Стихотворения 2019-2020 годов
Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2020
Наталия Черных родилась в 1969 году, живет в Москве, автор 12 поэтических сборников, лауреат Филаретовской премии за лучшее стихотворение 2001 года, лауреат премий «Летучие собаки» (2013) и «Московский наблюдатель» (2019). Автор 6 сборников эссеистики (М.: Эксмо), книги «Приходские повести» (М.: Эксмо, 2014) и трех романов: «Слабые, сильные» («Волга», 2015, лонг-лист премии «Большая книга»), «Неоконченная хроника перемещений одежды» (М.:Эксмо, 2018), «ФБ любовь моя» («Волга», 2019).
Считалочка
сели обедать, а ей не дают пирога;
ты же хорошая, вот и хлеб;
встали играть, а ее не зовут;
ты умная, сделай домашку;
дали зарплату, а взяли налог:
ведомость верная: вычетов много;
премию дали, а ей ни копья:
ты очень ценный работник;
священник прошел и сказал:
это все к благодати,
она и не спорит;
мыла шар земной,
по чистому прошли соседи;
придумала имя,
посмеялась подруга;
влюбилась,
а он далеко,
улыбается, не обижает;
все неприятности на благодать
ложатся влюбленностью тихой;
только не думай, что будет платеж,
только не жди зачисления,
только не говори прежде всего себе:
как есть, так быть должно;
не смотри по сторонам:
там игроки, шулера,
удача вся с ними;
а тебя позабудут,
ты знаешь и это;
позабудут и те, кто смеялся,
и те, кто вперед побежал;
только не жди зачисления,
помощи просто не жди;
много занятий до смерти
освоить еще предстоит:
каждую пятницу мыть земной шар,
из Амазонки тушить душевный пожар
кого-то, кого и не знаешь;
зачем она здесь?
платишь и убираешь;
цены утешения нет;
окна да окна,
свет;
это не шишел вышел,
это предвечный совет;
а счет живет
сам по себе:
когда платить,
а когда тратить;
вот несут
белое платье
Люцея
Мне нравится придумывать слова: люцея,
растение, и в нем душа его,
неяркая и тонкая лаванда,
подросток-девочка с тенями малокровья,
но вот, смотри, танцует и поет.
Люцея там, где мир яйцом пасхальным
на солнцепасху, с толстою корой,
растрескался, и трещины гуляют,
где скрыто все лавандой и люцеей,
а девочка танцует и поет.
Бессмертие не дар и не покупка,
работа выбирания вещей:
сетей, растений, прочих инструментов,
которыми все то, что до материи
творило звезды, плоти и растенья,
идет навстречу человеку.
Финал, в отличие от мирного начала,
причудливый хлопок. Но в голосе его
самонадеянности земляная масса,
и лишь люцея занимает поле,
когда хлопок, себя перепугавшись,
затих.
Баллада О Радуге
В тот год, в кромешную жару,
Задумавшись о Рождестве,
Она сплела из шерсти коз
Двенадцать радужных полос.
У радуги двенадцать стрел,
А семь полос – ее сестра.
Два красных: алый и кармин,
Цвет ноготка всего один;
Три желтых: лютик и песок,
Рассвета золото на них;
Зеленых четверо идут:
Листва, хвоя, трава да ил,
Два синих: море к небесам,
Их предваряет голубой,
Что в синем тонет молнией
И потому его как нет,
Он синий держит на руках;
А фиолетовый один.
Цветенье шерсти, петли слов;
И если б высохла земля
И все растения на ней,
Двенадцать рек пришли бы вновь.
Она не ведала о том,
Она сплетала Рождество.
Она сплела слова как шерсть:
Прекрасен как Иосиф ты,
В бою силен как царь Давид
И мудрый словно Соломон,
Ты господином наречен
Моей зеленой стороны.
Песня
о восточном и северном ветрах
когда в ближайшем сквере
иней укроет пространство
где шерсть из травы клубится
где утром клочья облаков
снег выпал
мне видится одно и то же
побережье
между горами и морем
там вереск
в жизни не видела вереск
свободно вереск
дом на пологом скате у скал
старый дом
сети вокруг
а море еще не встало
вряд ли встанет море
однако у самой кромки песка
желтый причудливый лед
соленый лед
хрустит от напора тяжелых волн
где-то за скалами лес
его почти что не видно
дом сиротой
принятой скалами
смотрит на море
дом смотрит на море
пора бы уже запрягать лошадь
ехать в город
но лошадь идет по песку возле самой воды
там лед
соленый лед
поднялся сырой восточный ветер
зимний восточный ветер
что мне
что моря того не увижу
ни густого вереска
ни скал красно-синих
ни лошади
у самого моря идущей
я это место узнаю из тысячи
я его точно узнаю
нынче северный ветер
снег по газонам
пестрые стали газоны от снега
ветер сырой пришел
ветер холодный сырой
Аргайл
по зеркалу лицо плывет
не то,
что смотрится в него;
или забыла внешность на обочине у жизни;
она росла,
как не растет трава,
как не растут деревья;
деревья ближе и надежнее людей;
как плод или как дом;
и тоже не росла;
но кто-то, лучше и смелее,
взял в руки карандаш
вмиг начертил сеть клеток,
будто ромбы,
а в них вместилась музыка и нечто,
текучее и светлое;
прутья клетки
располосовали маленький сексизм,
с которым очень рано ей пришлось столкнуться;
она, покуда слезы высыхали,
вдруг обнаружила,
что весело растет,
что клетки в ней все больше и красивей;
мужчины вслед кричали:
если бы не мы, то ты бы не…
не слышала, что дальше;
за красотой сожительство идет,
там хорошо и внятно объясняют,
что ты никто, ничто, предатель и урод;
развидеть это нужды нет;
все много проще:
она жила с другим,
а клетки зрели в ней
и разворачивались в пляшущий узор;
затем пришли измены с расставаньем;
неравноценно;
тут из люльки вынули ее
и бросили на лед;
когда б ни клетки,
она бы не срослась в саму себя;
а клетки лучше с каждым новым днем,
новые цвета прибавились;
затем пришли мытье с катаньем
и большой сексизм;
опять мужчины вслед кричат;
она уж позабыла, кто они;
затем смирилась и заулыбалась;
других людей у ней в округе нет,
да и она не человек,
она те клетки;
мужчины вслед кричат:
а ты не человек,
и обижать тебя единственно правильное решение,
мужчины ударяли, да, случалось;
она росла,
так появился орнамент новый,
названный по месту,
где могила древней деревенской королевы:
аргайл;
когда глаза научится читать,
ведь зрение плывет от утомленья,
она читает в зеркале лицо;
в нем нет следа
(но ей следы видны),
что было все, что было;
клетки пульсируют тремя цветами ярко;
она любила их и любит их
***
Долго не видеть – в сумерках, в поезде, в поле тащиться
ранней весной.
Что есть разлука – тело разъятое лука на зябких коленях.
Если на этой он стороне –
мандарином висит новогодним свидание, центр областной,
А уж если на той – то дорога-дорога-дорога,
и нет ей конца,
и на ней никаких поселений.
Как ему там? Обращаться на ты напрямую смешно,
но смеяться любил.
Не болит ли, и нет ли дурмана от всяких вещей,
самовольно бедой приходящих?
Если хоть на минуту забыть, что он жил,
и растечься меж сонных светил,
Пробуждение будет с полынью во рту,
в поселении женщин неспящих.
Так что здравствуй, и все же на ты, и на той стороне.
Что я знаю о ней?
Это тени и пламя, и снова лишь пламя да тени,
и редкие звезды.
Поезд не торопясь пробирается, дышит замедленно
тело весенних полей,
Где-то сломанный лук положили на сани,
идем уже спать,
или не видишь, как поздно.
А если захочет присниться, то сам и придет.
Говорят, что оттуда к живущим не отпущают.
Но придет, это точно. А сон миновал поворот,
и утром безоблачный, солнечный день обещают.