Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2022
Антон Ботев родился в 1979 году в г. Кирове. В «Волге» дебютировал с повестью «Кот Шредингера» (№7-8, 2013), победившей впоследствии в литературной премии «Дебют» в номинации «Фантастика». Предыдущая публикация – «Четвертый слой реальности» (2022, № 5-6).
Действующие лица (в порядке появления на сцене):
НИКОЛАЙ
ПЕТР
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК
КЛИМ
ДЯДЯ ЖОРА
(Комната в хрущевке. Из необходимого – письменный стол и шкаф или полка с книгами. За столом друг напротив друга сидят Петр и Николай. Свет погашен, на столе стоит несколько свечей, нарисована пентаграмма.)
Действие I
НИКОЛАЙ: Чувствуешь холод?
ПЕТР: Нет.
НИКОЛАЙ: А я чувствую.
ПЕТР: Ты вообще чувствительнее меня.
НИКОЛАЙ: Да. Я чувствую чье-то присутствие.
ПЕТР: Сейчас или вообще?
НИКОЛАЙ: Сейчас.
ПЕТР: А я нет.
НИКОЛАЙ: Это была не необходимая реплика. Я и так знаю, что не чувствуешь.
ПЕТР: Откуда?
НИКОЛАЙ: Ты сам только что сказал.
ПЕТР: Я сказал, что не чувствую холода, а не чьего-то присутствия.
НИКОЛАЙ: Дух манифестирует себя посредством холода. Постарайся поменьше говорить без необходимости.
ПЕТР: Почему?
НИКОЛАЙ: Может, его раздражают не необходимые реплики. Есть здесь кто-нибудь усопший, превратившийся в духа?
(Молчание.)
НИКОЛАЙ: Пожалуйста, если есть здесь усопшая душа, покинувшая юдоль земную, прояви себя.
(Два стука.)
ПЕТР: Слышал?!
НИКОЛАЙ: Помолчи. Извините, пожалуйста, дорогой дух, это не вам. (Явно ждет ответа.)
(Пауза.)
ПЕТР: Почему он молчит?
НИКОЛАЙ: Ты его спугнул. Я говорил, он не любит тупой болтовни.
ПЕТР: Может, он молчит потому, что ждет вопроса?
НИКОЛАЙ: Может быть. Дорогой дух, ты здесь?
(Два стука.)
ПЕТР: Интересно, два стука означают «да» или «нет»? Я думаю, «да».
НИКОЛАЙ: А я думаю, «нет».
ПЕТР: Это было бы тупо.
НИКОЛАЙ: Почему?
ПЕТР: Как дух может сказать, что его нет? Это то же самое, что сказать: «Я лжец». Правдивый человек так не скажет, потому что он не лжец, а лжец так не скажет, потому что он, получается, скажет правду. А такого быть не может потому, что он лжец.
НИКОЛАЙ: А если он ошибается?
ПЕТР: Кто ошибается?
НИКОЛАЙ: Правдивый человек думает, что он лжец, и говорит тем самым правду. То есть субъективно он говорит правду, но объективно он лжет.
ПЕТР: Но если он говорит правду, то он не может считать, что он лжец.
НИКОЛАЙ: Так он ошибается! Или вот, наоборот, лжец думает, что он правдивый человек, но на самом деле он лжец, и говорит: «Я лжец», подразумевая, что на самом деле он правдивый. Субъективно он лжец, и объективно он тоже лжец, а правду он сказал по ошибке.
ПЕТР: Но тем самым он перестает быть…
(Петра прерывают два стука.)
НИКОЛАЙ: Прости нас, дорогой дух. Скажи нам, усопшая душа, два удара обозначают «да» или «нет»?
(Молчание.)
НИКОЛАЙ: Почему он теперь молчит?
ПЕТР: А как он тебе ответит? Он может говорить только «да» или «нет», а ты задал вопрос, на который нельзя ответить ни «да», ни «нет».
НИКОЛАЙ: А мы даже не знаем, что из этого «да», а что «нет».
ПЕТР: Мы знаем.
НИКОЛАЙ: Мы знаем, но не уверены.
ПЕТР: Можно морзянкой.
НИКОЛАЙ: Морзянкой?
(Несколько стуков морзянкой.)
ПЕТР: Ты знаешь азбуку Морзе?
НИКОЛАЙ: Нет.
ПЕТР: И я нет.
НИКОЛАЙ: Так чего ты ее предложил?
ПЕТР: Я думал, ты знаешь.
НИКОЛАЙ: Я что, моряк?
ПЕТР: Нет.
НИКОЛАЙ: Вопрос риторический. Твой ответ не был необходим.
(Пауза.)
НИКОЛАЙ: Дух, ты здесь?
(Два стука.)
НИКОЛАЙ: Два стука это «да»?
(Два стука.)
НИКОЛАЙ: Дух, скажи «да».
(Два стука.)
ПЕТР: Вот видишь! Я говорил, что «да» это два стука.
НИКОЛАЙ: Это не необходимая реплика. Замолчи. Дух, это я не тебе. Скажи «нет».
ПЕТР: Нет.
(Одновременно с его словами доносится три стука.)
НИКОЛАЙ: Я не тебе! Спасибо, дух. Значит, «нет» – это три стука?
(Три стука.)
ПЕТР: Он говорит «нет».
НИКОЛАЙ: «Нет», что «нет» означает три стука? А сколько тогда стуков «нет»?
ПЕТР: Пока мы знаем только, сколько стуков будет «да».
НИКОЛАЙ: Сколько?
ПЕТР: Два.
НИКОЛАЙ: Да, точно. Дух, сколько стуков будет «нет»?
(Три стука.)
ПЕТР: Он постучал три раза.
НИКОЛАЙ: Я слышал, сколько раз он постучал. Ты думаешь, я глухой?
ПЕТР: Что?
НИКОЛАЙ: Ты думаешь, я глухой?
ПЕТР: Что?
НИКОЛАЙ: Я не глухой. Может, он просто так постучал три раза. Три раза может обозначать и «нет», и «три». Обрати внимание, что уже в…
ПЕТР: Но он три раза постучал и на вопрос, будет ли три стука «нет».
НИКОЛАЙ: Может, он просто ошибся. Дух, ты ошибся?
ПЕТР: Так он тебе и признается, если ошибся.
(Два стука.)
НИКОЛАЙ: Видишь! Ошибся.
(Два стука.)
НИКОЛАЙ: В итоге, дух, если ты стучишь два раза, это означает «да», а если стучишь три раза, это означает «нет». Правильно?
ПЕТР: Да.
НИКОЛАЙ: Не тебя спрашивают!
(Два стука.)
НИКОЛАЙ: Скажи «да»!
(Два стука.)
НИКОЛАЙ: Скажи «нет»!
(Три стука.)
НИКОЛАЙ: Скажи «да»!
(Два стука.)
НИКОЛАЙ: Скажи «нет»!
(Три стука.)
НИКОЛАЙ: Скажи «да»!
(Два стука.)
НИКОЛАЙ: Скажи «нет»!
(Три стука.)
ПЕТР: Прости, я тебя перебил.
НИКОЛАЙ: Ты его не перебивал.
ПЕТР: Я перебил ТЕБЯ.
НИКОЛАЙ: Правда, что ли?
ПЕТР: Ты говорил «Обрати внимание, что уже».
НИКОЛАЙ: И все?
ПЕТР: И все.
НИКОЛАЙ: Мне нужен контекст. В каком контексте я это сказал?
ПЕТР: Ты сказал это, когда я сказал, что он постучал три раза.
НИКОЛАЙ: Три раза как «да» или три раза как «три»?
ПЕТР: Не знаю. И так, и так может быть.
НИКОЛАЙ: А, вспомнил! Обрати внимание, что уже в этом примитивном языке мы наблюдаем омонимию.
ПЕТР: Если ты говоришь, что язык примитивный – вдруг дух обидится?
НИКОЛАЙ: Язык примитивный, а дух не примитивный. Сам дух очень сложная и многогранная личность, разумеется. Мы тоже сложнее нашего языка.
ПЕТР: Мы тоже сложные и многогранные личности.
НИКОЛАЙ: Точно. Дух, ты обиделся?
(Два стука и, после короткой паузы, один стук.)
ПЕТР: Сколько раз он постучал?
НИКОЛАЙ: Два.
ПЕТР: Или три.
НИКОЛАЙ: Или три. Дух, сколько раз ты постучал?
(Три стука, в этот раз пауза после первых двух существенно короче.)
НИКОЛАЙ: Опять три.
ПЕТР: «Три» обозначает «нет» или «три»?
НИКОЛАЙ: Конечно, «три»! Как ты себе представляешь разговор? «Дух, сколько раз ты постучал? Нет!»?
ПЕТР: А что такого?
НИКОЛАЙ: Это было бы глупо.
ПЕТР: Может, он просто не хочет говорить.
НИКОЛАЙ: Он бы тогда сказал «Не хочу говорить».
ПЕТР: Он не умеет говорить «Не хочу говорить». Он умеет говорить только «да» и «нет». «Нет» гораздо ближе к «не хочу говорить», чем «да».
НИКОЛАЙ: Дух, ты сказал «не хочу говорить», «нет» или «три»?
(Три стука.)
ПЕТР: Он опять постучал три раза.
НИКОЛАЙ: И что это означает?
ПЕТР: Не знаю.
НИКОЛАЙ: Дух, что это означает?
(Пауза.)
НИКОЛАЙ: Дух, ты здесь?
(Два стука.)
ПЕТР: Он как-то раздраженно стучит. Давай к делу.
НИКОЛАЙ: Приветствую тебя, дорогой дух!
(Два стука.)
ПЕТР: Это он так здоровается, наверно. Опять омонимия.
НИКОЛАЙ: Почему?
ПЕТР: Ну как ты это себе представляешь? «Приветствую тебя, дорогой дух! Да».
НИКОЛАЙ: А что, я так часто делаю.
ПЕТР: Это тупо.
НИКОЛАЙ: Ладно, ладно. Два стука означает «здравствуйте»?
ПЕТР: Наверно.
(Одновременно с репликой Петра доносится один стук.)
НИКОЛАЙ и ПЕТР: Что? Мы не расслышали. Сколько раз ты постучал?
НИКОЛАЙ: Я не тебе, чего встреваешь?
(Одновременно с этим один стук.)
НИКОЛАЙ: Так, теперь молчи. Это я Петру говорю молчать, а ты, многоуважаемый дух, повтори, пожалуйста, сколько раз ты сейчас стукнул. Один?
(Два стука.)
НИКОЛАЙ: Два?
(Три стука.)
НИКОЛАЙ: Просто постучи столько же раз, сколько постучал тогда.
ПЕТР: Ты не сказал когда тогда.
НИКОЛАЙ: Он понял. Ты понял, дух?
(Два стука.)
НИКОЛАЙ: Видишь, он понял. Поумнее тебя будет. Так сколько раз ты тогда постучал?
(Один стук.)
ПЕТР: Я тебе не перебивал, а теперь скажу. Зачем ты назвал ему мое имя?
НИКОЛАЙ: А что?
ПЕТР: Он теперь будет знать мое имя.
НИКОЛАЙ: И что?
ПЕТР: У него будет власть надо мной. Он будет являться ко мне по ночам в кошмарах.
НИКОЛАЙ: Не будет.
ПЕТР: Будет.
НИКОЛАЙ: Не будет.
ПЕТР: Откуда ты знаешь?
НИКОЛАЙ: Будешь являться к Петру в кошмарах?
(Три стука.)
НИКОЛАЙ: Видишь, не будет, успокойся.
ПЕТР: Ну раз не будет, я думаю, и ты не обидишься, если я скажу ему твое имя.
НИКОЛАЙ: Зачем это?
ПЕТР: Ну ты же мое сказал.
НИКОЛАЙ: Это лишнее.
ПЕТР: Так несправедливо.
НИКОЛАЙ: Справедливо.
ПЕТР: Несправедливо.
НИКОЛАЙ: Справедливо.
ПЕТР: Его зовут Николай!
НИКОЛАЙ: Ладно, говори, сколько хочешь. Он все равно тебя не слышит. С духом может общаться только медиум.
ПЕТР: Спроси его, правда это или нет.
НИКОЛАЙ: Это правда?
(Два стука.)
ПЕТР (кричит): Его зовут Николай! Его зовут Николай! Его зовут Николай! Его зовут Николай! Его зовут Николай! Его зовут Николай! Его зовут Николай! Его зовут Николай! Его зовут Николай!
НИКОЛАЙ: Успокойся уже.
ПЕТР: Нет, не успокоюсь! Его зовут Николай! Его зовут Николай! Нет, не успокоюсь! Его зовут Николай! Его зовут Николай!
НИКОЛАЙ: Ладно, давай к делу.
ПЕТР (мгновенно становится серьезным): Давай.
НИКОЛАЙ: Дух, ты здесь?
(Два стука.)
ПЕТР: Черт, я забыл.
НИКОЛАЙ: Что ты забыл?
ПЕТР: Два стука это «да», а три «нет», или наоборот?
НИКОЛАЙ: Вроде два – «да», три – «нет». Но там один раз был вообще один стук. Что он означает?
ПЕТР: Не знаю.
НИКОЛАЙ: Он означает «не знаю», или это ты не знаешь?
ПЕТР: Не знаю.
НИКОЛАЙ: Но ты вообще помнишь, о чем шла речь?
ПЕТР (стучит три раза по столу): Нет.
НИКОЛАЙ: Зачем ты стучишь по столу?
ПЕТР (стучит один раз по столу): Не знаю.
НИКОЛАЙ: Ты Петр?
ПЕТР (стучит три раза по столу): Да.
НИКОЛАЙ: Кажется, я понял.
ПЕТР: Что ты понял?
НИКОЛАЙ: Почему ты все время стучишь по столу.
ПЕТР: Почему?
НИКОЛАЙ: Дух узнал твое имя. Теперь он вселился в твое тело. И стучит тобой за себя.
(Петр два раза стучит по столу.)
ПЕТР: Но я же могу говорить за себя! Я осознаю, что я Петр.
НИКОЛАЙ: А ты можешь встать, например?
ПЕТР (в ужасе): Не могу.
НИКОЛАЙ: Ну вот видишь. Возможно, он не может полностью тобой овладеть, а возможно, это просто вопрос времени.
ПЕТР: Мне страшно.
НИКОЛАЙ: Естественно. Знаешь, как мне страшно!
ПЕТР: Я хочу встать и бегать от ужаса, но я не могу!
НИКОЛАЙ: А вот я, пожалуй, убегу. Ладно, все, пока. (Собирает бумажки со стола.)
ПЕТР: Погоди, не уходи!
НИКОЛАЙ: А вдруг ты меня решишь задушить или еще что?
ПЕТР: Спроси его!
НИКОЛАЙ: Дух, ты будешь нам причинять вред?
(Петр в ужасе смотрите, как его рука три раза стучит по столу.)
НИКОЛАЙ: Я забыл, три раза обозначает «да» или «нет»?
ПЕТР: «Нет»! Три раза обозначает «нет»!
НИКОЛАЙ: Точно?
ПЕТР (два раза стучит по столу): Да!
НИКОЛАЙ: Обещаешь не причинять нам вреда?
(Петр два раза стучит по столу.)
НИКОЛАЙ: Клянешься бездной ледяной, Геенной огненной, самим Сатаной и всеми его ангелами ада, что не причинишь нам, Хавронкину Петру Сергеевичу, дата и место рождения девятнадцатого ноября тысяча девятьсот девяносто шестого года, город Киров, и Козлову Антону Николаевичу, дата и место рождения девятого мая тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, город Киров, никакого вреда?
(Петр два раза стучит по столу.)
НИКОЛАЙ: Клянешься?
(Петр два раза стучит по столу.)
НИКОЛАЙ: Поклянись в третий раз!
(Петр два раза стучит по столу.)
НИКОЛАЙ: Он клянется.
ПЕТР: Зачем ты его обманул? Ты же не Козлов.
НИКОЛАЙ: Я знаю, что я не Козлов. Ты дебил, что ли? Конечно, чтобы он не овладел мной.
ПЕТР: Но ты же заставил его поклясться, что он не причинит тебе вреда?
НИКОЛАЙ (самодовольно): Да. Видишь, и вреда не причинит, и не овладеет. Одни плюсы, никаких минусов.
ПЕТР: Это он Козлову никакого вреда не причинит, а не тебе. Ты для него никто и звать тебя никак.
НИКОЛАЙ: Зато он им и овладеет. Смерть физическая ничто по сравнению со смертью духовной.
ПЕТР: Ты веришь в бога?
НИКОЛАЙ: Это не необходимая информация.
ПЕТР: Может, позвонить Козлову, узнать, овладел ли?
НИКОЛАЙ: Наверно, не стоит.
ПЕТР: Почему?
НИКОЛАЙ: Он пока владеет тобой. Я не хочу выяснять, такой ли уж он могущественный, что овладел сразу двумя.
ПЕТР: А я хочу.
НИКОЛАЙ: Так сам и позвони!
ПЕТР: Я не могу, меня тело не слушается.
НИКОЛАЙ: А я не буду.
ПЕТР: Позвони.
НИКОЛАЙ: Не буду. Тем более, это не тот Козлов. У нашего день рождения другой.
ПЕТР: А он точно не причинит нам вреда?
НИКОЛАЙ: Ну он же поклялся.
ПЕТР: Не знаю, насколько ему можно верить.
НИКОЛАЙ: Дух, ты здесь?
(Петр два раза стучит по столу.)
НИКОЛАЙ: Насколько тебе можно верить?
(Петр в удивлении смотрит, как его рука молотит по столу.)
НИКОЛАЙ: Это значит, что тебе можно супер-верить?
(Петр стучит по столу последние два раза.)
ПЕТР: Рука болит.
НИКОЛАЙ: Сочувствую. Но что теперь, не спрашивать его, что ли?
ПЕТР: Ну, спрашивай тогда, покончим с этим и дело с концом.
НИКОЛАЙ: Дух, ты можешь открыть нам великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности?
(Петр два раза стучит по столу.)
НИКОЛАЙ: Отлично. Открывай же!
(Раздается три стука, но это не Петр.)
НИКОЛАЙ: Ты не будешь открывать нам великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности?
(Три стука.)
НИКОЛАЙ: Но ты же только что пообещал нам, что откроешь?
(Петр два раза стучит по столу.)
НИКОЛАЙ: А почему не будешь открывать?
(Три стука.)
ПЕТР: Ты долго будешь стоять?
НИКОЛАЙ: В смысле?
ПЕТР: Пиццу принесли. Иди возьми пиццу, идиот.
НИКОЛАЙ (удаляясь за пиццей): Сам идиот.
ПЕТР: Дебил.
(Пока Николая нет, Петр встает из-за стола, делает разнообразные нелепые движения, например, пытается пустить волну, как в брейк-дансе, подпрыгивает, трясется и т.д., бормочет и напевает.)
ПЕТР: А вот трэк «земля внизу»: надо ухо к земле приложить, только не напрягайся, сначала длинные гудки пойдут, потом кто-то спрашивает про зайца, потом чей-то плач и мама говорит: «Ну что же ты продолжай продолжай», «любит до страсти свой низменный край», детский голос читает стишок, звонит телефон, вода из бачка льется, стишок продолжается, сыплется порошок, кто-то на заднем плане смеется, ничего ужасного вроде бы нет и не намечается, дед Мазай цепляет к лодке бревно, если прислушаться, голос уже не тот, но стишок продолжается, интонация не меняется, струя воды разбивается о дно раковины, дребезжит холодильник, мама моет посуду, вода течет, издает характерные звуки будильник, а стишок продолжается, начинает строчку Ваня, а заканчивает Таня, между ними нет разрывов, тембр меняется бесшовно, равномерно, непрерывно, слышен шума ветер ровный, голос мамы терпеливый: «ну что же ты что же ты продолжай», стишок продолжается: «ладно, любуйся, а нам не мешай», стишок продолжается, трэк «земля внизу»: обычные бытовые звуки, закипает чайник, льется в чашку кипяток, мама встряхивает пододеяльник, папа опустошает сливной бачок, продолжается стишок, разогревается паяльник, ничего страшного, ничего страшного нет, ничего страшного, ничего страшного нет.
НИКОЛАЙ: Чего это ты поешь?
ПЕТР: Я открываю тебе великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности, дебил.
НИКОЛАЙ: Сам дебил.
ПЕТР: Идиот.
НИКОЛАЙ: Ну хватит ругаться.
ПЕТР: Я таких тупоумных людей в жизни не видал. И ты, и друган твой.
НИКОЛАЙ: Какой друган мой?
ПЕТР: Ты не понял, что ли? Дебил.
НИКОЛАЙ: Нет.
ПЕТР: Друган твой Хавронкин Петр Сергеевич, девятнадцатого ноября тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, город Киров, третий роддом. «Друг мой, Петька!» – знаешь, такой фильм был?
НИКОЛАЙ: Колька.
ПЕТР: Что Колька?
НИКОЛАЙ: «Друг мой, Колька!»
ПЕТР: А, ну да.
НИКОЛАЙ: Так ты и есть Петька.
ПЕТР: Во дебил! Я дух, который вы со своим Петькой вызывали.
НИКОЛАЙ: Ты им овладел?
ПЕТР: Да.
НИКОЛАЙ: А чего тогда не стучишь два раза?
ПЕТР: Зачем?
НИКОЛАЙ: Два раза означает «да», так ведь, кажется?
ПЕТР: Да.
НИКОЛАЙ: Опять не стучишь. Как мне понять, что ты говоришь «да»?
ПЕТР: Зачем? Я просто говорю «да», ты меня, кажется, прекрасно слышишь.
НИКОЛАЙ: То есть мы теперь без стука будем?
ПЕТР: Да.
НИКОЛАЙ: Может, это мне стучать?
ПЕТР: Зачем?
НИКОЛАЙ: Ну, если мне надо будет сказать «да» или «нет». Только надо условиться, сколько стуков что будет означать.
ПЕТР: Я тебя тоже прекрасно понимаю.
НИКОЛАЙ: Правда?
(Петр стучит два раза по столу.)
ПЕТР: Так понятнее?
НИКОЛАЙ: А если пиццу принесут?
ПЕТР: Принесли ведь уже?
НИКОЛАЙ: Это соседям. Но я заказал и нам заодно.
ПЕТР: Если принесут, откроешь.
НИКОЛАЙ: А где Петр?
ПЕТР: Зависит от того, в каком смысле спрашиваешь. Вот он, стоит перед тобой.
НИКОЛАЙ: Ну я в другом смысле, конечно. Вот вы говорите со мной, производите какие-то смыслы.
ПЕТР: Не какие-то, а вполне определенные смыслы. Я фабрика по производству вполне определенных смыслов.
НИКОЛАЙ: Ладно. Вы производите вполне определенные смыслы, которые озвучиваете устами Петра. Где в это время находится сознание Петра, его…
ПЕТР: Душа?
НИКОЛАЙ: Ну примерно. Я не силен в теологии, насколько душа тождественна сознанию…
ПЕТР: Да ты ни в чем не силен, дебил. И его душа, и его сознание спят еще более глубоким сном, чем обычно. Для него сейчас нет времени в твоем понимании. Или, скорей, оно остановилось. Так что когда я с отвращением покину это тело, он очнется в полной уверенности, что ты только что спросил меня: «А почему не будешь открывать?»
НИКОЛАЙ: Что открывать?
ПЕТР: Великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности.
НИКОЛАЙ: А почему не будете, правда?
ПЕТР: Потому что ты дебил.
НИКОЛАЙ: И как это нет времени, когда оно есть?
ПЕТР: Долго объяснять.
НИКОЛАЙ: Может, вы все-таки ошиблись?
ПЕТР: В смысле?
НИКОЛАЙ: Ну, что у него нет времени. А на самом деле у него есть время?
ПЕТР: Как ты себе представляешь ответ на свой вопрос? Даже если я вдруг ошибаюсь, некий Антон Николаевич Козлов, дата и место рождения девятого мая тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, город Киров, четвертый роддом, – этот дебил Козлов меня спрашивает, не ошибаюсь ли я, и я такой: «О, точно, я ошибаюсь»?
НИКОЛАЙ: Я не дебил.
(Пауза.)
НИКОЛАЙ: Все понятно, кроме одного. Как вы докажете, что вы это дух, а не Петр?
ПЕТР: Ну задай мне вопрос, ответа на который он точно не знает.
НИКОЛАЙ: Он все знает. Он ходячая энциклопедия.
ПЕТР: Такого не бывает.
НИКОЛАЙ: Ну хорошо. Какая высота Фудзиямы?
ПЕТР: Чего?
НИКОЛАЙ: Фудзиямы.
ПЕТР: Сейчас… Три тысячи семьсот семьдесят шесть метров.
НИКОЛАЙ: Правильно. А глубина Марианской впадины?
ПЕТР: Десять тысяч девятьсот девяносто четыре метра.
НИКОЛАЙ: Правильно. Только плюс-минус сорок метров.
ПЕТР: Ты не понимаешь. Я ТОЧНО знаю.
НИКОЛАЙ: Хорошо. Длина Камы от истока до устья?
ПЕТР: Тысяча восемьсот пять километров, до постройки Куйбышевского водохранилища была две тысячи тридцать километров. Принимает семьдесят четыре тысячи семьсот восемнадцать притоков, площадь водосборного бассейна – более пятисот тысяч квадратных километра, уклон реки по состоянию на тысяча девятьсот пятьдесят второй год – ноль одиннадцать метров на километр.
НИКОЛАЙ: Тут было много не необходимой информации.
ПЕТР: Какой?
НИКОЛАЙ: Ну, я спрашивал только о длине, а не о количестве притоков и так далее.
ПЕТР: Зато ты теперь все знаешь о количестве притоков Камы.
НИКОЛАЙ: Ну ладно. Теперь я точно вижу, что ты Петр.
ПЕТР: Почему?
НИКОЛАЙ: Потому что только он все это знает. И потому что он всегда выдает много не необходимой информации.
ПЕТР: Ты дебил, что ли? Элементарная же логическая ошибка. Спроси то, чего он не знает.
НИКОЛАЙ: То есть ты, Петр, не знаешь?
ПЕТР: Я-то как раз много чего знаю, чего твой Петр не знает.
НИКОЛАЙ: Не могу придумать.
ПЕТР: Конечно. Для того, чтоб о чем-то спросить, ты должен для начала иметь об этом представление, а ты не имеешь ни о чем представления, потому что ты тупой.
НИКОЛАЙ: Я…
ПЕТР: Ты не можешь себе даже представить, что происходит во вселенной, в иных измерениях, с иными, не виданными тобой сущностями, ты живешь в своем убогом мирке, в своем коконе, с детства заучил несколько истин и в них веруешь, не можешь помыслить никуда в сторону. Ты закоснел в своем невежестве… Ты знаешь, что значит закоснел в невежестве? Это значит, что твои нейронные связи настолько постоянны, что от них в мозгу в буквальном смысле образовались извилины, по которым и бегает электричество. Ты спишь! Нет, ты не существуешь!
НИКОЛАЙ: Петя…
ПЕТР: Ты идиот! Сколько раз тебе говорить, что я не Петя! Поставь новую мелодию хотя бы на телефоне. Переставь книги корешками вверх. Вставай в другое время, ложись в другое время, пробуй другую еду. Ты протоптал в снегу тропку и ходишь по ней, а на звезды взглянуть не смеешь, метафору, впрочем, все равно не поймешь.
НИКОЛАЙ: Так ты не Петр, что ли? (подходит к книжному шкафу и начинает переставлять книги вверх корешками. Петр в ажитации ходит по комнате).
ПЕТР: И этому дебилу я хотел открыть великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности? Он думает, что он уникален. Да, конечно, он уникален! В своем идиотизме. Да я сам, похоже, дебилом стал, раз согласился (оглядывает свою рубашку и штаны). И во что я одет?
НИКОЛАЙ: А во что вы одеты?
ПЕТР: Разве можно вот это красное с этим зеленым? Вот эти вот клеточки? Вот скажи мне, дебил, я похож на клубнику?
НИКОЛАЙ: Хватит меня называть дебилом. И не надо мне проповеди читать.
ПЕТР: Похож, тварь?
НИКОЛАЙ: Не кричите на меня. Я не глухой.
ПЕТР: Похож? Или на помидор! Я не Петя!
НИКОЛАЙ: Нет.
ПЕТР: А почему тогда я в этом красном и зеленом? Нет, вы как хотите, но я вас просвещать не нанимался. Да чтоб я сдох, если буду вам помогать, адью!
НИКОЛАЙ: Мне неприятно, что вы так говорите. Не надо волноваться. Вы и так сдохли.
(Три стука.)
ПЕТР: Он говорит «нет».
НИКОЛАЙ: Кто говорит «нет»?
ПЕТР: Я могу сам ходить, ура! Он больше не стучит моей рукой!
(Три стука.)
ПЕТР: Во, видишь! А чего это ты книги переставляешь? Давай помогу! (Радостный от вновь обретенной свободы с энтузиазмом переставляет книги.)
НИКОЛАЙ: Петр, ты похож на клубнику в этом своем красном и зеленом.
(Три стука.)
ПЕТР (в прекрасном настроении): Это не необходимое утверждение. И, как видишь, дух с тобой не согласен.
НИКОЛАЙ: Это не дух, это пиццу принесли. Открывай давай, дебил.
Действие II
(Петр возвращается, за ним социальный работник, одетый в одежду с символикой переписи населения – шарфик, бейсболка, значок)
ПЕТР: Это не пицца.
НИКОЛАЙ: А что это?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК (с энтузиазмом): Перепись населения! Спасибо, что согласились ответить на наши вопросы.
НИКОЛАЙ (обескураженно): Ничего, ничего.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Это очень полезное дело для России и для всего мира.
НИКОЛАЙ: Конечно, конечно.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Это важнейшее мероприятие общенационального значения, итоги которого повлияют на будущее нашей страны, каждого из ее жителей.
НИКОЛАЙ: Понятно.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Ну, давайте начнем.
НИКОЛАЙ: Что, уже начнем?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: А чего тянуть?
НИКОЛАЙ: Это неожиданно, я не готов.
ПЕТР: Надо было быть готовым.
НИКОЛАЙ: Почему?
ПЕТР: Все об этом знают. Долг каждого гражданина поучаствовать в переписи.
НИКОЛАЙ: А ты участвовал?
ПЕТР: Конечно.
НИКОЛАЙ: Ладно, давайте.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Приступим. Имя, фамилия?
НИКОЛАЙ: Разве участие не анонимное?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Анонимное.
НИКОЛАЙ: Тогда следующий вопрос.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Но лучше отвечать. Мы не будем спрашивать вас о вашем доходе и так далее.
НИКОЛАЙ: Хорошо. Георгий Хвостовой.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Национальность?
НИКОЛАЙ: Русский.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Год и место рождения?
НИКОЛАЙ: Тысяча девятьсот двадцать восьмой, город Вятка.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: В смысле Киров?
НИКОЛАЙ: Он тогда еще Вяткой назывался.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Вероисповедание?
НИКОЛАЙ: Это не необходимая информация.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Населенье Суринама?
НИКОЛАЙ: Не знаю. Миллионов шесть?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: На самом деле, как ни удивительно, раз в десять меньше.
ПЕТР: Пятьсот семьдесят пять тысяч девятьсот девяносто.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Количество притоков Камы?
НИКОЛАЙ: Сто.
ПЕТР: Семьдесят четыре тысячи семьсот восемнадцать.
НИКОЛАЙ: А, точно.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Сколько рук у бога Рамы?
НИКОЛАЙ: Вот теперь точно сто.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Где находится Панама?
НИКОЛАЙ: В Латинской Америке. Но я не понимаю, какое это имеет отношение.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Сколько весит далай-лама?
НИКОЛАЙ: Не знаю.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Почему вы так упрямы?
НИКОЛАЙ: Это вы в рамках переписи спрашиваете или так, отвлеченно?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: В смысле?
НИКОЛАЙ: Это вопрос из переписи населения или вы сами думаете, что я упрям, и интересуетесь, почему?
ПЕТР: Зачем ты вообще отвечаешь на дебильные вопросы?
НИКОЛАЙ: Чтобы вырастить новые нейронные связи.
ПЕТР: Кстати, ты не спросил у него удостоверения.
НИКОЛАЙ: Зачем?
ПЕТР: Может, это фальшивый социальный работник.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Я настоящий!
НИКОЛАЙ: Он настоящий.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Я настоящий!
НИКОЛАЙ: Он настоящий.
ПЕТР: Все-таки, покажите ваше удостоверение.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Пусть он попросит. Вас я слушаться не буду.
ПЕТР: Почему?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Я же не с вами провожу перепись населения.
НИКОЛАЙ: Ну ладно, покажите.
(Социальный работник показывает свое удостоверение.)
НИКОЛАЙ: И паспорт.
(Социальный работник показывает свой паспорт.)
НИКОЛАЙ: Подождите.
(Выходит из комнаты и тут же возвращается с пистолетом. Наставляет пистолет на социального работника.)
НИКОЛАЙ: Руки вверх!
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Что случилось?
НИКОЛАЙ: Руки вверх, я сказал!
(Социальный работник поднимает руки вверх.)
ПЕТР: Что случилось?
НИКОЛАЙ: Посмотри на его удостоверение.
ПЕТР: Покажите удостоверение.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Не могу.
ПЕТР: Почему?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Руки заняты.
НИКОЛАЙ: Ну подойди и возьми сам.
ПЕТР: Я не хочу его касаться.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Он не хочет меня касаться.
НИКОЛАЙ: Тогда подержи пистолет, я сам.
ПЕТР: Я не хочу касаться пистолета.
НИКОЛАЙ: Почему?
ПЕТР: Я пацифист.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: А вы указали этот факт, когда проходили перепись?
ПЕТР: Нет.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Это очень плохо.
НИКОЛАЙ: Ладно. Тогда принеси веревку.
ПЕТР: Какую веревку?
НИКОЛАЙ: Ну ту самую, для шибари. Лежит в шкафу.
ПЕТР: Зачем?
НИКОЛАЙ: Привяжем его. Привязывать тебе твой пацифизм позволяет?
ПЕТР: Привязывать позволяет. Ты же знаешь.
НИКОЛАЙ: Ну и неси.
(Петр роется в шкафу.)
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Что случилось?
НИКОЛАЙ: Ты сам знаешь, что случилось.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Не знаю.
НИКОЛАЙ: Знаешь, знаешь. Значит, ты у нас получаешься Козлов Антон Николаевич, так? Дата и место рождения девятого мая тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, город Киров?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Да.
НИКОЛАЙ: А может быть, ты дух?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК (в ужасе): Нет! Я не дух! Я просто зашел провести перепись населения!
(Во время этого разговора Петр находит в шкафу веревку для шибари и приносит ее. Услышав имя социального работника, он понимает, что имеет в виду Николай, и начинает привязывать его к стулу.)
НИКОЛАЙ: Крепче, крепче привязывай! Теперь понимаешь, что написано у него в паспорте?
ПЕТР: Конечно, теперь понимаю.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Я буду кричать!
НИКОЛАЙ: Спасибо, что предупредил.
(Вставляет ему в рот кляп.)
ПЕТР: Ты чувствуешь, как похолодало?
НИКОЛАЙ: Правила такие. Мы тебя связали, но это для твоей же пользы. Чтоб ты не взбесился и нас не убил. Будем задавать тебе вопросы. Если ответ «да» – стучишь два раза, если «нет» – три раза, если «не знаю» – один раз. Понятно тебе?
(Социальный работник кивает.)
НИКОЛАЙ: Я сказал стучать, а не кивать!
(Социальный работник пучит глаза.)
ПЕТР: Он не может стучать.
НИКОЛАЙ: Почему?
ПЕТР: Потому что у него руки связаны.
(Социальный работник кивает.)
НИКОЛАЙ: Ладно, одну руку освободим. Но немножко! Только чтобы стучать. Понятно?
(Социальный работник кивает.)
НИКОЛАЙ: Я кому сказал стучать!
(Социальный работник стучит три раза.)
ПЕТР: Он постучал три раза.
НИКОЛАЙ: То есть он отвечает «нет»?
ПЕТР: Да.
НИКОЛАЙ: На какой вопрос?
ПЕТР: Понятно ли ему?
НИКОЛАЙ: Ему что, непонятно?
ПЕТР: Не знаю. У него спроси.
НИКОЛАЙ: Тебе понятно или непонятно?
(Социальный работник стучит несколько раз. Николай вытаскивает у него изо рта кляп.)
НИКОЛАЙ: Ну и тупой же ты! Два раза «да», три раза «нет», один раз «не знаю».
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Я забыл.
НИКОЛАЙ: Что ты забыл?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Сколько раз «да», а сколько раз «нет».
НИКОЛАЙ: Два раза «да», три раза «нет», один раз «не знаю».
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: А если будет задан вопрос, не предполагающий ответа «да», «нет» или «не знаю»?
НИКОЛАЙ: Например?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Ну, например, «населенье Фудзиямы».
НИКОЛАЙ: Тогда стучи четыре раза, и если мы решим, что ты прав, мы вытащим кляп, скажешь, что нужно. Понятно?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Да.
(Бьет его по лицу.)
НИКОЛАЙ: Стучать надо. Два раза!
(Социальный работник стучит два раза. Николай собирается вставить ему кляп, и тот стучит четыре раза.)
НИКОЛАЙ: Ну что еще? Я ведь тебя ни о чем не спрашивал.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: А если вы меня спросите, например, сколько ног у волка? Или сколько времен года у Вивальди? Или сколько четвертей в единице?
НИКОЛАЙ: И что?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Я могу постучать четыре раза, и тогда вы подумаете, что я не знаю ответа. А я буду иметь в виду ответ «четыре», и это будет правильный ответ.
НИКОЛАЙ: И что?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Ну и как вы тогда поймете, я отвечаю «четыре» или я отвечаю, что я не знаю?
ПЕТР: Опять чертова омонимия!
НИКОЛАЙ: Проклятая омонимия!
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Воот.
НИКОЛАЙ (снова засовывая ему кляп): Ничего. Разберемся. Теперь, значит, вопросы. Значит, ты у нас социальный работник, проводишь перепись населения, так?
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: И тебе нужно было опросить меня, как меня зовут, и все такое, так?
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: И кто же тебя послал?
(Социальный работник стучит четыре раза. Николай вынимает у него кляп.)
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Меня начальство послало!
НИКОЛАЙ: Да уж понятно, что начальство. И именно ко мне. Понятненько… (Снова вставляет ему кляп.)
НИКОЛАЙ: Хорошо. А сам ты перепись населения пройти успел?
(Социальный работник делает сожалеющее лицо и стучит три раза.)
НИКОЛАЙ: Ну вот мы сейчас с тобой ее и проведем. Имя, фамилия?
ПЕТР: Разве участие не анонимное?
НИКОЛАЙ: Анонимное.
ПЕТР: Впрочем, мы и так знаем.
НИКОЛАЙ: Ну да.
ПЕТР: Антон Козлов.
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: Точно. Национальность?
ПЕТР: Русский, наверно.
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: Год рождения?
ПЕТР: Да мы знаем. Девятого мая тысяча девятьсот восемьдесят пятого. Правильно?
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: Вероисповедание?
(Социальный работник стучит один раз.)
НИКОЛАЙ: Населенье Фудзиямы?
(Социальный работник стучит один раз.)
НИКОЛАЙ: Количество притоков Камы?
(Социальный работник стучит один раз.)
ПЕТР: Семьдесят четыре тысячи семьсот восемнадцать.
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: Сколько рук у бога Рамы?
(Социальный работник стучит один раз.)
НИКОЛАЙ: Где находится Панама?
(Социальный работник стучит один раз.)
НИКОЛАЙ: Сколько весит далай-лама?
(Социальный работник стучит один раз.)
НИКОЛАЙ: Чего там еще было?
ПЕТР: Почему вы так упрямы?
НИКОЛАЙ: Почему вы так упрямы?
(Социальный работник стучит один раз.)
ПЕТР: Вроде все.
НИКОЛАЙ: Давай повторим, неплохо вышло.
(Дальше происходит следующее: ритмически Николай произносит фразы «Населенье Фудзиямы», «Количество притоков Камы», «Сколько рук у бога Рамы», «Где находится Панама», «Сколько весит далай-лама», «Почему вы так упрямы», а социальный работник как можно громче стучит после каждой из них. Петр при этом, возможно, непроизвольно подтанцовывает.)
НИКОЛАЙ: Ладно. Хочешь, чтоб мы убрали кляп? И вообще тебя освободили?
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: Точно?
(Социальный работник стучит два раза).
НИКОЛАЙ: Мы зададим тебе один вопрос, и ты на него ответишь.
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: И после этого мы тебя отпускаем, ты уходишь и не причиняешь нам никакого вреда.
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: Никогда.
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: Клянешься?
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: Клянешься?
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: Клянешься в третий раз Вельзевулом и всеми его дьяволами ада?
(Социальный работник стучит два раза. Николай вынимает у него кляп изо рта.)
НИКОЛАЙ: Смотри, ты поклялся Вельзевулом и всеми его дьяволами ада!
(Социальный работник стучит два раза.)
НИКОЛАЙ: Ты зачем стучишь? Мы же тебе рот освободили.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Так, на всякий случай.
НИКОЛАЙ: Итак, наш вопрос такой.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Вы же уже спросили.
НИКОЛАЙ: Что я спросил?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Вы меня спросили «Ты зачем стучишь?»
НИКОЛАЙ: Это был риторический вопрос. Будешь умничать, снова получишь кляп.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Ясно. Я весь ухо.
НИКОЛАЙ: В смысле – ты весь ухо?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: это значит, я весь внимание.
НИКОЛАЙ: Итак, наш вопрос следующий: какова же великая тайна и ужасающая глубина смерти и вечности?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Че?
НИКОЛАЙ: Какова великая тайна и ужасающая глубина смерти и вечности?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Не знаю.
НИКОЛАЙ: И это все?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Что все?
НИКОЛАЙ: Ответ на наш вопрос – «не знаю»?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Не знаю.
НИКОЛАЙ: «Не знаю» – это ответ на наш вопрос, или ты просто не знаешь?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Смотря на какой вопрос.
НИКОЛАЙ: На вопрос «Ответ на наш вопрос – “не знаю”?»
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Не знаю. В смысле, просто не знаю, не ответ на вопрос.
НИКОЛАЙ: И, значит, ты не можешь нам сообщить великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Да.
НИКОЛАЙ: «Да» это можешь или не можешь?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Не могу.
НИКОЛАЙ: Ну так это можно было ответить и без кляпа. Стукнуть один раз и все. Один раз означает «не знаю», ты же помнишь?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Да.
НИКОЛАЙ: Зачем же мы вынимали у тебя кляп?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Чтоб я ответил на ваш вопрос.
НИКОЛАЙ: Но ты не ответил.
ПЕТР: Может, это вообще не дух?
НИКОЛАЙ: Как это не дух? А кто же тогда дух?
ПЕТР: А я знаю, кто дух!
НИКОЛАЙ: Кто?
ПЕТР: Георгий Хвостовой, тысяча девятьсот двадцать восьмого года рождения, город Вятка.
НИКОЛАЙ: О, дядя Жора, точно!
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: А разве это не вы Георгий Хвостовой, тысяча девятьсот двадцать восьмого года рождения, город Вятка?
(Николай ставит социальному работнику кляп.)
ПЕТР: Что за дядя Жора?
НИКОЛАЙ: Сосед наш.
(Раздается три стука.)
НИКОЛАЙ: А вот и он. Пойду открою. Ты гений!
(Берет пистолет и идет открывать дверь. Возвращается очень скоро с огромной пиццей в руках.)
НИКОЛАЙ: Не, это пиццу принесли.
ПЕТР: Странно, что не дядя Жора.
НИКОЛАЙ: Подождем еще немного.
ПЕТР: С этим что делать будем?
НИКОЛАЙ: Не отпускать же его. Пусть сидит. Хочешь пиццу?
(Социальный работник стучит два раза. Николай вынимает у него кляп.)
НИКОЛАЙ: Ну смотри, будешь болтать, снова кляп получишь. Понял?
(Социальный работник стучит два раза. Николай дает ему пиццу, тот держит ее свободной рукой и начинает есть. Николай с Петром тоже едят.)
ПЕТР: Ну где же он?
НИКОЛАЙ: Сейчас доедим, и если не появится, сам к нему схожу.
(Доедают пиццу.)
НИКОЛАЙ: Ладно. Пошел я.
(Николай берет пистолет и уходит. Однако вскоре возвращается.)
НИКОЛАЙ: Я тут подумал. Знаешь что?
ПЕТР: Что?
НИКОЛАЙ: Я тут подумал… И спросил себя…
ПЕТР: Что ты подумал и спросил себя?
НИКОЛАЙ: Руки вверх!
(Петр поднимает руки вверх.)
НИКОЛАЙ: Я спросил себя: а что, если Петр – это не Петр? Что, если Петр – это дух?
(Пауза.)
НИКОЛАЙ: А? Что скажешь?
ПЕТР: В смысле, я – дух?
НИКОЛАЙ: Ну да.
ПЕТР: Я не дух.
НИКОЛАЙ: Докажи.
ПЕТР: Дай мне подумать.
НИКОЛАЙ: Думай.
ПЕТР: А почему я должен быть духом?
НИКОЛАЙ: Ну в тебя вселялся дух.
ПЕТР: Не помню.
НИКОЛАЙ: Да, он так и говорил.
ПЕТР: Кто он?
НИКОЛАЙ: Дух. В смысле, ты.
ПЕТР: То есть я был духом?
НИКОЛАЙ: Да.
ПЕТР: А почему я этого не помню?
НИКОЛАЙ: Потому, что для тебя не существовало времени.
ПЕТР: Это тоже я тебе сказал?
НИКОЛАЙ: Ну, да.
ПЕТР: А почему он в меня вселился, он не сказал?
НИКОЛАЙ: Ну, ясно почему вселился!
ПЕТР: Почему?
НИКОЛАЙ: Потому что он узнал твое имя!
ПЕТР: А в тебя он не вселился, соответственно…
НИКОЛАЙ: Потому что он не знал моего имени!
ПЕТР: Тогда я придумал!
НИКОЛАЙ: Что ты придумал?
ПЕТР: Почему я не дух.
НИКОЛАЙ: Ну и почему ты не дух?
ПЕТР: Потому что я-то твое имя знаю!
НИКОЛАЙ: И чего?
ПЕТР: Если бы я был дух, я бы давно в тебя вселился.
НИКОЛАЙ: Да, точно.
ПЕТР: Теперь можно опустить руки?
НИКОЛАЙ: Да. Хотя нет! Скажи, как меня зовут?
ПЕТР: Да ты и сам знаешь.
НИКОЛАЙ: Я-то знаю, но вдруг ты не знаешь.
ПЕТР: Я-то знаю… Но ты уверен, что хочешь, чтобы я при нем говорил? (показывает на социального работника, который с большим интересом их слушает).
НИКОЛАЙ: Да, ты прав. Пойдем. Выйдем, там скажешь.
(Выходят и через десять секунд возвращаются.)
ПЕТР: Теперь можно опустить?
(Николай задумчиво кивает, Петр опускает руки.)
НИКОЛАЙ: Ладно. Я пойду-таки, схожу, приведу настоящего духа.
(Николай уходит.)
ПЕТР: Мне надо все это осмыслить.
(Николай возвращается.)
НИКОЛАЙ: Я тут снова подумал. Знаешь что?
ПЕТР: Ну что?
НИКОЛАЙ: Я тут снова подумал… И спросил себя…
ПЕТР: Что ты подумал и спросил себя?
НИКОЛАЙ: Я спросил себя, почему дух не возвращается в тебя? Ведь он же знает твое имя.
ПЕТР: А зачем бы ему в меня возвращаться?
НИКОЛАЙ: Ну как зачем. Я же тебе доверяю. Ведь ты же мне друг?
ПЕТР: Друг.
НИКОЛАЙ: Ну и он, будучи тобой, может этим воспользоваться и, например, выведать что-нибудь у меня.
ПЕТР: Что выведать?
НИКОЛАЙ: Ну, например, как меня зовут.
ПЕТР: Да ведь я и так знаю, как тебя зовут.
НИКОЛАЙ: А, ну да. Ладно, я пошел.
ПЕТР: Иди.
(Уходит и снова возвращается.)
НИКОЛАЙ: Я тут снова подумал…
ПЕТР: Да-да, что ты подумал и спросил себя?
НИКОЛАЙ: Он все равно бы мог в тебя переселиться, мало ли.
ПЕТР: Может, ему что-то мешает?
НИКОЛАЙ: Может. Я тут подумал вот что: а ты свое имя не менял?
ПЕТР: В смысле?
НИКОЛАЙ: Ну, в смысле – после того, как он из тебя выселился, ты не менял имени? Тогда бы он не мог в тебя обратно войти.
ПЕТР: Не менял.
НИКОЛАЙ: То есть ты все еще Петр?
ПЕТР: Да.
НИКОЛАЙ (обращаясь к социальному работнику): Может, ты знаешь?
(Социальный работник стучит три раза, изображая на лице полнейшее непонимание.)
ПЕТР: Слушай, теперь я подумал…
НИКОЛАЙ: Ну, что ты подумал?
ПЕТР: Может, он как вирус?
НИКОЛАЙ: В смысле?
ПЕТР: В смысле, у меня теперь к нему иммунитет, как он из меня вышел.
НИКОЛАЙ: Интересная мысль.
ПЕТР: И если он в тебя вселится, а потом выйдет, у тебя тоже иммунитет будет.
НИКОЛАЙ: Ты на что намекаешь?
ПЕТР: Может, ты зря так этого боишься?
НИКОЛАЙ: Может, и зря. Но тут ключевой момент, если дух из меня выйдет. А если не выйдет? Что если не выйдет?
ПЕТР: Тоже верно.
(Пауза.)
НИКОЛАЙ: Ладно, пошел я.
ПЕТР: Удачи.
НИКОЛАЙ: Спасибо.
ПЕТР: Пистолет не забудь.
(Николай уходит.)
ПЕТР (социальному работнику): Ты правда не знаешь великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности?
Действие III
(Петр и социальный работник сидят в тех же позах, что в конце предыдущего действия. Перерыв между действиями – просто словно затемнение. Более того, Петр задает тот же вопрос, что в конце второго действия, ровно с той же интонацией.)
ПЕТР: Ты правда не знаешь великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Эй! Я что, связан?
ПЕТР: Тихо, тихо.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Почему я связан? Кто меня связал?
ПЕТР: Тихо, тихо.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК (начинает кричать): Отпустите меня!
ПЕТР: Успокойся.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК (вопит): Отпустите меня немедленно!
(Петр ставит социальному работнику кляп. Тот колотит свободной рукой по столу. Возвращается Николай, но не один: с ним дядя Жора на каталке, которую везет Клим.)
НИКОЛАЙ: Знакомьтесь! Это дядя Жора, это Петр, это Клим, мой батя, друг дяди Жоры.
КЛИМ: Ой, а что это…
НИКОЛАЙ: Во-первых, хотел бы поблагодарить дядю Жору и Клима за то, что одолжили несколько метров хорошей, прочной веревки, которая у нас самих, как видите, на исходе.
КЛИМ: А чего это он, связан, что ли?
(Дядя Жора громко смеется.)
НИКОЛАЙ (достает пистолет): Попрошу тишины!
(При виде пистолета Клим поднимает руки, социальный работник перестает колотить по столу.)
НИКОЛАЙ: Давайте, дядя Жора, мы вас пристегнем как следует. Меры предосторожности, сами понимаете. Тебя, батя, тоже свяжем, не боись, потом развяжем.
ПЕТР (с интонациями ослика Иа-Иа): Свяжем и развяжем. Свяжем и развяжем.
ДЯДЯ ЖОРА (добродушно): Да зачем меня пристегивать, сам ведь знаешь, что у меня ноги.
НИКОЛАЙ: Знать-то знаю, но всякие чудеса случаются, не хуже меня понимаете, и потом, береженого бог бережет.
ДЯДЯ ЖОРА: Да, это верно, береженого бог бережет.
(Николай пристегивает дядю Жору ремнями, вместе с Петром они связывают Клима.)
ПЕТР: Свяжем и развяжем. Свяжем и развяжем.
НИКОЛАЙ: Водочки будете, батя, дядя Жора? И пицца еще осталась.
ДЯДЯ ЖОРА: Спасибо, не откажусь.
НИКОЛАЙ: Извините, что пришлось связать. (Обращаясь к социальному работнику): А ты водки будешь?
ПЕТР: Он не может, у него кляп.
НИКОЛАЙ: А мы уберем, если орать не будет. Ты ведь не будешь орать?
(Социальный работник усиленно кивает. Николай снимает с него кляп. Наливает водку всем присутствующим.)
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: А вы участвовали в переписи населения?
ДЯДЯ ЖОРА: Ась?
НИКОЛАЙ (кричит дяде Жоре в ухо): Участвовали в переписи населения, дядя Жора?
ДЯДЯ ЖОРА: Я-то? Да нет, стар я для таких штук!
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Это плохо. Участие в переписи – долг каждого сознательного человека. А вы?
(Пауза.)
НИКОЛАЙ: Батя, тебя спрашивают.
КЛИМ: А? Что?
НИКОЛАЙ: Участвовал, спрашивают, в переписи населения?
КЛИМ: Я? А, да.
НИКОЛАЙ: Так у нас здесь, оказывается, только один не участвовавший!
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Кто?
НИКОЛАЙ: Дядя Жора.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Стыдно признаться, но тоже еще не участвовал.
НИКОЛАЙ: Участвовал.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Не участвовал.
НИКОЛАЙ: Участвовал.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Нет, не участвовал.
НИКОЛАЙ: Кляп, что ли, снова захотел? Не помнишь просто. Когда ты участвовал, времени для тебя не существовало.
(Социальный работник испуганно замолкает.)
НИКОЛАЙ: Ну, ваше здоровье, дядя Жора. Твое здоровье, батя.
ДЯДЯ ЖОРА: Наше почтение.
(Чокаются, выпивают. Для того чтоб Клим мог пить, Петр подставляет рюмку к его губам. Николай снова разливает.)
ПЕТР: Вы в натуре батя Николая?
КЛИМ: Отчим.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: В переписи отражено?
КЛИМ: Отражено.
НИКОЛАЙ: Но люблю его как родного.
КЛИМ: И я тебя люблю, сынок.
НИКОЛАЙ: А дядя Жора у нас человек героический. Воевал еще на японском фронте.
ДЯДЯ ЖОРА: В тринадцать лет!
НИКОЛАЙ: Подарил мне ложку, оловянную, сам на фронте, на войне отлил!
ПЕТР: Че, правда, что ли?
ДЯДЯ ЖОРА: Во как!
ПЕТР: Вам не холодно? Никому не холодно?
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: А вы в переписи указали, что воевали с японцами?
ПЕТР: Он не участвовал в переписи, он же сказал.
НИКОЛАЙ: Давайте еще по одной. За перепись!
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: За перепись!
ПЕТР: За перепись!
ДЯДЯ ЖОРА: За перепись!
НИКОЛАЙ: Дядя Жора, а давайте мы с вами сейчас перепись проведем?
ДЯДЯ ЖОРА: Да у меня ж ноги, ты же знаешь…
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Да ничего! Давайте!
НИКОЛАЙ: Исполните долг сознательного гражданина.
ДЯДЯ ЖОРА: Ну, если не надо будет танцевать, то…
ВСЕ (вразнобой): Давайте, дядя Жора!
ДЯДЯ ЖОРА: Я согласен.
НИКОЛАЙ: Дядя Жора знаете, каким раньше плясуном был! Закачаешься!
ПЕТР: Кто будет проводить?
НИКОЛАЙ: Давайте я.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Может, лучше я? Я все-таки профессионал.
НИКОЛАЙ: Подозреваю, вас он слушать не будет.
ДЯДЯ ЖОРА: Да я вообще его в первый раз вижу! А чего его связали?
НИКОЛАЙ: Для безопасности, дядя Жора, для безопасности. И вас мы для безопасности, и батю. Всех для безопасности. Береженого бог бережет, сами же знаете.
ДЯДЯ ЖОРА: Конечно.
НИКОЛАЙ: Итак! Имя, фамилия?
ДЯДЯ ЖОРА: Георгий Хвостовой.
КЛИМ: Павел Хвостовой.
НИКОЛАЙ: Как это? Почему Павел? Разве не Георгий?
КЛИМ: Да вот так! Все зовут Жорой, а по паспорту Павел.
(Дядя Жора стучит два раза по своей каталке.)
НИКОЛАЙ: Национальность?
ДЯДЯ ЖОРА: Русский.
НИКОЛАЙ: Год рождения?
ДЯДЯ ЖОРА: Тысяча девятьсот двадцать восьмой.
КЛИМ: Теперь-то уж можно правду сказать.
НИКОЛАЙ: Какую правду?
КЛИМ: Девятьсот тридцатого он.
НИКОЛАЙ: Как это девятьсот тридцатого? В паспорте же двадцать восьмой стоит?
КЛИМ: Так то в паспорте. Он специально себе два года приписал, чтоб на фронт взяли.
(Дядя Жора стучит два раза по своей каталке.)
НИКОЛАЙ: Ну вы даете, дядя Жора. Вероисповедание?
ДЯДЯ ЖОРА: Синтоист.
НИКОЛАЙ: Населенье Фудзиямы?
ДЯДЯ ЖОРА: Хороший вопрос. Многие думают, что на Фудзияме нет постоянного населения, только работники ресторанов и спасатели. На самом деле есть. Там живут гномики. Об этом мне рассказывал пленный японец. Сто восемь гномиков, и когда умирает один, на его место приходит другой, с других гор, чтобы священное число сохранялось.
(Перед каждым следующим вопросом выпивают.)
НИКОЛАЙ: Количество притоков Камы?
ДЯДЯ ЖОРА: Вот эти скалы пусть изгибаются дугой от той реки, что льется в молчаньи вдоль ущелья, затопляя зыбкую душу. Пусть длится этот день без края, подрубая древо лета, над полями, берущими реку прибоем буйным в час ненастья. Пусть небо пусто, пусть над миром нет ни солнца, ни звезд, ни луны… И я отдам без остатка подсознанию должное, свое притяженье к этой паре свалившихся в низину скал, свалившихся, как падают камни с отвесов на берег Камы…
НИКОЛАЙ: Сколько рук у бога Рамы?
ДЯДЯ ЖОРА: Хороший вопрос. Многие ошибочно думают, что у него сто рук. Нет, сто рук у бога Шивы, а у Рамы всего две руки. Рама просто прекрасен, он совершенный, как может быть у него количество рук иное, чем две?
НИКОЛАЙ: Вы же синтоист.
ДЯДЯ ЖОРА: Синтоист, но Рама все равно совершенен. Что я тут могу поделать?
НИКОЛАЙ: Где находится Панама?
ДЯДЯ ЖОРА: Какая Панама?
НИКОЛАЙ: Такой вопрос.
ДЯДЯ ЖОРА: Бывает шапка панама, а бывает страна Панама.
НИКОЛАЙ: Ну вот такой вопрос. Отвечайте.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Он правильно ответил.
НИКОЛАЙ: Сколько весит далай-лама?
ДЯДЯ ЖОРА: Не золотая, не из серебра, но всего на семь граммов легче. Далай-ламе это все равно. Не из камня, не из дерева, но на тридцать тонн тяжелее. Далай-ламе это все равно. Летим к далай-ламе! Лететь еще долго. Мы не знаем, отчего он смеется там, за облаками. Того, кто сумеет удалить камень далай-ламы, летят почтить не единицы и даже не сотни. Он удостоил, от века из года идет в мир по тонкой нитке далай-лама. Мы не знаем, почему смеются там, за облаками.
НИКОЛАЙ: Почему вы так упрямы?
ДЯДЯ ЖОРА: Умру, а на этот вопрос не отвечу!
НИКОЛАЙ: Выпьем за перепись.
ДЯДЯ ЖОРА: Режьте меня, а на этот вопрос отвечать я не буду!
ПЕТР: Пили уже за нее.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: За перепись я могу пить сколько угодно раз!
ВСЕ: Выпьем!
НИКОЛАЙ: Какова великая тайна и ужасающая глубина смерти и вечности?
КЛИМ: Когда невмочь мне ни жить, ни видеть, бежать, любить, презирать, ненавидеть!
ДЯДЯ ЖОРА: Это ты спрашиваешь как переписчик или от себя лично?
НИКОЛАЙ: И так, и так.
ДЯДЯ ЖОРА: Скажи, как тебя зовут, и я открою тебе великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности.
НИКОЛАЙ: Не скажу.
КЛИМ: Его зовут Николай.
НИКОЛАЙ: Батя, молчи! Не говорю, значит, есть причины.
ДЯДЯ ЖОРА: Почему?
НИКОЛАЙ: Тогда ты мной овладеешь.
ДЯДЯ ЖОРА: В смысле?
НИКОЛАЙ: В смысле ты же знаешь, как меня зовут.
ДЯДЯ ЖОРА: Я забыл. Выпил и забыл.
НИКОЛАЙ: Ну что ж. Проспишься, вспомнишь. И еще про ложку знаешь что?
ДЯДЯ ЖОРА: Что?
НИКОЛАЙ: Никакой ты мне ложки не дарил.
ДЯДЯ ЖОРА: Дарил!
НИКОЛАЙ: Не дарил.
ДЯДЯ ЖОРА: Дарил!
НИКОЛАЙ: Не дарил.
КЛИМ: Я не знаю. Вроде не дарил.
НИКОЛАЙ: Или вон спросите у кого-нибудь из присутствующих, как меня зовут.
ПЕТР: Николай.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАБОТНИК: Георгий Хвостовой.
КЛИМ: Николай.
ДЯДЯ ЖОРА: Я их слышу как-то избирательно.
НИКОЛАЙ: Понятно! Потому что медиум-то я, а не они.
ДЯДЯ ЖОРА: Не понимаю, о чем ты говоришь. Я и слов таких не знаю.
НИКОЛАЙ: А давай еще по одной выпьем!
ДЯДЯ ЖОРА: А давай!
(Выпивают.)
НИКОЛАЙ: Ну так что? Скажешь?
ДЯДЯ ЖОРА: Что скажешь?
НИКОЛАЙ: Великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности.
КЛИМ: Может быть, она та же, как в прозрениях Шопенгауэра в час великой смерти? И возможно ли вселение в мертвые тела душ живых? Может быть, они так же, как мы, предстанут перед Богом? Что же им нужно? И чего они требуют? Но что бы ни требовали, вопрос остается вечен: что нам-то делать? И как мне быть? Мне хочется познать мир и научиться жить в нем, но кто же нам откроет глаза на окружающий мир? Как смертен человек? Кто же его в чудное царство введет? Что мне сказать и кому поведать?
ДЯДЯ ЖОРА: Не скажу.
НИКОЛАЙ: Почему?
ДЯДЯ ЖОРА: Потому что ты дебил. Тебе сегодня сообщили эту тайну несколько раз на все лады и голоса, но ты так ничего и не понял.
НИКОЛАЙ: Может, тогда стуком сообщите?
ДЯДЯ ЖОРА: Я, может, умру скоро, и так и не узнаю, как тебя зовут…
НИКОЛАЙ: Кстати, насчет скорой смерти…
(Наставляет на дядю Жору пистолет.)
ДЯДЯ ЖОРА (смеется ему в лицо): Ты правда решил с помощью пистолета разузнать великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности? Да ты еще глупее, чем я думал. Мне пофиг, убивай всех!
КЛИМ: Я, я знаю эту тайну! Не надо убивать! Я все расскажу!
ДЯДЯ ЖОРА: Бог узнает своих!
НИКОЛАЙ: Дядя Жора, ну пожалуйста! Ну что, договорились?
ДЯДЯ ЖОРА: Нет, не договорились. Вези меня обратно домой, Климушка!
ПЕТР: Он не может.
ДЯДЯ ЖОРА: Почему?
ПЕТР: Связан.
ДЯДЯ ЖОРА: Так развяжите!
КЛИМ: Да скажи ты им эту великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности.
НИКОЛАЙ (отвечая дяде Жоре и не слыша Клима): Тогда поклянись, что ни ты, ни Клим, ни Петр, ни социальный работник не причинят никому из присутствующих никакого вреда.
ДЯДЯ ЖОРА: Как я могу поклясться за всех, ты дебил, что ли? Могу только за себя поклясться.
КЛИМ: Я! Я знаю великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности. Только развяжите нас.
ПЕТР: Холодно, холодно. Кто-нибудь еще чувствует холод?
НИКОЛАЙ: Я чувствительнее тебя, и то ничего не чувствую.
ДЯДЯ ЖОРА: Так меня кто-нибудь освободит?
НИКОЛАЙ: Кого именно тебя?
ДЯДЯ ЖОРА: Ну не хочешь освободить меня, освободи кого-нибудь из этих людей. Социального работника. Отчима своего освободи. Собрал тут пыточную камеру. Имей милосердие. Они тут ни при чем.
НИКОЛАЙ: Освободись сам.
ДЯДЯ ЖОРА: Увы мне! Дух силен, а плоть слаба.
НИКОЛАЙ: Так клянешься?
КЛИМ: Я, я знаю великую тайну и ужасающую глубину смерти и вечности!
ПЕТР: Холодно, холодно. Почему я один чувствую холод?
ДЯДЯ ЖОРА: Ладно, клянусь.
НИКОЛАЙ: Чем ты клянешься?
(Дядя Жора засыпает.)
НИКОЛАЙ (Петру): Сходи посмотри, что с ним?
ПЕТР (прикладывает ухо к его груди): Он спит.
НИКОЛАЙ: Так разбуди его.
(Петр пытается разбудить дядю Жору, тот пьяно бормочет во сне и не просыпается.)
КЛИМ: Теперь не разбудишь.
НИКОЛАЙ: Нет, разбужу.
КЛИМ: Да теперь и бесполезно, у него иммунитет, как вы тут выражаетесь. Он ничего не знает.
НИКОЛАЙ: Выходит, ты знаешь?
КЛИМ: Да.
НИКОЛАЙ: Ну что ж, опять все по новой?
КЛИМ: Ладно, карты на стол. Ты меня раздражаешь.
НИКОЛАЙ: А еще говорил, что любишь меня.
КЛИМ: Дебил! Это не Клим говорит.
НИКОЛАЙ: А кто?
КЛИМ: Дух.
НИКОЛАЙ: А.
КЛИМ: Как я тебе уже сказал, ты меня раздражаешь. Ты меня так раздражаешь, что я давно бы ушел к себе и вечно упокоился, но не могу.
НИКОЛАЙ: Почему?
КЛИМ: У меня сообщение.
НИКОЛАЙ: Кому?
КЛИМ: Как я и говорил, карты на стол. Николаю. У меня сообщение Николаю. Надоело ходить вокруг да около. Если ты Николай, я оставлю тебе сообщение, если нет, скажи, и я уйду.
НИКОЛАЙ: Важное сообщение? О великой тайне и ужасающей глубине смерти и вечности?
КЛИМ: Важное. Ты Николай?
НИКОЛАЙ: Мне надо подумать.
КЛИМ: О чем?
НИКОЛАЙ: Николай я или не Николай.
КЛИМ: И я клянусь всеми ангелами ада и что ты там еще говорил, что не причиню тебе вреда и не буду вселяться.
ПЕТР: Надо брать.
НИКОЛАЙ: Ладно. Учитывая все входящие и исходящие, я да, я Николай.
КЛИМ: Точно Николай?
НИКОЛАЙ: Могу паспорт показать.
КЛИМ: Покажи.
(Николай показывает паспорт.)
КЛИМ: Но мое сообщение конфиденциальное. Давай отойдем.
НИКОЛАЙ: Ты не можешь.
КЛИМ: Почему?
НИКОЛАЙ: Ты связан.
КЛИМ: Так развяжи.
НИКОЛАЙ: Нет.
КЛИМ: Ну тогда пусть они уйдут.
(Николай и Петр уволакивают со сцены стул с привязанным социальным работником и укатывают каталку с дядей Жорой. Николай возвращается.)
НИКОЛАЙ: Ну все, говори.
КЛИМ: Так слушай.
НИКОЛАЙ: Я весь ухо.
КЛИМ: Ты сказал «Я весь ухо»?
НИКОЛАЙ: Это значит, я весь внимание.
КЛИМ: Какая ирония!
НИКОЛАЙ: Почему?
КЛИМ: Уж близок час мой, когда в мучительный и серный пламень вернуться должен я.
НИКОЛАЙ: О бедный призрак!
КЛИМ: Нет, не жалей меня, но всей душой внимай мне, Николай!
НИКОЛАЙ: Говори, я буду слушать.
КЛИМ: И должен отомстить, когда услышишь.
НИКОЛАЙ: Что?
КЛИМ: Я дух, я твой отец.
Приговоренный по ночам скитаться,
А днем томиться посреди огня,
Пока грехи моей земной природы
Не выжгутся дотла. Когда б не тайна
Моей темницы, я бы мог поведать
Такую повесть, что малейший звук
Тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей,
Глаза, как звезды, вырвал из орбит,
Разъял твои заплетшиеся кудри
И каждый волос водрузил стоймя,
Как иглы на взъяренном дикобразе;
Но вечное должно быть недоступно
Плотским ушам. О, слушай, слушай, слушай!
Коль ты отца когда-нибудь любил…
НИКОЛАЙ: Погоди, так ты мой отец, что ли?
КЛИМ: Ну да.
НИКОЛАЙ: Я думал, ты умер.
КЛИМ: Я и умер, дебил! Ты говоришь с духом своего покойного отца.
НИКОЛАЙ: То есть я говорю как бы и с отчимом, и с отцом.
КЛИМ: Ну да.
НИКОЛАЙ: То есть дух моего отца говорит со мной посредством тела моего отчима?
КЛИМ: Ну да.
НИКОЛАЙ: Круто! Но ты уверен, что говоришь с сыном? Я-то тебя совсем не видел. Мне было… Три, что ли, когда ты умер.
КЛИМ: Я видел твой паспорт, идиот.
НИКОЛАЙ: А, точно.
КЛИМ: Так я могу продолжить?
НИКОЛАЙ: Да-да, извини.
КЛИМ: На чем я остановился?
НИКОЛАЙ: «Коль ты отца когда-нибудь любил».
КЛИМ: Да! Коль ты отца когда-нибудь любил, отмсти за гнусное его убийство.
НИКОЛАЙ: Убийство?
КЛИМ: Убийство гнусно по себе; но это гнуснее всех и всех бесчеловечней.
НИКОЛАЙ: Кого убили?
КЛИМ: Идиот.
НИКОЛАЙ: Можно ты не будешь ругаться? Я всего лишь стараюсь понять ситуацию.
КЛИМ: Но ты думай хоть немножко.
НИКОЛАЙ: Я стараюсь.
КЛИМ: Хорошо.
НИКОЛАЙ: В конце концов, как я понял, я твой сын.
КЛИМ: Да.
НИКОЛАЙ: Вот и не ругайся на меня.
КЛИМ: Хорошо, хорошо.
НИКОЛАЙ: Так кого убили-то?
КЛИМ (взрываясь): Меня! Меня убили.
НИКОЛАЙ: Ну ладно, рассказывай дальше.
КЛИМ: Сначала поклянись, что отомстишь.
НИКОЛАЙ: Ну как я могу это пообещать? А вдруг не смогу?
КЛИМ: Нет, сможешь. Я гарантирую это. Он даже не будет сопротивляться.
НИКОЛАЙ: А, ну ладно.
КЛИМ: Так клянешься?
НИКОЛАЙ: Сделаю все, что смогу.
КЛИМ: Клянешься или нет?
НИКОЛАЙ: Клянусь сделать все, что смогу. Это самое большое, что я могу тебе пообещать.
КЛИМ: Эх, ладно, вижу, ты готов;
Но даже будь ты вял, как тучный плевел,
Растущий мирно у летейских вод,
Ты бы теперь воспрянул. Слушай, Коля;
Идет молва, что я, уснув в саду,
Ужален был змеей; так ухо Вятки
Поддельной басней о моей кончине
Обмануто; но знай, мой сын достойный:
Змей, поразивший твоего отца,
Надел его венец.
НИКОЛАЙ: В смысле?
КЛИМ: Ну чего непонятно?
НИКОЛАЙ: Какой такой венец?
КЛИМ: Ну, в смысле, унаследовал мое состояние, поселился в моем доме и даже более того – женился на моей вдове. Короче, все унаследовал.
НИКОЛАЙ: Погоди, ты сказал «вдове».
КЛИМ: Да.
НИКОЛАЙ: То есть речь идет о моей матери? Раз она твоя вдова, а я твой сын.
КЛИМ: Какой ум! Какая проницательность!
НИКОЛАЙ: Так после тебя мать за Клима вышла.
КЛИМ: Его и имею в виду.
НИКОЛАЙ: Моего отчима?
КЛИМ: Тебе он отчим, а мне брат.
НИКОЛАЙ: В смысле?
КЛИМ: Чего непонятно-то?
НИКОЛАЙ: Он твой брат, что ли? Родной?
КЛИМ: Да, этот блудный зверь, кровосмеситель,
Волшбой ума, коварства черным даром –
О гнусный ум и гнусный дар, что властны
Так обольщать! – склонил к постыдным ласкам
Мою, казалось, чистую жену;
О Коля, это ль не было паденьем!
Меня, чья благородная любовь
Шла неизменно об руку с обетом,
Мной данным при венчанье, променять
На жалкое творенье, чьи дары
Убоги пред моими!
НИКОЛАЙ: Он мне, получается, дядя? Ну вообще-то он был мне как отец. Ничего плохого сказать о нем не могу.
(Из-за сцены доносится голос Петра.)
ПЕТР: Скоро вы там? Тут холодно.
КЛИМ: Но как вовек не дрогнет добродетель,
Хотя бы грех ей льстил в обличьях рая,
Так похоть, будь с ней ангел лучезарный,
Пресытится и на небесном ложе,
Тоскуя по отбросам.
Но тише! Я почуял воздух утра;
Дай кратким быть. Когда я спал в саду,
Как то обычно делал пополудни,
Мой мирный час твой дядя подстерег
С проклятым соком белены в сосудце
И тихо мне в преддверия ушей
Влил прокажающий настой, чье свойство
Так глубоко враждебно нашей крови,
Что, быстрый, словно ртуть, он проникает
В природные врата и ходы тела
И свертывает круто и внезапно,
Как если кислым капнуть в молоко,
Живую кровь; так было и с моею;
И мерзостные струпья облепили,
Как Лазарю, мгновенною коростой
Все тело мне.
Так я во сне от братственной руки
Утратил жизнь, венец и королеву.
НИКОЛАЙ: Ты снова имеешь в виду дом и жену?
КЛИМ: Я скошен был в цвету моих грехов,
Врасплох, непричащен и непомазан;
Не сведши счетов, призван был к ответу
Под бременем моих несовершенств.
НИКОЛАЙ: Погоди, это все?
КЛИМ: В смысле?
НИКОЛАЙ: Так а что насчет великой тайны и ужасающей глубины смерти и вечности?
КЛИМ: Так ты отомстишь? Ты поклялся!
НИКОЛАЙ: Это она и есть?
КЛИМ: Кто она?
НИКОЛАЙ: Ну, тайна.
КЛИМ: О ужас! Ужас! Но теперь прощай!
Уже светляк предвозвещает утро
И гасит свой ненужный огонек;
Прощай, прощай! И помни обо мне. (Закрывает глаза.)
НИКОЛАЙ: Я че-то не понял ничего.
(Один стук.)
КЛИМ (открывает глаза): А где все?
НИКОЛАЙ: Какие все?
КЛИМ: Ну, Жора где?
НИКОЛАЙ: Так что насчет великой тайны и ужасающей глубины смерти и вечности?
КЛИМ: Развязывать-то будешь меня?
НИКОЛАЙ: Мне надо подумать.
(Два стука.)
КЛИМ: Развязывай, дебил.
(Три стука.)
ПЕТР (за сценой): Скоро вы там? Холодно же. Открывайте.