Опубликовано в журнале ВОЛГА-ХХI век, номер 1, 2008
Спирина Елена в 1987 году закончила филологический факультет Горьковского госуниверситета. Преподает в школе. С 1992 года – литературный редакторальманаха «Дирижабль». Автор пяти книжек стихов для детей и книги художника «Воздушная азбука» (1999, совместно с Н. Олейниковым). Стихи публиковались в журнале «Волга – XXI век» (№ 9–10)
ТУДА СЮДА ОБРАТНО
8 июля
Только что вернулись со средней палубы (наша-то поглавнее будет!) – с кормы, с дискотеки 80-х. Было клево! Отрываться начали с «Silent Circle», закончили «Ottawan». «Hands up! Baby, hands up!!!» – умоляли французы, и бейби почти выпрыгивала из джинсов, махала руками и выдыхала куда-то в звезды вечернюю водку. Слева проплывали Жигулевские горы в ночном тумане с невнятными огоньками прибрежных домиков и створов, справа – нехилые коттеджи сателлитов Самары, с фонарями, при всех делах. А сзади – половинка оранжевой луны! Когда включили «The Hard Day’s Night» и все такое в ритме non stop, вошли в шлюзы. Что-то в этом было…
И до сих пор мы там. Каюта подрагивает, слышны какие-то сакральные звуки – похоже на гигантские роды. И народ это, похоже, чувствует. На палубах тихие разговоры, многие напряженно всматриваются во влажную темноту: переживают процесс.
И только Саша подо мной (в смысле на нижней полке) стучит по кнопкам своего мобильника. Да кому он нужен в час ночи, да еще посреди Волги между Самарой и Тольятти?
А я, уходя, дотронулась до мокрых шлюзовых камней – а это и не роса вовсе, и не пот от родовых схваток, а мазут! (А давеча в Самаре я потрогала ее символ – каменную козу в парке. Вот уж влипла так влипла! Хитроумные самаритяне намазали козлиху солидолом, чтобы никто верхом не садился.)
Самара была днем. Мы объелись модерном! Я глотала эту красоту, уже почти не понимая вкуса, большими кусками. Запивали «Жигулевским». Заблудиться не смогли: все самарские улицы идут к воде, как тараканы на кухне. Набережная вдоль пляжа – просто праздник какой-то. Шашлыки, фонтан, пивнушки, пейнтбольные тиры, прокат роликов (50 р. за полчаса) и детских велосипедов, а у реки – скамейки, цветные зонтики, волейбольные площадки… И самарцы вовсю едят, пьют, стреляют, катаются, сидят, плавают, играют, загорают. А не ходят – как у нас в Нижнем по Откосу – занудно туда-сюда с одной и той же бутылкой пива, взятой из дома.
…А дискотека 80-х закончилась ложкой дегтя в довесок к мазуту с солидолом. Ведущий сказал: «На этом все. А настоящая дискотека будет завтра». Пипл за 40 негодовал.
Утром опаздываем на час в Ульяновск из-за тумана. Экскурсовод сейчас сказала по радио, что задерживаемся еще из-за того, что нас долго не выпускали ночью из шлюзов… Ну вот, началась красная местечковая пропаганда. Ленин, говорит, коренной нижегородец: и дед его из села Амвросово Нижегородской губернии, и зачали Володю, по ее расчетам, в Нижнем…
В Ульяновске вместо архитектуры и инфраструктуры – дожди. Как сошли на заповедную землю, совдеповская тоска сжала альвеолы. В автобусе сели на заднее сиденье, в итоге ни фига не слышали. К счастью, у нас с собой было. А водка из хорошей фляжки – тот же коньяк.
Повезли нас в этнографический музей быта каких-то купцов, рассказывали, правда, интересно: и как варенье они ели только по субботам после бани, и как с одним куском сахара за щекой по шесть стаканов чая выпивали. Жмоты.
Потом предложили на купеческом рояле поиграть! Я, конечно, тут же сказала, что «Собачий вальс» умею. Меня окружили плотным кольцом и начали толкать к инструменту. Но я испугалась, что после фляжки ноты перепутаю, и спряталась за Сашу.
Затем поехали к могиле Ильи Ульянова (мы не стали выходить под дождь). Хороший был человек, смотритель училищ, – а вот за пацанами своими недосмотрел.
У памятника Карамзину вышли: на худой конец, «Бедную Лизу» человек написал. Там барельеф такой клевый – на Карамзина умирающего, распластанного, деньги сыплют из рога изобилия, а ему уже и по барабану. А рядом упитанный карапуз тянет ручонки к монетам. Фишка в том, что в этом скульптурном безобразии нет никакой аллегории. Царь действительно выделил деньги на лечение за границей, но – поздняк метаться уже было, и Карамзин все наследникам перевел. Ничего особенного в этой грустной истории нет, но сметливый младенец – уж слишком это наглядно.
Показали гимназию имени Ленина. Отличник-то Володя был некруглый, так себе – с четверкой по логике. (Преподом был Керенский-старший, говорил, что логику только он да Бог знает на отлично.Хотя какая логика у Бога?!) Так вот, четверка по логике, но ведь дали золотую медаль! И это при брате-террористе. А у нас из-за какой-нибудь паскудной запятой в сочинении любого медалиста завалят.
Мы еще потоптались в Ленинском мемориале и погнали в магазин. Купили пива (хлеба не нашли), а водку что-то не стали. И, оказалось, как в Волгу глядели!
В 17.00 объявили по радио начало частушечного конкурса. Ждем, говорят, частушек про Волгу и наш теплоход, но только без мата. Послушала я минут пять в салоне и ушла. Какие-то дети пищат, сарафанные тетки в химической завивке… Главное, слушателей мало.
Сижу я на корме, в сумке тексты теплоходные (все же сочиняла, старалась!), а внутренний голос мне говорит: ну и хрен с ними, ну и сиди. А все же пиво как-то криво пьется. И тут внутренний голос: встань, Лена! встань – и иди!
Вхожу в зал – а там народу! И победительница уже нарисовалась из Заволжья. Гармонист говорит: «Ну, кто еще?» «А вот я могу, – отвечаю. – Я тут походила, походила – и созрела».
Короче, привет Энди Уорхолу: были и у меня мои 15 минут, первое место и гран-при – бутылка водки! А местный культурный герой, Игорь с гармонью, говорит, типа, с братьями Заволокиными лично знаком, так у тебя, Лена, не хуже. И я даже там, в частушках, ни разу не ругнулась!
…Вот хлопнули мы водочки, заработанной искусством, и пошли на шлюпочную палубу. А в солярии-то! Радуга, солнышко вечернее, дождик ниоткуда (небо вверху чистое), лежаки раскладные и песни бардовские из репродуктора. За ум взялось теплоходное радио, а вначале нас Петросяном травили и «Опа-опа-опа-опа».
Еще в сторону горы Лобач (Татарстан) мы по совету экскурсовода деньги бросали, чтоб разбогатеть. Я кэ-э-эк размахнусь (кепка слетела!), кэ-эк брошу десять копеек (Саша больше не дал).
Да, были еще на экскурсии в капитанской рубке. Оказывается, гудят теплоходы не всем встречным-поперечным, а по знакомству, а подозрительный вымпел с белой звездой – знак нашего пароходства. Но о самом главном я так и не спросила. Что делает капитан зимой? Наверное, то же, что и сэлинджеровские утки в Сэнтрал-парке.
9 июля
Утром приплыли в Чебоксары. Солнечно. Чисто. Зелено. В воздухе носился теплый запах прародины. В художественном музее я сфотографировалась рядом с портретом какой-то чувашки (марийки? мордовки?) – найди хотя бы два отличия. Еще там были Врубель и импрессионисты, один прям чистый Тулуз-Лотрек.
Мы ловко выцепили мой давний гонорар в издательстве «Чувашия» (460 р.) и тут же начали его пропивать местным «Букетом». И даже успели покататься ми-
нут 20 (ей-богу, хватило!) на водном велосипеде (всю жизнь мечтала!). Кстати, ничего особенного, к тому же Саша все время заставлял меня давить эти тугие чувашские педали. 25 р. за 30 мин.
На мысе Любви (это такая набережная с белыми гипсовыми колонками, на них все-все-все пишут о своих горьких страданиях и сладостных утехах) – на мысе Любви рассказала и я о своем, правда, словами Бродского. Зато ничего не утаила: ни имени, ни адреса. Так и написала: «Лена с теплохода «А. И. Герцен», каюта № 96».
Вечером был Козьмодемьянск. Он встретил нас заплеванным козьим сквериком и оголтелой кустарной торговлей: корзинки-свистульки и командорские фуражки. Ильфо-петровский бренд эксплуатировался в хвост и в гриву – по левую руку лавка «У отца Федора», рядом – «Гамсун и К». Только у Федора почему-то картины продавали. А надо – колбасу! К Гамсуну даже и заходить не стали. И так ясно, что вряд ли там мебельные гарнитуры.
По щебенке и булыжнику еле вползли на холм с памятником «12 стульям». Разномастная агрессивная дюжина на цементном основании без табличек и цитат. (В моей голове пресловутые стулья почему-то были бронзовые, удобные – я собиралась воссесть и сфотографироваться.)
Ряженый Бендер у художественно-исторического музея торговал верительными грамотами. Покупать не стали, потому что он не смог достойно ответить, почем опиум для народа. (А ответ-то был простеньким: мадам, вы не в церкви, вас не обманут.)
После осмотра экспозиции нас сюрпризом завели в музейный подвал, а там! Ситчики, патефончик, самоварчик! Чаек с мятой да карамель. Садись, пей, грызи – бесплатно. Пластинку поставили, танго станцевать предложили. Баранок давали плясунам! На прощанье жертвенной кружкой потрясли. Фонд развития музея жалобно звякнул – и затих.
О, эти козьмодемьянские автобусы с их вытянутыми мордами и ржавыми ссадинами… Снова кисло похолодели альвеолы – нахлынули воспоминания о подневольном сенокосе двадцатилетней давности. (Я косила сено?! Сюр-р-р… Или метала стога? Черт, совершенно не помню, чем я там занималась, – а вот кошмар шаткого чрева колхозного автобуса (трава или жизнь?) запомнила навсегда.)
Зато в последнем на нашем маршруте музее купеческого быта мы оторвались: все потрогали, везде сфотографировались – а что еще хорошему туристу надо? Очень меня тронула картина в купеческой спальне: обманутый муж (представительный такой, с бакенбардами седыми – сразу видно, приличный человек) горестно держится левой рукой за голову, безвольно опустив правую с револьвером. На развратно смятой постели – полуприкрытое мужское тельце, тщедушное, пакостное, – понятно, неживое уже. А в углу – в античном смятении – нагая изменница. Очень поучительный сюжет, я бы копии во всех загсах развесила.
Ой, ну самое зашибись нас поджидало в этнографическом музее под открытым небом. Заплатила я 15 рублей за фотосъемку – и уж на свои-то денюшки я и в котле черпаком помешала, и за ткацким станком посидела, и кружкой первобытной постукала, и в трещотки потрещала (кикимора, прочь!), и зыбку скрипучую покачала, и на мельницу ветряную слазила… Горные мари смотрели на меня через открытое небо и плакали от радости грибным дождиком.
После последнего теплоходного ужина мы допили подарочный экземпляр и поспешили на прощальный концерт – на шлюпочную палубу, на верхотуру, в солярий – под свет софитов и речные брызги. Попутчики наши уже вовсю блистали талантами: были там малолетние акробатические этюды, девичьи песни про алые паруса, юноша бледный с подружкой что-то о разбитой любви подекламировали и в эротическом танце утешились… Под занавес меня объявили. Пела я низковато, но назло алкоголю членораздельно – притопывать умудрялась во время наигрыша!..
И еще долго плыл за теплоходом, покачиваясь на волнах, венок из приволжских частушек, сплетенный неловкими от любви пальцами. К какому берегу он прибился?
Н. Новгород – Казань – Самара – Ульяновск – Козьмодемьянск – Н. Новгород
теплоход «А. И. Герцен»
5 – 10 июля 2004 года