и др. стихи
Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2018
Андрей Торопов родился в 1978 году в городе Каменске-Уральском Свердловской области. Окончил исторический факультет, аспирантуру Уральского госуниверситета, кандидат исторических наук, доцент, автор научных трудов по истории уральской промышленности. Стихи публиковались в журналах «Урал», «Дети Ра», «Зинзивер», «Новая реальность», «Воздух», «Белый ворон», «Байкал», «Артикль», «Крещатик», «Волга», «Новая юность», в «Литературной газете», газете «Поэтоград» и др. Автор трех поэтических книг. Живет в Екатеринбурге. Работает главным специалистом в Управлении архивами Свердловской области.
***
Едет, едет шанхайский экспресс,
В главной роли Такеши Китано,
Пуаро потерял интерес
К старым фильмам, где много обмана.
И уже не стремится попасть
Тетя Грета под бешеный поезд,
Новый год или старая власть
Будут править, и я успокоюсь.
Едет, едет шанхайский экспресс
Или нервно трясется на месте,
Гена Шкаликов в шкафчик не влез,
На крючок его сбоку повесьте.
Ты сиди потихоньку в углу
И читай Эдуарда Мендосу,
Зря ты в детстве смотрел про иглу
И пытался убиться без спроса.
Едет, едет шанхайский экспресс –
Смесь маньчжурского с неоанглийским,
Он резиновый, всем хватит мест,
Гена Шкаликов пьет свое виски.
Едет, едет шанхайский экспресс,
Не доедет никак до Китая,
За окошком таинственный лес –
Настоящая жизнь, не такая.
***
«Я не переживу эту осень!» –
Сколько раз закатывал я такое…
Но зима приходила – седая проседь
С ощущением старческого покоя.
И пора надеть дырявые латы,
И обуться в верные россиньолы,
Дотянули мы до своей зарплаты,
Трепещите, скаченные монголы.
И еще не взята вторая башня,
Отбиваем орды пернатых галлов,
Безнадежно жить, умирать не страшно,
И от первой башни не ждать сигналов.
***
Один станет великим поэтом,
Выпьет сам поэтический мед,
А другим не хрена, даже летом,
К ним на праздник никто не придет.
Приходите на мой скучный вечер,
Пожалейте меня просто так,
Подарите мне сладкие речи,
Положите в фуражку пятак.
Никогда я в стихах не старался,
Этот стих точно так же пишу.
Почему же я здесь оказался
И у вас подаянья прошу?
Может быть, потому что мне сорок,
Кризис среднего возраста в месть,
Хлеб изгнания нынче не дорог,
Прозябания блин горче есть.
***
Д. Рябоконю
Джамуха был побратимом Тэмуджина, а не Чингисхана.
Давно уже нет в живых никого из героев того романа.
Исай Калашников был не прав, жестокий век – это двадцать первый.
А через сто лет в живых останется одна стерва.
Ромео погибнет в годы второй мировой на самолете.
А Ретта Батлера сведет в могилу Мерилин Монро, и он в пролете.
Леди Гамильтон слишком много пила свой любимый виски.
И только Арабелла Бишоп до сих пор живет в каком-нибудь Сан-Франциско.
Не стал я тут рифмовать, ограничившись лишь цезурой.
Пишу о чем интересно мне, хотя это и халтура.
Любимый мужчина был Гаврилов, а не Потапов.
И он никогда не играл с детьми в никакое гестапо.
Инстинкт это или рефлекс, но я сердобольный папа.
Остапа не понесло, не понесло Остапа.
***
Китайцы меняют
рис на лапшу,
кому-то уже
показали ушу,
кому-то уже
показали кунг-фу
чемпионы мира
по пряткам в шкафу.
Мне нечем больше
дышать, Гермоген,
у меня остался
один катрен,
состоящий из двух
суицидных строк,
потому что мир
так жесток, жесток.
***
Мы знакомы с тобою с прошлого века,
Мы писали стихи и травились редко,
Мы писали, как Бродский, писали как евтух,
Доросли до признаний седых и ветхих,
Но не будем пока уходить в корифеи,
Потому что можем писать, как феи,
Фей не любят при жизни за их причуды,
На кострах сжигают плохие люди,
И неважно даже с какого века,
И какого …, какого Эко.
***
На кино тридцатых годов, на зеркало, на свекровь,
В телефоне барышня самых рассветных лет,
Не пеняй, покуда ты выбросила любовь,
У тебя ничего святого на свете нет.
А он – меньшиков, дымба, луцик и фантомас,
Перечислить можно, нельзя повторить эффект,
Мы затем изучали движенье народных масс,
Чтобы выбросить свой булыжник на ваш проспект.
Но попробовать можно с завистью подражать,
В этом пазле нет никаких подводных камней,
Двадцать лет придется после кому-то ждать,
Чтоб увидеть место собственное видней.
Доведенные до победы сидят в кино,
Где включают внезапно им черно-белый звук,
Кавалера барышня, дети сидят давно,
Раздается радостно пламенный стук-стук-стук.
***
А потом мы сыграем в футбол,
Словно в шведском просроченном фильме,
Я забью изумительный гол
И я очень люблю тебя сильно.
Каждый день для меня – это ад,
Не умею я жить по-другому,
Но я вытащил собственный клад
В виде этого взрослого дома.
Это я не тебя упрекал,
Я себя упрекал за бессилье,
Я таким снисходительным стал,
Потому что люблю тебя сильно.
После матча так ноги болят,
Но уходят без нас пароходы,
Каждый день – это маленький ад,
Каждый гол – это капля свободы.
***
Мы переехали из Абердина,
Полные брюки и трубы трубят,
Ариведерчи, отель Сан-Мартино,
Счастье свое мы нашли вне тебя.
Так ли оно составляется, счастье,
И в нем замешан какой-то отель?
Мы стали целого нужные части –
Квентин и Дорвард срединных земель.
Были нам лужею воды италий,
Стали приемлемым наши плевки,
Мы заржавели дамасскою сталью,
Мы перешли со стишков на смешки.
Утром проснулся – отель Сан-Мартино,
Скач на скакалке под песню Кар-мен,
На тренировке боксерской трясина,
Скачем и скачем под вой перемен.
Бой безнадежный с загадочной тенью
Мы проиграли, но счастье нашли,
Ариведерчи, скакалка смятенья,
Дикие вепри заморской земли.
***
Карло Гольдони сидит в гондоле,
Он не родится, не состоится.
Он не напишет о турандотке
И не залезет в мой стих короткий.
Так получилось и так попался.
Не состоялся, не состоялся.
***
Каждому поэту
должно выдать монету,
чтобы на что-то кушал
и никого не слушал.
После сытый поэт
будет обут и одет,
чтобы в стихах морозили
каверзными вопросами.
Также нужно пииту
решить в раз проблемы с бытом:
машина, домик с террасой,
чтоб мнил себя средним классом.
А чтоб не хандрил без причины,
найти ему половину,
чтоб вместе с ней в огороде,
работал он на свободе.
Тогда поэт разовьется,
разинет рот и заткнется.
Городецкий цикл
1.
Вдоль Оки, вдоль Оки, вдоль Оки
Расположена ветка метро…
По Покровской дойти до Реки,
Чтобы вылить плохое ведро.
Пусть плохое уйдет по Реке
И останется нам пустота,
Мы поедем в метро по Оке,
Начинаем с другого листа.
Счастье в душу вливали ведром,
Но с рождения я – решето,
Не помогут тебе, гореном,
Ни Кусто, ни Кокто, ни в пальто.
Сколько можно уже начинать?
Можно так и отбросить коньки.
Будет снова метро убегать
От тебя вдоль Оки, вдоль Оки…
2.
Строчка пробивается сквозь коряги,
Сквозь овраги на чистом листе бумаги,
Маяковский пишет про кубик «Магги»
И безумству храбрых поет в отваге.
Я купил себе оранжевый свитер,
Выступил в нем пару раз со стихами,
В Новый год хлебнул кока-колы литр,
А потом гулял, свечки ставил в храме.
Юрий Всеволодович (основатель)
Полюбился в детстве у Соловьева,
В Нижнем Новгороде на кровати
О своем, о древнем пишу я слово.
Потому и ехал я в этот город,
И с женой приехал и младшей дочкой,
Мы доехали даже до славного Бора
Через Волгу в какой-то канатной бочке.
После липецкой неудачной битвы
В Городец поеду как будто в ссылку,
Чтобы там растратить свои молитвы,
Набивая ими свою копилку.
3.
Я хочу посмотреть этот мир,
Посильнее его рассмотреть,
Я родился в него, долго жил,
И мне в нем предстоит умереть.
А затем мир другой меня ждет,
Чтобы тоже его посмотрел,
Почему я – такой идиот,
Умирать здесь и жить не хотел.
4.
Олухи царя небесного
Едут в город Городец,
Будет много интересного,
Продолжается процесс.
Ницше прав – все возвращается,
По ушедшему печаль
К нам напрасно прижимается,
Ничего уже не жаль.
Буревестник – птица местная,
Кафка никогда не прав,
Олухи царя небесного
Погружаются в состав.
Глупый пингвин прогибается,
Буревестник в воду бах,
К нам обратно возвращается
Море Горького во льдах.