О кн.: Алексей Колчев. Тринадцать/четырнадцать
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2024
Алексей Колчев. Тринадцать/четырнадцать Сост. Д. Файзов, Ю. Цветков; Вступ. ст. Е. Прощина: – М.: Культурная инициатива, 2024. – 138 c.
Десятилетие со дня смерти – дата печальная, а для творческого человека ещё и опасная. Очень уж часто спустя подобный срок наступает более или менее длительное забвение. Друзья постарели, поклонники модных текстов нашли иные объекты, литературоведы занимаются кем-то совсем давним или наоборот: остроактуальным. Бывает. А тут за шумом мира и нехорошими перипетиями удивительно быстро миновали десять лет со дня ухода из жизни поэта Алексея Колчева.
К грустной дате вышли две книги. И не архивных, а включающих неизданные прежде стихи. К одной из них я составил предисловие[1], а о другой попытаюсь сказать подробней сейчас. Впрочем, сосредоточиться лишь на этом сборнике, проигнорировав второй, будет и нечестно, и просто глупо: упустим важные моменты. Итак, томик, вышедший чуть раньше, содержит 74 текста. Этот, читаемый сейчас – 105. Числа близкие. Но интересней количество пересечений. Только шестнадцать стихотворений вошли одновременно в обе книги. О чём это говорит? Прежде всего, думаю, о неустоявшемся каноне. Стало быть, поэт жив. Как мы помним, Алексей в свой последний земной год выпустил целых три книги[2]. Они были разными, но о них говорили, отмечая довольно схожие вещи: провинциальную хтонь, цитатность, игру с прямыми и менее очевидными предшественниками, ритмы очень странной музыки, присутствующие в стихах… В новой книге почти всё это есть, однако ткань её переливается совсем иначе.
Начнём по порядку. С частностей. С предисловия. О необходимости такового в поэтических книгах спорят и будут спорить, но появившись, оно делается неотъемлемой частью издания. В мире наивном предисловиям доставалась роль читательского помощника. Ту эпоху, конечно, мы не застали. Часто текст, несущий данную функцию, служит к прославлению автора. Только не автора стихотворений, а собственно автора предисловия. Тоже, к счастью, не наш вариант. Но вот рецензенту-критику Евгений Прощин весьма помог. Для начала в плане малом и прикладном: предисловие содержит множество фрагментов из стихов Колчева. Значит, и мы поступим аналогично; будем цитировать. Ибо некоторые стесняются: мол, автору надо дать возможность к самостоятельной речи, не перебивая его. Ложная, по-моему, стеснительность. Избыточная.
Но главное – верное и тёплое предисловие, соразмерное структуре авторской поэзии, противоречит именно представлению этой поэзии в книге! Так иногда происходит; попробую изложить. Прощин пишет о трёх книгах Колчева: «Такой казус синхронности совершенно ломает стереотипное представление о начале, продолжении и конце. Наверное, высшая ирония в том и заключается, что все эти книги оказались книгами уже сложившегося автора, со своим словом, миром и ритмом. Поэтому развернуть содержание книги, которую вы держите в руках, вспять, по отношению к уже изданному и напечатанному можно только условно. Эта книга ни в коем случае не кода, она не объясняется тем, что уже написано, и соответственно сама не проливает новый свет на старые обстоятельства».
Действительно, обращаясь к прижизненным публикациям поэта, можно сделать вывод о его довольно экстенсивном развитии. Вот два стихотворения, вышедших в альманахе «Нестоличная литература» на рубеже тысячелетий:
***
Время застыло как мыло
серая пена и в ней волоски
время застыло и мне постыло
распадаясь на куски
на уголки на крючки на пятна
четыре шурупа и два гвоздя
надо куски собирать обратно
бритвой себя очертя
Высший свет
мне девушка как-то сказала
мне девушка как-то сказала
сказала мне девушка как-то
девушка как-то сказала мне
дезала скавушка как мне-то
де как мне тоска зала в ушко
да уж лучше бы ничего не говорила
Согласимся: это тот самый Алексей Колчев, коего мы полюбили в последние (и очень продуктивные) годы его творчества. Каким он сам себя являл читателю в книгах 2013-го года. Можно, конечно, найти отличия, но они будут количественными, что ли. Малофактурными. Зато открывают книгу совершенно иные стихи. Заметим: составители специально указали на отсутствие хронологического порядка в текстах. Но вряд ли следующее стихотворение было написано уж слишком давно. Книга называется «Тринадцать/четырнадцать». Конечно, сие не означает, что все составившие её тексты написаны в тринадцатом и начале четырнадцатого года. Хотя с огромной долей вероятности – в десятых:
***
ходил наголо бритый бородка остра как шило
был нацболом по прозвищу троцкий
друзья подкалывали: а мама-то разрешила?
это у них такой юмор плоский
а мама по-прежнему не разрешала:
поздно не возвращайся не пей не водись с дружками
шило это такое жало
дрался пил с боевыми подругами разговаривал с матюжками
повседневная романтика революции: партсобрания листовки кассеты
товарищи за политику получали срока кто больше кто меньше
давно работает редактором районной газеты
но по-прежнему любит гибсона паланика и уэлша
удовольствия предпочитает носящие характер плотский
бывшие соратники теперь отзываются грубо
о нём типа как – иудушка троцкий
такой живёт человек в ожидании ледоруба
Чистейшая фабула, изложенная сдержанными словами. Не нарочито стёртыми, как бывало у Колчева, а действительно нейтральными. Прочтём три строчки, предшествующие финальной. Без разбиения, это вполне б могло стать комментом в любимом автором Живом Журнале. От какого-нибудь бывшего соратника бывшего нацбола. И рифма казалась бы издевательской, паразитной.
Другой текст:
***
в комнате слушали «сектор газа»
на разбитом кассетнике типа «веги»
или «весны» у приятеля свободная хата
он потом перепилит вены
кося от армии – загребут в дурку
выйдет с диагнозом смиренный сонный
ни тебе заколотить дудку
ни распить поллитру пьянящей сомы
а был музыкантом считал себя панком
восходящей надеждой местной сцены
двадцать лет как не пишет песни
о родина-герла объятия твои тесны
ублажить тебя как нам
грудь не заголив не сломав целки
Действительно – совершенно другой. Не будем вычитывать социальное, оно тут роли почти не играет. Но принципиально иная лексика, иная просодия; сонетная форма, отработанные внутренние созвучия. Движение от фабулы к нарративу (очередное подтверждение тезиса «текстура порождает нарратив»). Явно выраженное авторское отношение. И внезапно догадаемся: автор здесь – не Колчев. То есть, разумеется, поэт Алексей Колчев написал это стихотворение. Но прямым высказыванием назвать его сложно. Исходя, разумеется, из корпуса текстов.
Но и это ещё не всё. Одно дело, когда автор пишет нечто не похожее на себя самого, каким его знают и любят. Совсем иное – когда похожее на кого-то другого. Прочтём восьмистишье, посвящённое автору данной рецензии, тоже прежде не публиковавшееся:
***
Андрею Пермякову
контр-адмирал вынимает мякоть из головы
вкладывает туда пулю как лаврушку в кастрюльку супа
я сижу и читаю книгу «как выжить среди гопоты
не присаживаясь на корты не щёлкая семки сука»
в интернете полно видеороликов в них как в кино
подростки одноклассников убивают
лист лавровый падает на кастрюлькино дно
никуда не уплывает
Предложи мне кто угадать автора, я б не задумываясь назвал Алексея Григорьева. Поэта прекрасного, однако в целом на своего тёзку и почти ровесника, во всяком случае – товарища по генерации и поколению, совершенно не похожего. Но честное слово: перепутал бы.
А ещё в книге есть цикл стихов, предположительно посвящённый памяти Григория Дашевского. Да, «предположительно», но уж слишком узнаваемым получился заочный диалог.
Есть игра словами в духе Александра Корамыслова: Колчев, кстати, не отрицал и этой творческой переклички. Есть «Метафизическая ода», то ли иронизирующая над своей любовью к подобной игре, то ли доводящая её до высоких пределов.
В книге вообще много разного есть, но пора уже ближе к сути. А суть в значительной мере высказал много лет назад Кирилл Корчагин. Рассуждая о всё тех же трёх прижизненных книгах Колчева, он написал: «Кажется, перед поэтом стоял вопрос: как те или иные поэтические техники могут смотреться в контексте провинциальной жизни? Ответом служил особый эксперимент, в ходе которого чужим техникам и манерам прививались гены зомби, способствующие образованию странных и подчас пугающих гибридов…. Говоря словами Делёза, Колчев детерриторизирует чужую поэтику, чтобы заново ее территоризировать – не просто превратить в собственное высказывание, но в такое высказывание, что сможет включить в себя фрагменты чужого языка и опыта, переосмысленные, вписанные в новый контекст и наделенные новой функциональностью»[3].
Ну, и вот. Как видим, детерриторизировал не только чужую поэтику. Он ещё и ходил по территориям незнакомым, чтоб затем включить в стихи своё, как чужое. И верно сказано: переосмыслить, вписать в новый контекст.
Зачем? Ну, проникнуть в отсутствующую структуру, именовавшуюся в ХХ веке «Творческой лабораторией поэта» почти невозможно. Черновиков теперь нет. Но есть важный момент: эти тексты в свои книги Колчев не включал. Но и со страниц Живого Журнала не удалял. Может быть, рассчитывал на сборники грядущие. Тогда почти получилось – с той разницей, что книга вышла только сейчас. Но ведь и умирать не собирался, как верно сказано в предисловии. С таким диагнозом, в принципе, можно жить долго. Жаль, не у каждого получается.
Но, всё-таки, проговорённые не очень своим языком фабулы и нарративы приходили к некоему дискурсу, где главной темой было отсутствие в этом мире сильных. Или точнее – невсесильность этих сильных. Как не всесилен автор в мире, создаваемом им. А сделайся он всесильным, сопрягая слова назло их воле, мир тот станет мёртвым. Примеров в истории литературы масса.
Вот финал одного стихотворения. Про далёкого и нелепого островного бога, который не может ничего, кроме как принять скромные дары:
он ведь сам по себе бедолага хороший
принесём ему молочка фруктов
деревенские отвечают
нам ведь его жалко
А вот начало другого текста. Про наши уже реалии и обычаи:
***
капустная голова предтечи
синеет покрыта ледком на грядке
как покачивается в потоках водных
утешает: весь мир в порядке
выпевает: молодцу плыть недалече
тело разорванное живёт в животных…
Ну, хотя бы так утешает. Из-под раннего заморозка: Иоанна Предтечу ж поминаем в середине сентября.
А чем ещё утешить, если утешить нечем? Говорить нужно, надеяться тоже можно. Однако не более. Иначе обломаешься, как те, из повествовательных текстов. То есть обломаться-то ты всё равно обломаешься. Но хотя бы иначе.
[1] Неожиданные вещи: стихотворения. – М.: Издательство СТиХИ, 2023.
[2] Лубок к Родине: стихи. – Самара: Цирк Олимп+TV, 2013; Частный случай. – Шупашкар: Free poetry, 2013; Несовершенный вид. – Н. Новгород: Приволжский филиал Государственного центра современного искусства, 2013. – (Поэтическая серия Арсенала).
[3] Кирилл Корчагин. «Дивизия зомби» и дикое бытие // НЛО. 2014. №5.