Короткий детектив с молдавским акцентом
Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2017
Сергей Дигол родился в 1976 году в
Молдавии. По образованию историк, работает в рекламной сфере. Автор романов
«Утро звездочета», «Подлинные имена бесконечно малых величин», «Диагноз Веспуччи», повестей «Старость шакала», «Посвящается Пэт»,
«Пантелеймонова трилогия». Произведения входили лонг-листы
литературных премий «Национальный бестселлер», «Русская премия», «Премия И. П.
Белкина». Публиковался в журналах
«Волга», «Нева», «Москва», «Дружба народов». Живет в Кишиневе.
– Ну и как тебе сюрприз? – спросил я и открыл ей мир.
Кто-то ради этого безуспешно растрачивает собственную жизнь, мне же – сущий пустяк – пришлось лишь сдернуть пелену своих ладоней с ее глаз.
Спросонья Вероника пялилась на привычный вид с балкона, и я, дыша жене в затылок, мог на спор засвидетельствовать в ее глазах раздражение, которое она так удачно скрывает от непосвященных. Меня-то ей не провести, я за десять лет брака научился его безошибочно определять. Это чуть заметное подергивание крыльев носа, которое можно принять за признак надвигающегося чиха, на самом деле симптом кое-чего пострашнее. Закипающий вулкан ее ненависти, вот что это такое. Извержение, который никогда не находит выхода. Иногда я думаю, что лучше бы она наорала на меня, закатила истерику, наконец, расколотила б тарелку о кафельный пол в нашей кухне. Все что угодно, только не едва заметные движения носом. Только не ее свинцовое спокойствие, которое однажды – и это я тоже знаю наверняка, – закончится нашим с ней разрывом. В противном случае Вероника взорвет себя изнутри.
А все эта ее работа. Это благодаря ей жена без видимых усилий подавляет в себе даже самые неудержимые эмоции. Вероника – следователь центрального комиссариата полиции Кишинева, и только за прошедший год на ее счету четырнадцать раскрытых краж. Она на хорошем счету, о ней уважительно отзываются коллеги и боятся преступники, что, тем не менее, никак не укрепляет нашей с ней уверенности в завтрашнем дне. Каждый год в обязательном порядке просачиваются слухи о грядущих сокращениях, и уверенно себя чувствуют лишь некоторые сотрудники полиции. Как правило, начальники разных уровней, обязанные своим положением родственникам и кумовьям, которым в свою очередь посчастливилось пробиться в еще более высокопоставленные начальники.
В этом смысле Веронике крупно не повезло. Ее родители, провинциальные учителя на пенсии, теперь сводят концы с концами. Из меня же босс не вышел ни разу, а интернет-издание comma.md, куда я пишу уже шестой год – четвертое место работы в моей журналистской карьере. Все, что я могу предложить жене – это услуги моей интуиции, да и та безупречно работает разве что в отношении ее самой. Вот и сейчас интуиция меня не обманывает: шмыгнув носом, Вероника быстро находит в виде за нашим окном одно-единственное отличие по сравнению с вчерашним вечером. То самое, ради которого мы нелепо передвигались к балкону из спальни: она, временно ослепшая, впереди и я, плетущийся сзади, едва не наступающий ей на пятки, прикрывающий своими ладонями ее глаза. Единственное отличие – это слова, которые мы видим на стене напротив и которые я произношу вслух.
!!!ЮЛБЮЛ ЯБЕТ Я АКИНОРЕВ
***
– Ну и что это такое? – развернувшись, Вероника посмотрела на меня с деланым равнодушием.
– По-моему, это граффити. Как думаешь?
«Перестань придуриваться», сказала бы любая другая жена. Вероника же только вздохнула, точно зная, что этим самым загоняет меня в тупик. Уж лучше с десяток пощечин или даже, в нарушение кодекса неприменения профессиональных навыков в семейной жизни, бросок через бедро с последующим болевым приемом. Она же, вздохнув, вернулась к ежедневным утренним обязанностям, первое из которых – завтрак для семейной бездетной пары.
Уже за столом Вероника прыснула так, что кусочек сыра из ее рта спикировал в мою тарелку.
– Ой! – прикрыв рот ладонью, она умасливала меня виноватым взглядом, – я только сейчас догадалась. Вероника, я тебя люблю? Только наоборот, да?
В награду за догадливость, пусть и непростительно запоздалую для грозы воровского мира, я наградил жену максимально возможным для торопливого завтрака жестом. Неспешно поднял выплюнутый кусочек сыра и медленно отправил его в свой рот. Сыр как сыр, без посторонних привкусов. Может, все дело в том, что я позабыл, какова она на вкус, моя Вероника?
– Мм, – сморщилась она, – перестань.
– А может, я напрашиваюсь на утренний секс, – сказал я.
– Тем более перестань, – Вероника кивнула на настенные часы. – Если через пятнадцать минут не выйдем…
Вероника не закончила фразу, но и так все было ясно. Пятнадцать минут – нам всегда не хватает их для семейного счастья. Ее пятнадцати минут, на которые она опаздывает каждое утро. Моих пятнадцати минут по вечерам, когда, вернувшись из душа, я застаю ее в постели и, увы, далеко не в романтическом настроении. Четверти часа, проведенных мной под теплым проливным дождем в душевой кабинки, обычно хватает, чтобы Вероника крепко уснула и проспала до самого утра. Стоит ли удивляться, что мы до сих пор так и не завели детей?
– Брось, дело не в сексе, – говорит она в ответ на мой привычный упрек, и я оглашаю комнату хохотом.
– О, да, нам детей выдадут вместо тринадцатой зарплаты, – утираю я слезы смеха. – Дочь достанут из редакционного ксерокса, сына обнаружат у скупщиков краденого.
– Не смешно, – пожимает плечами Вероника, не расщедрившись на оскорбление даже в ответ на мою плоскую шутку.
И потом, она знает, что я прав. Нас и в самом деле мало что связывает – в физиологическом смысле. Что не мешает нам быть мужем и женой, и вот уже десять лет идеально дополнять друг друга.
По крайней мере, в профессиональных интересах.
***
За Веронику мне никогда не бывает страшно, что при ее работе – мой огромный минус. Опасаюсь я одного – что однажды, потеряв работу, супруга лишит меня единственного источника информации. Ведь я – репортер криминальной хроники и, если быть до конца откровенным, инициатор нашего своеобразного семейного подряда. Вероника заботливо подносит снаряды, которыми я взрываю молдавский интернет. «Адвокат Ион Бузу может быть причастен к торговле людьми». «Почему полиция скрывает факт задержания фуры с героином?» «Днем в “элитном” ночном клубе снимают порно». «Новая версия в деле об убийства бывшего депутата».
Кстати, в связи с последним заголовком в редакцию нашего сайта пришли с обыском – в третий раз за последние пять лет. Для Андрея Сырбу, главреда comma.md, очередной визит людей в масках – совсем не катастрофа. Более того, он их заждался, ведь с последнего такого визита, способного довести до инфаркта любого представителя офисного планктона, прошло уже больше двух лет. Достаточный, надо признать, срок, чтобы поднадоесть очередным владельцам сайта.
Ну да, очередным, ведь Андрей – подлинный инноватор в отношениях с работодателем. Собственно говоря, созданный им сайт он не без основания продолжает считать своей собственностью, хотя продал его еще до моего прихода при условии сохранения редакторской должности. С тех пор сайт перепродавали еще дважды и, вполне возможно, скоро продадут снова. Для нашего сайта очередная замена хозяина – как смена панциря: сбросил грузную омертвелую оболочку и словно заново родился. Сырбу же умудряется из каждого кризиса извлечь максимум прибыли, заранее оговаривая свой процент в случае очередной перепродажи. Собственно, он сам провоцирует внештатные ситуации и мастерски зарабатывает на них. В конце концов, каждый кризис – начало нового расцвета, разве не так?
В первый раз на сайт серьезно наехали в две тысячи шестом, когда Андрей вывесил разоблачительный материал о сахарной мафии братьев Жосану. С изданием я тогда еще не сотрудничал, но отлично помню, о чем болтали чуть ли не на каждом углу. Сайт – мертвец, Сырбу – труп. Вероятно, этим бы все и закончилось, не запусти Андрей движение уже зацепивших его за штанину зубцов смертоносной шестеренки в противоположную сторону. Не такая уж невыполнимая задача, если, конечно, под руку подвернулся соответствующей прочности лом, которым можно заклинить пожирающий тебя механизм. У Андрея такой лом нашелся, он заранее припас его, понимая, что атаковать «сахарных братьев» можно лишь при наличии уверенности, что тебя самого не растворят, как рафинад в кипятке.
Оказалось, еще до публикации Андрей вышел на доверенных людей криминального авторитета Нику – того самого, которого при грабительской приватизации двух сахарных заводов обошли братья Жосану. С тех пор между группировками тлел огонь войны, время от времени разгоравшийся до степени пожара при разделе очередных объектов государственной собственности. Андрей, безусловно, рисковал, тем более что свидание пришлось на период относительного затишья – мало ли чем это могло закончиться для него самого? И где гарантия, что самолично полезшего в капкан редактора сайта не принесут в жертву собственным врагам? Жертву, безусловно, ритуальную, но оттого не менее своевременную – хотя бы с точки зрения отвлекающего маневра?
Андрею повезло: Нику не стал просчитывать этот вариант. В своем желании рассчитаться с конкурентами он, пожалуй, позабыл, что месть – это блюдо, которое нужно подавать в холодном виде. Забыл и оказался на крючке у Сырбу, который добился главного – опекунства одной из главных криминальных группировок Молдавии. И – финансирования из соответствующего источника, которое довольно быстро стало иссякать по мере того, как вместо необходимых заказных материалов Сырбу все чаще кормил представителей Нику разглагольствованиями о фирменной редакционной политике, о необходимости отвечать ожиданиям читателей и, главное, особо упирал на интересы рекламодателей. И это при том, что последний пункт был и остается для сайта самой что ни на есть болевой точкой.
Рекламу на сайте размещают не то что неохотно: пожалуй с мозолящими глаза баннерами на comma.md заметен серьезный перебор. Плохо другое. Стоит размещение такого баннера смешных денег, и на все убедительные спичи Андрея о том, что пора бы такому респектабельному изданию, как наше, платить за размещение своего логотипа достойные деньги, рекламодатели, словно сговорившись, вместе и поодиночке срезают красноречивого редактора одним простым аргументом. Покажите посещаемость, просят они. У новостного сайта в Молдавии есть потолок посещаемости, а больше мы нигде и никому не интересны. Отсутствие глобальной перспективы Андрей, как может, компенсирует своим природным авантюризмом, что до сих пор сходило ему с рук.
В чем, кстати, немалая моя заслуга. Ну да, моя – ведь это я выбрал себе в жены правильную женщину. Что, кстати, признает и Андрей, ежегодно повышающий мне зарплату. Ведь кроме информации, которую я конвертирую в кричащие заголовки и пусть не такую и звонкую, но все же монету, Вероника делает для нас кое-что более важное – сообщает, как отмазаться в случае очередного наезда на издание. Что куда опасней, чем банальный слив. Даже в тех случаях, когда ее информация не особо-то и помогала, ее усилий хватало на то, чтобы самой едва не попасть под раздачу. Не знаю, что в эти моменты меня беспокоило больше: то, что она меня бросит, или что ей, наконец, надоест подставлять себя ради моих призрачных карьерных перспектив.
По большому счету, пик криминального жанра в журналистике сошел на нет, в чем не без горечи признается и сам Сырбу – между прочим, бывший журналист когда-то сверхпопулярной в позднем совке газеты «Частный детектив». Я был еще пацаном, когда газету раскупали как пирожки на вокзале, и каждая полоса привлекала читателя изображением если не обнаженной шлюхи, то обезображенного трупа. С окончанием расцвета печатной чернухи Сырбу вернулся на родину, где вовремя сориентировался и вместо новой газеты вложился в интернет-издание.
Не уверен, что он представляет себе наше долгосрочное сотрудничество. Я оказался на странном перекрестке: между сомнительным профессиональным будущим и подозрительным затишьем в семейной жизни, когда любовь, похоже, прошла, а детей мы так и не завели.
***
Председатель домкома Владимир Борисович смотрел на меня как на пришельца. Еще бы, ведь за десять лет я впервые удостоил его личным посещением – у председателя от неожиданности даже приподнялись обычно обвисшие усы. Похоже, моя просьба произвела на него эффект бомбы, разорвавшейся прямо на пороге его квартиры, где мы топтались, тупо глядя друг на друга и перебрасываясь короткими фразами.
– Открытки, – сказал председатель.
– Да, новогодние открытки, – подтвердил я.
– Было такое, – кивнул головой председатель.
Помолчав, я шмыгнул носом.
– Это же ваша идея, – напомнил я, – поздравить с Новым годом жителей нашего дома.
– Припоминаю.
– Лет пять назад.
– Да побольше будет. Вы тогда отказались.
– Да вот, – виновато поджал я плечи, – теперь созрел.
– Да-а-а, – протянул председатель.
Мне-то казалось, что трудностей не возникнет, да и легенда правдоподобная. Он действительно предлагал мне написать текст открытки, и, пожалуй, это действительно случилось более пяти лет назад. На дворе октябрь, самое время вернуться к идее.
– Появилось свободное время, – соврал я. – И потом, с годами появляется желание делать добро просто так.
Старший меня лет на двадцать Владимир Борисович лишь покачал головой.
– Это, поверьте, еще не то желание, – сказал он. – Ну так от меня что требуется? Деньги на открытки, так и быть, найдем. В конце концов, добавлю свои, если не хватит.
– Я сам могу добавить, – подхватил я. – Мне бы список жильцов.
– Список?
– Поименный, – подтвердил я. – Хотелось бы каждому написать отдельное поздравление. Представляете, как будет здорово, когда люди поймут, что каждый получил свое, личное послание? Еще и подписанное Дедом Морозом?
– Это конечно да, – почесал затылок председатель, – но в доме девяносто квартир. Двести шестьдесят пять жильцов.
– Вот и прекрасно! Или вы сомневаетесь в способностях моего пера?
– В чем, простите?
– В журналистском таланте?
Председатель взмахнул руками.
– Боже упаси! Мне лишь казалось, что это займет много времени.
– Ерунда, – бросил я. – Подумаешь, недельку вечерами посидеть. Так как насчет списка?
***
Ревность – затягивающая штука. Главное – убедить себя, что ревнуешь. Мне, похоже, удалось: достаточно было пробежать глазами по списку жильцов и убедиться, что в нем есть лишь одна Вероника – та, что прописана в одной квартире со мной. Ревность затягивает, почти как наркотик. А еще стимулирует мышление и память. Приревновав Веронику, я вспомнил про Дориана.
У Дориана Чекана я проработал два года, еще до comma.md, но при этом умудрился не спиться. Дориан уже тогда был алкоголиком, оставался он им и сейчас. В эпоху нашего с ним сотрудничества он возглавлял газету «Маркет-плюс», биржевое издание, извлекавшее основной доход от публикации банковских отчетов и сомнительных объявлений. Когда-то его дела шли неплохо, но потом появилась газета «Маклер», а затем и того хуже – интернет, и газете Чекана пришел конец. Я покинул его намного раньше, когда Дориан перестал реагировать на мои просьбы о повышении зарплаты. Свои требования я последовательно снижал, и когда дошел до символического повышения на 1 доллар, Дориан вышел из себя. Он был, как всегда, пьян, но как будто протрезвел, вполне трезво и логично утверждая, что не позволит подобным образом унижать своих сотрудников. Когда же я попытался поговорить серьезно, он заныл про кризис и был, в общем-то, прав. Вместо повышения зарплаты он предложил мне выпить за упокой газеты, и мне ничего не оставалось, как составить ему компанию. На следующий день я уволился.
Теперь Дориан называл себя независимым журналистом, ежедневно надирался до чертиков и был особо презираем теми, кто помнил его по предыдущим успехам. Втюхивать статьи ему все еще удавалось в начинающие журналы с состоятельными, но неопытными инвесторами, как правило, шедшими на такое неверное дело по прихоти своих настырных любовниц. У Дориана был нюх на такие проекты. Дорвавшись до очередного редакционного офиса, он писал все материалы для первого номера, после чего срывался в запой, ограничивая свои функции пьяными поучениями, которые неизменно заканчивались скандалом с увольнением. Еще через пару месяцев закрывался еще до рождения обреченный журнал, и Дориан, устраиваясь в новую редакцию, торжественно объявлял свое увольнение главной причиной краха очередного издания-однодневки.
Я позвонил ему после того, как с трудом нашел номер его телефона. Он оказался в записной книжке моей старой «Нокии», о которой я успел позабыть и которая включилась лишь после трех часов непрерывной зарядки. Аккумулятор в телефоне был сдохший, совсем как карьера Дориана. Впрочем, о нем я вспомнил в связи с чуть ли не самым лучшим материалом Чекана, статье о культуре граффити в Молдавии. Был ли Дориан в завязке, пил ли беспробудно, пока писал статью, не имело значения – настолько блистательным выдалось расследование. Кульминацией стал видеоролик, записанный с одним из граффитистов – меня-то, каюсь, все подмывало называть из граффитчиками. Вообще-то это было очень круто – напечатать в 2007 году, в молдавском журнале, ссылку на ролик в Youtube, который в те времена лишь начинал свое победоносное шествие по миру. На этом Дориан и погорел – не в первый, но и не в последний раз. Люди покупали журнал, но ролик не находили: Чекан ушел в запой прежде, чем выложить его в интернет. Само собой, журнал в скором времени закрылся.
Когда мы встретились, Дориан был трезв как стеклышко, хотя и выглядел постаревшим лет на тридцать: обвисшие щеки, глубокие морщины на темно-багровом лице, неистребимые мешки под глазами. Завершали вид хронического алкоголика зачесанные назад жирные волосы. По тому, как он быстро поскучнел, я понял, что он рассчитывал на приглашение в новый проект и потому с заметным разочарованием откликнулся на просьбу вспомнить каких-то граффитистов. Впрочем, я это просчитал, в нужный момент раскрыв принесенный с собой пакет.
– Лучше б водку взял, – сказал Дориан, доставая из пакета две бутылки виски.
– Водка не проблема, – сказал я. – Проблема в нужной мне информации.
За водкой мне все же пришлось сбегать. Ну как, сбегать – неуверенно передвигаться. И если этот, крайне проблематичный поход в ларек за углом я, хоть и с пробелами, еще помнил, то окончание вечера, с расставанием и усаживанием меня Дорианом в такси, отпечатались лишь в памяти моего собутыльника.
После этого Вероника не разговаривала со мной два дня, так что в виде прощения я уже готов был самолично закрасить граффити в нашем дворе. Спас меня Дориан, позвонивший на третий день.
– Я же тебе обещал телефон, – сказал он. – Ну этого, графолога. Или граффитчика?
– Граффитиста, – напомнил я.
– Ну да. Так что, встречаемся?
– А продиктовать не можешь?
– Могу. Только водку вперед.
– Не, я пас, – решительно отказался я.
– Да мне похер, что ты пас. Водку подгони – будет телефон.
Семь цифр мобильного телефона стоили мне трех бутылок «Kvintoff» тираспольского разлива. В качестве бонуса к номеру телефона Дориан продиктовал адрес дома и номер квартиры – почему-то в виде букв FM, – а еще пароль, без которого, по его словам, со мной и разговаривать не станут.
По указанному адресу я нашел захудалую пятиэтажку без единого стеклопакета. Перекошенная дверь в подъезд была, вероятно, ровесницей дома. Я трижды поднимался на пятый этаж, но так и не обнаружил нужной мне квартиры и, выслушав сообщение телефона о недоступности абонента по имени Дориан, в отчаянии спустился в подвал. К моему удивлению, там оказался общественный туалет, дверь в который была заперта. Я вышел на улицу, еще несколько раз набрал номер отключенного телефона Чекана, и уже собрался уходить, когда меня осенило. Спустившись в подвал, я понял, что стою у цели, и что две таблички с мужским и женским силуэтами обозначают дверь, за которой я рассчитывал открыть, возможно, главную тайну собственной семейной жизни. Ее, так сказать, отражение – совсем как буквы M и F, рокировавшиеся в заспиртованной памяти Дориана.
Я постучал. Потом еще дважды – решительнее и дольше. Подождав с минуту, я решил, что нет смысла выдавать свое присутствие, не услышав пароля.
– Это по поводу девятимиллиметровой фанеры, – сказал я, наклонившись к двери.
Никто не ответил, и оценить всю глубину моего позора не мог даже единственный его свидетель. Наверняка Дориан уже валялся в пьяном забытье, предварительно отключив телефон. Я уже развернулся, и тут за моей спиной послышался грохот засова, и дверь немного приоткрылась. Я повторил пароль, ожидая обещанного Дорианом отзыва. «Есть только шестимиллиметровка», вот что должны были ответить.
Не дождавшись отзыва, я пожал плечами и шагнул в темноту.
***
Шума за спиной я не услышал. За то мгновение, как что-то тяжелое, звякнув по лбу, сбило меня с ног, я не успел понять, что тени, закрывшие дневной свет за моей спиной – это отряд спецназа. Понял это тот, кто двинул меня по голове – потому и двинул. После того, как ко мне вернулась способность поддерживать разговор – на третьи сутки в больнице, – я первым делом спросил Веронику именно об этом. Чем меня двинули по башке. И сам же предложил версию.
– Баллончиком из-под краски? – спросил я, рассчитывая на утвердительный ответ.
Челюсть, кстати, двигалась свободно. Первое чувство не подвело меня – удар действительно пришелся в лоб, чуть левее от центра. Спасибо, что по касательной, в противном случае рассечением тканей и сотрясением мозга дело не ограничилось бы.
– Если бы баллончиком с краской, – вздохнула Вероника и взяла мою руку в свою ладонь. – Ударил тем, что подвернулось под руку. К сожалению, подвернулся огнетушитель. К счастью, он бил в полной темноте – почти что промахнулся.
– Все будет в порядке, – сказал я, думая, что утешаю ее. На самом деле мне стало до слез обидно и жаль себя. – Как ты… как вы в полиции узнали?
Она вздохнула, рука выскользнула, но я успел почувствовать, как повлажнела ладонь Вероники.
– Да случайно. Можно сказать, мы оказались в месте пересечения двух векторов.
– Каких еще? – я почувствовал, что мне нелегко говорить. Голова будто тяжелела от обилия слов, ее и моих.
– Об одном векторе знаем мы оба. Это твой интерес к граффити в нашем дворе. Второй же – это дело, находившееся в оперативной разработке нашего отдела. Так получилось, что пересеклись они в одном и том же подвале. Мы просто немного проследили за тобой, правда, чуть не опоздали со штурмом.
– Вы следили за мной? – наморщив лоб, я усилил головную боль до предела. – И ты об этом знала?
Она вновь взяла меня за руку, на этот раз за запястье.
– Я организовала слежку. Исключительно в рамках уголовного дела.
Кажется, удар огнетушителем повредил мне сознание. Неужели я сплю, а Вероника – лишь часть моего кошмара?
– Понимаешь, – сказала она, подавшись вперед и понизив голос, – вот уже месяц, как у нас в разработке эта группа… В общем, – она перешла на полушепот, – дело нам, по большому счету, спустили сверху. Эти ребята, ну которые рисовали граффити. Они работали на бывшего, – Вероника оглянулась, – ну на бывшего сам знаешь кого. На того, который возглавлял правительство. Ну, которому дали шестнадцать лет. Парни делали граффити с символикой его партии, получали деньги наличными. Граффити замазывали, они снова рисовали. Никаких контрактов, никаких лицензий на политическую рекламу. Никаких налогов – оплата только налом. Между прочим, прекрасная оплата. Ребята снимали офис в центре – двухэтажный особняк всего на пять человек. Собственная охрана, пропускной режим. Пока не посадили хозяина.
– Постой, – перебиваю я, – Дориан…
Я замолкаю, но Вероника лишь усмехается.
– Да знаю я, – говорит она. – И про алкоголика этого, и про… – она срывается в смех, – в общем, про все знаю. Говорю же, мы вели тебя все последние дни.
– Я хотел сказать, что еще за еще офис такой. Про подвал мне Дориан и рассказал.
– Ну, когда на них выходил твой Дориан, они действительно арендовали подвал. В него же и вернулись, как только закончилась малина.
Вот это поворот!
– А я, кретин, пароль заучивал.
– Насчет пароля – это они, скорее всего, издевались над твоим алкашом. А может, тогда для них тогда это было важно. Типа, они такие неуловимые, как этот, как его, англичанин. Ну, который самый известный граффитчик.
– Граффитист, – мрачно поправил я. – Бэнкси.
Мы помолчали.
– Знаешь, – сказал я, – как-то все это унизительно получается. Ты использовала меня как наживку.
Наклонившись, Вероника положила ладонь на уцелевшую область моего лба. Я было дернулся, но внутренний маятник в голове, умудрившийся ударить изнутри сразу в оба виска, заставил меня застонать и затихнуть.
– Бедняжка! – ее губы коснулись моей щеки. – Понимаешь, это дело из тех, от которых нельзя отказываться. Посмотри, что в стране творится. Каждый день вяжут кого-то из команды бывшего. Даже из тех, кто переметнулся и считал, что предал вовремя. Идет серьезная зачистка, шутки закончились. Добрались и до сошек, вроде наших художников. Парней покошмарят и отпустят, этим, что наверху, главное – собрать компромат на окружение бывшего. На всех, кого еще не подмели. Советники, пиарщики – все, кто придумал эту историю. Кто налом расплачивался, покрывал ребят, организовывал незаконную охрану.
– Наша доблестная полиция на службе у политических киллеров? – искривился я.
Вероника и глазом не повела.
– Веришь, впервые в жизни. До этого грешила лишь твоими личными заказами.
Я отвернулся и болезненный маятник вновь напомнил о себе.
– Не вертись, – сказала Вероника. – От меня не отвертишься. На самом деле ты нам очень помог. Я и представить не могла, что твоя ревность наведет меня на след.
– Господи, Вероника! – застонал я. – Какая еще ревность?
– Граффити во дворе, – напомнила она. – В конечном счете, из-за ревности ты и оказался на больничной койке.
– Я тебя умоляю. Ну какая ревность?
Я, должно быть, выглядел заискивающим лизоблюдом. Вероника же едва заметно повела бровью.
– Хм, значит, не ревновал?
– В этом смысле? А, ну тогда, конечно. Я просто не хотел вспоминать, не хотел опять обижать тебя подозрениями.
– Зато у меня, любимый, подозрений не осталось. Есть лишь голые факты.
Я вдруг почувствовал холод в ногах.
– Какие же?
– Например, зеркало заднего вида.
– Какое зеркало?
– Заднего вида. Такие бывают только в автомобилях, нет?
– Ну? А при чем тут…
– Я на самом деле случайно заметила, метров за десять до подъезда.
– Мимо чего ты проходила, Вероника?
– Ниссан примера, кофейного цвета. Ты замечал его в нашем дворе? Еще так нагло паркуется на бордюре, прямо у перекладины, на которую ковры вывешивают.
– Можешь дать мне воды? – у меня в горле и правда пересохло.
– Конечно, — она подала стакан. – Поднять подушку?
– Так нормально, – сказал я и сделал пару глотков. – Так что с этой машиной? Господи, у нас во дворе кто только не паркуется!
– Хорошая, кстати, была идея – узнать у председателя имена всех жильцов.
Я чуть не поперхнулся водой.
– Откуда ты знаешь?
– От него, от кого же еще.
Вероника улыбнулась.
– Да не закладывал он тебя. Принес, как он выразился, черновик поздравления. Просил передать тебе и по возможности учесть. Ты ведь взялся за написание новогоднего поздравления жильцам нашего дома?
– Угу. Поздравлений. Каждому свое.
– Ну да, каждому свое. Жильцам – поздравления, мне – подозрения.
– Ну прости, пожалуйста! – стыд и в самом деле затмил мою жалость к себе.
– Тогда-то я и поняла, что ты всерьез взялся за расследование. И меня, знаешь, озарило. Чтобы закончить свое расследование, мне нужно просто следить за тобой: ты сам выведешь меня на граффитчиков. Ну, то есть, на граффитистов. И еще, если никакой другой Вероники в доме нет, значит, ее нужно искать среди тех, кто так или иначе регулярно навещает наш дом. Про зеркало я сразу догадалась, только вот не сразу поняла, что речь об автомобильном зеркале.
– И кто же это?
– Еще одна Вероника? Помнишь швейное ателье?
Я нахмурился.
– Это которые? Те, что арендуют подвал в первом подъезде?
Вероника кивнула.
– Они самые.
– Директорша?
– Старшая швея. Это ее ниссан.
Я присвистнул.
– Сколько же они получают? Я-то думал, они там в подвале копейки считают.
Вероника усмехнулась.
– Неужели ты ее не замечал?
– В смысле? – не понял я.
На лице Вероники появилось подобие религиозного обожания.
– Она красавица!
– Ты это серьезно?
– Даже не представляешь! Что ниссан – да ей с такой внешностью и феррари мало!
– Швея, значит?
Вероника хмыкнула.
– А что, девочка права. Не стоит отрезать все концы ради… ради…
– Ради одного-единственного конца?
– Очень смешно! – скривилась жена. – Зато у нее есть выбор. Оставить того, кто есть, или выбрать другого. Да хотя бы автора любовного послания на стене.
Тут меня осенило.
– Ты с ней говорила! – воскликнул я.
– Да, и она подтвердила мою гипотезу. Даже позволила посидеть за рулем своего ниссана. Странно, – усмехнулась Вероника, – в тот момент казалось, что признание в любви адресовано мне.
– Постой, – спохватился я. – Вы, случаем, не арестовали ее воздыхателя? И не он ли огрел меня по башке?
– Вполне допускаю, что рука, выводившая граффити в нашем дворе, и рука, схватившая огнетушитель в подвале – одна и та же рука. Мы это еще не выяснили. Ясно лишь, что она точно не принадлежит тому, кто спит и видит себя с Вероникой: ему ради украшения стены пришлось раскошелиться. Кстати, ты заплатил бы за граффити в мою честь?
Я промолчал.
– Ну ладно. Ну перестань, – рука Вероники снова коснулась моей руки. – Не дуйся, ты же у меня мужчина.
Я все еще молчал.
Придерживая юбку, Вероника поднялась. Прошлась по палате, остановилась у окна. Постояв так с минуту, обернулась ко мне.
– Хочешь знать, кто ты? – спросила она. – Ты – волшебник.
– Да-да. Сраный Гарри Поттер.
– Может и сраный, но настоящий волшебник.
Улыбнувшись, она поправила волосы.
– Ну что еще? – устало спросил я. – Что ты смеешься?
Распахнулась дверь, и в палату вошла медсестра.
– Пора делать капельницу, – сказала она Веронике.
– Да-да, конечно.
Набросив на плечо ремень от сумки, жена склонилась над моим лицом.
– Так что, хочешь знать? – прошептала она.
Ее волосы щекотали мне щеки.
– Что именно? Почему ты смеялась?
– Почему ты волшебник, – и она поцеловала меня в кончик носа.
– Неудобно, – сказал я.
– Что, целуюсь?
– Перед медсестрой неудобно, – шепнул я.
– Подождет, – шепнула Вероника, загораживая собой гремящую стойкой капельницы медсестру. – Не каждый же день целуюсь с волшебником. Девять месяцев после десяти лет – это ли не волшебство?
– Правда неудобно, – сказал я, но Вероника уже поднялась и быстро пошла к выходу.
– Что ты сказала? – спохватился я. – Вероника! Что ты сказала?
– Не кричите, вам вредно волноваться! – подкатив стойку к кровати, медсестра решительно схватила меня за руку.
– Все-все! До завтра! – и прежде чем исчезнуть за дверью, жена послала мне воздушный поцелуй.
– Да не дергайте же рукой! Что с вами?
Взгляд медсестры говорил, что перед капельницей было бы неплохо вколоть мне успокоительное.
– Вы слышали? – спросил я ее. – Вы слышали, что она сказала?
– Молодой человек, да успокойтесь уже! Завтра спросите, – и воспользовавшись заминкой, она обездвижила меня уколом иглы в вену.
Словно в отместку установив мучительно большой интервал между каплями, медсестра напомнила, что в любой момент я могу рассчитывать на ее появление. Если, конечно, почувствую ухудшение – для этого в стене у изголовья есть кнопка вызова.
– А лучше всего, вздремните, – посоветовала она.
Когда дверь в палату закрылась, я остался наедине с капельницей и с собственными мыслями. Стоило, пожалуй, признать, что давно я не чувствовал себя так плохо и уж точно никогда – так вдохновенно.
Ничего мне не послышалось. Прошло всего-то минут десять, как Вероника сказала, должно быть, самые главные слова в своей и, уж точно, в моей жизни. Я слышал их так же ясно, как теперь видел капли в каплеобразователе.
Кап.
Кап.
Кап.
Десять лет. Девять месяцев. Я, должно быть, натворил уйму дерьма в этой жизни, и теперь, чтобы узнать величайшую новость, должен пройти хоть какое-то испытание. Сказать, что я дешево отделался, пожалуй, слишком пошло, и я, как могу, гоню мысли о сотрясении мозга, разбитой голове и больничной палате.
Все хорошо. Все будет хорошо. Тук-тук, тук-тук. Вот интересно – когда там, в утробе, начинается сердцебиение? Нет, не когда слышно на узи, или где там его улавливают. Когда начинается? Неужели сразу после слияния?
Господи, десять лет! Целых десять лет! Беременные – они тоже подергивают носом, и что это у них означает?
Медсестра права – мне лучше поспать. Может, получится обнулиться перед новой жизнью. Жизнью, в которой все поменяется – конечно, к лучшему. Так уж устроен человек. Даже если невыносимо трудно, в твоей жизни появляется смысл. Так уж вышло – только сейчас.
Все просто. И все – по-честному. Ты живешь для того, чтобы жили после тебя.
Кап.
Кап.
Кап.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук…