Опубликовано в журнале ВОЛГА-ХХI век, номер 3, 2008
С 2001 г. соредактор (совместно с А. Александровым) альманаха “Василиск”.
АНТИФОН
Пыльную тряпочку крови моей
поднимешь ли, вcтряхнешь,
наступишь, отвернёшься
(наступишь, а потом вернёшься?)
или брезгливо отвернёшься,
как от лежащей в луже кошки,
и позабудешь, что твой ять?
А тень от кошки многоножкой
из плоти отбывает вспять.
За три, четыре или пять
ненастных дней до светлой Пасхи.
Земля полна небесной смазки,
луной до вечности подать.
Но лаптем снов не расхлебать,
хоть яви рот ослепнет криком.
Вот тень устанет убывать –
и свет иным предстанет ликом –
беззубым ртом, песчаным сном.
Сухих небес протяжным смыком,
ночным колодцем с кипятком,
кромешной жижею в клозете,
мертвецки черным потолком…
Чего ни спеть еще о свете?..
и паки спеть, и паки спеть, и…
Сии слова… – о дети, дети! –
уже которые не дети
куда-нибудь. И трудно, дети,
потом, когда-нибудь потом.
* * *
1.
слабый запах одиночества
вытекающий из шариковой ручки
приближает небо
на расстояние одного вдоха
2.
ручка – мощный фаллический символ
из нее вытекает слово
коим можно себя обессмертить
не дерзая на продолжение
3.
нельзя сесть
не в свои сани
дважды
думал я
лежа на
дне рождения
ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ
1.
как стадо коз сошедших с галаада
не знаю как душа меня влекла
источник сада запертый колодец
у матери своей она одна
но что тебе смотреть на суламиту?
смотреть на манаимский хоровод?
ведь нет нигде такой высокой пальмы
(а как высок созвездий виноград!)
шафран и нард алой корица мирра
не истощится пряное вино
но заперт сад колодец опечатан
я сплю и сердце бодрствует одно
я сплю а сердце бодрствует и скачет
с вершин аманы до вершин сенира
похож на серну с головой оленя
заглядывает голос сквозь решетку
протягивает руку сквозь решетку
и миро каплет на замки дверные
но только умоляю не тревожьте
уснувшую доколе ей угодно
2.
эта вода, убаюканный воздух
словом помятая памяти пыль
вот, говорю, это вряд ли и поздно –
здесь в полынье зацветает полынь
здесь, говорю, говорить не умею
не о чем, в сущности, и промолчать
будет горстями срывать асфодели
ночью иосиф – кладбищенский тать
будет кормить крокодилову гать
звать беатриче рыдать эвридику
полураспятый щелкунчик орфей
ляжет поспать в этом воздухе диком
с клювом открытым. засим и о ней
да и о нем ничего не попишешь –
чащей дремучей травы черновой
не продерешься. разве услышишь:
голос на треть с человечьей спиной
вздрогнув плечами, пройдет над тобой –
стреляной рыбой с дырявой губой.