Послесловие Алексея Александрова
Опубликовано в журнале ВОЛГА-ХХI век, номер 9, 2007
* * *
Дома –
На две семьи –
Подстанывает сосед,
Сатанится.
Живет на сборы урожая
Металлолома.
Мне
Нравится его
Одиночество.
Хотя,
Он, наверное, страдает,
Так же, как
Страдают на искончании
Жизни.
Перехожу в другое
Место.
Туда, где тишина.
Стою в сенях,
Заламывая руки за спиной
И планируя
Следующий день,
И планируя
Прожитый заново.
Что я сделал сегодня.
Чтобы мог сделать.
Чего не сделал.
И что хуже всего– зачем
Я был
В этом дне.
Отдал долг и не сказал слов
Благодарности,
Купил книгу и не спросил
Совета,
Написал несколько текстов и
Не перекрестился.
Я был в этом дне и не поделился
Им с другими.
Альтруизм рождается от
Избытка,
А творчество от
Недостатка.
Перехожу в другое место –
на кровать.
Пора бы ложиться спать.
Смотреть кошмары, как комедийное
Кино.
Первобытный страх или смех?
И завести дневник кипучих
Сновидений.
И спать, спать, спать…
Я был в этом дне.
* * *
Заберется в стол и
Присосется к батону,
И жует его потихоньку.
Как только появишься –
Он все видит из стола –
Прыг и шементом от-
Туда,
Исчезает, как не
бывало.
Только обсосанный батон
Остается да загадки
Существования
Детей животного мира.
Исчезнет и снова появится –
Шепелявый котище,–
Раздутый от саратовского
Хлеба,
И давай драть во все горло
Свои кошачьи песни,
И рвать своими когтями
Старенький
Диван.
А ну, брысь, пошел
Отсюдова,
Кончай драть!
Не надо бить его по голове,
Для этого есть зад,–
А то он станет дурачком.
Ведь он и так уж полоумный.
Тогда, поди, допросишься с
Него
Разгадок
Существования детей природы.
А он и так не расскажет.
И я не говорю.
Мы отпускаем жизнь
И тихо дремлем.
* * *
Летал по городу кусок целлофана –
Некогда атрибут авангардного текстиля,–
И со словами: “Чего я кусочек?”,
Пытался прикрепиться к действительности:
К ногам прохожих,
Скрюченным в три погибели столбам,
Серым зданиям и другим кускам целлофана.
Но все, к чему он ни прикасался,
Только отталкивало его, а жители этого серого
Города,
Смеясь, злобно его пинали и матерились.
Он был одинок
И часто изливал целлофановые слезы из своих
Целлофановых глазенок от чистого целлофанового
Сердца.
“Где же ты, Боже?!”– впопыхах восклицал,
отчаявшись и гоняясь по искривленным улицам бытия.
А потом приехал мусоровоз, подобрал горе-бродягу и
Повез на городскую свалку.
И нашел он там тысячи заживо захороненных собратьев:
Никому не нужных, отработанных кусочков
Целлофановых жизней.
И придавило его тоннами мусора, и напрягся он в последний раз
Со вздохом отчаянного сердца.
Тогда Бог смилостивился, увидев, как он молод, чист,
Как страдает, и послал ему на помощь бомжа-пилигрима,
Который откопал кусок целлофана и сделал из него
Крышу для своего дома.
И стали они вместе вести оседлый образ жизни,
Найдя друг друга– человек и кусок целлофана.
Жили по-разному: радовались, печалились, опять смеялись,
Но никогда больше не задавались вопросом: “Где же Бог?”–
Он здесь, знали они, ходит недалеко, посматривает за нами
И прикрепляет все друг к другу.
* * *
Легкость бытия,–
Мне
Обязательно
Нужны трудности,
Чтобы понять свой путь и ответить
На следующие вопросы:
–Кто я?
–Зачем я здесь?
–Кто вы?
–За что мне такое?
–В чем моя вина? И пр.
Говорят,
Чтобы писать,
Надо жить неустроенно.
Интересно,
В какой степени должна быть эта
Неустроенность?
Но я здесь только для того, чтобы
Ответить хотя бы
на вопрос:
“Что писать?”.
Надоел мне
Вездесущий коллапс в голове и
Поглощение
Информации без ее
Воспроизводства:
Ничегонеделание в полдень и на ночь.
Я так живу уже
Столько,
Сколько себя помню, и не знаю
Ни одного человека,
Кто бы
Ответил
Хотя бы на один вопрос и при этом был бы
Доволен своей
Жизнью.
Здесь наблюдается
Взаимосвязь.
Я встречал одного человека, который
Говорит:
“Зачем вообще думать?”
И этот человек
Я.
Как это Я?
* * *
–Алло, не вопрос.
–Встретимся возле церкви.
–На углу.
И вот
Я уже стою возле церкви
с отцом: он в дутой куртке,
смешной такой.
–Давай зайдем в магазин.
–Давай.
Магазин. Отец
Покупает
Батон, колбасу и бутылку желтого сока.
Мне встречается знакомый мужик с
загнутым к ладони
пальцем.
Отцу встречается тоже знакомый
Мужик, с
Красным лицом.
–Идем домой?
–Пошли.
Посидели, покурили возле подъезда
и поднялись на
Третий этаж.
Это– съемная комната,
Только недавно.
Я здесь
Еще не был.
Отец сделал бутербродов с колбасой и я
Их слопал,
Запивая соком и посматривая в телевизор.
Мы смеялись,
Но я врезал фразу:
–Пора идти.
И сразу стало печально.
–Я тебя провожу,– сказал отец и пошел
на кухню.
Напоследок
Он
всучил мне банку с чуфаном.
Сейчас объясню,
Что
Это такое.
Чуфан– это конгломерат из тушеной капусты,
Картошки и кусочков
Сала или
Мяса.
Я
Взял с удовольствием, т.к. последнее время
Постоянно
Чувствую голод– выздоравливаю.
Отец проводил меня до работы
Брата.
А я взял и запомнил надолго этот
Вечер.
Если бы я так запоминал
Тексты
Специальной литературы, то уже давно был бы
Профессором.
А между тем чуфан пролежал до утра.
И вообще, дальше было
Утро.
* * *
Какую-никакую.
Что попроще.
Но подходящей так
И нет
Среди массива
Объявлений
В местной газете.
Смотрю:
Хоть глаз выколи.
Попалось бы
Хоть такое объявление:
“Приглашается
Молодой человек
От 25 до 35 лет,
Плачу за одиночество,
Тоску, печаль, романтику.
Оплата сдельная:
Сколько напечалишься,
Столько и получишь”.
Ничего так и не нашел,
Сижу дома, работаю
Бесплатно.
* * *
Ночь
Закончилась:
Последний сон
Улетучился,
Словно
Капля эфира.
И надо вставать,
Делать
Что-то,–
На то он и день,
Что дела
Копятся
Только в светлое время
Суток.
А ночью
Нужно спать.
Вот только ночь–
как рабочее
время,
а сон–
первостепенной важности
дело.
Полжизни батрачим
Ночью.
И вот мозги уже в
Отметинах,
В мозолях сотен
Снов.
А на руках расшифровки,
как надо
действовать:
любить ближнего,
поправить забор,
залатать крышу,
Устроиться на работу и т.п.
Много чего сделать –
Выбиться в
Люди.
Тогда и спать будет
Спокойнее,
И сон будет всего лишь
Сном.
* * *
Человеком,
Посыпает
Голову
Пеплом
Сгоревших листьев.
Я
Размягчаюсь,
Как будто валяюсь
В лужице
Грязной
Воды,
В которой не
Отражается
Мое лицо.
Кто я?–
Чисто осенний
Вопрос.
* * *
Ухожу от вас всегда
Назад.
Не ищите меня в
Авангарде.
Моего сердца не хватает
Даже
На двоих –
Закрываю глаза на бесчинства
Своего нрава.
Но я не
Одинок: жидкая масса бурлит
Вокруг
Меня.
Бегство– моя родная
Сестра.
А брат мой –
Разговор на мирские темы.
Когда я действую, где-то
Разрывается плачем
ребенок.
Моя смерть не принесет никому
Подарков.
Зато дождь смоет с меня серые
Комья грязи
Падших дней.
Дверь
В будущее закрывается.
Я чист.
И только капает дождик
Размышлений,
А вороны клюют остатки
Моих слов:
Только зло не проходит
Без таблеток.
* * *
Склизкие,
Слежалые
Камни на дороге ощущений;
Желто-коричневый цвет
Глаз –
Это мокрая осень в
Неназначенный
Обед,–
Зароняет в душе беспокойство:
Приглашенных
Нет,
И не будет уже рядом никого,
Кто разделит пополам чувство
Этой осени.
Только
“прости”
в полдень и на сон грядущий.
Холодно под одеялом дождей,–
Пора
Одевать символы,
И на плечи водружать принципы –
Анклавы жизни потерянной души,
Где-то в лесах:
Отреченной
От мира,
С распятием окружающей действительности.
Кто
Ни спросит:
“Что будешь делать до весны?”–
Охраняемся
Молчанием –
Драгоценности почище ювелирных
Побрякушек.
Молимся в темноте и
Гуляем по аллеям заповедей благочестивых
Людей.
Мокрая осень
Заронила
Грязь внутрь меня и размазала ее
По стенкам моего тела. И я печалюсь,
Что не будет
Как раньше.
И я
Шепчу под нос слова отчаяния:
“Ну и пусть!”–
построим новые чувства, создадим новое
лето,
В котором не будет
Телевизора,
И душа взрастет сочным полифруктом.
* * *
Под мышками,
Вымыл голову
И вышел на
Улицу,
А там:
Светит солнце
И коту,
Что пьет из лужи,
И нимфетке,
Которая выстукивает
Мостовую,
И христопродавцу,
Который
Продался
За банку кильки.
Благодать!
Я готов
Для прогулки
По этой
Жизни.
* * *
Курю
И смотрю на
Пирамидальные тополя
В пространстве
Прямо за моим домом.
Холод невообразимый.
Скоро зима.
Но капельки пота
Текут
Струйками под свитером,
А собака
От одиночества
Грызет мой тапок,
А вместе с ним и мою ногу.
Я живу по знакам.
И они мне говорят,
Что надо
Дальше
Идти –
В пространство прямо за моим
Домом.
А мне протягивают
Яблоко
И говорят, что
Оно гнилое.
Посмотри.
Нужно выбрать что-то
В своей жизни –
Куда идти и как
Идти.
Но,
Я просто стою и курю,
И смотрю на пирамидальные тополя,
И думаю:
Я не знаю
Как надо жить.
Я просто живу
Как могу.
НО,
Я ничего не знаю –
Я просто
Смотрю из себя.
* * *
Хочу
Родиться колибри:
Пить нектар,
Летать по одному
Маршруту и
Не думать ни о чем.
А вообще-то –
Жить бы как собака
Павлова:
На одних рефлексах.
Человек, все-таки, уже
Не животное.
А жаль.
Слишком многое
На себя
Взял.
Все стало слишком
Сложно.
А в природе
Все просто:
Живи,
Пей нектар,
Летай по одному маршруту
И никогда не думай.
Жизнь на рефлексах
Заманчива,
Не правда ли?
* * *
Я не стал летчиком,
Потом
Специалистом по социальной
Работе.
Затем ученым.
Теперь
Я не стал прессовщиком
И сборщиком электроприборов.
В конце концов
Я не смог стать
Даже грузчиком.
Но я остался человеком.
И я хочу кушать,
Пить
И молиться.
РАЗГОВАРИВАЯ СТИХАМИ
О поэзии Алексея Маслова
Поэзия ни что иное как
осадок, остающийся на дне
сосуда, выполняющего роль
отстойника. Короче говоря,
поэту не осталось ничего
другого, как усталою рукой
писать стихи при свете ночника.
Он пишет их, увы, из-за того,
что не находит места своего.
Евгений Заугаров
Мы живем в эпоху цитаты, подмигивающей из каждой строки, каталога, в любом разделе которого найдется свободное место для вновь прибывших. Проще всего, рассуждая о стихах неизвестного поэта, поставить его в некий ряд, на деле употребив крылатую фразу: скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты. Однако соседство по книжному шкафу зачастую оказывается чистым произволом критика, который не знает, как объяснить новое, иное, и не находит лучшего способа понять, как объявить это иное давно ему знакомым– например, вариантом поэзии литератора N.
Стихи Алексея Маслова поначалу кажутся настолько бесхитростными, что заставляют забыть обо всех этих книжных полках, при чтении возникает странное ощущение, настолько все узнаваемо и точно передано, одновременно с чувством неловкости и даже нежности– будто смотришь в замочную скважину чужой любительский фильм.
Это ощущение подлинности не покидает до последней строчки, заставляет по-другому перечитать текст еще и еще раз. И вот тогда срабатывает другой механизм, на память приходят нужные аналоги и аллюзии. Внимательный читатель сразу же назовет саратовских поэтов Евгения Заугарова, Сергея Щурина, чья поэтика близка и в то же время лишь отдаленно напоминает стихи Маслова. И еще Чарльза Буковского и т.д.– цепочку легко продолжить, главное понять, о чем эти стихи, узнать серый пейзаж одиночества в этих строках.
Разбудишь
Самого себя, и тогда
Спросишь:
Зачем я здесь?”
У тех, кто не задает себе этого вопроса, поэзия Заугарова, Маслова и других не вызывает ничего кроме раздражения. Я помещал тексты обоих в интернете и не понаслышке знаком с реакцией “просвещенной” публики. Это не стихи,– говорят “любители белозубых стишков” (О. Мандельштам). И, наверное, они в чем-то правы, потому что это не только стихи.
Это еще и разговор с читателем напрямую, недаром в каждом тексте так много словечек, речевых фигур. Например, одно из самых сильных стихотворений у Маслова в этой подборке начинается с оборота “Было дело…”– что, учитывая тему, придает этой истории воистину евангельский характер и одновременно снимает ненужный пафос. Тем самым достигается тот доверительный тон, поддерживать который, фальшивя, просто невозможно.
Это еще и своеобразный дневник, в котором каждая запись ловит малейшее изменение в душе автора и в людях вокруг него. И нам, читающим эти стихи, ничего другого не остается, как быть честными. Или хотя бы попытаться это сделать.
Алексей Александров