Алексей Остудин. Вишнёвый сайт
Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2018
Алексей
Остудин. Вишнёвый сайт. –
М: Русский Гулливер; Центр современной литературы, 2017 – 376 с. – (Поэтическая серия «Русского Гулливера»)
Чей образ подсовывает нам стереотипное
мышление при слове «поэт», точнее «современный поэт»? Разумеется, всё зависит
от читательского опыта, но рискнём предположить, что в целом образ получится не
слишком жизнерадостным. С известной долей
погрешности он будет колебаться в диапазоне от бесшабашного
гуляки-хулигана-дебошира, условно говоря, «есенинского психотипа»,
с непременной обречённостью, когда, по словам другого поэта этого же психотипа, «в рожденье смерть проглядывает косо»[1], до эдакого «тихого
алкоголика», вечно рефлексирующего субъекта с кислой
физиономией, в поношенном пальто, треснувших очках и бутылкой портвейна за
пазухой, сиротливо оглядывающегося по сторонам и бормочущего себе под нос что-то вроде «как засран
лес, как жизнь не удалась…». Словом, «невесёлая личность». Кстати, ещё один
современный поэт так и назвал свою недавнюю книгу[2].
Алексей Остудин
– поэт редкой витальности. «Невесёлой
личностью» его точно не назовёшь. Он не то чтобы не укладывается в приведённые
выше стереотипы и диапазоны – он их просто начисто разрушает. Если и гуляка, то без трагического надлома и
загиба, если и рефлексия (что вообще-то у Остудина
редкость, во всяком случае, мне трудно вообразить, чтобы он написал что-то в
духе «как жизнь не удалась» – это органически не его нота – жизнь уже удалась
просто потому, что ты живёшь), то без уныния и суицидальных, даже мысленных, прогулочек и закидонов.
Но повторюсь – у Остудина это редкость, и образец
чистой рефлексии мы среди его стихов, скорее всего, не найдём. Он, конечно,
гедонист и эпикуреец. Как следствие, заметим ещё одну отличительную черту
поэтики Алексея Остудина: неравнодушный взгляд,
направленный на окружающий мир. Т.е. вот Маяковский когда-то сказал: «я поэт и
этим интересен». С того времени, когда эти слова были сказаны, они постепенно
вошли в «состав крови» почти всех русских поэтов. «Я поэт и этим интересен, –
повторяет вслед за Маяковским современный автор, а от себя, пусть и не вслух,
но добавляет: – А интересен
этим, прежде всего, самому себе». Т.е. самое интересное, что есть в мире для
современного поэта, это то, что вот он поэт, и свою задачу он видит в том,
чтобы это стало интересно ещё и читателю. Отсюда наиболее распространённая
форма современной поэтической книги: «лирический дневник», «каталог рефлексий»,
попытка разобраться с самим собой, зафиксировать свой личный метафизический
опыт. Окружающий мир интересует такого поэта не сам по себе. Как правило, он
если и «попадает в кадр», то, вульгарно выражаясь, почти всегда получается
такое своеобразное селфи из
серии «я и засранный лес». (Между прочим, цитируемое стихотворение Сергея Гандлевского
так и начинается: «Мне
нравится смотреть, как я бреду…») И, в общем, это далеко не
бесплодный путь: навскидку можно назвать с десяток, а то и больше, имён поэтов,
которые блестяще справляются с задачей в таком ключе и умеют заинтересовать
тем, что они поэты, не только самих себя, но и читателей и критиков.
Но как бы там ни было, такой путь уже постепенно становится общим местом, а
такой образ поэта – именно что стереотипом. По закону противодействия просто
обязаны быть и другие поэты. Алексей Остудин, как нам
кажется, из таких других поэтов, во всяком случае, его путь или стратегия
совсем иные. Читаешь «Вишнёвый сайт» – и создаётся впечатление, что ему некогда
или неинтересно разбираться с самим собой, со своими рефлексиями и
метафизическим опытом, а интересует его
прежде всего окружающий мир: он как будто спешит его переназвать,
дать всему новые имена, тем самым переосмыслив и увидев по-новому давно уже
привычное и знакомое, нанести на карту мира свою систему координат. Это
поэт-естествоиспытатель. Косвенным доказательством такого предположения может
служить тот факт, что в новой книге Алексея Остудина
«Вишнёвый сайт» все 343 стихотворения (все!) имеют свои собственные заглавия.
Пресловутые и такие «демократичные» три звёздочки, маркирующие
отсутствие заголовка и как бы случайность высказывания, как бы
необязательный его характер, минутное настроение, не используются ни разу. На наш взгляд, это означает, что каждое стихотворение
само по себе жест, ни одно из них, видимо, не зарождалось случайно, из некоего
неопределённого настроения, лирической дымки, когда ещё и неизвестно, выйдет ли
что-нибудь, и поэтому в заглавие выносятся три звёздочки, вроде бы оставляющие
поэту некое пространство для манёвра, для «лирического отступления», когда поэт
после прочтения такого стихотворения, словно извиняясь или
кокетничая, говорит слушателям: «ну как-то вот так…», дескать, черт его знает,
получилось или нет, а что должно было получиться, я уже и сам толком не помню. Напротив, заглавие сразу обозначает творческую
задачу, тот «вес», который поэт, словно атлет, обещает публике «взять».
В этом смысле каждое стихотворение в «Вишнёвом сайте» обладает собственным
немалым весом, являясь преднамеренным, неслучайным высказыванием, и сопоставляя
заглавие («объявленный вес») и последующий текст, читатель каждый раз имеет
возможность оценить, насколько поэт-атлет справился на этот раз, взят вес или
нет. Т.е. Остудину чужда эта игра с читателем в равенство,
когда поэт, кокетничая, прикидывается, что он только один из нас. Да, он не оставляет себе пространства для
манёвра, да, он предоставляет читателю возможность каждый раз сравнить
заявленные намерения и результат, но он и знает про себя, что может больше, что
умеет больше, чем иные поэты и уж тем более читатель, и например, на
предложение прочесть несколько стихотворений в потоке других авторов может
сказать (сам слышал): «Спасибо, я в таких компотах не участвую»,
– и раствориться в воздухе, оставив после себя только улыбку. («Можешь поцеловать мне руку, если, конечно,
хочешь». – «Спасибо,
что-то не хочется»)[3].
Вообще в «Вишнёвом сайте» Остудин частенько напоминает Чеширского Кота, оставляя в воздухе только улыбку.
Читатель, таким образом, оказывается в роли Алисы, а главные чудеса в этой
стране происходят, разумеется, в языке. Содержание этих чудес, как уже и было
сказано выше – «переназывание мира заново», и
основной приём, с помощью которого они достигаются, вынесен в заглавие книги –
«Вишнёвый сайт». Вероятно, существует для такого приёма специальный термин, а я
для себя назвал его «метод преднамеренных оговорок». На первый взгляд дело
нехитрое – внедрение схожих по звучанию и написанию, но отличных по значению слов
в устоявшиеся конструкции на место слов привычных и бывших там всегда. В
результате смыслы расхожих
словосочетаний или видятся с неожиданных сторон, раскрывая свои дополнительные
возможности, или вообще выворачиваются наизнанку. Приём не то что бы нов, и не
сказать, что уж настолько сложен, чтобы не быть взятым на вооружение другими
поэтами, но требует известного остроумия, даже изощрённости, а главное –
безупречного слуха, дабы не соблазниться пошлостью, не скатиться до
подзаборного юмора. Остудин владеет этим приёмом
виртуозно. Вот несколько примеров его
практического применения в «Вишнёвом сайте»: «с паршивой овцы файф-о-клок»,
«качает права-мурава», «джаз на грани фолка», «любви
все возрасты попкорны», «что там у нас на Тибет?»,
«Клара ветров», «любая мелочь вдруг приносит бользу»,
«Sony в летнюю ночь», «мисс доброй надежды», «обветренной губы
болит треска», «добрее добермана», «январево» и
т.д. Такие «улыбки Чеширского
Кота» или, следуя в фарватере названия самой книги – гиперссылки – в изобилии
развешаны по всему «Сайту».
Но сам по себе никакой прием, конечно,
не может быть самоцелью, имея только прикладное значение. Вообще говоря, в
обнажённом виде он был продемонстрирован, например, Борисом Заходером
в русском переводе всё той же «Алисы в Стране Чудес». Помните оттуда, скажем,
такие весёленькие стишки: «Крокодильчики мои, / Цветики речные! / Что
глядите на меня / Прямо как родные? // Это кем хрустите вы / В день весёлый мая, / Средь нескушанной
травы / Головой качая…»? И если бы всё сводилось только к виртуозному
владению приёмом, если бы «ссылки» на «Вишнёвом сайте» были «битые», возможно и
не стоило бы затевать разговор. Но ссылки – не битые. Куда же они ведут?
Попробуем пройти по некоторым из них:
Обветренной
губы болит треска, (Здесь и далее выделено мной.– Д.Л.)
«Аквариум» и джаз
на грани фолка,
по лезвию
бегущая строка,
висящая на
ниточке двустволка,
и молодость, и
боты в соцсетях,
больные, но
живучие поэты,
зажавшие в загашнике
пустяк –
по три-четыре
сотки Интернета,
в надежде, что
удастся, может быть,
дождавшись
урожая терпеливо,
у Млечного пути
перекурить,
насущный хлеб забулькивая пивом…
(«Второе
дыхание»)
Первые ссылки, открыв второе дыхание,
привели нас на перекур у Млечного пути. Здесь, на такой высоте, глаз словно
приобретает свойства фасеточного зрения, он начинает замечать и то, что
Вселенная всего лишь «колечко на пальчике любимой» и что самолёт в небе – лишь
«семечко в закате», который сам по себе только «ломоть арбуза»:
Ты затаилась в
зарослях духов –
так прячется в
меду осколок воска.
И глянцевый
закат с полотен Босха
зацеловал зрачки
твоих стихов.
Начнём обратный
времени отсчёт.
Вселенная, как
сумерки, конечна,
На пальчике
твоём она – колечко,
сама в себя,
бездонная, течёт.
Пусть Малую
медведицу в живот
с наскоку жалит
квантовая муза.
Уже закат
горит ломтём арбуза –
в нём семечко
торчит, как самолёт…
(«На закате»)
Привычные смысловые конструкции
обнаруживают новые свойства:
За что, кривому
солнцу вопреки,
одной строкой
пробиты две щеки?
От боли даже
хрипу невпротык –
пусть вырвет
зубы, только не язык!
Пусть по усам,
пока могу терпеть,
течёт, как мёд,
расплавленная медь.
Там свищет
Свифт, светает рано там,
а на ветвях аппорт и джонатан.
Лежит на кочке,
выполнив скачки,
лягушка, как
забытые очки.
Звенит, с утра
не попадая в тон,
натянутая леска
плеска волн.
Падёж скота, винительный
коттедж…
Грядёт июль, и
запах лип не свеж.
В гнездо
заглянешь за пожарный щит –
миноискатель
жалобно пищит.
(«Игра снов»)
Мироощущению читателя сообщаются
дополнительные опции, окружающий мир снова становится вещным, выпуклым,
ощутимым:
Вдоль
набережной, выкатив истому,
живут скамейки
дружно и светло.
Влюблённые по
вечеру густому
ведут велосипеды
за седло.
А ты, отзывчивый
по телефону –
пролив толчёный
в ступе кипяток,
примериваешь
сумерек попону
и ловишь
стрекозу за хоботок.
Хранят газоны
воздух из вискозы,
дневного ветра
пыльные мешки,
хрустят стеклом
голодные стрекозы,
готовят кофе
майские жуки.
Вот на тебя
глядит собака праздный,
боится, что
носитель языка
опасен. А на
деле – не заразный,
одно сомненье,
может быть – пока.
(«Вечерний звон»)
А любая мелочь вдруг оживает, приобретает
характер, стремится проявить себя, заявить о своём существовании:
Прыщ на носу и
тот стремится – в позу.
Трава себя же
лепит из золы.
Любая мелочь
вдруг приносит бользу
–
крапива во
дворе, укус пчелы.
(«Весенний шум»)
Постепенно концентрация этих
преднамеренных оговорок достигает такого крутого замеса, что читатель и впрямь
обнаруживает себя в каком-то новом космосе, где, например, «до отвращенья
плоский мир покоится на трёх Китаях»,
а странные метаморфозы обнаруживают себя на каждом шагу:
Бритьё и
раздраженье смоешь в душе,
водой текущей задом-наперёд,
тебя в бутылке выбросит
на «суши»
где палочками
чайка подберёт.
На чёрном рынке
взвесив все ириски,
эпоху перед
зеркалом прикинь,
корми кота из оловянной в Минске,
пока к обеду
хлеб не из Пекин.
Твоя крутая
лесенка не спета,
перечитаешь
надпись на роду,
чтоб снять с
предохранителя планету,
как маузер в
семнадцатом году.
Продолжишь, хоть
порой невыносимо,
из горлышка
самбуку вострубя,
рождённых ползать
Горького Максима
выдавливать на Капри из себя.
(«Остров ошибок»)
Так работает Остудин. Схожий приём есть, например, в арсенале
Александра Кабанова. Но у него он служит,
как правило, для подчёркивания абсурдности ситуации, у Остудина
же он применяется для возвращения реальности её полнокровия, преодоления
инерции восприятия жизни, рутинности повседневного бытия, привычки, в конце
концов, даже и к чему-то хорошему, которые в сумме превращают окружающий мир,
окружающую реальность в реальность виртуальную, отнимая у неё главные
свойства – осязаемость, ощутимость, познаваемость пятью основными чувствами.
Парадоксальным образом, но порою реальность за окном и правда кажется виртуальнеереальности
«Вишнёвого сайта». Кстати, в отличие от Кабанова, поэзии Остудина
совершенно чужда политическая и социальная проблематика, строго говоря, он не
делится никаким уникальным жизненным опытом (ну разве что интересно живёт –
«Дорога на Лумбини», например), которого не мог бы
иметь читатель. Наоборот, Остудин стремится, обновив
мироощущение читателя, показать ему, вновь донести до него, что и его,
читателя, повседневный опыт бытия может быть уникальным и полнокровным.
Навигация по сайту не затруднена
какими-то сюжетными условностями. Конфигурация же выстроена следующим образом:
343 стихотворения разделены на семь вкладок: «Мисс доброй надежды», «Я иду
гулять!», «Рецепт невесомости», «Кризис жанра», «Время пеликанов», «Дорога на Лумбини», «Када не павизёт».
Выше уже было сказано о редкой для современных авторов витальности поэта Остудина. (В разделе «Время
пеликанов» даже есть стихотворение «Витальное оружие» – опять, кстати,
применение фирменного приёма – витальное вместо
летальное.) Это, конечно, не означает, что в его мире всё безоблачно. Но даже
когда накатывает уныние, природное жизнелюбие берёт верх, и раздел, в который
собраны стихотворения «печальной ноты», получает насмешливое название «Када не павизёт» с нарочитым
«детским» искажением написания слов, сообщающим реальной ситуации «когда не
повезёт» известную долю самоиронии и некой забавности и на корню отрицающим её
безвыходность или фатальность. Например, предпоследнее стихотворение раздела и
книги в целом, хотя и называется «Вопль», но это вопль о перерождении:
Снова номер не
правильно набран.
Цифровыми измученный гостами,
я соврался, веду себя нагло –
сочини меня заново, Господи!
(«Вопль»)
–
что, в общем-то, укладывается в логику стремления «переназвать
мир». Почему бы этот процесс не завершить тем, что и себя «сочинить заново»?