели своей?
Зимой, когда птицы залягут в дуплах…
Зимой, когда снег летает как прах…
Зимой, когда звери уснут…
Тогда отличишь весну.
Осень
Листья стали красные
словно от стыда.
Погода стала разная,
Скоро холода.
Ветер завывал в окно,
Деревья опустели.
Стало в пять часов темно
В нашем старом сквере.
Зима (Рождество).
Я знаю, это было,
И будет навсегда.
И счастье воцарилось,
Когда зажглась звезда.
Сейчас метель же злится,
И вихрь несет снега…
Я знаю, это было.
И будет навсегда.
Заря (Лето)
Все ждут: от воробья до чайки
Все ждут великана Рассвета.
Все собрались в стайки.
Лето.
Перья дрожат у синицы.
Страшно… ведь
Может быть, это…
Их чародей наведал.
Лето… Лето… Лето…
Евгений Стрелков
Лето
Ревность приходит
под утренний птичий щебет
с регулярностью мусорной машины
опустошающей один за другим
восемь контейнеров
во дворе под моим
окном.
Хочется стать девятым.
Осень
Осенняя буря гонит за птицами к югу.
Добраться до моря,
застыть на обрезе суши –
чтоб ветер взъерошил
отросшие за ночь перья,
пробрал до костей
и выдул тоску из тела.
Радужный мыльный пузырь
подрожит минуту
– и лопнет.
Клочья тоски
лягут
морскою пеной.
Весна в лондоне
Рыбы омнибусов –
прилипалы мокрых витрин.
Вывернут наизнанку аквариум паба:
сыро снаружи – сухо внутри.
(закон сообщенья сосудов)
Влага стекла.
Зимой в ялте
1
глотка морского порта
затянет зевком циклопа.
тяжелое брюхо ялты
2
раскаленные радиаторы –
артерии душного чрева
(дом?… краб?… крым?)
ночные трубные звуки
3
надтреснутый ропот фаянса
морзянка сбежавших капель –
сообщения ржавых сосудов
утроба левиафана
4
Вдруг обнаружил в стекле очков раковину
– а я-то который раз стирал слезу
5
московское модное место
тарелка “зеленого моря”:
мидии и ракушки
черпаешь снова и снова
счет. возвращение в чувство
farsis forever
Полина Стрелкова
ДЕВИЦА – ВЕСНА
Весна… От этого слова мир оживает, люди суетятся, деревья наряжаются в новые зеленые платья. Кровь в венах начинает течь быстрее. Маленький весенний дух Весник внушает людям теплоту и доверие, а ночью тихо подкрадывается в их дома и кладет под подушку желтые одуваничики. Каждый народ воспринимает весну по-разному. У птиц весна твит-вить , время для создания пары и высиживания птенцов. Мы, люди, весной очень странные – сумасшедшие, цветущие. Мы бежим сломя голову, дарим цветы, останавливаемся и вдруг вспоминаем, что забыли дома кошелек… Весна – она везде. На пушинке одуванчика, на лапке у кота, на антенне вашего дома… Но только Весну мы чувствуем по-разному: кто-то бежит и поздравляет с Весной каждого встречного, а кто-то сидит дома и смотрит телевизор. Но какая-же она, Весна! Ответ прост: веселая, зеленая, очень игривая. Ее рассмешишь – и Весна будет целый день ходить и улыбаться. А если подойдешь к Весне и скажешь: Весна-весенка, спой-ка песенку! – она запоет таким плавным и высоким голосом, что сразу потекут ручьи, а вместе с ними – и слезы. Самый хороший праздник весной – Праздник Ручья. Он такой веселый и беззаботный, что не надо дарить подарки. Нет, надо: травинка, намоченная водой ручья, – вот и подарок. Только преподносить его надо очень аккуратно: это самый ценный весенний подарок! Весна она наша сестрица, сестрица, которую мы никогда не забудем. Мы будем расчёсывать её редкие русые волосы, выбирать кудряшки и плести из них косички. Мы познакомим Весну с нашими друзьями, и Весна будет кланяться и смеяться, закрывая лапою рот. У Весны не руки, а лапы: она ведь зверь, она ведь маленькая улитка, весёлая девушка в зелёном сарафане. Весна! Ты слышишь меня, да ведь, Весна?
Евгений Стрелков
Письмо для неба
Весной тоска словно птица. Вьет гнездо, накидывая на тебя петли нитей судьбы (путы, не ставшие путями), так что порой света белого не видно. И по мере приближения к равноденствию печаль все сильнее заводит пружину твоего сердца – пока оцепенение не сменится лихорадочным движением сбившегося хронометра.
Ты встречаешь в книге: “…весной мы ощущаем свои слезы маслом, выдавленным жерновом печали из семени истины, что уже заронено в нас, но не прорастет в этой жизни…” Ты сидишь за письменным столом, как в кресле авиатора, и поверхность стола – это плоскость, а стакан на столе – определитель линии горизонта.
Ты подходишь к окну и видишь предметы, висящие в воздухе, – дым, луну, птицу. Ты чувствуешь неполноту в небе, и она гонит тебя по ветру, как майский воздушный шарик. Ты идешь звенящим маршрутом, а рельсы под ногами и провода над головой превращаются в знак, оставаясь в памяти трамвайным иероглифом.
Дойдя до железнодорожного полотна, спускаешься пологой выемкой к старому вокзалу – ранним утром хлебный поезд отходит от дебаркадера, отправляясь к отдаленным станциям. Ты видишь белые башни старого элеватора и думаешь о птицах – они живут на его крыше так высоко, что никогда не спускаются на землю.
Двигаясь извилистым путем знака, ты обретешь попутчицу, и ее появление – как метеосводка для заблудившегося в ночных льдах полярного летчика. Разметавшиеся волосы твоей спутницы укажут направление ветра, дыхание – влажность, пульс – атмосферное давление, а губы отделят твое тепло от твоего холода.
В ее глазах ты увидишь отражения невидимых в наступивших сумерках птиц, которые так высоко в небе, что все еще освещены солнцем. Вы идете вдоль берега или стоите, касаясь руками камней, – запах водорослей и гумуса еще долго остается на ладонях.
Бутылка из-под белого вина и запах поджаренного на костре хлеба отметили место, где ваши пути разошлись, подчиняясь знаку. А твое одиночество вдруг стало ущербным, как луна в это время месяца, и ты задумываешься: что же осталось там, где нет света? Иногда тебе кажется, что найдешь ответ, путешествуя в собственных снах.
Но дальний путь сложно пройти за один сон, и, просыпаясь утром, трудно вспомнить, где же ты остановился прошедшей ночью. Следует расставлять по снам вешки, словно это не сны, а лес в половодье. Еще лучше: положить на лицо влажную папиросную бумагу. Морщины, появившиеся на ней к утру, – следы твоих ночных усилий.
Ты вспоминаешь сон, где по дороге к дому был остановлен ревущей рекой, уносившей льдины, и на одной из них – твой дом (ты и не знал, что строил на льду)… И ты бежишь во сне по мосту, но он разрушен… – а сейчас, наяву, ты видишь: он цел и без следов ремонта. Так что этот сон из будущего, говоришь ты, думая о прошлом.
Тогда ты бродил по отсекам полузатопленной баржи, как по дням недели, выглядывая на воскресенье в иллюминатор. Апрельские купания на спор, сбор аптечных пузырьков для покупки бинокля, путешествие на дырявой лодке, весенние воды и зимние льды. Сны-желания под ржавыми зонтиками заброшенного пляжа…
Ты сидишь у ручья, вновь напомнившего тебе трамвайный знак, и перекладываешь прутья до тех пор, пока не сложится другой, похожий на конверт. Ты кладешь ветки в походную сумку, к прочей воздушной всячине. Там уже лежат осколки слюды (из них можно сложить карту приполярных льдов)…
…сухие крылья стрекоз, птичьи перья, паутина. Ты спешишь домой – связать ивовые прутья нитью, натянуть на каркас папиросную бумагу, дождаться появления луны над дымом из трубы котельной, забраться, вспугнув уснувших птиц, по пожарной лестнице на крышу – и отправить письмо для неба.