Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2018
Дмитрий Колисниченко родился в Киеве в 1982 году. Публиковался в
журналах «Нева», Homo Legens,
«Урал», автор романа «На струе» (М.: Кислород, 2007).
Всё случилось из-за метели. Наверное. Во
всяком случае, именно из-за неё Олег не взял машину и отправился в офис на
метро, а потом пошёл пешком. Если бы не метель, всё было бы иначе. Это точно.
Олег просто сел бы в свою десятилетнюю Honda и поехал бы в офис. Это заняло бы минут пятнадцать,
не больше.
Машину он успел купить за наличку весной 2008 года. Конечно, год спустя он бы
наверняка приобрёл что-то попроще. Но он не жаловался
и всегда говорил, что его Honda – это вещь. И
все вокруг уважительно соглашались: да, вещь!
Олег не жаловался, но из-за снегопада он
решил отказаться от машины. Ехать на метро было всего ничего – пару станций, а
потом ещё остановку на маршрутке. Или пешком.
Он застегнул рубашку под горло и
принялся возиться со свитером. Олег посмотрел в окно – там мело.
«Можно пройтись и пешком, одна остановка
– пятьсот метров», – принялся по привычке вычислять он. Весной он доходил до
офиса всего за пять минут. Идти, правда, приходилось через гаражи и СТО, прямо
по проезжей части – тротуаров тут, по сути, никогда и не было. Сюда сразу ехали
на своём авто. Прогулки по здешним краям не доставляли удовольствия, но Олег
предпочитал ходить пешком, считая, что это полезно. К тому же он экономил на
проезде. Мелочь, а приятно. Он прикинул, что в снег дорога от метро до офиса
займёт минут десять. Но трястись в переполненной маршрутке хотелось ещё меньше.
Олег ещё раз нехотя глянул в окно: их
двор-колодец был практически под завязку заставлен автомобилями. Был уже
десятый час утра, Олег всегда выезжал одним из последних. Значит, подумал он,
все жители их элитных многоэтажек, выстроившихся кругом, закрывая друг от друга
солнечный свет, вняли советам синоптиков и властей города
и пересели на общественный транспорт. Олег подумал, что если все оставили
машины, значит – проезды пусты. Перспектива прокатиться по свободной дороге
вдоль набережной казалась заманчивой.
Но о машине можно было забыть. Он до
последнего тянул с покупкой зимней резины, надеясь взять что-то под Новый год
со скидкой. Однако из-за резкого скачка курса доллара под праздники подорожали
и колёса. К счастью, поначалу зима выдалась бесснежной, и почти два зимних
месяца Олег преспокойно передвигался на летней резине, утешая себя тем, что она
была французской и почти новой – всего второй-то год. Он надеялся дотянуть до
весны, но обманулся.
В такой снег было преступно думать о
том, чтобы выезжать на летней резине даже на дорогу, свободную от баранов,
норовящих взять тебя на рога при первом же повороте или смене ряда. А он
старался быть добропорядочный гражданином.
Наверное, если бы не метель, он остался
бы живым. И всё сложилось бы иначе. Гипотетически это было так. Но ни знать о
грядущем фатуме, ни как-то предвидеть его Олег не мог, поэтому был вынужден
подчиниться обстоятельствам.
Даже в последние секунды своей короткой
жизни он не вспомнил о Боге. Умирая, Олег ни о чём не думал, был лишь страх. И,
пытаясь выползти из заснеженной пелены, в его тухнувшем сознании всплывали лишь
обрывки воспоминаний из детства.
Когда он жил дома – в родном селе, с родителями,
бабушкой и дедом. Старики ему казались очень старыми ещё тогда. Малышом он
боялся, что бабушка или дед внезапно умрут ночью, а утром их обнаружат. Найти
их должна была мать, и она обязательно закричит. Он был уверен в этом.
Этот утренний крик на некоторое время
стал для Олега навязчивой идеей. В дошкольном возрасте, ещё не влившись в
коллектив и не почувствовав тягу к учёбе и хорошим оценкам, за которые родители
давали ему карманные деньги, он был достаточно впечатлительным ребёнком. В
школе Олег быстро понял преимущество материальных ценностей и прилежания перед
ненужными сентиментальностями. Пойдя в школу, с первого класса он начал
выдавливать их из себя по капле.
Но тогда, шестилетним малышом, Олег всё
ещё был очень впечатлительным. Несколько недель кряду, осенью, когда уже поздно
рассветало и ветер пугающе гудел за стенами кирпичного
дома, казавшегося в такие предрассветные часы не крепче соломенной хатки, он
просыпался раньше всех и ждал. Когда проснётся мать, чтобы будить его в школу,
и закричит, найдя в соседней комнате мёртвым кого-то из стариков. Бабушка и дед
вставали раньше всех, но в то утро кто-то из них должен был не встать и
остаться лежать. А другой, представлял себе едва не трясущийся от кажущегося
неизбежным надвигающегося ужаса Олег, в это время всё так же продолжал бы
лежать рядом. В считанных сантиметрах, на огромной двуспальной кровати с
ржавыми стальными пружинами и двумя пуховыми перинами. Съежившись и уткнувшись
навсегда потухшим взором в противоположную от всё ещё тёплого трупа стену.
Но мать не кричала. И со временем
мальчик почти перестал бояться.
Мысли о смерти впервые пришли в его
голову прошлым летом, на пруду, когда он рассматривал себя в зеленоватой воде,
где так беззаботно кружились возле брошенной им корки хлеба головастики. Олег
махал руками и ногами и внимательно смотрел на своё отражение.
– Вот он я! – говорил он громко вслух,
но не верил самому себе. Ему казалось, что руки и ноги – это всего лишь руки и
ноги. Бренная плоть, как однажды сказали в церкви. А он – внутри. Он – это он.
А руки и ноги – это руки и ноги.
Чем больше Олег вглядывался в воду, тем
больше убеждался, что смотрит на себя изнутри. Он поднёс к глазам ладони, и
ощущение того, что его пальцы – не более чем пальцы, показалось ему до того
убедительным, что ему даже захотелось испугаться. Он вдруг подумал, что когда
умрёт, то не просто не увидит ничего. Просто ничего и не будет.
– Ни-че-го, –
повторил он, пробуя буквы на вкус, тщательно перебирая их языком и губами. В
летнем зное повеяло холодком – Олег на секунду почувствовал его всем телом, и
даже короткостриженые выцветшие рыжие волосы на голове, казалось, зашевелились.
Хотя, вспоминая тот свой ужас
впоследствии, он всё же не мог ручаться за последнее наверняка. Самой
омерзительной ему показалась мысль, что его тело будут жрать черви. Или
какие-нибудь насекомые. Ни червей, ни насекомых он не боялся, тем более в шесть
лет, нередко подвергая их всевозможным экзекуциям, но всё равно – это было,
мягко говоря, неприятно. «Лучше уж пускай меня сожгут», – решительно подумал
Олег. Мысль о превращении в прах показалась ему несколько успокаивающей.
Но главный вопрос оставался
неразрешённым: что будет после смерти? Если бы всё ограничилось кромешной тьмой
и гробовой тишиной, это было бы ещё ничего – не так уж и плохо, размышлял он.
Но умирало не только тело, не только руки и ноги – это было бы ещё полбеды.
Олег понял, что прекратит мыслить. И это было страшнее всего. Он не мог понять:
как это – не думать. Совершенно, а не в отдельные минуты, как это делают живые
люди.
Мальчик снова посмотрел на себя в пруд.
«Может быть – это душа?» – вдруг подумал он о том себе, который сидел где-то
глубоко внутри и смотрел на мир вокруг и своё отражение в воде с нарастающей
тревогой.
В церкви всегда говорили о душе, да и
бабушка о ней постоянно твердила. А душа не могла умереть. Это он знал
наверняка. От этой мысли ему стало легче, и уже почти не было страшно.
Лето прошло, минула и осень, но он
продолжал бояться смерти. Бояться, что кто-то умрёт.
Даже когда Олег уже больше не просыпался
по утрам в ожидании крика матери, он всё равно иногда возвращался к этой мысли,
с возрастом воспринимая чью-то смерть не просто как абстрактную потерю близкого
человека, а как конкретную проблему.
Хуже всего было бы, конечно, если бы
умер отец. Тот работал водителем на сахарном заводе, был человеком уважаемым и
ещё крепким. Но водители тоже умирали. Отец зарабатывал деньги, и без них их
семье пришлось бы очень нелегко. Олег понимал это уже ребёнком. С другой
стороны, размышлял он, умри мать, можно представить, как ударило бы это по
отцу, подкосило его.
Легче всего было с бабушкой и дедом: их
смерть, конечно, огорчила бы всех без исключения и мать в первую очередь. Отец
Олега лишился своих стариков ещё лет двадцать назад, а вот ей только предстояло
всё это пережить. Но это, как ни крути, прикидывал мальчик, была бы меньшая из
потерь.
Видеть покойниками бабушку или деда,
которые, как он для себя решил, стояли первыми на очередь на тот свет, Олегу не
хотелось. Вплоть до своего отъезда в Киев, видя, как дряхлеют старики, он думал
об этом хоть и не так часто, как в детстве, но с не меньшим содроганием.
К счастью для Олега, в его случае Господь
был милосердным. И оба старика ушли, когда у него была сессия в Киеве, поэтому
он даже не смог приехать в село на похороны.
Бабушку разбил инсульт, и она умерла
через месяц в районной больнице. Потеряв жену, дед начал, как и его старик,
сходить с ума: он совершенно всё забывал и часто выходил за пределы двора. Все
говорили, что это – наследственное, и лишь пожимали плечами.
Однажды, говоря с матерью по телефону,
Олег предложил сводить деда к доктору или положить его в клинику для душевнобольных,
но та лишь разозлилась в ответ и кричала, что это будет позором перед людьми.
Запирать его в доме тоже было неприлично – однажды, когда родители Олега
попробовали ограничить передвижение деда, тот поднял такой крик, что к ним
сбежались все соседи. Потом его несколько раз ловили в полях за селом, пока дед
однажды вечером не исчез, не вернулся ночевать. После недолгих поисков поутру
его нашли в болоте. Мать тогда сказала Олегу, тоже по телефону, что лицо деда
было умиротворённым. От этого всем было как-то легче, говорила она.
Несмотря на посещение церкви и верующую
строгую бабушку Олег вырос совершенно нерелигиозным. Ещё в школе их учили, что
человек произошёл от обезьяны. Олегу нравилось учиться, нравилось получать
пятёрки. Школу он закончил с золотой медалью. Родители были рады, а бабушка –
больше всех. Дед уже тогда начал терять рассудок и поэтому воспринял
происходящее скорее равнодушно. Впрочем, Олег был так увлечён грядущим
переездом в Киев, что не заметил этого.
Отец и мать, как и все, ходили в церковь
по праздникам. Дед тоже ходил, но с молчаливым равнодушием. Он дважды крестился
– при входе и выходе, а внутри просто стоял истуканом, понурив голову, ни на
кого не глядя. Со стороны казалось, что он молится.
По-настоящему религиозной была лишь
бабушка. В детстве, когда в церкви Олег вертел по сторонам головой или пытался
украдкой переговариваться о чём-то своём и очень важном со знакомым мальчишкой,
бабушка могла и подзатыльник отвесить. Когда Олег подрос, подзатыльники
прекратились.
Переехав в Киев, сначала он лишь изредка
посещал церковь на Пасху. Пока не женился и не купил квартиру. Рядом с их домом
был католический храм. Олег посудил, что особой разницы, собственно, нет. Его
жене, Оле, тоже было всё равно. Ближайшая православная церковь находилась в
соседнем микрорайоне, доехать туда можно было только с пересадками или на авто.
«Какая разница?» – рассудили они, и уже двенадцать лет были прихожанами
католической церкви.
Конечно, их храм сильно уступал костёлу
в центре города. Оля всегда им восхищалась.
– Ну почему православные церкви не такие
красивые? – удивлялась она, и Олег лишь многозначительно качал головой, тут
было не поспорить – костёл был превосходным. Их храм, увы, мало на него походил
– построили его не так давно из стекла и бетона, и издалека дом божий можно
было спутать с госпиталем или супермаркетом.
Рядом, на территории за высоким забором,
находились административные и жилые корпуса. Ещё тут был очень милый садик,
спускающийся прямо к берегу Днепра, от которого католики тоже предусмотрительно
отгородились забором. В любую погоду, даже сейчас, под снегом, по другую
сторону у реки жгли небольшие костры и распивали спиртное местные жители, или,
что случалось чаще, – залётные рабочие с ближайших строек, тянущихся вдоль
всего левого берега реки. Будущие дома торчали угрожающими скелетами на фоне
затягивающейся льдом помутневшей воды и чёрных древних холмов, из которых
тусклым золотом в зимнем солнце мерцала миражом Лавра.
В новом храме Олег и Оля вели себя тихо,
продолжая чувствовать себя скованно даже сейчас, годы спустя. Они будто
приходили в чужой дом. Люди вокруг казались им незнакомыми, а святые отцы хоть
и говорили на государственном языке, но смотрели как-то холодно и отстранённо,
сквозь прихожан. Сквозь них. Ещё тут не было привычных с детства икон – чёрных,
хмурых, переливающихся золотом и самоцветами. На первых порах они даже боялись
присаживаться на лавочки, думая, что они – для истинных католиков, пока не
увидели, что так делаю почти все, даже их соседи. Стесняясь, за все годы жизни
в столице Олег с Олей не зашли ни в одну из киевских синагог, будучи
стопроцентно уверенными, что их туда попросту не пропустят.
В храм, если не считать прогулок по
садику, который почему-то воспринимался ими как нечто отдельное, едва имеющее к
нему отношение, они ходили почти на все праздники – по расписанию.
Свою дочь, Полину, они решили не
крестить. Совершать таинство по католическому обряду они всё же побаивались и
даже не пытались это обсуждать. Тут и так всё было понятно, без слов. Когда Полине
был годик, по телевизору выступал один умный усатый доктор-психолог, Олег
запамятовал его фамилию, но мужик явно был неглупым, и утверждал, что крестить
грудного ребёнка, как это делали наши предки испокон веков, – неправильно и
дикость. Это лишало ребёнка права выбора, утверждал он. Они рассудили, что
звучало это здраво.
Недавно возле церкви разразился
строительный скандал. Католики, видимо, имели свои виды на пустырь возле реки,
потихоньку расширяя неприступным забором владения божьи метр за метром. Но один
крупный киевский застройщик подсуетился быстрее: оформив все документы у
чиновников за выходные дни, он залил на месте вчерашней пыли и карликовых диких
кустов бетон и вбил первые сваи.
Соседи-католики тут же устроили акцию
протеста, собрав несколько десятков местных жителей и заручившись поддержкой
одного из киевских батальонов в числе пятидесяти человек. Компания, решившая
воздвигнуть согласно проекту пару многоэтажных «свечек», тоже оказалась не
промах и привезла своих бойцов, добровольцев из нескольких батальонов, причём
сразу две сотни человек. Первоначальный план снести строительный забор
церковникам пришлось отложить. Назревающее столкновение зашло в тупик. Молодые
святые отцы в чёрных пуховиках взывали к совести и Господу, кому-то таинственно
звоня и предрекая страшные кары. Бойцы с разных сторон на повышенных тонах
обсуждали, кто и где служил.
Олег как раз возвращался домой, и только
оставил машину на парковке. Он спешил. Несмотря на всё ещё бесснежную зиму,
было холодно. Порывы ветра со стороны Днепра пронизывали до костей. Он не
собирался вмешиваться в происходящее, потому что всегда старался избегать
митингов и вообще – подобных сборищ, резонно считая, что в таких вопросах уж
точно разберутся и без него. Он даже на выборы не ходил.
Олег с радостью обошёл бы это
столпотворение стороной, но, вопреки своему желанию, оказался в самой гуще
событий, увлечённый разгорячённой кричащей толпой, даже сам того не заметив.
Какая-то женщина в преклонных летах
истошно выкрикивала в мегафон противоположной стороне, уверяя, что стройка
законна и вот они – все документы! Так вышло, что вещала она прямо ему в правое
ухо. Олегу хотелось попросить её не кричать. Разговаривать тише. У неё же был
мегафон! Зачем так надрываться? Но за её спиной стояли ребята в балаклавах. И он сдержался.
Активистка размахивала в морозном
воздухе картонной папочкой с какими-то бумагами, выглядывающими из неё.
– Вот они! Вот! Все бумаги тут! – уже
почти одержимо хрипела она.
Но собравшаяся от католиков толпа ей не
верила. Один из присутствовавших – седой, но ещё бодрый старик, в сердцах
обозвал оппонентку старой проституткой. Справедливости ради стоит сказать, что
она была моложе его лет на двадцать. Кто-то за её спиной рассмеялся в ответ, и
дед, недолго раздумывая, двинул костлявым кулаком по мегафону, цепко схватив
его. Оппонентка не сдавалась, сжимая своё орудие не менее крепко, принявшись
кричать с ещё большим надрывом. Раздался мат, и кто-то ударил деда в ухо.
Группа защиты в лице киевского батальона слегка насела, и Олег почувствовал,
что теряет равновесие. Противоборствующие группы бойцов действовали хоть и с
напором, но в рамках приличия – всё ещё не распуская рук. Но Олегу от этого
было не легче. Когда он увидел, как рядом с ним, пропустив контратаку
защитников стройки, рухнул в морозную пыль молодой святой отец, его почти
охватила паника. Рядом уже замелькали кулаки – удары были обоюдными, поэтому
ему равномерно пару раз прилетело с обеих сторон. Отвечать он боялся, но и
подставлять вторую щёку тоже не собирался.
Олег понял, что пора бежать. Но легко
сказать – бежать от народного бунта. На деле это оказалось не так-то и просто.
Больше всего Олег переживал за свою новую куртку – Оля подарила её буквально
пару дней назад, на Новый год, и он, чтобы сделать приятно жене, сразу же надел
её в офис, чтобы похвастаться перед ребятами. Хотя у всех были
свои проблемы и всем было как-то всё равно.
Новую куртку в первый день так никто и
не заметил, зато он оказался в ней тут – среди драки разгорячённых людей с
боевым опытом, которые в своём порыве не собирались размениваться на такие
мелочи. «Чего доброго, они её ещё порвут», – подумал он испуганно, предприняв
попытки вырваться из кольца дерущихся, для чего сложился почти пополам и,
прижимая окоченевшими ладонями подол куртки, принялся
тыкаться головой в щели между телами.
Он пару раз безуспешно ударился о
неприступную стену, да так, что чуть не рухнул. Кто-то с досады попытался
зарядить ему тяжёлым армейским ботинком прямо в лицо, но промахнулся.
Воспользовавшись освободившимся пространством, Олег юркнул в него и был таков.
За прошедшие несколько недель активность
вокруг стройки несколько спала. Олег не верил, что католическая церковь
сдалась. Наверняка там, в храме, просто выжидали. Сама же стройка росла – тут
успели возвести фундамент и пару первых этажей. Укрепили забор. Строители явно
спешили. Католики и их бойцы чего-то тихо и зловеще ждали.
На всякий случай Олег предпочитал
миновать это место стороной, и теперь ходил со стоянки через задний двор
супермаркета. Здешние работяги – хмурые и явно не
местные – тоже не внушали своим видом доверия. Но они были полностью увлечены
перетаскиванием ящиков и мешков, работая с сосредоточенностью муравьёв,
прерываясь лишь на короткие молчаливые перекуры, так что никто не обращал на
проходящего по их территории Олега никакого внимания.
В понедельник, после вполне приятных
выходных, после выпивки и секса с Олей ехать в офис не хотелось. Секс у них
случался не так уж и часто, в последний раз – ещё на православное Рождество. В
этом году они впервые решили праздновать Рождество дважды. Но их секс со
светлым праздником связан никак не был – они просто изрядно выпили. Как
накануне, из-за чего секс случился сразу два раза за уик-энд. Просто так
совпало.
Он с отвращением посмотрел на настенные
электронные часы: за полторы минуты ничего не изменилось. Олег подумал, что
настенные часы сегодня – это бред. Он, например, предпочитал узнавать время
просто глядя на экран смартфона. Так все делали. Он сам видел. В конце концов,
люди полжизни торчат перед мониторами или планшетами, где в правом нижнем углу
безжалостно отсчитывается одна уходящая минута за другой. Время и так уходило
чересчур быстро и бессмысленно, чтобы ещё и пялиться
на настенные часы.
Тем более сейчас,
когда казалось, что бизнес впал в спячку. Приезжать в офис раньше десяти утра
уже не было смысла. Первые звонки раздавались не раньше одиннадцати. Да и
клиенты предпочитали, чтобы их не беспокоили с утра пораньше, а само понятие
утра незаметно сдвинулось на час вперёд.
Все вконец обленились. Да и работы, по
сравнению с прежними годами, было не так уж и много. Несмотря на сокращение
персонала. В январе они даже ушли почти на весь месяц в отпуск и уехали в горы
– кататься на лыжах.
Отдых сильно ударил по бюджету, поэтому
нужно было работать. Олег пытался хоть как-то мотивировать себя, продолжая
рассматривать занесённые снегом машины на парковке, зная, что никаких особых
дел в офисе сегодня всё равно не будет. Он даже не ждал никаких звонков.
Казалось, что большинство клиентов ещё не вышли из отпуска. Наверное, злился
он, у них просто было больше денег и они всё ещё катались на лыжах.
Вообще-то, Олег должен был встать в семь
утра, чтобы отвезти Полину в школу, но когда на ещё одном необязательном и
нервирующем анахронизме – электронных часах на прикроватной тумбочке – сработал
будильник, они с Олей, с трудом едва раскрыв глаза, не сговариваясь решили, что
Полине лучше остаться сегодня дома.
– Пускай посидит со мной, – сказала Оля,
не поворачиваясь, продолжая лежать к мужу спиной.
– Я бы ещё поспал, – задумчиво сказал
он, глядя в потолок, постепенно прикрывая глаза.
Сон накрыл Олега. Перед тем как снова
уснуть, он лишь услышал слова жены:
– Всё равно сегодня такая метель.
В восемь утра, не дождавшись родителей,
Полина разбудила их сама. В комнате царил полумрак. Тревожно скрипнула
открывающаяся дверь. Лишний час сна, казалось, ничего не решил.
– Я опоздаю в школу, – сказала Полина
робко, не переступая порог спальни.
Она была взрослой девочкой, у неё была
своя комната. Оля приучала её к порядку.
– Посидишь
сегодня дома, – сказала ей мать, выдавливая улыбку.
– Почему? – спросила Полина.
– Корь, лучше побыть дома. Помнишь, мы
по телевизору смотрели? – Оля встала и накинула на ночную рубашку халат.
Она быстро расчесала спутавшиеся во
время секса и сна волосы. Олег тоже нехотя поднялся с кровати и озирался в
поисках брошенной ночью впотьмах одежды – джинсы и свитер нашлись там, где он
ожидал увидеть их в последнюю очередь – аккуратно сложенными в шкафу.
– У нас в школе нет кори, – насупилась
Полина.
Ответ матери её явно не удовлетворил.
– Лучше перестраховаться, – сказала Оля.
– А разве Боженька нас не защитит? –
спросила девочка.
– Тебе лучше просто побыть дома, со
мной, – попыталась улыбнуться ей мать.
– Я хочу кушать, – сказала Полина.
Оля быстро вышла вслед за дочерью,
прикрыв дверь. Олег остался один.
Сейчас он даже немного злился на жену.
Хотя реальных поводов у него всё так же не было. Но она его нервировала. Олег
уверял себя, что это только похмелье, но раздражение не проходило.
Например, думал он, взять ту же школу
для Полины – они платили за неё почти двенадцать тысяч в месяц, и ездить нужно
было в другой район, больше получаса на машине. Или на такси. Оля считала, что
их дочери ещё рано ездить на общественном транспорте. Да и вряд ли стоит
начинать. Денег на Полину ему, конечно, было не жаль.
Олег гнал от себя эту мысль прочь, ещё больше злясь на жену за то, что она
навязывает ему этот комплекс вины, каждый раз, когда речь заходит о деньгах,
выставляя всё так, будто он жлоб – в прямом и фигуральном смысле. Будто он не
только зажимает деньги для родной дочери, но и не понимает всю важность
хорошего образования. А ведь кто, как не они, – вырвавшиеся в отличие от
большинства одноклассников из своих сёл сюда, в столицу, и не просто
обосновавшиеся тут, а открывшие новую страницу в истории их семьи, – должны
были это понимать. Олег и понимал, но Оля продолжала выставлять его жлобом.
Пару раз она даже произносила это слово вслух. И эти воспоминания уже трудно
было списать только на похмелье.
А ведь Олег платил деньги всегда, но
когда Полина только закончила первый класс, два года назад, он настоял на своём
и уговорил Олю перевести дочь в школу чуть попроще –
всего на пять тысяч в месяц дешевле. Сейчас он понимал, что вопрос не стоил
этих денег. И дело не в том, что новая школа была хуже – определить это вряд ли
было возможно. Школа была такой же навороченной. Но в последние два года Оля
получила психологическое преимущество, и при каждом удобном для себя случае
напоминала Олегу о его крохоборстве.
Хотя она прекрасно знала, что денег
стало меньше. Намного меньше.
Оля всегда зарабатывала немного. По
сравнению с ним, тем более в докризисные времена. Можно считать, что она почти
ничего и не зарабатывала, и её работа – переводы на немецкий язык и с него –
была скорее хобби. Всё это нужно было лишь для того, чтобы она хоть чем-то
занималась. Работала Оля медленно, брала за свои труды недорого. Но Олег всегда
молчал, продолжая сдерживаться даже сейчас.
Если бы не похмелье, он вряд ли стал бы
обо всём этом вспоминать. За время, когда Полина ещё ходила в детский сад, Олег
лишь однажды заикнулся о том, что, в общем-то, Полина может воспитываться и
дома, под присмотром жены. В детском саду постоянно болели какие-то дети.
– Но болеют чужие дети, – холодно
ответила Оля.
– Ну и хорошо, что чужие,
– он попытался улыбнуться.
– Если денег жалко – так и скажи, – не
сбавляла обороты она.
Это злило его больше всего, потому что
проблем с деньгами в те времена точно не было. Он просто пытался думать
рационально. Например, о том, что Оля всё равно постоянно сидит дома, а он, в
общем-то, зарабатывает деньги. Но он благоразумно не решался поднимать эту
взрывоопасную тему. Потому что Оля тут же ответила бы, что на ней лежит всё домашнее
хозяйство. Хотя готовила она так себе, и Олег часто заказывал в офис суши или
пиццу. Но она об этом, к своему счастью, не знала. Это был один из его
немногочисленных секретов, скелетов в шкафу.
– Детский сад – это пережитки прошлого.
Мы с тобой в домашних условиях воспитывались, – уверял Олег.
– И это плохо. Полине нужно
социализироваться, – отвечала Оля.
– Игр во дворе для этого не достаточно?
– спросил он.
– Ты хоть знаешь имена её подружек? –
снова начала заводиться она.
– София, Христина, – принялся вспоминать
Олег.
По правде говоря, они тоже думали
назвать дочь Софией или Христиной, но Софий и Христин в их районе среди детворы
было до того чересчур, что от этой идеи пришлось отказаться.
Олег даже не решался сказать Оле, что
если хозяйство и так лежит на ней, то она, как мать, чтобы проводить больше
времени с Полиной, могла бы сама отвозить её в детский сад. И в школу. У них
было две машины. Продавать всё чаще простаивавший на парковке под окном Mini Cooper, которому только в прошлом
году дважды скрутили по два диска, Оля категорически отказывалась. Она не стала
бы его слушать. Он снова сдался.
Конечно, снять офис можно было в месте и
поприличнее, на правом берегу. Ему, после пятого
курса, пятнадцать лет назад, когда они с двумя однокурсниками открыли бизнес по
продаже стройматериалов, многие так и советовали. Но ребята решили сразу
оптимизировать бюджет и вложить деньги по максимум в дело – чтобы покупать как
можно больше и продавать в том же духе. Как оказалось, большинство клиентов как
раз жили на левом берегу, и добираться сюда, несмотря на невзрачные пейзажи, им
было даже удобнее.
В центре, возможно, всего этого и не
случилось бы. Но кто знает? Кто может говорить об этом наверняка? Их район тоже
считался тихим: тут и грабили всего-то пару-тройку раз, и то – в последние
годы. У всех были надёжные сигнализации и высокие ворота. Они арендовали свой
офис на территории одной из СТО и были под двойной
защитой. К ним бы никто и не сунулся.
До 2008 года их бизнес процветал, и
Олег, как и его партнёры, успел заработать на нехитрых схемах покупок и
перепродаж себе на квартиру. Они всегда любили математику, и она им
пригодилась. В городе тогда был бум строительства, материалы закупались в
Польше и Китае и реализовывались, едва успев попасть на склад. Сперва, до первого кризиса, они могли позволить себе
нанимать трёх грузчиков и ещё стольких же менеджеров по продажам. После 2008
года по одной позиции пришлось сократить. Четыре года назад они остались
втроём, как и начинали.
Но ни Олег, ни его товарищи не унывали.
Собравшись летом с жёнами и детьми на шашлыки, они ещё рассуждали, что курс
доллара 12-13 гривен экономически не обоснован, и к осени он откатится к
10,50-11 гривнам за доллар. «Тем более после выборов в Киеве сформируют новый проевропейский
горсовет», – сказал тогда кто-то. Несмотря на то что
стало и становилось всё хуже, строительство в городе часто замораживали и
заказов оттого было всё меньше, они всё равно не впадали в уныние. У них не
было иного выхода. Как вспоминал Олег, бабушка всегда твердила, что уныние –
это грех.
Оля позвала завтракать. Завтраком это
можно было назвать разве что из уважения к жене, и то с натяжкой – наскоро
запаренная овсянка да колбасно-сырная нарезка из супермаркета. Всё это он мог
бы приготовить себе и сам. Олег подумал, что, наверное, она могла бы
постараться чуточку больше. Но, видимо, не в понедельник утром. Оля снова
заставляла его сомневаться и оттого чувствовать себя виноватым.
Есть не хотелось. Он просто сделал себе
в кофе-машине двойной эспрессо. Оля вяло жевала
овсянку.
Было непривычно тихо. Полина, уплетая
бутерброды, смотрела какой-то странный заграничный мультик: бесполые
разноцветные существа неопределённого, скорее всего инопланетного вида,
наносили друг другу удары и о чём-то шутили. Олег прислушался: парочка шуток
показалась ему отнюдь не детскими и даже с сексуальным подтекстом.
«Они что, пропагандируют среди детей
инопланетный секс?» – подумал он, отхлёбывая горячий кофе. Олег пристальнее
всмотрелся в мультяшных героев: половых признаков у них не было. Сейчас он не
знал, радоваться этому или наоборот – насторожиться ещё больше.
– Ты бы хоть радио включила, – сказал
Олег, отрываясь от экрана и глядя на Олю, желая хоть как-то оборвать монотонную
муть, льющуюся из уст рисованных уродцев.
– Не работает, – буркнула жена.
– Прогноз погоды бы послушать, – пожал
он плечами.
– Глянь за окно – вот и вся тебе погода,
– она оттёрла его от кофе-машины.
Олег отошёл в противоположный угол
кухни.
– Полина, дай пульт, я новости включу, –
сказал он дочери.
– Я мультик хочу досмотреть, – ответила
девочка, не отрываясь от экрана.
Она была настолько увлечена происходящим
там, что даже забыла о еде.
– Дурацкие мультики, – сказал Олег, жалобно
глядя на жену в поисках поддержки.
– Не ругайся при ребёнке, – ответила
она.
– В этих мультиках она и не такое
услышит. Я всего-то и хотел посмотреть новости! – разозлился он, быстро допил
кофе и, демонстративно выйдя в прихожую, принялся одеваться.
– По каналам с утра всё равно
профилактика, – крикнула Оля.
Через полминуты она вышла к нему.
Разбираясь со шнуровкой ботинок, Олег украдкой глянул на жену: выглядела она
всё такой же рассерженной.
– Интернета тоже нет, – сказала она.
Олег достал смартфон: сеть была, но
интернет, действительно, отсутствовал. Он попытался подключиться к домашнему wi—fi – всё так же безрезультатно.
– Наверное, что-то случилось, – рассудил
он, застёгивая куртку.
Олег пожалел, что надел подарок жены.
«Нужно было достать что-то из старого, чтобы позлить её», – думал он.
– Ты бы мог позвонить куда надо, чтобы
со всем этим разобраться, – сказала Оля.
Это едва ли прозвучало как просьба.
– Я опаздываю в офис, – сказал он,
стараясь, чтобы его тон звучал как можно более сухо.
– Ты говорил, что у вас не очень много
работы, – парировала она.
– Ты тоже, – ответил Олег.
– На мне осталась Полина, по твоей вине,
между прочим, – ухмыльнулась Оля.
– Не начинай, – он взялся за ручку
двери.
– Я собиралась записаться на танцы, – злобно
напомнила она.
Оля собиралась танцевать ещё несколько
лет назад, когда они отдали едва подросшую Полину в безумно элитные и не менее
дорогие ясли в соседнем доме. Там малышей учили этикету и французскому языку.
Олег сомневался, нужен ли Полине в Киеве французский язык, не говоря уже о
правилах поедания устриц, но возражать не стал.
Тогда затеи Оли с танцами так и остались
нереализованными мечтами. После родов она начала быстро полнеть и оттого ещё
больше злиться. С рождением ребёнка характер жены вопреки уверениям психологов,
видеороликами которых Олег успокаивал себя во время её беременности,
стремительно портился.
Сначала он даже притворялся, что её
полнота ему нравится. Но когда однажды пауза в их постельных отношениях
затянулась на целый месяц, Оля закатила ему скандал и, сделав вид, что делает
это назло, принялась активно худеть. К первоначальному весу за все прошедшие
годы она так и не вернулась, но она хотя бы делала вид, что старается.
О танцах она действительно что-то
говорила ему на выходных, но он не придал её словам значения. Они даже
умудрились поругаться.
– Моё тело теряет эластичность, –
пожаловалась она.
– Тебе ведь уже тридцать три года,
возраст Христа. А ты чего хотела? – попытался пошутить Олег, но жена лишь
надулась.
– Ты могла бы заниматься и дома. Например,
гимнастикой, – предложил Олег.
– Я хочу танцевать, – не уступала Оля.
– Ты и так неплохо танцуешь, – соврал
он.
– Это не то. Нужно научиться делать все
движения правильно, – огрызнулась жена.
– Не всё ли равно, как двигать туда-сюда
руками и ногами? – не выдержал Олег.
– Ты ничего не понимаешь! – возмутилась
она.
– Ерунда какая-то, – сказал он.
– У тебя всё, что связанно со мной, –
ерунда, – Оля уже почти не шутила, и Олег сдался, предложив ей поступать так,
как она считает нужным.
Сейчас, стоя у порога, ему страстно
захотелось проучить её.
– Позвони провайдеру сама, а потом
можешь идти на танцы, – бросил Олег и скрылся за дверью.
Он решил спуститься по лестнице. Лифт не
работал с прошлой недели. И, казалось, несмотря на заоблачные тарифы местной
обслуживающей коммунальной компании, на случившееся всем было плевать.
Спускаться с шестого этажа было не сложно,
другое дело – подниматься вверх. Олег успокаивал себя, что всё это – неплохая
зарядка. И ему вообще нужно больше ходить пешком и наконец-то вернуться в
заброшенный лет пять назад спортзал. Потому что офисная жизнь его когда-нибудь
наверняка доконает. Этим пугали отовсюду – мужские
журналы, врачи и Оля.
Но пока Олег просто решил, что будет
неплохо спуститься вниз по лестнице и, отказавшись от машины, преодолеть путь
до офиса на своих двоих через метро. «Конечно, это не десять тысяч шагов, но
тоже неплохо», – рассуждал он.
Олег всё ждал, что Оля ему позвонит и
начнёт ругаться, но она не звонила. Спустившись в холл, он увидел, что
клетушка, где ютился перед телевизором охранник, пуста. Он вышел во двор.
Несмотря на то что было уже почти десять часов, тут
было сумрачно. Солнечный свет и так с трудом достигал дна каменного колодца,
сейчас же небо беспросветно заволокло грязно-серыми снежными тучами.
Метель усиливалась. Снег бил в лицо.
Спрятав голову в капюшоне, Олег вышел через арку на улицу. Длинные вереницы припаркованных
запорошенных машин тянулись вдоль домов к реке. Вдалеке растворился чёрным
пятном грузовик.
Олег перешёл дорогу, не дожидаясь зелёного
сигнала светофора, и направился к супермаркету, чтобы пройти к метро через его
территорию. Как и обычно.
Справа, ближе к реке, возвышалась
стройка: несмотря на снег, там продолжали работать люди и техника. Олег
заметил, что ворота находящейся рядом церкви отворены, и из них выходят люди.
Сначала их было немного – несколько человек, но потом они превратились в толпу,
вырывающуюся наружу плотными группами по несколько десятков человек.
Ему захотелось остановиться. Ближе он бы
вряд ли стал подходить. Просто посмотреть, что произойдёт дальше. Возле стройки
не было видно охраны, но, подумал Олег, скорее всего, бойцы скрываются за
забором и, несмотря на кажущуюся компактность работ, там может скрываться и
сотня крупных ребят. Стройка вполне могла оказаться троянским конём.
Толпа у ворот храма разрасталась, но не
шевелилась. Она просто росла под снегом бесформенной тучей.
Олег прервал свои раздумья и, не став
испытывать судьбу и обстоятельства, свернул влево к супермаркету.
На заднем дворе, где обычно сновали
рабочие и грузчики, было пусто. И вряд ли они все поголовно спрятались внутри
от снега. Проблема в том и заключалась, что вокруг не было никого. Ни души.
Супермаркет казался вымершим. Олег с радостью зашёл бы внутрь. Так на дорогу до
метро ушло бы чуть больше времени, всего на несколько минут, но он оказался бы
среди людей.
Но попасть отсюда в супермаркет было
невозможно. Он даже не мог заглянуть туда, чтобы убедиться – внутри кипит
жизнь. Что там светло и тепло и не так мерзко, как снаружи, в одиночестве,
среди железных контейнеров и брошенных машин. Но на него лишь смотрели наглухо
запертые изнутри огромные металлические двери служебных ангаров с табличками
«Служебный вход». Для верности он попытался дёрнуть одну из них за длинную
трубу, приваренную сюда в качестве ручки, но дверь даже не скрипнула.
Стараясь не смотреть по сторонам, будто
в детстве, проходя вечером через пустырь за селом, где на лето останавливался
цыганский табор, дрожа от страха, он побежал вперёд. Старшие пацаны
рассказывали, что цыгане утягивают к себе в кибитки такую вот мелюзгу и творят там с ней разные непотребства.
– Вот так и исчезают дети, – говорили
малышам взрослые ребята на полном серьёзе.
Несмотря на то
что у маленького Олега не было ни одного знакомого, пропавшего за последние
несколько лет, то есть за все годы, что он себя помнил, он всё равно верил и
боялся.
Выйдя на парковку перед супермаркетом, он
отдышался. Тут тоже было безлюдно. Только брошенные автомобили. Тонированные
двери супермаркета ни разу не открылись, чтобы впустить или выпустить хоть
кого-нибудь живого. Не оборачиваясь, Олег бросился к метро.
На площади, где обычно в это время толпы
трудящихся штурмовали маршрутки, тоже никого не было. Табачный киоск был
закрыт. Один из жёлтых автобусов стоял чуть поодаль от остановки. Олегу
показалось, что у него были выбиты стёкла. Но вместо того чтобы подойти и
уточнить это, он поспешил в пролёт, где находились магазины, торгующие всякой
мелочью, тоже закрытые, – к входу в метро.
У стеклянных дверей станции стояли
несколько человек в масках. Пытаясь шагать уверенно и непринуждённо, Олег
двинулся через них.
– Метро в центр не ходит, – остановил
его крупный мужик с грустными глазами в разрезе балаклавы.
– Мне в другую сторону, – промямлил Олег,
смутившись.
– Что ж, попробуй. А въезд в центр до
вечера закрыт, – сказал он важно.
– А что случилось? – спросил Олег.
– Вечером в новостях узнаешь, –
усмехнулся мужик.
Олег достал смартфон: вслед за
интернетом исчезла и мобильная сеть. «Нужно подняться на открытую платформу», –
подумал Олег, втайне желая вернуться домой, ведь в
офис действительно ехать было совсем не обязательно, как и не обязательно было
делать многие вещи, которые он упорно делал каждый день, несмотря на отсутствие
в этом хоть какого-то смысла.
Но он зашёл в вестибюль. Тут тоже стояли
люди в масках. На этот раз на Олега не обратили никакого внимания. Кассы были
разбиты и темны, турникеты отключили. Он решил, что платить в таких условиях, в
общем-то, необязательно, и уже хотел подниматься к поездам, когда услышал шум
снаружи. К входу в метро подъехала полицейская машина, из которой выскочили два
молодых копа.
– Что тут происходит? Вы кто такие? –
крикнул один из них, направляясь к мужикам в балаклавах.
Рука полицейского потянулась к табельному
оружию.
– Тебя должны были предупредить. Шёл бы
ты отсюда, хлопчик, – сказал ему кто-то.
В ответ второй полицейский выхватил
пистолет и что-то истерично закричал. Олег почувствовал, как его бесцеремонно
отталкивают, и он едва не рухнул на каменный пол. Мимо пробежали какие-то
ребята, они оттолкнули двери и сразу открыли огонь. Олег не разобрался, из чего
они палили – из травматов или всё было по-настоящему,
но полицейские, вместо того чтобы отстреливаться, явно сдрейфили и бросились к
своему автомобилю.
Но было поздно. Полицейскую машину взяли
в плотное кольцо.
– Сдавайтесь, – крикнул им мужик,
остановивший Олега, и проворно размахнувшись припасённым куском арматуры,
обрушил мощный удар на лобовое стекло.
Удары по машине посыпались со всех
сторон.
– Выходите, уроды!
– кричали мужики.
Потом кто-то скомандовал переворачивать,
и дюжина крепких рук опрокинула полицейское авто на бок. Самые резвые из бойцов
тут же забрались на машину и принялись выбивать стёкла ногами.
Его снова толкнули. Он услышал, как
шумит со стороны Днепра прибывающий поезд. Олег бросился через турникеты на
лестницу и вверх по ней – на платформу.
В вагоне, куда он успел вскочить в
последний момент, остановив рукой закрывающуюся дверь, не считая двух стариков
в другом конце, никого не было. Попутчики вышли на следующей станции. Он
остался один. Олегу стало страшно. Конечно, в киевском метро, в отличие от американского, как это показывают в фильмах, опасный незнакомец
не может внезапно появиться из соседнего вагона. Но всё равно: ехать в пустом
вагоне было непривычно. В пустых вагонах он не ездил даже в юности, возвращаясь
в общежитие с очередной студенческой попойки. Даже тогда, посреди ночи, на
сидениях рядом дремали или, наоборот, о чём-то весело спорили такие же пьяные
молодые ребята. Но сейчас всё было иначе – было утро и никого не было.
Чтобы отвлечься, Олег начал смотреть в
окно. Метель почти заволокла собой всё пространство, но сквозь её белую пелену
угадывались, пропадая в снегу, очертания проносящихся прочь высоток и
километровых линий гаражей вдоль рельс – уцелевших осколков одноэтажного
прошлого.
Неожиданно включилась внутренняя связь и он услышал угрюмый голос машиниста:
– Поезд следует без остановок до
конечной станции.
– Но мне нужно выйти! – возмутился Олег,
однако связь оборвалась.
Он увидел, что поезд подходит к его
станции. За окном замелькали знакомые мрачные пейзажи. Где-то там, среди всего
этого ужаса, наверное, он смог бы даже найти улицу, на которой располагался их
офис.
Олег запаниковал и принялся жать на
кнопку вызова машиниста, но связи не было. Он жал снова и снова, пока запавшая
кнопка вдруг не сработала, загоревшись весёлым зелёным светом.
– Мне нужно выйти! – истошно крикнул
Олег.
Поезд резко затормозил, двери
отворились, и он буквально вылетел на заснеженную платформу. Издав
торжественный гудок, поезд умчался прочь и быстро растворился вдалеке.
Олег встал и отряхнулся. Надевать новую
куртку сегодня явно было не лучшей идеей.
Вокруг снова никого не было. Во всяком
случае, рассудил он, это было лучше, чем то, что случилось несколько минут
назад с полицейскими, и он до сих пор не мог понять, что там, чёрт побери, произошло.
Он достал смартфон: связи так и не было.
Выйдя из метро, Олег замер от поразившей его тишины. В это время тут уже вовсю гремела работа десятков мастерских, а сама дорога, по
которой ещё в недалёком прошлом ездили запряженные лошадьми телеги местных
колхозников, задыхалась от ползущих в обоих направлениях автомобилей. Но сейчас
тут не было ничего, лишь тишина и метущий снег.
Видимость упала до нескольких метров.
Штормовой ветер остервенело пытался сорвать с него
капюшон и сбить с ног. Он пошёл по своей улице. Тротуаров тут и так никогда не
было, сейчас же снега намело столько, что ему приходилось идти едва ли не
посредине проезжей части, где ещё виднелась достаточно широкая колея от
транспорта, на которой, впрочем, вряд ли смогли бы свободно разминуться даже
автомобиль и пешеход.
Олег постоянно оглядывался, чтобы не
угодить под колёса едущей сзади машины, но тишину ничего не нарушало. Лишь
резкие порывы ветра, которые уже откровенно пытались опрокинуть его на землю.
Несколько раз метель брала вверх, и, поскальзываясь, он падал в сугроб.
Олег уже не пытался отряхнуться от
снега, лишь иногда протирая окоченевшей рукой слипающиеся глаза. Из-за Оли,
думалось ему теперь, он забыл взять перчатки.
Он просто шёл вперёд. Олег не знал,
сколько прошло времени – пять минут или целый час, – счёт ему окончательно
потерялся, но он понимал, что не прошёл ещё и малую толику своего пути.
Когда он уже был готов сдаться и
окончательно рухнуть в манящий сугроб возле очередной
наглухо закрытой СТО, впереди показались автомобильные огни. Он энергично
замахал руками, чувствуя что-то вроде прилива радости.
– Стойте! – закричал он.
Машина остановилась в десятке метров.
Из-за метели Олег даже не смог разглядеть её марку. Из салона вышли две фигуры
и быстро направились к нему.
– Что происходит? – крикнул Олег,
стараясь, чтобы его голос звучал приветливо.
Фигуры были уже совсем близко. На
расстоянии вытянутой руки. Метель скрывала их до последней секунды, пока не
последовал удар и Олег не почувствовал, как левую половину его лица обожгло. В
то же мгновение земля ушла у него из-под ног, и он увидел взмывшее вверх небо,
после чего больно грохнулся на спину, ударившись головой об обледенелую землю.
Если бы не капюшон, он бы сразу отключился, но у Олега всего лишь на секунду
потемнело в глазах.
– У-у, мразота!
– закричал над ним грубый злой голос.
Олега обдало алкоголем. Его подняли за
ворот куртки, словно ребёнка, и снова больно ударили. Он опять упал. Потом
другие руки – тонкие и цепкие – принялись расстёгивать
его куртку и через секунду стянули её. Из его парализованных страхом и холодом
пальцев вырвали смартфон.
– Отдайте, – жалобно подал голос Олег.
В ответ его ударили ногой по голове.
Первый удар сломал Олегу нос. Он даже успел подумать, что это, в общем-то, и не
страшно. Второй удар пришёлся в висок, Олег начал терять сознание. Когда
автомобиль уехал, он ещё пару раз пытался открывать глаза и даже прополз с
метр. Через час его тело занесло снегом.
Февраль
2018