Стихи
Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2018
Юрий Гудумак родился в 1964 году в селе Яблона Глодянского района Молдавии. Окончил геолого-географический факультет Одесского университета, работал в Институте экологии и географии Академии наук Молдавии. Автор поэтических книг «Метафизические гимны» (1995), «Принцип пейзажа. Пролегомены» (1997), «Почтамтская кругосветка вспугнутой бабочки» (1999), «Дельфиниумы, анемоны и т.д.» (2004), «Песнь чибиса» (2008), «Разновидность солнца» (2012), «Дифирамб весне (bis)» (2017). Лауреат премии Союза писателей Молдовы (2012). Стихи переводились на английский и румынский языки. Публикации в литературных изданиях «Волга», «Новая Юность», «Лиterraтура», «TextOnly», «Воздух», «Цирк «Олимп» +TV», «L5», «Полутона», «Новый Берег», «Дети Ра», «Зинзивер», «Зарубежные записки» и др.
«Ты живой?» – «Да, я живой»
«Ты живой?» – «Да, я живой», –
отвечает вождю приветствием его же портрет,
кивающий головой
золоченого дятла.
Способность быть одновременно в двух местах –
свойство мертвого. Старый индеец знает об этом,
но, сраженный сходством с таким соседом,
делает вид, будто бы дело обстояло как раз не так.
Кэтлин, величайший колдун мира,
преподнес ему самый дорогой, какой только мог,
подарок. Но такое как раз богатство –
что оспа и виски. Манданы его боятся.
Манданы знают, сколько в книгу свою бизонов он уложил.
С тех пор нет у них больше бизонов.
Того ли хотят друзья?
Сколько красок – и разных – ушло на это его
колдовство! Знай манданы язык европейцев,
они бы сказали: онтология цвета. А именно: желтый жир,
черная жженая кость, охра свернувшейся крови,
синяя жидкость желчного пузыря.
Циммерманн
Пчела отыскивает цветок в координатах солнца и улья.
В прямоугольной системе разверстки сердца
жертву находит пуля.
Какой-нибудь мувер* Мёрдок
(известно, впрочем, что он взрастил
вообще собой американский фронтир) –
*mover, то есть двигающийся с места на место, –
знает: письмо к нему не дойдет.
Между тем не его, а письмо нужно причислить
к разряду мертвых.
Другой вариант истории был бы просто немыслим.
О широком развитии здешней корреспонденции –
на печатях оттиснуты: лепешка краски с королевским
гербом, анна, пол-анны,
американская золотая монета (и это меняет планы) –
можно было судить уже по тому,
что количество мертвых писем
увеличивалось.
Когда наш Циммерманн находился, кстати,
там же, на диком Западе, в еще только будущем штате,
количество это достигло четырех миллионов в год –
но было бы на порядок больше, смей
он думать, что письмо, адресованное ему, –
как поддельный чек, как фальшивый вексель –
тоже «бумажный змей».
Змеиная
Сформулированный, говорят, Бюффоном
(но, конечно же, не впервые) закон относительно
змеевидной формы всех нормальных речных
долин (излучине одного берега соответствует
мыс другого, но и наоборот)
сильно подыгрывает Хогартовой линии привлекательности
(змеевидной линии). Неизвестно еще, кто у кого берет.
Snake—River* – высшая школа топографов, Бехлер –
один из них.
Названье реки – *Змеиная – так же, как, впрочем, Гремучая
или Степной Удавчик –
вполне из числа удачных.
И хотя выходящий угол горной цепи, образуя холм,
соответствует совершенно такому же входящему углу цепи
противоположной, теченье Змеиной
еще не вполне исследовано.
Новоизобретенный геодезический инструмент, понятно,
полезен лишь в единственном случае: если он – трансформ
орла-змееяда.
Бехлеру, говорят, будто бы удалось
нанести на карту этот ее участок.
Счастливейшему из несчастных.
Она продолжала скользить на запад, потом на юг, шурша
меж трахитовых скал… чтобы сбросить кожу,
лишь только ее коснется грифель карандаша.
Самый больший космополит
Самый больший космополит
все-таки деньги. На что в позапрошлом веке
еще не мог полагаться Торо. По этому поводу он молчит.
То есть – неслышно прокрадывается, полагаясь скорее
на след калужницы, на запах
лесной герани,
пересекая дорогу лишь в тех местах,
где переходят ее лиса или горностай,
глядя, как солнце спешит на запад.
Но всего нагляднее неприятие Торо границ –
в представлении о свободном странствии птичьих стай:
дикий гусь завтракает в Канаде, а обедает
на Саскуэханне,
на ночь он чистит перышки
уже где-нибудь в речных затонах Луизианы; голубь
переносит в зобе опалый желудь
от владений короля Голландии
до линии Мейсона-Диксона…
О чем в дневнике у Торо, увы, не написано?
О том, что от нашествия холодов
еще тоже нет никакой гарантии?
Но навряд ли осень вот так и закончилась,
если бы не смогла
поселиться в сердце синицы или щегла.
Медуница
Прогнать дичь индейцев, –
говорит автор Демократии в Америке, –
все равно что сделать неурожайными поля земледельцев.
Положившиеся в выборе новой родины кто на бобра,
кто на стук топора,
где они все теперь? –
В глухой чаще виргинского леса
одичавшая европейская пчела пребывает в поисках
медуницы.
И как лучшая в мире порука равенства между людьми
из его темницы
распускают листья тысячи шепчущих вещих уст.
Со времен Токвиля частокол превратился в живую
изгородь, хижина – в куст.
На месте мучнистых плодов Цереры,
за которыми ты перемещался, положившись на них
в выборе новой родины, как дикарь – на зайца,
цветет медуница – сначала розовым,
затем фиолетовым, а еще позже – синим
колокольчиком прокаженного: не прикасайся!