Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2018
Сергей Шикера родился в 1957 году. С 1978 живет в Одессе. Публиковался в «Новом
мире»; в «Волге» печатались рассказы (2010, 2012, 2017) и романы: «Стень»
(2009, №№ 9-10, 11-12), «Выбор натуры» (2014, № 3-4), «Египетское метро» (2016,
№ 3-4).
Утром, когда Олег допивал кофе, в открытую форточку влетела граната. Он бросился в прихожую, оттуда через комнату в спальню, и там, у стеллажа с книгами, простоял, затаив дыхание, до тех пор, пока не стала жечь пальцы забытая сигарета. Он никогда не держал в руках и даже не видел «живой» гранаты, но – так теперь ему казалось – по звуку, по тому, как она стукнулась об пол и ударила по низу газовой плиты, узнал ее на мгновение раньше, чем увидел.
Растерев подошвой упавший пепел, надел рубашку и поднялся к соседу, на второй этаж.
Новый сосед, суетливый коренастый мужичок лет сорока в камуфляжной форме, появился с месяц назад в квартире умершей бабы Тани. Олег немного помог ему в день переезда. Тот сразу представился: «Гюрза». Потом выпивали среди поставленных как попало вещей, и он опять предложил, чтобы Олег называл его Гюрзой. «Так меня пацаны звали», – пояснил он. Олег подумал, что сосед сейчас начнет что-то рассказывать, и приготовился изображать интерес, но тот только взял рюмку и скорбно произнес: «Не чокаясь». Придя с ответным визитом, он подарил Олегу большой алюминиевый значок с нагромождением каких-то символов, переплетенных настолько тесно и затейливо, что в них лень было вглядываться, а уходя выпросил в подарок итальянскую трубку. Олег давно не курил табак, да и вообще собирался бросать курить, но трубку было жалко. За этот месяц он несколько раз слышал, как новая соседка называет мужа Сережей.
И вот только сегодня, преодолев неловкость, он обратился к соседу так, как тот просил: «Слушай, Гюрза, тут такое дело…». Выслушав его, Сережа-Гюрза сделал то, что сделал бы сам Олег, не будь у него соседа: позвонил в полицию. Менее чем через полчаса прибыли полицейские, саперы и даже кинолог. Выяснилось, что граната настоящая – нашли и скобу, и кольцо с чекой, – но без заряда.
Кинолог, здоровяк в черной майке, с голыми, непомерно накачанными руками, оказался сыном собачника, с которым Олег, выгуливая своего ротвейлера, иногда встречался и разговаривал в парке. После того как они переехали, Олег их не видел. Несмотря на разительные внешние перемены, его собеседник остался тем же веселым болтуном, что и десять-двенадцать лет назад, когда был долговязым юношей. Они стояли во дворе, и у их ног, вытянувшись вдоль стены, положив морду на лапы, лежала немецкая овчарка, кобель.
– Я вашего помню, – говорил кинолог, – серьезный был парень. Как его звали?
– Шмель.
– Точно, Шмель. И сколько он прожил?
– Нормально, – уклончиво ответил Олег.
Ему не хотелось рассказывать, что Шмель на седьмом году свихнулся. Сначала загрыз дворового кота Сашку, подходившего каждое утро об него потереться, потом стал во время прогулок бросаться на людей. Однажды летом отец приоткрыл для сквозняка дверь, но забыл накинуть цепочку; оказавшись без намордника на улице, Шмель тут же, у входа во двор, сшиб с роликовой доски мальчика и едва не оторвал правую кисть, которой тот успел закрыть горло. Пришлось его усыпить.
– Уходят наши собачки… – вздохнул кинолог и в утешение сослался на некоего философа, сказавшего как-то, что без любимого пса он своей будущей жизни не представляет, а значит и тому уготовано в ней место. – Так что все они нас ждут и в нетерпении машут хвостиками. – Кинолог быстро подергал указательным пальцем. – Мы-то здесь своих сроков не знаем, а они там, в вечности, может уже к нашим шагам прислушиваются.
Да-да, подумал Олег, конечно, именно к ним Шмель в своем собачьем пакибытии сейчас и прислушивается – к шагам отбитого у него мальчика и вероломно умертвившего его хозяина.
– Я больше склонен верить в реинкарнацию, – сказал он.
– Тоже вариант. Вот перед вами будущий нобелевский лауреат по химии.
Красавец немец, все это время лежавший неподвижно и только двигавший ушами, услышав, что говорят о нем, вежливо встал и опустился на задние лапы. Подошел молоденький полицейский, который рядом с цветущим кинологом выглядел состарившимся от невзгод подростком из сиротского приюта, и спросил, есть ли у Олега кто-то на подозрении. Олег покачал головой.
Наконец все разъехались и он позвонил Ненашеву. Позвонил из подворотни, поскольку после их разговоров ему всегда было трудно усидеть на месте.
Они знали друг друга с юности, но сошлись сравнительно недавно, когда ближний круг знакомых Олега, да очевидно и Ненашева, основательно размыло ссорами, отъездами и смертями. Около года назад его пригласили на день рождения ненашевской жены. Ближе к ночи, когда остались втроем, зашел разговор о неожиданных больших деньгах, наследствах, выигрышах и всяком таком. Олег повел супругов в игральный зал неподалеку и наменял имениннице жетонов. Играя впервые, она на свою беду вдруг опустошила автомат. Выигрыш был скромным (как заметил Ненашев: «Больше шума, чем денег»), но с него всё и началось. Или, вернее будет сказать, им всё закончилось. Сначала из дома стали исчезать деньги, за ними пришел черед вещей, попутно она обворовывала знакомых и просадила все сбережения свекрови. Остановить ее было невозможно. Все это сопровождалось скандалами, истериками, драками… Словом: ад. Некоторое время назад она, побитая, ушла жить к какой-то спившейся подруге.
– Граната не взорвалась, – сообщил он Ненашеву, – не было заряда.
– Видел, не слепой, – ответил Ненашев.
«Ну разумеется, он видел, а как еще?» – сам себе удивился Олег.
– Чё надо? – спросил Ненашев.
– Ничего. Просто. Будь внимательней следующий раз. Я, кстати, о тебе никому не сказал.
– А мне до задницы, мог бы и сказать. У меня рак. Я может и до нового года не дотяну.
Олегу показалось, что Ненашев врет, и от этого стало еще гаже. К тому же в последних разговорах его невыносимо раздражала хамская фамильярность собеседника. Хотелось в отместку поинтересоваться, долго ли тот ждал удобного случая, чтобы вот так с ним разговаривать? «Он свихнулся. Как Шмель», – подумал Олег и спросил:
– Она знает?
– Ей не до этого, она теперь по вечерам на остановках трудится. Ублажает по-быстрому припозднившихся граждан. На автоматы зарабатывает. Адресок дать?
– Я могу для тебя что-то сделать? – спросил Олег.
– Ты что, намеков не понимаешь? Сдохни.
Олег прошелся несколько раз по подворотне из конца в конец и вернулся домой.
Было начало двенадцатого. А в полдень явился Анатолий Васильевич, странный гость, знакомый отца. Он всегда приходил примерно в эту пору, в конце лета – начале осени, приносил взятые год назад книги и брал новые. Книги были исключительно по истории или с историческим уклоном. После смерти отца он пришел уже второй раз. Олег ничего о нем не знал. Отец не рассказывал, а он не спрашивал.
С чашками чая и отобранными книгами они по заведенному отцом порядку переместились во двор, в уютную беседку, со всех сторон затянутую виноградом. Анатолий Васильевич раскрыл перед собой на столе одну из книг и взял чашку. Олег посидел с ним минут десять и пошел к себе. Посидел там и вернулся. Анатолий Васильевич продолжал читать, делая это как будто из-за чужого плеча, склонив набок голову; перелистывая страницу, поднимал глаза и обводил взглядом двор. Бившие сквозь пыльную листву солнечные лучи всякий раз, когда Олег вставал, дружно проворачивались против часовой стрелки и возвращались на место, когда он садился.
Во дворе появился Гюрза, прошел к сараю, потом обратно. Анатолий Васильевич вопросительно дернул головой в его сторону. Олег вкратце рассказал. Во время следующей ходки гость остановил соседа коротким направленным свистом и пригласил в беседку. Когда сосед вошел, Олега поразил его остановившийся стеклянный взгляд.
– Давно кожу поменял, змей? – усмехаясь, разминая сигарету, спросил Анатолий Васильевич.
– Это мы когда с тестем в Житомир на майские ездили в прошлом году, заехали к его брату… – бойко, как в температурном бреду, начал было сосед, но гость остановил его движением ладони. Помолчав, сказал:
– Ну, раз ты теперь – кто? гюрза? – тогда давай, ползи. До ворот и обратно.
Понимающе улыбаясь, сосед подмигнул Олегу, шагнул за пределы беседки, лег и пополз к воротам. Анатолий Васильевич закурил.
После ухода гостя двор как вымер. Сосед больше не показывался, дверь сарая осталась распахнутой. Невесть откуда взявшиеся тучи наглухо закрыли солнце, и в беседке стало совсем темно. Пройдясь по всем эпизодам незадавшегося дня, Олег неожиданно съехал в полемику с покойным отцом, который смотрел на жизнь как на череду сменяющих друг друга уроков и то же самое когда-то втолковывал сыну. Эх, не догадался сын спросить, какой, например, отец получил урок, сев за погибших в аварии пассажиров. Больше в аварии не попадать? Ладно. Уроки, значит. Хорошо, давай разберемся. Никогда прежде, до того злосчастного дня рождения, он не водил никого играть на автоматах и не собирался делать этого впредь, даже если бы с женой Ненашева не произошло того, что произошло. То был мгновенный порыв, импровизация, точка. Тогда почему эта история тянется по сей день? Что, черт побери, еще он должен в ней понять?.. А с соседом? Он и так догадывался, что сосед не тот, за кого себя выдает, зачем же еще мордой тыкать? Смысл?
Чтобы как-то отвлечься, он отправился к морю, оставив в беседке чашки, пепельницу и забракованного гостем маркиза де Кюстина. Уроки. Какие уроки, батя? О чем ты? Да тут одно бесконечное глумление и больше ничего. Как в детстве, когда какой-нибудь балбес-подросток, будущий Анатолий Васильевич, измываясь над тобой, малолетним, находит удовольствие не только в самих издевательствах, но и в том, что может их длить сколь угодно долго.
На пляже, кроме небольшой компании под стеной пирса, не было никого. Олег прошел его до середины и сел. Сентябрь только начался, однако всё вокруг было уже осенним: и холодок, пробивавший сквозь толщу теплого песка, и гулкие, как в пустом закрытом помещении, голоса, и уходившее в сизую дымку на горизонте шелковое, почти неподвижное море. «Хорошо как… как же здесь удивительно хорошо…» – подумал он, валясь набок, укладывая голову на ладонь. Если сейчас раздеться, доплыть до волнореза и сесть на него, эта с виду неподвижная гладь тотчас примется тебя нежно и мерно раскачивать, нежно и мерно, мерно и нежно…
…Его разбудила шумно покидавшая пляж компания. Проснулся он с головой хоть и несколько тяжелой, но свободной от давешней круговерти. К покойнику-то он чего привязался? Неплохой, в общем, был человек, скромный тихий водила, пытавшийся как-то постичь эту жизнь, страстный любитель истории со всеми ее бесполезными уроками, вдовец, сиделец, отец не самого отзывчивого сына, так и не дождавшийся от него внуков. Да и не навязывал он никогда ничего – так, бубнил что-то себе под нос. Соскучился я по тебе, что ли?..
Море было по-прежнему спокойным. Глядя на него, Олег подумал: а ведь всё просто. Сегодня он не может налюбоваться этим покоем, а завтра придет холодное течение, задует ветер, и там, где он сейчас сидит, будет яростно ходить кругами и пениться взбаламученная штормом вода. А затем буря утихнет, и… Вот, собственно, и всё.
Побыть на пляже одному так и не удалось. Едва затихли голоса ушедшей компании, как со стороны пирса, резко выделяясь на фоне пасмурного неба, появился человек в светлой, в тон песка, камуфляжной форме, с рюкзаком на плече.
– Сигареты кончились, не угостите? – обратился он к Олегу, поравнявшись, и, когда тот протянул раскрытую пачку, присел на корточки.
Закурив, показал жестом, что у Олега щека в песке, снял с плеча рюкзак и достал из него пластиковую бутылку.
– Вот вино только что купил. Какой-то дед уболтал. Сказал: хорошее, домашнее. Сухое. Я в них не разбираюсь, больше по водке. Хотите?
Олег сделал пару глотков. Вино оказалось солоноватым – такое обычно получают с прибрежных виноградников – и не совсем сухим.
– Нормальное, – одобрил он, возвращая бутылку.
Незнакомец плюхнулся задом на песок, отпил вина и опять вручил бутылку Олегу. Тот переложил её в левую руку и представился:
– Олег.
Шутливо размахнувшись, незнакомец крепко схватил протянутую ладонь.
– Шмель.