Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2018
***
Скольким людям
девятнадцатого века довелось пожить в двадцатом веке и умереть своей смертью до
1917 года? Много безвестных граждан Российской империи, а ещё – Толстой,
Менделеев, Чехов, Гарин-Михайловский, Мамин-Сибиряк, Суриков, Левитан,
Мечников, Витте, Серов, Куинджи, Балакирев,
Станюкович, Айвазовский, Вл.Соловьев, Врубель,
Комиссаржевская, Анненский, Римский-Корсаков, Склифосовский.
Счастливцы!
***
В бухгалтерии почтенного московского
учреждения в советские времена одна стена была сплошь заклеена пустыми
сигаретными пачками. Посетители, особенно из провинции, дивились: сколько на
свете курева! Им-то известны были «Казбек» с «Примой»
и «Беломор» с «Памиром».
В одном-другом-третьем-десятом домах
буфеты украшались рядами пустых кофейных банок. Их не выбрасывали, а еще
выпрашивали у знакомых.
В другом-втором-пятом доме кухни
украшались баночками из-под импортного пива. И казалось, что в банках этих
содержалось не пиво даже, а некий экстракт свободы и райских наслаждений.
А в гостиной на журнальном столике
расчетливо небрежно был положен крепко потертый номер позапрошлогоднего
«Пари-матч» или «Шпигеля». А в укромном месте у хозяина – но это очень редко! –
хранился и вовсе – тсс! – номер «Плейбоя» пятнадцатилетней давности, барышень
из которого разглядывать было любимым угощеньем гостей, собравшихся на
октябрьские, майские или день рождения.
Так было во второй половине прошлого
века в великой стране под названием СССР.
Но, разумеется, в 40-е, да и в 50-е,
особенно в провинции, ни о каких кэмэлах-нескафе-шпигелях,
даже и в использованном облике, никто и не слыхивал. А кто слыхивал, тот на цэковской даче жил, где «кино с Целиковскою».
Или же находился в местах отдаленных, что, впрочем, зачастую чередовалось. А знают
ли современные дети, что означает слово «фантик»? А ведь тот, а скорее та, у
кого было больше тщательно разглаженных на ссаженной коленке «Мишек на Севере»,
«Белочек» или «А ну-ка, отними» был королем, этаким дворовым олигархом.
Сейчас, как и все, давно уже не
замечаю прыгающего в глаза обилия картинок, этикеток, оберток на всяких
мыслимой и немыслимой формы и расцветок банках, бутылках, коробках. Как и все,
ворчу на качество. Но иногда словно бы очнусь, вспомню витрину моего детства,
на которой высились пирамиды банок с крабами. Витрину моей юности, на которой
лежали разве что банки с тушенкой и плавленые сырки. Витрину моей молодости,
когда постепенно на витрине уже ничего не лежало, а угрюмая очередь теребила в
руках талончики на мыло, масло подсолнечное, сахар, колбасу «белковую»
(изготовленную, как неприятно пошутил мой приятель, из ногтей)…
Вспоминаю и не хочу туда. Обратно в
наш советский рай с фантиками.
***
Так часто повторяли, что безусловно и поверили в то, что за сколько-нибудь
диссидентское поведение у писателей отнимали даже глоток свободы, не печатали,
не пускали за границу. Вот отрывок из хронологии жизни и творчества Булата
Окуджавы:
1966, весна – участие в съемках фильма «Женя, Женечка и „Катюша“» в
Калининграде.
Март – подписание коллективного писательского письма в защиту А. Синявского
и Ю. Даниэля, осужденных за публикации их произведений на Западе.
Май – публикация пьесы «Глоток свободы» (ВУОАП, на правах рукописи).
Лето – работа над сценарием «Частная жизнь Александра Сергеича» (по заказу
Одесской киностудии).
Июль – поездка в Швецию в составе писательской группы. Вечер советских
поэтов в Стокгольме.
1967, январь – выступления в Казани и Ульяновске, вызвавшие донос в Москву
первого секретаря Ульяновского обкома КПСС А. Скочилова.
11 марта – концерт в московском Доме кино (с Р. Казаковой). Первое
исполнение «Молитвы».
Март – выход безгонорарного номера «Звезды Востока» в пользу жертв
ташкентского землетрясения. Большая подборка Булата Окуджавы, включающая
«Размышления у дома, где жил Тициан Табидзе».
Апрель – Окуджава дает пояснения по поводу письма А. Скочилова
в отделе культуры ЦК КПСС.
Май – гастроли в Ленинграде.
Июнь – выход на экраны фильма «Женя, Женечка и „Катюша“».
Июль – поездка в Польшу. Встреча с польскими диссидентами и деятелями
культуры.
21 августа – 12 сентября – поездка в Югославию на поэтический фестиваль «Стружские вечера».
Сентябрь – премьера «Глотка свободы» в постановке Зиновия Корогодского на сцене Ленинградского ТЮЗа.
Октябрь – недельная поездка в Венгрию.
Конец ноября – декабрь – поездка в Париж. Выступление в зале Мютюалите, запись 20 песен для фирмы Le
Chant du Monde.
1968, январь – поездка в Мюнхен.
Февраль – март –
поездка в Австралию и Индонезию.
Записи из дневника
***
19—21 мая 1984. На теплоходе «Клара Цеткин» областной литературный праздник
«Россия, Родина моя!»
О.Л.
Ковнер – станция юных туристов, Л.Изр. – учительница,
ещё насупленный начальник станции юных туристов, фамилию не расслышал.
Выставки, очень трогательные, но огорчающие тем, кого ребята «изучают»:
«К нам в посёлок приезжал Вас.Пав.Кондр.»,
«Мы встречались с сестрой композитора Е.Бикташева».
Люда
Каримова, у неё под Сталинградом лежит убитый отец.
Ресторан.
Официантки: черномазая, лёгкая, как змея, блядёшка и
серьёзная казашка. Злые, потому что превратились в подавальщиц стандартных
обедов, к тому же детям, которые шумят, не пьют, не дают на чай. Вечером, после
закрытия, пил с ними коньяк и говорил за жизнь, казашка очень серьёзно
спрашивала о литературе, другая выделывалась. Время от времени приходил
кто-нибудь из команды и тайком в долг уносил бутылку портвейна.
Лучшее как
всегда в послезакатные часы, ветер, гладкая вода, с
берега – явственный запах сирени. Возникающие повороты обрывистого правого
берега то и дело сулят: что-то откроется, но нет конца этим изгибам, этой
грубым ножом с рассыпкой отрезанной ленте, поросшей по верху мелким леском, с
редкими оврагами, немногими, но крупными селами.
Волгоград,
неприглядный с Волги, своим сочетанием сталинского барокко и куда большей, чем в Саратове, запущенности,
испорченной первозданности. У нас уж хоть – четкая искусственность всей
бетонной набережной, здесь же – куски изуродованного песчаного берега сменяются
кусками гранитной одежды, пыль тропинок и придорожных кустов скрывает величественную
парадную лестницу, ведущую к Аллее Героев. Колоссальный речной вокзал,
некрасивый…
***
Поездка с
отцом на его родину (18-23 августа 1984 г.)
18-е.
Пароход «Парижская коммуна» (постройки Коломенского з-да 1914 г. «Иоанн
Грозный», затем «Петроград», с 1924 – П.К.). Один из девяти оставшихся старых
пароходов на Волге. Каюта неимоверной, всегда удивляющей в них высоты. Ресторан
в тесном помещении на корме, тогда как носовой огромный салон, бывший
рестораном, с диванчиками и стеклянными наверху спинок перегородками между
ними, превращен в неизвестно что с телевизором.
Чешское
пиво в ресторане с нагрузкой – ирис Ейской фабрики,
который скормили за Ульяновском чайкам, висящим за кормой. Толстые официантки.
В каютах едят и пьют.
Вольск,
застланный дымом, сквозь который прорывается бурый свет заката. Тетка с
пристани осталась на пароходе и бегает по фальшборту, занося и отдергивая над
ширящейся полосой воды толстую ногу. Спустя несколько километров ее забрал от
нас встречный толкач.
19-е. День
рождения отца. С утра – Сызрань, пустой берег. Дамба. Мужики, бегущие на
пароход за пивом.
Берега и
острова, еще не устоявшиеся после разлива Саратовского водохранилища, такие
были у нас лет двадцать назад после пуска Сталинградской ГЭС, с полусгнившими
деревьями и кустами.
В
Куйбышеве лишь поднялись по Ленинградской позвонить в Саратов, да погуляли по
обширной и пустынной набережной с пляжем внизу. В ресторане выпили коньяку,
затем я один вина, так что к Тольятти, к шлюзам, пребывал уже в расплывчатом
настроении, в котором, впрочем, лучше наблюдать. Черная, с мятущимися ртутными
бликами фонарей, закипающая вода шлюзов. Когда опускаемся донизу, тягостное
ощущение могилы. После выхода из шлюза тишина, беззвучность хода.
20-е.
Ульяновск тихий и прохладный. В такси отец вспоминал годы военной службы в
Ульяновске. Походили по улице Гончарова с непрестанным страхом отца опоздать на
пароход.
Кухня на Паркоммуне отвратительная, порционное блюдо всего одно и то
же говенное – эскалоп. Еще два года назад я жрал на пароходе «Мих. Калинин» белужину, благословляя патриархальность
пароходной жизни.
За
Ульяновском развеялся туманчик, широкий разлив
осветило солнце, полетели чайки, рядом с нами прошел новый сверкающий
четырехпалубный «Александр Пушкин», где золотая надпись почему-то напомнила мне
поэта – она смотрела в воду, вероятно, от памятников на
Тверском и в Питере, где Пушкин смотрит вниз.
Стали
меняться берега. Пошли леса, сосны, глинистый обрыв. Первый штурман собрал в
салоне пассажиров для беседы. Все время сбивался на то, что раньше на Волге
было лучше, и тут же неуклюже выправлял вредную мысль, но ненадолго. Узнал от
него, что несмотря ни на какие водохранилища и изменения русла, пароходы ходят
тем же судовым ходом, что и десятки лет назад. А как же напротив Саратова, где
в июльское мелководье большие суда шли у левого берега, даже не приставая в
Саратове, а в Покровске?
Тетюши,
увековеченные агапеновским деверем, где отец был
уверен застать древнюю пристань, встретили нас строящейся причальной стенкой,
стеклянным павильончиком забегаловки и толпой, жаждущей пароходного буфета.
Впереди гордые татарские милиционеры. Толпа машин и мотоциклов (само село на горе). Едва причалили, уж стали прыгать с
берега на борт и обратно с бутылками «бархатного», еще саратовского, (в Самаре
получили свежее, его от не пассажиров спрятали), ситро и арбузами, купленными у
палубников, везущих их куда-то выше. Тут же, на дебаркадере без надстроек, пьют
пиво, разрезают арбузы. Восторженный татарин, угощающий всех.
К вечеру
Куйбышевский Затон. Видимость спокойствия, деревянной тишины.
Наплывающая
из тьмы Казань, не приближенная к пристани. Пустынный стеклянный вокзал. Пустая
же короткая рядом набережная. Точки палубных огней парохода.
21-е. Рано
утром, в сырой мгле стал проявляться левый берег. Йошкар-Ола находится далеко
от Волги, но марийцы вынесли отдельную пристань с ее именем, хотя у них есть
порты Волжск и Козьмодемьянск. Благоустроенный берег. Грибники ждут автобуса.
Они отовсюду, с
«метеоров». Роскошный туристский «Икарус» здесь ходит
рейсовым. Прямая дорога, прорубленная в лесу.
Автостанция. Автобусы на Яранск все
лето не ходят из-за плохой дороги. Берем до Санчурска (Кир.
обл.). Лес дорогой уже не так тёмен, дали, холмы.
Везут все, вплоть до хлеба, в
Санчурске хлеб по талонам: 1 кг в день на человека. Санчурск
неслышный, деревянный, деревянные тротуары.
Дорога до Яранска колдобинная. Едут в основном по деревням: к Яранску автобус
пустеет. Везут хлеб, тетради, растительное масло.
Села небольшие, почти везде уцелели
храмы. Большие бревенчатые серые от старости избы, пустота и тишина.
Яранск на холме при реке Ярань. Встречает огромный храм, с которого сшибли купола.
Чувствуется, что это город, а не деревня, хотя бедность жуткая.
Гостиница.
– Где у вас душ?
– Горячей воды в городе нигде нет,
только баня.
23-е. Роща. Грибы. Старик-грибник на
кривой ноге: был бондарем на маслозаводе. Березово-зелёный свет отовсюду.
Выступление ГФ в автоколонне.
Ресторан КООП, где официантки
отказываются взять на чай даже несколько копеек.
Посещение бывшей учительницы
Сретенской школы Надежды Ивановны 87-ми лет. Комната в бревенчатом доме.
Выглянула чернявая маленькая старушка из двери и, глядя на ГФ, стала кричать:
«Кто это? Зачем? Я глухая!»
В большой комнате, очень бедной и
чистой, кровать с телогрейкой, шкафчик со стаканами и пачками «Беломора». Во
время разговора (отец весьма туг на ухо, она – вовсе глуха) через окно во двор,
завешенное рваной гардиной, вскочили две собаки – крупные болонки,
распространяя резкий псиный запах. Следом в занавеске,
не отодвигая ее, явился гигантский лоб и страдальческий мужской глаз.
***
Б.д. Сегодня коротким маршрутом
(дом – Полицейская – Московская – Приютская – Часовенная – Александровская и по
проспекту через Липки и М.Сергиевскую) домой. Два холодных дня после дикой
жары, поэтому приятно бродить. В Липках вдруг полная зелень, которой уж год
по-стариковски тупо удивляюсь: «вдруг» весна, «вдруг» лето, «вдруг» зима. В
Липках всё в сирени и её запахе.
Борис Петров, совсем старенький,
на лавочке с авоськой, где два батона, жалуется всё на того же Е. Максимова.
На проспекте бесконечные лотки и
на них бесконечные ананасы, бананы, апельсины, журналы с голыми девками. Импортные сигареты (долго искал, купил подешевле – 1,4 тыс. – «Петер и Джонсон», американские,
оформленные под английский стиль, оказались чересчур слабые – дёшево зря не
бывает), целые изогнутые витринные поля магнитофонных кассет разноцветных, и ни
одного нашего, человеческого продукта: пирожков или кваса. Мороженое от 2 до 15
тысяч. Как бы поубавилось кучек бритоголовых.
Кафе «Распутин» на Верхнем базаре
под администрацией – скажи 10 лет назад, что такое возможно! Но ведь возможно,
и – не нужно, и не удивляет. Так, вялое недоумение.
***
20 авг. 97. Опять потеплело, день
палил почти по-летнему, но вечер по-осеннему облегчённый. В восьмом часу у
ненавистного мне фонтана, заделанного на месте старинного дома с гастрономом и
хорошо известным мне двором, напротив консерватории, жалко полощется красный
транспарант: «Восстановим единую коммунистическую партию Ленина-Сталина!» Так
пишут ангажированные СМИ, но и в самом деле десятка три-четыре пенсионеров. В
мегафон орёт крепкий дядечка моего возраста, на толстом брюхе иностранная
надпись на бежевой майке. Резолюция об антинародном режиме, призыв к стачке,
походе на Москву. Чуть вдалеке автоментовка с
несколькими ментами возле неё. И – никто из прохожих
не останавливается, даже головы не поворачивает. Видел лишь двоих
остановившихся. Первый – некрутой новый русский с четко
стриженным каштановым затылком, в свекольных широких штанах, жёлтых туфлях и
белом мятом пиджаке, почти окончательно пьяный, с только что купленным и
поедаемым с чисто пьяной жадностью мороженым. Второй –
известный саратовский юродивый, поэт-песенник, автор «Ксюши – юбочки из плюша»,
«Два кусочека колбаски», «Вишневой девятки»,
«Бухгалтер, милый мой бухгалтер», Юра Дружков, жеманный, как
всегда в пропотевшей распашонке, пропотевших до пяток сандалиях, и – этого я
еще не видел у него, крашенными ярко-рыжими волосиками на лысинке.
Потом ко мне подошел тренер из
бассейна «Саратов», забыл фамилию, разговор сначала о нашем общем знакомом,
потом о недавней смерти В.Давыдова. Весь город бормочет, что тот был в гостях у
директора Балашовского комбината плащевых тканей, и в
один миг оба умерли – директор у себя дома, Давыдов в автомобиле по дороге в
Саратов. Тренер рассказал, что Давыдов пил запоем, лёжа, в одиночку. Информация
у него от приятеля, тренера директора турбазы предприятия Давыдова, где шеф
лежал в своем домике и ему неделю возили водку, пока тот не отопьется.
***
Б.д.
Р. – музыкант, родственник покойного
профессора консерватории Семёна Соломоновича Бендицкого.
Он записал, притом ярко и складно, рассказы своего покойного тестя, и мы
приняли их к печати.
Обладает способностью несколько раз
в день встретиться на улице и спросить, скоро ли выйдет номер, и скоро ли
гонорар, и сколько экземпляров он получит бесплатно. А сколько можно купить в
редакции? Кроме того он всегда заходит в редакцию в неподходящие моменты – то погрузка-разгрузка
книг, то пришедшая комиссия по условиям труда. Но, видя, что не вовремя, он не
уходит, а лишь застенчиво улыбается и краснеет, весь подёрнутый красно-медной рыжиной.
– Простите, восьмой номер уже вышел?
Нет? А когда выйдет? Но все-таки…
Не дай
Бог сказать ему – в среду, он придёт утром в среду и будет удивляться, почему
номер ещё не вышел, хотя тысячу раз слышал от нас про типографию, деньги и
проч.
– Скажите, а седьмой номер я еще
один могу приобрести? Нет? Но вдова Семёна Соломоновича просила… У Лены спросить? А где найти Лену?
После отказа у Лены он медленно
боком уходит по нашему долгому коридору, оглядываясь и виновато улыбаясь, но
всем видом показывая, что понимает, что мы его обманываем, и может
быть все же снизойдем к просьбе вдовы Семёна Соломоновича. А вдова живет
в соседнем с редакцией подъезде и при встречах ни о каких номерах не заикается.
Наутро звонок:
– Скажите, а восьмой номер вышел?
Я (не узнав его):
– Выйдет на днях.
– Скажите, а это точно?
– Почему это вас так интересует?
– Я автор.
– А кто именно?
– Р.
– Так я же вам вчера…
– Да, извините. А седьмой номер еще
один нельзя приобрести? дело в том, что вдова Семена Соломоновича…
– Я же вас направлял к Лене!
– Она сказала, что уже нельзя, но я
подумал, может быть…
Когда номер вышел, при встречах на
улице Р. со мной не здоровается.
***
Б.д.
«НОВОСТИ
САРАТОВА
Саратовец
задержан за кражу ботинок в Москве
В Москве за
грабеж задержан житель Саратовской области. Мужчина зашел в магазин, выбрал пару
обуви, и, показав контролеру на выходе нож, скрылся, не заплатив. Работники торговой точки вызвали милицию. Грабитель был
задержан через полчаса – он сидел на лавочке неподалеку от магазина и примерял ботинки.
По факту разбойного нападения возбуждено уголовное дело, сообщает Сити-FM».
А ведь аналогичными «преступлениями» до сих исчерпываются криминальные
рубрики саратовских СМИ.
2018