Опубликовано в журнале ВОЛГА-ХХI век, номер 9, 2007
Эмилий Арбитман. Жизнь и творчество Н.Н. Ге.– Волгоград: ПринТерра,– 2007.
Так сложилось, что фамилия Арбитман стала более известна благодаря Роману, тогда как имя его отца, искусствоведа Эмилия Арбитмана знакомо узкому кругу его коллег, да еще музейным работникам Саратова. Волгоградское издательство сделало доброе дело, переиздав монографию Эмилия Николаевича о Николае Ге, дополнив издание его статьями и снабдив обстоятельным очерком жизни и творчества ученого, написанным Ефимом Водоносом.
Рецензировать эту книгу должен, конечно, искусствовед. И я уверен, что, подобно первому изданию “Жизни и творчества Н.Н. Ге (Саратов, 1972), новое также вызовет немалую прессу. Тем более что известную монографию (в 1979 году Э. Арбитман блестяще защитил в МГУ написанную на ее основе кандидатскую диссертацию) дополнили разбросанные по различным изданиям статьи. Можно было бы и этот состав расширить, включив многие рецензии ученого, в частности напечатанные в 90-е годы в журнале “Волга”.
Повторюсь, что мне, как неспециалисту, доступен лишь субъективный читательский взгляд, предполагающий жанр разрозненных заметок. Вот они.
Ефим Водонос называет громадной удачей Эмилия Николаевича его “выход на творчество Н.Н. Ге”. Но почему он на него вышел?
У меня, до работы Э. Арбитмана, не было особого интереса (не говоря уж об увлечении, какие я пережил, скажем, В. Серовым, Б. Кустодиевым, Б. Григорьевым) к этому художнику. Творчество Ге дробилось на разрозненные фрагменты. Так, у меня раздельно существовали классически-мастерская “Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе” и невнятная, как мне казалось, “Что есть истина?”, а “Тайная вечеря” никак не сопрягалась с гениальными портретами Герцена и Толстого, изумительным портретом дочери писателя Марии Толстой. Еще я что-то знал об особых отношениях Ге и Толстого, о шумном и разноречивом восприятии русским обществом картины “Что есть истина?”. Вот, пожалуй, и все.
Возьму на себя смелость утверждать, что большинство знает о Николае Ге не больше моего.
Так вот, работа Э. Арбитмана настолько глубоко погружает в личность и творчество художника, что прочитавший ее уже не останется безучастным к имени Ге. Без ухищрений, внятно, очень выразительно исследователь проходит со своим героем долгий путь обретений и потерь, попутно разворачивая исторический– художественный и политический контекст, множество связей, параллелей, из которых самая важная, конечно, Ге и Толстой.
При чтении “Жизни и творчества Н.Н. Ге” мне становились понятны те противоречия его поисков, которые я обозначил выше как “разрозненность”. Николай Николаевич, подобно великому своему другу, не желал быть сколько-нибудь удобным для восприятия, ему претил путь постепенного восхождения к вершинам мастерства. “Редко кто способен, как Ге, сказать всякому правду, не ощипывая ее кому-либо в угоду”,– заметил Н.С. Лесков.
Сравнивая, скажем, творческие судьбы Ге и Репина, нельзя не отметить принципиального отличия их: неровности, мучительных метаний первого, и ровной поступательности второго.
Среди тех немногих современников, кто понимал и во многом разделял духовно-нравственные и художественные поиски Ге, был самый, по моему убеждению, независимый из русских писателей, до сих пор недооцененный (как и Ге) Николай Лесков.
Взаимоотношениям писателя и живописца посвящена статья “Н.С. Лесков и Н.Н. Ге”, публикуемая в приложениях. Любопытно, что противоположность позиций Репина и Ге Лесков усматривал и в личном поведении каждого. Он писал Льву Толстому уже после смерти Ге: “Я (…) убеждаюсь в огромных преимуществах Ге над всеми людьми его среды. (…) Он (Стасов) меня уже вопрошает, когда они были лакеями (в известном, конечно, смысле), а я не знаю, когда они таковыми не были. И если бы не были в смысле подхалимства перед “заказчиками”, то были “художественные нахалы”. Ге ушел от всего этого и на прощанье со мной радовался на Валентина Серова, который отказался от должности в Академии художеств… (…) А 70-летний Шишкин, и Репин, и В. Маковский все “свиньей поперли” и будут ходить в мундирах и “вицмундирных фраках”.
Арбитман продолжает мысль писателя: “Голос Лескова звучал одиноко. Ге не был понят своими временем, был отвергнут им”. Вот здесь, как мне кажется, я понял причину “выхода” Эмиля Арбитмана именно на Ге.
Кроме статьи о Лескове и Ге, в приложениях печатаются статьи “Художник М.В. Нестеров”: поиски духовной сущности”, “А.П. Чехов и В.А. Серов”, “Алексей Петрович Боголюбов”, “О картине “Виленские евреи” М.П. Клодта”. “Раннее произведение Г.Г. Мясоедова”, “Художник-саратовец Василий Коновалов”. Все они существенно и естественно дополняют работу о Ге. Жаль лишь, что среди цветных репродукций в книге не оказалось полотен ни Нестерова, ни Серова, ни Боголюбова, ни Клодта. Особенно недостает работ малоизвестного саратовца Василия Коновалова.
Нельзя не пожалеть, что книга “Жизнь и творчество Н.Н. Ге” была в свое время (1968) отвергнута редакцией ЖЗЛ.