Публикация, предисловие Георгия Квантришвили
Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2017
Коричневая записная книжка со стихами, размером в ладонь, изготовленная на фабрике школьных тетрадей «Сокол»: Ленинград, ул. Воинова, дом №26. Арт. 405. Под первыми стихотворениями проставлен 1947 год, под финальными – дата 27/IV 1956.
Стихотворения писал один человек, но двумя почерками. Некоторые – скоропись, с исправлениями, карандашными вставками и выпущенной местами пунктуацией – затем переписаны набело. Большинство существует только в беловом варианте.
Два эпиграфа на первой странице. Четверостишие, черновик и беловик которого находятся далее. И интригующая надпись «Внуши рабу, что он вполне / свободен и ты получишь / полного раба». Две спаренных строки пятистопного ямба не рифмуются, более крупное стихотворение, отрывком которого это могло бы быть, неизвестно. Предположим, что это самостоятельный афоризм и, как и в первом случае, автоцитата.
Учитывая содержание стихов и царившие нравы, автор, вписывая здесь же своё имя, рисковал.
В 1947 году Пётр Александров, студент факультета русского языка и литературы Куйбышевского государственного педагогического и учительского института, перешёл на третий курс. Занятий он почти не посещает, экзамены сдаёт почти экстерном – ему приходится ухаживать за тяжело болеющей матерью, которую он схоронит в следующем году. Ещё год спустя институт будет закончен с отличием, первые стихи в подборке написаны уже аспирантом при кафедре русского языка.
Владелец записной книжки в 1950 году, пользуясь его словами, даст «себя распять / на кресте супружества». Жена – Дина Михайловна (Менахемовна) Вагер – выпускница того же института, но другого факультета, иняза. На 1952-й приходятся окончание аспирантуры и рождение дочери. Дальше сгущаются тучи.
Подготовленная диссертация (о принципах составления словаря синонимов) не допущена до защиты и возвращена на доработку. Жена не находит общего языка со свёкром, на общей жилплощади (комната в коммуналке, 18 метров) полыхают скандалы. Жилищный вопрос портит не только москвичей. Преподавательская супружеская пара трудоустраивается в город Мичуринск, там обещано жильё.
Жильё, по приезде, оказывается ещё менее благоустроенным. Грязь, поиск дров, семейную лодку, уже давшую течь, неудержимо затягивает в пучину. Два года спустя, в 1955 году, поэт возвращается один. Альма-матер не принимает его в число официальных сотрудников, со студентами-вечерниками ведёт занятия преподаватель-внештатник.
Уже после финальной записи в записной книжке дочь Петра Александрова угорит в печном дыму в далёком Мичуринске. После известия о её гибели поэт угодит в психиатрическую лечебницу.
У врача-психиатра Лии Павловны Унгер окажется коричневая записная книжка со стихами, которая, многие годы и руки спустя, достигнет автора этого предисловия.
Таковы, вкратце, обстоятельства, сопутствовавшие написанию расположенных ниже стихов.
Следует добавить, что Пётр Александров родился в Омске в 1927 году, с 1932 года жил в Самаре (с 1935 переименованной в Куйбышев, а с 1991 опять в Самару) и в ней же в 1999 году окончил свои дни. В те годы, когда стихи вносятся в записную книжку, город, уже переваливший за полмиллиона жителей, на полпути между крупным и миллионером. Вскоре поэт вступит в новый брак, родится дочь, ныне хранящая его наследие.
Пётр Александров отказывался от попыток закрепить за собой статус поэта официально. Он писал стихи, забыв о цензуре, не предугадывая реакции читателей, не думая о возможности или невозможности публикации.
Этой публикации не состоялось бы без помощи Бэллы Давыдовны Крайн, предоставившей записную книжку П.С. Александрова, и поддержки дочери поэта, хранительницы материалов отца, Елены Петровны Тарнаруцкой.
***
Затоплен берег очарованный.
Тебе, герой разочарованный,
По шапке справедливо дали
И – каждый день герой штампованный
Штампует новые детали.
1950
***
Листва шелестит,
Как ветер велит.
Подула судьба:
Твой шелест – борьба.
1950
***
Для чего я живу?
Для чего умираю?
Ветер треплет листву.
Это всё, что я знаю.
1951
***
Часы вселенной не перевести.
Язык друг друга не перевести.
Живя – дыханья не перевести,
Запаса воли не перевести,
И жизнь в могилу – не перевести.
Поэтому всегда спокоен будь:
Тебя на верный путь направит путь.
1951
***
В душе не горе, не равнодушие.
Существовать надоело, слушая
Потоки слов, до зевков знакомые,
Что испускают мои знакомые.
О кинофильмах и исполнителях,
О камнях, дереве и строителях…
Уединения очень хочется,
Со мною – люди и одиночество.
1952
***
Бумажная правда книг
Души не насытит в нас,
И мира живой язык
Не втиснуть в гробницу фраз.
1952
***
Утро серое встаёт
В грохоте и гуде
И шагают на завод
Заводные люди.
Лекций близится момент
И, вскочив с постели,
В институт понёс доцент
Истину в портфеле.
Дворник свой закончил труд
Для социализма,
И в киосках продают
Классиков марксизма.
1952
***
По мостовым и по тротуарам
Весна чернеет и дышит паром,
А кое-где золотым пожаром
Горит вода.
Какая радость – влюблённым парам
Бродить тогда.
И у кого-то желаний много,
Гнетёт работа, зовёт дорога,
Ушла забота, пришла тревога,
И в этот миг
Быть может, кто-нибудь юный, бога
В себе постиг.
1952
***
Машины несутся, пыля
На тех, кто стоит у дороги.
Машины сидят у руля
Машины, везущей в остроги.
Машины стоят у руля
Страны, что в грядущее мчится,
Машиной несётся Земля,
Где звёздная буря пылится.
Машины – и ум, и душа.
Машины – и воля, и вера.
Они выпускают, спеша,
Химеры, химеры, химеры, –
Любовь, идеал, божество,
Гуманность, науку, искусство –
Их делает, в ком ничего:
Ни воли, ни мыслей, ни чувства.
1953
***
Повсюду на планете
Интриги и пожар.
В просторном кабинете
Проходит семинар.
Заносится в блокноты
Неведомо зачем
Заведомое что-то,
Прописанное всем,
Простое и пустое,
Как взрослым дважды два.
Текут водой святою
Обильные слова:
Нет бога во вселенной,
Материя вечна.
В работе вдохновенной
Счастливая страна:
Капитализм ужасен,
Несёт народам гнёт,
А коммунизм прекрасен,
Свободу он несёт.
Поэт в гробу страдает,
Его строка жива.
Стираются, ветшают
Важнейшие слова..
На страх друзьям проходит
Директорский доклад,
И стойко не уходят
Все люди, что сидят.
Повсюду на планете
Душа и тело – воск.
В Корее гибнут дети,
На семинарах – мозг.
1953
***
Есть у Вас в речах естественность,
В ложь красивых фраз не выряженная.
Вы – не серая посредственность,
А довольно ярко выраженная.
1953
***
Звенит в речах наигранное чувство
В неумной многолюдной тишине.
Есть мир иной – державное искусство,
Где жизнь живой становится вполне.
Литературоедам в мире этом
Доступна форма формы, вид идей,
А то, что дышит в них огнём и светом,
Для них китайской грамоты темней.
Они по поводам разнообразным
Всегда блестяще тянут канитель
С автоматическим энтузиазмом
Квалифицированных пустомель.
В разборах этикеточных на смену
Потокам слов идут потоки слов.
Правдивые слова – горох об стену
В стенах филологических гробов.
Текут добрососедские конфликты,
Доценты друг на друга точат зуб.
О мир культурный, до чего же дик ты!
О мир учёный, до чего ж ты глуп!
1953
***
Здесь пол вагона покрыт коврами
И в зеркалах и в удобствах стены.
Друг друга взвешивая глазами
Передвигаются манекены –
Администраторы, прокуроры,
Врачи, писатели, адвокаты,
Рвачи, доценты и дирижёры,
Лауреаты и депутаты.
Прекрасно выбритая личина
В очках и галстуке смотрит в «Знамя».
Плывёт в клозет обладатель чина,
Висящий где-то в газетной раме.
Одетый новеньким чванством лютым,
Здоровый смотрит в окно калека,
Чей день, рассчитанный по минутам,
Не позволяет увидеть века.
Всегда я видел не день, а годы,
А за минуту платил годами.
О, положительные уроды!
Я задыхаюсь, мне тошно с вами!
Бежать из пошлости в нездоровье
Не посоветую никому я,
Но зубы стискиваю, тоскуя
Среди духовного малокровья
Певцов, доцентов и футболистов,
Рвачей, врачей и имен бумажных –
Принципиальнейших карьеристов –
Папашей важных сынков стиляжьих.
1953
***
Глубоко любит наше поколение
Свою эпоху, дерзкую во всём
И истинно великую во всём,
А главным образом – в своём пустом
Неудержимом самовосхвалении.
1953
***
Ясно, скучно. Боже правый!
Где же ропот величавый
Богоборца-человека?
Только серый грохот века
Оглушает мозг и сердце,
И двуногие машины
Из железа льют машины,
Корм съедают по инерции,
Говорят не без опаски,
Лгут и учатся без цели
И, добравшись до постели,
Размножаются без ласки…
1953
***
Настолько ясен наш день прекрасный,
Эпоха доблестью так полна,
Что называть старину ужасной
Теперь ужасная старина.
1953
***
В историю ушли междуусобицы,
Согласием полна страна родная.
Умеет каждый к жизни приспособиться,
Приспособленцев яростно ругая.
А если кто-нибудь с бесстыдством циника
Вдруг выскажется, честный люд пугая,
Его гуманно отошлют в психклинику
Идейные попы и попугаи.
А если попадутся негуманные
Работники, по службе непреклонные,
Они его, от масс, простых и дружных,
За речи, неуместные и странные,
Ушлют в места, не очень отдалённые,
Но очень нужные для всех ненужных.
1953
***
Весенней свежею теплотою
Наполнен воздух; лучи скользят.
Вино прозрачное, золотое,
А не закат.
О этот воздух, о это небо,
Апреля чистая благодать.
Невыразимо хотелось мне бы
Не умирать.
А я умру… И луна, и поле,
И буйно-нежные соловьи –
Они мои до щемящей боли –
И не мои.
1953
***
Мы свято помним: нужно
Забыть, что значит нежно…
Наши взоры свято
Темнели во имя света…
и т.п.
1954
***
Это собранный человек.
Винт, колёсики – всё на месте.
Дал детали железный век
Из свинца, чугуна и жести.
Медный лоб, оловянный взгляд,
Протекает руда по жиле
И под черепом – целый склад
Позолоченного утиля;
Что грохочет в речах, звеня
Волей, властностью, льдом металла –
(А партийный билет – броня,
А директорский чин – забрало).
1954
***
Разговор поникает
И бессильно повисли
Воля, чувства и мысли.
Только план понукает.
Плащ протянет хозяйка,
Набиваясь в невесты
И – двуногая гайка
Покатилась на место.
Серо, сыро и сиро.
Ветер стынет и стонет
И по улицам гонит
Листья, шапки, мундиры.
1954
***
Напрасно смерти, как пробуждения
Ты жаждешь, тленный, душою пленной,
Из сновидения в сновидение
Мы пробуждаемся во вселенной.
И смерти нет, и всё в мире сущее –
Лишь сон во сне, что опять во сне лишь,
С небытиём бытиё бегущее
Одно и то же: их не разделишь.
Душа понявшая и беспечная
Смеётся бликам, смеётся теням.
Природа – лестница бесконечная,
И вверх и вниз нет конца ступеням.
И я спокойно терплю волнение
Любовь и боль на моей ступени,
Поняв, что гибель – переселение
Не в смерть из жизни, а в тень из тени.
1954
***
Стены вуза. Бьются мнения.
Культ работы. Культ искания.
Дух культуры. Дух мышления.
В душном зале заседание.
Посреди умов, загруженных
И наукой, и политикой,
Галстук в брюках отутюженных
Занят скромной самокритикой.
«Несмотря на достижения
Есть большие упущения.
Мы, сторонники содружества,
Деловитости и мужества,
Не мирились никогда ещё
С недостатками печальными.
Так давайте же, товарищи,
Будем все принципиальными!
Робковаты выступления!
Где ж общественное мнение?
…Всё понятно. Прочь, сомнения.
Он – директор учреждения,
И общественное мнение
У него на иждивении.
1955
***
Люди преследуют цели,
Ищут покоя и счастья.
Я в этом гибельном деле
Не принимаю участья.
1955
***
Пускай проходят густые годы
В густых заботах, в потоках дел
На благо родины и народа,
Который счастлив, который смел,
Который Сталина не боялся
И не боится любых врагов,
Который кружится в вихре вальса
На целине посреди лугов.
Две опечатки нашёл. Досада!
Прости, читатель: писал в толпе.
В словах «густых» и «густые» надо
Читать конечно не «ге», а «пе».
1956 (27/IV)