Глава из романа «О себе»
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2018
Андрей Краснящих родился в 1970 году в Полтаве. Окончил
филологический факультет Харьковского госуниверситета. Сооснователь и соредактор
литературного журнала «©оюз Писателей». Автор многочисленных журнальных публикаций,
сборника рассказов «Парк культуры и отдыха» (2008;шорт-лист премии Андрея
Белого). Лауреат «Русской премии» (2015), премий им. О. Генри «Дары волхвов» (2015),
журнала «Новый мир» (2015), Дмитрия Горчева (2017) и
др. Живёт в Харькове. В «Волге» публикуется с 2015 года.
Самая смелая мысль, в
которой воспаряет филолог ‒ это мысль об убийстве жены.
Э. Канетти, «Ослепление»
Ну вот, мои маленькие поросята, теперь речь пойдёт непосредственно о вас – о ваших щёчках, глазках, носиках и алых губках.
Вы приходите ко мне в девятнадцать лет – я для вас царь и бог. Одного моего слова достаточно, чтобы весь мир перестал дышать, постоял бездвижно на месте, а потом задышал снова. Я рассказываю вам всякие страшные, интересные и страшно интересные вещи, и вы слушаете меня, широко раскрыв глаза и широко раскрыв рот, чтобы ничего не пропустить и побольше удержать в голове. И это у вас в высшей степени хорошо получается. Моя дырявая память завидует вашей – цепкой, глазастой, не утруждающей себя понапрасну раздумьями и сомненьями, мои глаза – когда с прищуром, когда просто так – смотрят на вас, пытаясь запомнить вас такими и понять, какими вы станете потом, другими, мои руки ничего не имеют против того, чтобы похлопать таких, как вы, по попе и другим частям тела, но не вас, вас – никогда. Между вами и мной стоит, разлёгшись, то, что я – преподаватель, а вы – мои ученицы, студентки. Это, конечно, не табу, табу – это совсем другое, это то, что уже есть и от чего надо прятаться. Я же от вас не прячусь, вы от меня – тем более. Наоборот, вы все – мои, моее не бывает, и я знаю, что в любой момент вы можете стать моими полностью, от крашеной в белый цвет глупой чёлочки до последнего пальчика на ножке тридцать шестого размера.
Я гляжу на вас и вижу, как вы прикасаетесь к другим мужчинам, а другие мужчины прикасаются к вам. Для вас это ещё род игры, но игры серьёзной, и вы хотите её сделать ещё серьёзнее. Именно для этих целей вам и нужен я. Не только, конечно, – я учу вас мифопоэтике. Пока вы будете воспринимать меня мужчиной, лучшим мужчиной в мире, мои слова о Фолкнере и Джойсе, Вулф и Беккете быстрее и легче войдут в ваши души и разместятся там, давая ростки и плоды, – а мне только этого и надо. Я же ваш преподаватель и преподаватель вообще, и обязан в первую очередь заботиться о вас, а потом уже – услаждать себя всякими мечтами о ваших хорошо пахнущих шейках. За которые, если по-честному, можно отдать или сжечь всех-всех джойсов и фолкнеров, стоящих у меня на книжных полках, – их от этого не убудет, они ещё напишут, как и я, массу гениальной фигни, а вы, мои маленькие – пока что маленькие – поросята – скоро, не успеешь оглянуться, отцветёте и постареете (вы что, не знаете, что после двадцати семи женщины во сне стареют?).
Но прежде чем отцвесть, вам предстоит ещё расцвести. И вы это начнёте делать прямо сейчас, на моих глазах. Для меня. Да-да, девочки, вы расцветаете для меня – в этом я нисколько не сомневаюсь и смотрю на вас, любуясь вашим цветом и вашим цветением.
Сколько же вас было у меня? По три цветка каждые три года на протяжении последних пятнадцати лет – пятнадцать девочек. Плюс ещё иняз, хотя иняз никогда не считается: иняз, уж простит меня Беляев, не тот факультет, чтоб считаться. Пятнадцать роз, кто-то из них – гербера, кто-то – бегония, кто-то лютик, кто-то – дай бог памяти – антуриум: красивый, но бесполезный и чуть ли не искусственный цветок. Все разные и все одинаковые.
Роман – полотно и пространство, и у него есть центр. Но когда центра нет, полотно может быть исчерчено параллельным линиями, как штаны в полосочку, – они тянутся от начала и до конца и говорят об одном и том же, только каждый раз выбирая предметом разговора что-то иное, важное. Деньги – важно? Важно для всех. Кровь важна? Важна. Любовное томление? Тоже общечеловеческий удел. Секс? Секс – тоже часть нашей жизни. Город снов? Безусловное да. Вздорные несуществующие изобретения, улучшающие жизнь? И это бывает и есть у всех. Разные, расширяющие наши представления о мире города? Ну, вот видите. А детство, отрочество, юность – это только направления полосок. Полосок. Они не сходятся и не должны между собой сходиться, многое в нашей жизни не сходится, и так и должно быть, это правильно. Зачем вытягивать в одну толстую жирную – не опачкайте рук! – фабулу, когда можно проживать жизнь заново в каждой из параллельных вселенных, не особо себя утруждая поиском сходств и различий между ними? Зачем?
Вот и вы – мои расцветающие студентки – одна из полосок, только теперь детство, отрочество и юность будут не моими, а вашими, а я постою в стороне, покурю и посмотрю на вас глазами не автора, не рассказчика, а так – постороннего для романа человека, главного героя одной-единственной главы. Я ведь не вру себе сейчас и не обманываю вас, правда?
Неправда. Соврать для меня – это как «с добрым утром!», весь мой никогда-не-дописанный-роман состоит из лжи и фантазий, и я временами завираюсь до того, что и сам не знаю, что в нём святое, а что – грешное, что – божий дар, а что – яичница, что – было, а чего – не было и быть не могло.
Вы ещё – несмотря ни на что – совсем маленькие, вы ещё ходите по парку, держась за руки – и это нормально – и уступаете дорогу мамашам с колясками, которые уже выполнили свой супергражданский долг и идут в шеренгу, гордо, по двое-трое, ни на кого не обращая внимания и никого не видя, требуя от жизни только одного – чтобы им все и всегда уступали дорогу, узнавая в них продолжательниц жизни и своих матерей. Вам ещё далеко до них – холодноглазых, презирающих всё живое, кроме того, что лежит у них в коляске, и если чем ещё и интересующихся в жизни, то так – самую малость и всегда одним и тем же. Нет, вы пока не такие, и если я хорошо постараюсь, никогда такими не станете, а я постараюсь очень хорошо и сделаю всё возможное, чтобы ваши мысли как можно дольше оставались заняты Прустом и Хёйзингой, «Золотой ветвью» и «Белой богиней», а не пелёнками, сосками, распашонками, детскими болезнями – помните, мы говорили о цели? Не превращайтесь в мамаш, поросята, и вы дольше протянете в этом мире выполненного животного долга и связующих нас со смертью уз. К чёрту смерть, поросята, – я научу вас бессмертью и никогда не сделаю из вас мамаш.
Culturа contra naturа – я осеменю вас по-другому, бессмертьем: хотите вы того или не хотите, важно чтобы всё – и стиль, и сюжет, и заложенные, как бомба, в подтекст идеи – говорило между собой на одном языке, это и будет – получилось. А чтобы у нас с вами всё получилось, давайте-ка откроем пятьдесят третью страницу, прочитаем, что там написано, и вооружившись знаниями, займёмся семантическим прощупыванием мифотворческого тела текста.
Я хочу, чтоб вы представили на этом месте несколько пустых страниц, соответствующих трём летним месяцам – с четвёртого на пятый курс. А теперь представьте такую картинку: я вхожу в аудиторию и вижу: вхожу и вижу: вижу: кто это? Нет, я знаю, что это вы, но кто это передо мной? И почему в глазах этого зверя теперь какая-то новая радость? Что это? Что это проклятое последнее наше лето вам нашептало, напело из ваших наушников, насквозило в уши морским ветерком, муссоном или бризом, – и кто вам сказал, что я такая же гадская сволочь, как и все мужчины? Нет, поросята, я другая сволочь, и я никогда не обману вас и не предам. И никогда вас не брошу – в этом можете быть уверены. «Докажи», – просят ваши глаза. И я доказываю.
Жизнь – род игры, то, что мы с вами сидим и смотрим друг на друга – это тоже род игры, всё – род игры. Даже самые важные и серьёзные вещи в человеке – мораль, честь, совесть, достоинство, долг – не более чем игровые ситуации выбора и риска. А игра, как и деньги, как и слова – материя воздушная, к ней нужно относиться необязательно, легко, без жадности и проклятий, так, как вы относитесь к глупости близкого родственника, мамы или папы, и прощаете им всё заранее.
Вы знаете, поросята, в голове вечно приходится держать тысячу вещей. А хочется одну – главную. Пусть не самую главную, но самую важную. И ради неё, поверьте мне, стоит позабыть остальные девятьсот девяносто девять – от них не убудет, убудет от вас, если вы отдадите им свою жизнь на саморастерзание.
А главное… вы требуете, чтоб я рассказал вам о главном? О главном? Вы знаете, мои поросята, я всё время говорю вам об этом. Вам и себе. То одними словами, то другими, и так и не знаю, рассказал ли уже или нет, или только на подходе. Так бывает, что твой трамвай или троллейбус слишком долго стоит на какой-то остановке, и ты, замечая это, думаешь: «Чего он не едет? Чего он ждёт?» А ведь это он ждёт тебя. Тебя – который уже сидит внутри него и думает: «Чего он не едет? Чего он ждёт?» – и сердится, и сетует на это.
Щелчок. Вспышка. Фотофиниш.