Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2018
Геннадий Каневский (р. 1965) – московский поэт и эссеист. Автор шести
поэтических книг, выходивших в издательствах Санкт-Петербурга, Москвы и
Нью-Йорка, и книги избранных стихотворений «Сеанс» (М.: ТГ «Иван-чай», 2016), а
также ряда публикаций в российской и зарубежной литературной периодике.
Участник нескольких поэтических антологий и поэтических фестивалей. Стихи
переводились на английский, шведский, итальянский, венгерский, украинский и
удмуртский языки. Лауреат премии «Московский наблюдатель» за заметки о
литературной жизни (2013), премии журнала «Октябрь» (2015), спецпремии
«Московский счет» за книгу «Сеанс» (2016).
[***]
честные заборы и кюветы.
пыльные лодыжки и ступни.
мы ещё остались после лета,
против света, лицами в тени.
нас считал растерянною массой,
мясом для больших очередей
тот, кто заправлял свободной кассой
и кричал «петровна,
перебей!»
но мосты над ледяною коркой
рек, текущих с севера на юг,
вновь напоминают город горький,
где любовь по карточкам дают.
зрители захлопали – пора нам.
вон уже готовы куры-гриль,
и на солнце тает панорама,
обещая будущую пыль.
падок день
до фугасов и мортир.
лишь одна ночная тень
утешает бедный мир.
«ну, покажь» –
слышен шелест над водой.
старомодный метранпаж
собирает сны в ладонь.
взяв редут
синей венки у виска,
маршем медленным идут
постраничные войска,
и на дне,
превращая свет в иглу,
пишет вирши сон во сне
по копчёному стеклу.
[***]
как
менеджеры слабого звена
честь ни за что
в окне туманном ветка
секретные запалы городов
обугленных
несложные заставы
и антрацит меж хлюпающих глин
как сбивчивый поход за слепотой
привал на дне
рукой дрожащей спичку
как можно дальше
и на клумбе зря
два небольших анютиных глазка
меж ноготков рекламного гламура
как перечень расходных материалов
неплотный год
освистанная смерть
день послевкусия
наклон равнины
обменник по слогам
ручная кладь
[***]
андрею чемоданову
мама любила хиля.
папа любил джетро
талл.
ты никого не любила.
я тебя обожал.
лежали с тобою голые.
играли в вождя и скво.
в то время как дэвид
боуи
любил себя самого.
[***]
где старые дачи всегда,
пролитые как из ведра
на холм и в овраги,
пять дней до субботы – среда,
черёмуховы холода
в кульке из бумаги.
где старые дачи – каюк:
там каждому в щёлку дают
глядеть из купален,
как свет изменяется весь,
как спеет придонная взвесь,
как мир идеален.
где старые дачи – продрог.
там речь приблудилась – щенок,
там люди-морфемы,
там чайник свистит, идиот,
там дождь перед утром пройдёт
рассказывать, где мы.
[***]
н.
а.
…и пальцы спускаются вниз
застёжки крючки теребя
реки сероватый разрез
в холодном боку ноября
скрипит рассыхается стул
табличка – сдаётся жильё
все любят вирджинию
вулф
никто не боится её
камнями карманы набив
себя ободряя come on
бестрепетный речитатив
от глаз заслонив рукавом
подёрнуты пеплом угли
повсюду веселье и грязь
они огибают углы
а мы ничего не боясь
[***]
более швея, чем мотористка,
более змея, как говорится,
чем горячий вересковый мёд,
здесь училась – и ушла на подвиг:
вывернуть наружу швы на подлых,
прострочить весёлый пулемёт.
и теперь на башнях водокачек
шелестит бумажный передатчик,
деятель засуженных искусств,
всё пытаясь спеть, как новый бабель,
эту смерть, её звенящий кабель,
эту жизнь – во рту стоящий вкус.
[баллада]
объявили по громкой конец времён.
занавесили зеркала.
первым в этот вечер сгорел «сайгон»,
потому что любовь – зола.
и зевак бессмысленные пинки
попадали в тугую плоть.
но смотрели хмуро из-под руки
те, кому говорил господь.
кто кричал всю ночь, тот к утру обмяк,
лишь глазами туда косил,
где по небу города плыл червяк –
талисман специальных сил.
петиметры пели про сатану
и косплеили чудь
и водь.
но, во рту камышинки держа, по дну
шли, кому говорил господь.
и теперь мы все позабыли свет,
перед тем позабывши газ.
и давно ни кожи, ни лёгких нет –
чешуя и жабры у нас.
и беспечные некогда наши дни
мы как соль собрали в щепоть.
а из всех погибли только они.
те, кому говорил господь.
[***]
как будто бубня себе под нос,
как будто летя с земли на марс,
простое, трёхлетнее пой, матрос –
в матроске и за руку – пой про нас.
как будто бы песня тебя защищает
и пыльную землю тебе завещает.
как будто находишься не в раю,
куда попадёшь из железных дней,
а тут, на тверской, где и я стою
под песню, не в силах расстаться с ней.
как будто бы в небе летят эскадрильи,
мечтая, что где-то кого-то убили.
как будто на каждом лежит земля,
невидимый, тонкий и тёмный слой,
как будто поёт за тобой твоя
шальная пуля о доле злой.
как будто не этот младенческий лепет,
а солнце последнее всходит и слепит.