Пер. Татьяны Бурлаковой
Опубликовано в журнале ВОЛГА-ХХI век, номер 11, 2007
Илдико фон Кюрти живет в Гамбурге и работает журналисткой в Stern. Ее первый роман “Mondscheintarif” стал бестселлером, и по нему был снят фильм. В 2001г. ее вторая книга “Herzsprung” также имела огромный успех у публики и у критики.
“ЗАМИРАНИЕ СЕРДЦА”
Перевод студентки немецкого отделения Педагогического института (ПИ СГУ) Татьяны Бурлаковой
<…>
6.35
Мне это только кажется, или у мужчин действительно меньше проблем, чем у женщин? Я думаю, если не было бы женщин, мужчины вообще бы не знали, что такое проблемы.
Я еду по спящему Берлину и думаю, а что если бы я была мужчиной? Может быть, я смогу хотя бы на минуточку представить себя мужчиной?
Десять причин быть мужчиной:
1. Мне можно было бы наконец-то перестать брить ноги или выискивать новые способы депиляции, которые не приносили мне ничего, кроме зуда и отвратительных прыщиков.
2. В разгар ссоры я бы могла просто встать, пойти побегать, через час вернуться в прекраснейшем расположении духа и весело спросить: “Ну и, дорогая, ты уже успокоилась?”
3. В разгар ссоры я бы могла встать, пойти в любой бар, сесть за барную стойку, из уст любой женщины выслушать, насколько я классная, чтобы убедиться в том, что причина ссоры кроется не во мне.
4. Мне не нужно было бы перед каждым мероприятием Гала часами думать о том, что же мне надеть, и за три дня до того прекращать есть.
5. Я бы могла до глубокой ночи проиграть со своим другом в бильярд, не рассказав ему при этом, что я сегодня потеряла работу.
6. Я бы все время думала, что я права.
7. Я бы все время думала, что я не слишком толстая.
8. Я бы все время думала, что женщины – неразумные и, по большому счету, непонятные существа.
9. Я бы решала проблемы, вместо того, чтобы говорить о них.
10. Я бы не стала разглагольствовать по поводу моего очередного горя, а вместо этого выпила бы одну-другую баночку пивка.
В этот раз я самостоятельно справлюсь со своим горем. Я попробую на себе этот необычный вариант решения проблем. Я не стану сразу же звонить своим трем лучшим подругам, выслушивать различные мнения с тем, чтобы потом, возможно, выдумать свое собственное. Я буду действовать спокойно и осмысленно, уединюсь, во время долгой поездки по автобану я вновь приобрету свое внутреннее равновесие, приведу в порядок свои мысли и потом остановлюсь на какой-нибудь придорожной автостоянке, чтобы для укрепления моего ego переспать с хорошо сложенным дальнобойщиком.
Мужчины ведь всегда спят с какими-то женщинами, когда пребывают в скверном расположении духа. И мужчины могут становиться и папами римскими, и президентами США и шефами “Даимлер-Крайслера”.
Проклятье, парни определенно в чем-то действуют очень верно.
Я тоже могу действовать верно.
Я – одинокий всадник.
Скупой на слова.
На дороге.
Решаю свои проблемы самостоятельно. Никому не буду звонить…
6.36
“Мммммммну в че…. в чем дело?”
“Ибо, я знаю, что сейчас очень рано, но это очень срочно”.
“Ммм?”
“Пожалуйста, проснись! Алло! Ибо!”
“Ммммм-ттты ссс ума сошла?”
“Это действительно важно. Дело в том, что…. Потому что…. Я как раз…. Я только что бросила Филиппа”.
Сон для Ибо – дело святое, но я чувствую, как она мгновенно просыпается. Я вижу перед собой, как она садится в постели, взъерошенные волосы, остатки макияжа, равномерно распределенные по лицу и подушке, шерстяные носки на ногах. Ибо такая же мерзлячка, как и я, и круглый год спит в носках, а с сентября по май еще и в шерстяном поясе.
Да, вся надежда на мою подругу Ингеборг.
Я слышу, как она говорит: “Ой, Пуппэ, опять? Перезвони мне через четыре часа. К тому времени я проснусь, а вы, наверняка, будете снова вместе”.
Положила трубку.
Что?
“Ибо?”
Положила трубку?
Я тупо смотрю на свой мобильник. Кончились деньги? Внезапно разрядился? Сломался? Или что?
Ничего подобного.
Я должна прижаться вправо, чтобы собраться с мыслями. Я бросаю взгляд на Марпл, которая лежит на переднем сидении и смотрит на меня как всегда меланхолично.
У меня наворачиваются слезы, потому что я считаю, что у меня ужасная судьба и что люди ко мне не справедливы.
“Марпл, – шепчу я трагично, – теперь мы с тобой предоставлены только лишь самим себе”.
Самой мне во мне нравится то, что, несмотря на мою склонность к бурным мелодраматическим реакциям на происходящее, я всегда отдаю себе в этом отчет – в чем, конечно, никому никогда не признаюсь. Я инсценирую “оперы своих чувств” очень осознанно и, на мой взгляд, очень умело. И мне совсем не нравится, когда мне при этом мешают. Во время того, как я пакую чемоданы или закрываю лицо дрожащими ладонями или с итальянской страстью сметаю со стола пару-тройку стаканов, Филипп обычно говорит что-то типа:
“А теперь вздохни глубоко”.
Или: “Ты все время найдешь повод понервничать”.
Или: “Давай завязывай с этим представлением!”
Это то же самое, что во время заключительной сцены “Ромео и Джульетты” встать и громко прокричать:
“Народ, да не волнуйтесь вы так!”
<…>