(О творчестве Генриха Манна)
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2017
И растлевая музу и любовь…
Саша
Черный[1]
Сегодня очень
немногие помнят о существовании писателя Генриха Манна. У одних это имя
вызывает буйный восторг, ведь «Молодые годы короля Генриха IV» естественным
образом совпали с годами беззаветной любви к «Королеве Марго» Дюма. Другие
вновь испытывают хроническое отвращение к «обязательному» в юности – из-под
палки – чтению романа «Верноподданный». Им и теперь Манн кажется страшным и
ужасным монстром, может быть, даже таким, как о нем писала сталинская довоенная
литературная энциклопедия: «представителем сходящей со сцены при господстве
монополистического капитализма старой торговой буржуазии, в своем процессе деградации
смыкающейся с паразитической буржуазией эпохи загнивающего капитализма, с одной
стороны, и мелкобуржуазным активизмом – с другой»[2].
И те, и другие в
своей оценке заблуждаются. Они попросту не знают творчества Генриха Манна, не
имея ключа.
Случайная
находка
В письме к Лу, жене
композитора Ханса Эйслера[3], Лион Фейхтвангер[4]
писал: «В последний раз я видел Генриха Манна в среду. Он выглядел несколько
уставшим, но не допускал мысли, что не сядет на “Баторий”, отплывающий 17
апреля. В пятницу я говорил с ним по телефону. Мне представилась возможность
сообщить, что вопрос об издании “Учителя Гнуса” в новой редакции решился
положительно… В эту пятницу, 10 марта, Генрих до 11 часов слушал музыку, а
потом решил прилечь отдохнуть»[5].
Это было за несколько
недель до дня запланированного возвращения в Германию. С трапа польского
лайнера 28 апреля 1950 года Генрих Манн должен был ступить на европейскую землю
и прямиком из Гдыни направиться в ГДР, где его давно ждали. Писатель принял
приглашение занять в социалистической Германии пост президента Академии
художеств. Но этому событию не суждено было сбыться.
Ранним утром 11 марта
хозяйка не смогла разбудить постояльца и срочно вызвала врача. Доктор
диагностировал геморрагический инсульт, случившийся во сне. После
кислородотерапии писатель прожил еще несколько часов. Все это время Марта и
Лион Фейхтвангеры, а также их секретарь Хильда оставались у постели больного.
Генрих казался живым, ненадолго уснувшим.
От этого удара
Кровь брызнула из жил,
И нечестивец старый
Скончался, как и жил…[6]
Его похоронили на
кладбище в Санта-Монике рядом с женой Нелли[7].
Скорбная весть разлетелась по всему миру. Лион Фейхтвангер, старинный компаньон
Генриха, прошедший вместе с ним весь тяжкий путь из Мюнхена, Берлина, Франции
до Соединенных Штатов Америки, ранее, в 1946 году, на праздновании
семидесятипятилетия Генриха Манна, назвал коллегу величайшим из немецких
писателей, чьи «книги не только сформировали наш век, но и изменили его»[8].
Последние недели
перед грустным мартовским событием братья Манн виделись особенно часто. Это
было удивительно, ведь овдовев, Генрих в основном проводил время в обществе
четы Фейхтвангеров, а не в кругу семьи Томаса[9].
Томас лишь изредка подбрасывал деньги. Когда в марте 1950 года старший брат
скончался в своей квартире на Монтана Авеню, 2145 в Санта Монике, Томас сделал
в дневнике запись о странном открытии. «К. (Катя)[10]
сообщила, что нашла несколько непристойных рисунков в столе покойного. Хозяйка
говорит, что Генрих каждый день рисовал жирных голых баб. Эрика[11]
забрала из квартиры листы и казусный манускрипт о Клаусе[12]»[13].
По распоряжению
Генриха все его наследие было отправлено в ГДР. В 1975 году берлинское
издательство «AufbauVerlag» издало тоненький том, состоявший из тридцати пяти
разрозненных рисунков и названный «Первые двадцать лет»[14].
В альбоме можно было увидеть зарисовки дома в Любеке, пейзажи Травемюнде,
впечатления от юношеской поездки в Санкт-Петербург. «Рисунки и личные вещи
поступили в архив Генриха Манна Академии художеств ГДР из США», – написано в
предисловии к альбому. Все благопристойно, никакой эротики. Разве что одинокое
ню да вид на улицу красных фонарей в любекском порту.
Неясно, что стало с
рисунками, обнаруженными Катей в письменном столе. Возможно, картинки,
изображавшие интимную жизнь покойного сына[15],
заставили Томаса распорядиться уничтожить «сомнительную» графику. Кто знает… А
может, истинной причиной экзекуции стало давнишнее неприятие эротики в романах
старшего брата, да и сам стиль жизни Генриха.
Выбор
Как и другие дети в
семье Манн, Генрих с юных лет любил краски и карандаши, оформлял кукольный
театр, перерисовывал картинки. Он пронес интерес к изобразительному искусству
через всю долгую жизнь. В итальянских поездках 1893–1906 годов – Флоренция,
Рим, Палестрина[16] – Генрих много работал кистью, изучал
живописную технику Беллини и Боттичелли. Сделанные в те годы зарисовки дворцов,
церквей, парков вскоре оживут в его новеллах и романах.
Можно привести с
десяток примеров, когда Манн включал в текст сюжеты известных картин – Тьеполо,
Буше, Менгс, Гросс. В романе «Верноподданный» всадники дюреровского
«Апокалипсиса» проносятся по площади Нетцига, а само название книги[17]
вызывает ассоциацию со скандальной порнографикой тех лет. Рубенс становится
персонажем второй книги о Генрихе Наваррском, а сцена с Габриэль д’Эстре
заставляет вспомнить картину Ганса Бальдунга Грина[18]
«Красавица и смерть». В «Молодых годах короля Генриха IV» легко угадывается
«инсталляция» знаменитого полотна Фрагонара «Качели».
Члены семьи Манн
неоднократно вспоминали большой живописный талант фрау Юлии, вдовы сенатора,
матери писателей. Она и сама рисовала, и сумела привить детям любовь к
искусству. Овдовев, Юлия Манн устроила в своей квартире в Аугсбурге что-то
вроде артистического кружка, его посещали живописцы, музыканты, искусствоведы.
Оба ее старших сына хорошо рисовали, особенно Генрих. В семье Манн хранится
много «живописных легенд». О том, как из совместной итальянской поездки 1895
года братья привезли иллюстрированную самодельную книгу
«BilderbuchfurartigeKinder»[19] и подарили ее Карле[20].
Как скучными вечерами в Риме они делали для этого манускрипта рисунки и шутливо
считали их «Делом всей жизни». «Лучше бы было называть этот цикл “Гражданский
порядок”, – вспоминал Томас на праздновании шестидесятилетия Генриха, –
поскольку это была галерея социальных типов и групп, начиная с императора и
папы, и заканчивая рабочими в обносках и нищими»[21],
людское шествие, стилизованное под «Танец смерти» из любекской Мариенкирхе.
Вот еще одна легенда.
Виктору Манну[22] запомнились[23]
«яркие цветные изображения из жизни буржуа», уникальные графические листы
Генриха, потерянные при бегстве семьи из Мюнхена, их сходство с работами Георга
Гросса[24] – «бриллианты, величиной с лесной орех,
на жирных пальцах, накрахмаленные мужские сорочки». Виктор был намного моложе
своих старших братьев. Неудивительно, что первая живописная работа Генриха –
Томаса, «Книга с картинками для благонравных детей», позже вспоминалась ему
похожей на журналы «Симплициссимус» и «Югенд»[25],
а графика ассоциировалась с работами Юлиуса Дейца и Генриха Мальштиля.
В своем
романе-биографии о Томасе Манне Соломон Апт[26]
утверждает, что Генрих мечтал стать художником. Увы, это большое заблуждение. В
одном из писем 1890 года к близкому другу Людвигу Эверсу[27]
Генрих отзывается о своих рисунках весьма критично, называя их «грязной
мазней». Он признается, что не имеет права тратить время на ерунду, а должен
всего себя отдать литературе. Если говорить о его художественном вкусе, то
своим идеалом молодой человек считал живопись старой школы, образцом для
подражания – художника, способного и безобразное сделать красивым. Моментальный
снимок французского фотографа Генрих Манн искусством признавать отказывался.
Для Маннов конец XIX
века – время ранней молодости, а начало ХХ – зрелости. В 1918 году младший из
романистов скажет о современном искусстве, что оно «притаскивает жизнь для
вивисекции, для чувственно-сверхчувственного разглядывания, интенсивнейшего
самопознания и самочувствования»[28].
Движущей силой эпохи стала ницшеанская философия. В духовно-эстетическом смысле
она давала две возможности: «эстетизм бесстыдства и ренессанса»[29]
– дорога, которой пошел Генрих, и ирония, избранная Томасом.
Считается, что именно
эссе «Размышления аполитичного»[30]
развели братьев на долгие годы. Его автор, Томас, Первую мировую войну
приветствовал и отстаивал. Он выступил против пацифизма, общественных реформ и
оказался противником Генриха, сторонника демократических перемен. Однако при
ближайшем рассмотрении причина конфликта обнаруживается не только в политике,
но и в эстетике.
В 1986 году,
незадолго до смерти, Марта Фейхтвангер, пережившая мужа на двадцать девять лет,
дала интервью Гессенскому радио. На вопрос журналиста о любовной теме в
творчестве друга их семьи пожилая дама ответила: «До Первой мировой Генрих Манн
оказал на коллег мощное воздействие именно своим “эротическим подходом”. Не
политика – эротика была у него на первом плане»[31].
«Пробуждение
весны»[32]
«Тела девочек
чрезвычайно занимали его. Поглядишь, как эти существа раздеваются, ходят,
говорят, смотрят, – оказывается, они устроены совсем по-другому, чем он,
особенно плечи, бедра, ноги»[33]. Возможно, создавая образ тезки, принца
Беарнского, Генрих в 1935 вспоминал собственное детство.
Ах, эти мальчишеские
восторги, смутные предчувствия и неопределенные ощущения!
«А вот лежит и чулок,
его забыли здесь. Мне хочется поднять его – почему нет? Теперь мне было бы
стыдно, если бы я не сделал этого… Он длинный, длинный, блестящий и черный;
на ощупь он невероятно мягкий, – это, конечно, шелк. Его, несомненно, уже
носили, мне стоит только всунуть в него руку – вот так, – и он сейчас примет
форму ноги… Сердце у меня уже опять подкатилось к горлу»[34].
«Панталон… обычно не
носили, и когда юбочка задиралась, чего только, бывало, снизу не увидишь!»[35]
Старший отпрыск
почтенного купеческого семейства Манн[36]
с юности активно интересовался сексом: склонил к сожительству горничную,
развратил кузину Алису, был завсегдатаем любекского борделя – пансиона Кноопа[37].
Неудивительно, что в тексте завещания сенатор Манн большее внимание уделил
среднему сыну, ведь старший отпрыск удрал из дома, не закончив гимназию и
поступил учеником в фирму книгопродавца. Позже, вспоминая короткую учебу в
Дрездене[38], молодой человек сумел охарактеризовать
ее несколькими емкими словами: «театр, концерты, кафе, бордели»[39].
Девятнадцатилетний Генрих уверял закадычного друга Людвига Эверса, что
«настоящее лечение – это приличные дозы сексотерапии со страстными, а не
траченными молью девицами»[40].
В период возмужания
инстинкт, как правило, обнаруживает себя в повышенной душевной возбудимости, в
стремлении к самовыражению. В этот момент жизни поэзия души «обретает могучие
импульсы полового мира»[41]. О, секс – великая сила![42]
Вот яркий пример: начинающий никому не известный писатель Франц Кафка[43]
свои первые рассказы несет единственному редактору, которого знает, а редактор
этот – издатель порнографических журналов. Молодой человек тайно получает чтиво
по подписке, зачитывает до дыр, прячет от родителей в секретном шкафчике в
туалетной комнате, а ключик всегда носит с собой. Но именно на страницах этих
запретных журнальчиков будущему писателю дано впервые познакомиться с
творчеством Казановы[44], Уайльда, Рембо[45],
Верлена[46], Келлера[47],
Шрёдера[48] и других.
Молодость…
Пробуждение эстетических чувств, пыл фантазии, пламя ощущений… Любовь – это
своего рода религиозно-нравственный обряд. «Плоть моя приняла муки вместо
распадающегося христианства»[49], – произносит героиня пьесы Клоделя[50].
То же самое мог бы сказать и Генрих Манн, если бы религия была в его уме и
сердце. Но нет, мысли будущего литератора очень далеко, и вера – в другое.
«Для меня “любовь”
такое же заблуждение, как и все остальное, – пишет «вырвавшийся на волю» Генрих
Эверсу. – Я испытываю возбуждение моих сексуальных нервов не от их отсутствия,
а от того, что они есть – со всей их физиологией и патологией. Первая же
доступная женщина, что встретится на пути и придется по вкусу, способна вызвать
во мне невоздержанность»[51].
Из другого письма:
«Для меня доказательство этой теории заключается в частой смене партнера.
Гамбургская блондинка, о которой я недавно говорил тебе, за последние недели
дважды стала причиной острой и неожиданной ситуации, которая нарушила привычный
порядок моей жизни. Когда позавчера я, побуждаемый темным влечением, снова
искал ее, то нашел выставившей себя на продажу в кафе. Пришлось утешиться дикой
брюнеткой из Берлина: пикантной и жестокой. Даже в кровати она не вынимала
сигарету изо рта и между соитиями рассказывала об опробованных извращениях.
Примерно через час (когда женщина развлекает, собственная веселость почти
всегда меня оставляет) ей, наконец, пришло в голову, что мы должны снова одеться.
Она хотела обойти еще пару кафе. Мы пробыли там до трех-четырех пополудни, а
затем снова вернулись в каморку заниматься сексом»[52].
Не только любовная
практика, но и теория (литература вольного содержания) всегда интересовала
старшего сына Маннов, подстегивала воображение. Конечно, в юности он читал
Стендаля, Гонкуров, Золя и других «безнравственных» – с точки зрения отца –
французских романистов. Когда, наконец, парень стал жить самостоятельной
жизнью, ему страстно захотелось попробовать собственные силы в изящной
словесности, поведать современникам (и, конечно, современницам!), что «для меня
”любовь”».
В первые годы
наступившего века книги Генриха будут иметь шумный успех. За границей, в
России, в 1909–1912 годах выйдет даже два его многотомника, первые собрания
сочинений – и не на немецком, а на русском языке! В нашем отечестве он был
чрезвычайно популярен[53]. Андрей Белый называл Генриха Манна
«шикарным модернистом», а молоденькая Марина Цветаева читала и перечитывала
любовные романы (на русском и немецком!), страстно рекомендовала друзьям. Она
напишет 5 января 1911 года Максимилиану Волошину: «Будьте хорошим: достаньте
Генриха Манна. Если хотите блестящего, фантастического, волшебного Манна, –
читайте "Богини", интимного и страшно мне близкого – "Голос
крови", "Актриса", "Чудесное", "В погоне за
любовью", "Флейты и кинжалы"»[54].
Однако ироничный брат
Томас назовет творения Генриха всего лишь «афродизиаками школярских фантазий»[55]
и в письмах к брату выступит с резкой критикой.
«Эротический
демократ»
«Ломать все вредное,
отжившее самым решительным, самым беспощадным образом» – именно в этом видел
предназначение революционера русский социал-демократ Владимир Ульянов. Его
сверстник, немецкий бунтарь Генрих Манн, свое призвание искал в ниспровержении
общепринятых законов благопристойности. Со всем пылом молодости, смело и
легкомысленно он взялся разрушать изолгавшуюся и лицемерную пуританскую
аскетическую мораль. Годы спустя Эрика Манн скажет о дяде – «эротический
демократ»[56]. Молодость всегда настроена бурно, для
нее на первом плане – конечная цель.
Что же не устраивало
то поколение в морали викторианской эпохи? Согласно установившимся правилам,
хорошо воспитанные молодые люди в надлежащее время влюблялись, делали
предложение руки и сердца, сочетались церковным браком. Исключительно ради
продления рода супруги время от времени в темноте и под одеялом совершали
половой акт. Кодекс двойной морали разрешал некоторые плотские радости
мужчинам, но требования к женщине были крайне суровыми: лежать тихо и смирно.
Ну и, конечно,
непорочность юной девы! Маттео, герой ранней новеллы Генриха Манна «Тониета»
выгоняет из дома молодую жену, поверив навету. Чуть позже он узнает, что
ошибся, однако отказывается признать свою вину: «Ты бы, наверное, не допустил,
господи, чтобы я ошибся в ней в нашу брачную ночь: не допустил бы этого, если
бы она была невинна»[57].
Обыватель стойко
сопротивлялся натиску таких, как Генрих, «эротических демократов». «Соблюдайте
внешние приличия» – гласил закон буржуазного общества, которому все и каждый
должны были подчиняться. Главная сущность внешнего приличия – решительное
исключение из публичного поведения всего полового. Даже упоминание «причинного
места» считалось крайне безнравственным. Писатель Ханс Фаллада[58],
родившийся в 1893 году, на двадцать два года позже Манна, в автобиографической
книге «У нас дома в далекие времена» вспоминает, как однажды в гостях у старой
тетки мать сделала ему, одиннадцатилетнему мальчику, замечание: «Сиди смирно,
Ханс! Не болтай ногами!» Тетка пришла в ужас: «Настоящей даме лучше не
упоминать про это, внизу, – она глазами показала на мои ноги, – лучше не
упоминать, Луиза! Как будто ей ничего неизвестно, Луиза! Но если уж ей
необходимо это назвать, то она говорит “пьедестал” или, во всяком случае,
“постамент”… Ханс, оставь в покое свой постамент, вот так звучит прилично,
Луиза!»[59]
В конце века
отношение к эротике было крайне противоречивым. То, что еще недавно считалось
чрезвычайно пикантным, вскоре признавалось невинным и благопристойным.
На рисунке Рене
Арман-Поля[60] «Медовый месяц» молодая хорошенькая
женщина на удобном диване тесно прижалась к мужу и нежно шепчет что-то на ухо.
Подпись: «Научи меня неприличным словам»[61].
Фу, отвратительнейшая порнография! Оброненное мужем во время любви непристойное
слово возбудило эротическое любопытство героини.
Генрих всегда с
неослабевающим интересом следил за эротическими «новинками». Впечатления от
Арман-Поля находим в рассказе Манна «Гретхен». Героиня говорит жениху: «Наше
свадебное путешествие мы совершим в Берлин. Обещаешь, что возьмешь меня в
притоны?.. А дома любви? Поклянись, что ты покажешь мне их!.. Вообще, мы женщины,
должны все изведать, что дозволено вам»[62].
Обыватель негодует,
он возмущен «Медовым месяцем»! Однако уже буквально на следующий день бюргер
будет покорен Фелисьеном Ропсом[63].
«Сатана засевает землю семенем, которого она ждет». Картина внушает
современникам истинный ужас, но публика тем не менее поспешит сделать бельгийца
идолом. Затем Ропса оттеснят Бёрдсли[64],
Кубин[65], появятся и другие…
Была ли борьба
художника с общепринятыми нравственными законами геройством, сулила ли успех?
Нет однозначного ответа, случалось всякое.
С одной стороны,
полиция проводит конфискацию графической серии Вилли Гейгера[66],
а с другой, фривольное панно Вильгельма фон Каульбаха[67],
одного из главных тайных фабрикантов порнопродукции в Германии, выигрывает
муниципальный конкурс на право оформления выставочного зала. Признанный классик
и глава венского Пен-клуба Феликс Зальтен[68]
в 1906 анонимно издает «Жозефину Мутценбахер»[69],
при этом ни у кого не возникает сомнения, кто истинный автор австрийской «Фанни
Хилл»[70]. В то же время Оскару Уайльду[71],
Обри Бёрдсли, Франку Ведекинду[72], Францу фон Байросу[73]
не удастся уйти от судебного преследования. Одним (Фелисьен Ропс, Генрих Лоссов[74]
и Жюль Паскен[75]) суждено на эротике разбогатеть, а
другим (Макс Пехштейн[76], Оскар Кокошка[77])
– потерять, ибо в те годы даже в страшных снах не могло присниться, что
созданное позже назовут «лжешедеврами», признают образцами «дегенеративного
искусства», уничтожат…
На рубеже веков
интерес к эротике вспыхнул ярким пламенем – в литературе, в изобразительном
искусстве, в кинематографе. Это не удивительно, ведь эротика – своеобразный
индикатор мастерства. Укрепилось мнение, что только виртуоз способен заставить
читателя испытать всепоглощающие чувства, незабываемые эмоции, то, что Генрих
называл «жизнелюбием», «сладострастием», «плотоугодием». Творить эротику стало
престижно. Порок в это время получил общественную санкцию. Деструктивность
сексуальности становилась нормой, а позже превратилась в угрозу.
Укротитель
«прекрасного зверя»
Вспоминая молодость,
Лион Фейхтвангер напишет: «В мировоззрении, в литературе, на сцене тех лет
непомерно большую роль играли проблемы пола. Все на свете возводилось к женщине
– очень неприязненно у Стриндберга, патетически и доктринерски у Ведекинда, с
некоторой сентиментальностью у венцев, у Шницлера и более молодого Хофмансталя,
которые прямо заявляли, что смысл и содержание жизни – это любовь, комедия и
смерть. Из англичан тогда больше всего читали Оскара Уайльда. Саломея владела
воображением юношества. Из женских образов, созданных немецкими драматургами,
на сцене безраздельно царила ведекиндовская Лулу, этот “дух земли”, самая
безыскусственная и как раз потому самая демоническая героиня»[78].
Встреча с Франком
Ведекиндом во многом изменила жизнь Генриха Манна. Ведекинд уже имел титул
вождя театральной богемы, слыл «разрушителем кумиров» и «возбудителем душ»[79].
О нем говорили разное: уроженец Швейцарии, мать – певица, отец – доктор,
разбогатевший на аферах в Новом свете. Рассказывали об удивительных
приключениях, скитаниях и невзгодах, выпавших на долю Франка. Поэта и актера
Ведекинда заметили, когда он впервые стал исполнять свои трагикомические песни
и баллады, аккомпанируя себе на гитаре в литературных кафешантанах, так
называемых Ueberbrette. Вместе с другими поэтами в Мюнхене он организует
литературное кабаре «Elf Scharfrichter» («Одиннадцать палачей»). Но это
произойдет позже, в 1911, когда братья Манн уже давно освоятся в баварской
столице, и старший из них будет считаться близким другом Франка.
Генрих познакомился с
этим необычным человеком, скорее всего, в Берлине, где, начиная с 1904,
Ведекинд выступал в труппе знаменитого театра Макса Рейнхардта[80].
Вперемежку с балладами об «униженных и оскорбленных» Франк Ведекинд писал
дерзкие и циничные куплеты, рассказы и пьесы. Все они были посвящены одной теме
– теме пола, брака и семьи. Ведекинд в полный голос насмехался и издевался над
«предрассудками морали».
В творчестве писателя
выразился его мятежный, демонический дух. За бесстыдный тон сочинений драматург
неоднократно подвергался преследованию. Наконец, его должны были арестовать и
заключить в крепость за оскорбление императорского величества, но Ведекинду
удается бежать в Швейцарию, где он пробудет до амнистии.
Еще в 1891 году
драматург написал «Пробуждение весны», пьесу, которая быстро привлекла внимание
широкой публики. Эта трагикомедия стала своего рода «прологом» дальнейшего
творчества. Она рассказывала о встрече юного поколения с «загадками» пола[81].
Современники считали,
что художественной манере Ведекинда свойственна яркая экспрессия, однако
кое-кто в этом сильно сомневался и находил немало недостатков. Героями пьес
короля богемы, как правило, становились болезненно нежные юноши и полубезумные
чудаки, их образы публика воспринимала как карикатуру. Автор ставил задачу
показать «кошмарность жизни», для чего намеренно громоздил хаос
неправдоподобных событий, стремился придать драме фантастичность. После
премьеры «Пробуждение весны» Блок, придя домой, сказал всего три слова: «Скука
пересилила порнографию»[82], а его жена в письме к близкой подруге
пролила весь запас яда, который имела: «девочки язвительно взвизгивали,
бросались на пол, хватали друг друга за ноги и хохотали, рыча», «один мальчик
заставлял другого бить себя хлыстом, потому что приятно, чтобы было больно»[83].
Однако находились и
другие театралы. Они сумели разглядеть в новой драматургии знаковое явление
эпохи, угадали всеевропейскую тенденцию. Таким был, например, молодой Лев
Бронштейн (Троцкий)[84]. Это он назвал пьесы мюнхенской
знаменитости «продуктом разложения». «Пришла Проблема Пола, / Румяная фефела,
/И ржет навеселе»[85].
Будущий постановщик
грандиозного революционного перформанса так написал о Ведекинде для «Neue Zeit»
в 1908: «Он предложил русской интеллигенции как раз то, что ей нужно было:
комбинацию социального нигилизма, этого брезгливого неверия в судьбу коллективного
человека, с эротическим эстетизмом. Первый облегчает ей ликвидацию
революционного прошлого, второй – утешает ее в том щелчке, который нанесла ей
история в 1905 г.»[86].
Генриха всегда
раздражало, что журналисты и критики видели истоки его эротизма в лирике
Д’Аннунцио[87]. Старший сын любекского сенатора
прекрасно отдавал себе отчет, что именно Франк Ведекинд был его духовным отцом.
По некоторым причинам Генрих Манн не желал произнести это признание вслух.
Особое потрясение у
молодого писателя вызвали пьесы о «прекрасной, словно грех» Лулу[88].
«Гибкая, как змея, трепещущая чувственностью в каждом движении, думающая
бедрами, обнаженная в каждом наряде, не знающая ни жалости, ни сомнения, ни
угрызения совести, она стихийна, как пол, воплощением которого она стоит пред
миром. Она – злой дух земли. Пассивная, как пассивен магнит, вокруг которого
распределяются железные опилки, Лулу сеет вокруг себя адскую страсть,
непреодолимым безумием пола заражает стариков и юношей, разбитыми
существованиями и трупами отмечает свой победный путь»[89].
Декадентская
художественная интеллигенция увидела в Лулу женщину-вамп, жрицу пола, изводящую
мужчин. Однако для автора пьесы главным в образе героини были первоприродное и
детское начала. Ведекинд создал и впустил в жизнь «прекрасного дикого зверя».
Этот «зверь» погибнет между эросом и цивилизацией на жертвенном камне буйной
похоти, уничтожится рукой Джека-Потрошителя. «На этом пути все взято, что можно
было взять, и итог подведен кровавой чертой»[90].
Генрих надолго
попадет под влияние личности автора и созданного драматургом образа. В 1906 его
друг женится на молодой актрисе Тилли Нойес[91],
сыгравшей роль Лулу в «Духе земли». Поздравляя «молодых», Генрих постарается
тщательно скрыть, что положил глаз на невесту. Тилли была неотразима. Образ,
созданный актрисой, запомнился не только Манну, фрау Ведекинд понравилась
миллионам мужчин. Фотокарточка, изображающая роковую Лулу в нижнем белье и
чулочках, в начале века была весьма популярной у эротоманов. После
скоропостижной смерти Ведекинда в 1918 году Генрих и Тилли станут любовниками
на долгие годы. Манн будет делить ее с Готфридом Бенном.
Наш герой был
человеком впечатлительным, обладал переимчивой художественной натурой. Под
влиянием Ведекинда в романах Генриха «пол пробудился и расправил крылья». Так,
наверно, Троцкий сказал бы и о Манне.
В эти годы писатель
ищет образ телесной красоты. Как Ведекинд, он начинает боготворить женское
тело, женскую стать – благородную посадку головы, плавность и законченность
движений. В романах первого десятилетия ХХ века Генрих поет гимн плоти,
страсти, эротике. Он старается перенять у кумира и учителя правила
мировосприятия, мирочувствования.
Воссоздание грубого
типизма, утрированная вульгарность, намеренный цинизм – вот те задачи, которые
ставит перед собой Генрих. Конечно, Манн понимает, что может оскорбить
читателя, но надеется, что эти-то приемы и позволят покорить аудиторию.
Деклассированные
герои пьес Ведекинда теперь на долгие годы переселятся в книги Генриха,
артистическая богема станет выразителем идеи справедливости, равноправия и
свободы[92].
«Трюфельная
Рыба»
Внимание публики
берлинских, венских, мюнхенских кафе неизменно было обращено на необычного
господина. Он появлялся в сопровождении свиты послушных воспитанниц и молодых
сочинителей, а впереди него бежали слухи о бурных сексуальных скандалах.
Бледный, в круглых роговых очках, с белыми волосами, безупречно одетый, весь в
черном. Денди и сноб Франц Бляй[93]
– высокий, тощий, лысеющий – заслуженно считался покровителем начинающих
писателей и патриархом европейской порнографии. Молодой Генрих тоже был
завсегдатаем кафе, возможно, в одном из берлинских заведений и состоялось столь
важное для Манна знакомство с венским Казановой[94].
А может, это произошло в Мюнхене, где после Америки и Берлина надолго осел
австриец.
Почти забытый сегодня[95],
Франц Бляй был великим импресарио эпохи модерна, многосторонне образованным
литератором, культурным толкователем своего времени. Он сумел создать
общеевропейскую литературную сеть, объединившую британцев, французов,
австрийцев, немцев, шведов и русских. Бёрдсли и Штернхайм[96],
Сомов[97] и Уайльд, Борхардт[98]
и Рильке[99], Майоль[100]
и Кубин, Жид[101] и Ведекинд. Список впечатляет. Плюс
неизвестные или забытые персонажи.
Самодовольный и
обаятельный, он – мэтр. У него консультировались крупные издатели, такие как
Самюэль Фишер, Курт Вольф и Эрнст Ровольт. Он ввел в литературу Вальзера[102], Броха[103],
Кафку, Музиля[104], Генриха Манна.
Собственные
литературные амбиции Бляя скромны. Он неизменно присутствует почти в каждом
грандиозном европейском литературном проекте, но, скорее, в качестве кукловода.
Ему нравится быть музилевским «человеком без свойств». Бляй – бескорыстная
«трюфельная рыба»[105], невидимая благодаря литературной
мимикрии. Он хорошо чувствует себя в любой воде, в том числе и в аквариумах,
украшающих дамские гостиные, где скуки ради развлекает зрительниц не совсем
безобидными пируэтами.
У Бляя было хобби,
наваждение – он коллекционировал редкие книги, составлял роскошные антологии,
издавал вычурно оформленные журналы для библиофилов.
Франц прославился
странной любовью к авторам-отщепенцам и пристрастием к библиографическим
лакомствам, которыми потчевал литературных гурманов. Собственные творения
чудаковатого господина имели удивительные названия: «Учебник любви», «Гимназия
похоти», «Роща наслаждений», «О влюбленных женщинах», «Пуховка из пудреницы»[106]. Стиль был отточен, парадоксален,
отмечен головокружительным ритмом («дерзкими периодами») и изысканными
эллипсисами – на грани возможностей грамматики.
В центре интересов
Бляя всегда находилась эротическая графика, всё, что связано с барокко и
рококо. В этом он не знал равных. Главным в жизни были любовь и искусство.
В завитках иллюзорного ума
Четко вырисовываются предметы,
Прекрасные и чистые, как
незапятнанная совесть,
Как чистая душа в толпе
мошенников[107].
Так напишет о Бляе
архитектор и поэт Пауль Энгельманн[108],
человек из стана идейных противников, сподвижник реформатора Адольфа Лоза[109], чей фундаментальный труд «Орнамент и
преступление» (1913) будет направлен как против декоративной эстетики[110] венца, так и против эстетики стиля
модерн, в целом.
Бляй – универсальный
знаток, которому все легко дается, который везде успевает. Он может
увлекательно написать о Грете Гарбо[111],
а может – о святой Терезе[112], но всякий раз его интерес – в сфере
телесного.
Пристрастие к
пикантному и интеллектуальная острота зрения – вот что сблизило Генриха и
Франца. Они были сверстниками, имели похожий сексуальный опыт. Обоих отличала
характерная антиромантическая самоирония, а также природная неспособность
отдать предпочтение какой-либо одной женщине. Мужчины не знали постоянства. А
еще, похоже, оба были воспитаны на одних и тех же книгах, и книги эти – о
любви.
В начале века Франц
Бляй издавал порнографические журналы «Аметист» (1905–1906), «Опалы» (1907) и
«Гиперион» (1908–1910). Каждый номер имел тираж несколько сот штук и
распространялся исключительно по подписке. Публиковались тексты сексуального
характера Гёте и Казановы, Готфрида Келлера, Рембо и Верлена, Рудольфа
Александра Шрёдера, Роберта Вальзера[113]
и Оскара Уайльда. Журналы выходили с иллюстрациями общепризнанных нарушителей
нравственности, модернистов Обри Бёрдсли, Фелисьена Ропса, Франца фон Байроса,
Томаса Теодора Гейне[114], Альфреда Кубина. Использовались
новейшие полиграфические технологии, приглашались лучшие переводчики и авторы.
«Каждый знает, чем заканчивается расстегивание пуговиц. Однако достаточно
жеста, чтобы мир замер в ожидании. Вот она – магия литературы»[115]. Так высокомерно Бляй скажет о
«примитивном», на его взгляд, эксгибиционизме 20-х.
В 1907 году Франц
привлек Генриха к участию в грандиозном проекте, который давно вынашивал. Это
было издание франко-германской антологии эротической литературы эпохи рококо.
«Похождения» и «Продавщица цветов» Ж.-Ф. Кальявы д`Эстанду, «Шелковые туфли»
Ф.-М. Аруэ де Вольтера, «Одна ночь и не больше» Д.-В. Денона, «Соблазнение»
Ж.-Ж. Ле Риш де Ла Попелиньера, «Молодой петушок и пожилая дама» Л. А. Беффруа
де Реньи – вот неполный список «шедевров», любовно отобранных Бляем. В этом же
году книга вышла в издательстве «Гиперион» – тиснение золотом на корешке и по
крышке роскошного тома, рамки, заставки, концовки, виньетки. На роль художника
и книжного дизайнера был приглашен Константин Сомов, молодое дарование из
Санкт-Петербурга. Сомову удалось создать великолепную поэтическую эросюиту
ненавязчивой и изящной фривольности рококо XVIII века. Из трех десятков листов,
подготовленных графиком, цензура пропустила только восемь: «Похвала любви»,
«Прогулка», «Туалет», «Бал-маскарад», «Поцелуй», «Настойчивый влюбленный»,
«Альков», «Фейерверк». Книга увидела свет и сразу же привлекла большое внимание
художественного бомонда, библиофилов и эротоманов. Она называлась «Книга
Маркизы»[116].
Для антологии Бляя Генрих
подготовил перевод фрагмента любимого романа – «Опасные связи»[117] Шодерло де Лакло[118].
Через два года «Опасные связи» в полном объеме будут изданы в том же
«Гиперионе»[119]. Работа над «Книгой Маркизы»,
знакомство с Бляем, непревзойденным ценителем и знатоком галантного века,
навсегда оставили след в творчестве Манна. Можно сказать, с той поры его
писательский глаз на все стал смотреть «через рокайль», сквозь причудливый
завиток раковины. Спустя десятилетия Лион Фейхтвангер шутливо заметит, что
Генрих Манн «всегда питал слабость к великосветскому быту»[120].
Парик
Вальмона
Афродита носила
чудесный пояс, источающий волшебный аромат эфирных масел. Благодаря им
небожительница могла соблазнить не только смертного мужчину, но и бога. Для
Генриха Манна афродизиаком подобной силы стала литература галантного века.
Трилогию «Богини» и
последовавший за ней роман «В погоне за любовью» немецкая публика приняла
неоднозначно. Книги подверглись жесткой критике, не понравились они и Томасу.
Юлия Манн в письме попыталась приободрить старшего сына, выражая уверенность,
что уж с переводами-то у Генриха «дело обстоит очень хорошо»[121].
Действительно, в это время Манн много переводил. Это были не только книги
Альфреда Капю[122] и Анатоля Франса[123],
но и знаменитый роман, о котором мы уже говорили – «Опасные связи». Больше
столетия он шокировал читающую публику.
Всякая эпоха
декаданса склонна к рафинированности наслаждения. Fin de siecle заимствовал
такое наслаждение из времени абсолютизма, так называемого галантного века.
Слово «галантный» в
русском языке воспринимается достаточно однозначно. Галантный человек – человек
вежливый, даже, возможно, чрезмерно вежливый. В понятие «галантность» входит
некоторая изысканность, не лишенная легкомыслия. Сначала слово «gallant»
означало придворное празднество, затем «благопристойность», «честность», нечто
родственное «комильфо» (comme il faut). Позже в слово стали «прокрадываться»
нежные чувства. Во времена Ватто «la
lettre galante» –
«любовное письмо». В романе о Ватто Михаил Герман пишет: «Заметим, что до сих
пор не только во французском, но и даже в русском языке выражение “галантная
женщина” не привилось. Точнее во Франции такое выражение существует, но в
смысле ином: оно значит “легкомысленная женщина”, и французы говорят:
“Кокетливый мужчина и галантная женщина – хорошая пара”»[124].
Историк
нравственности Эдуард Фукс заметил[125],
что XVIII век обнаружил себя «в двух типических явлениях – в беззастенчивом
разврате, часто доходящем до противоестественности, гоняющемся за все новыми
техническими ухищрениями в сфере физического наслаждения, а также в резиньяции,
известной под названием сентиментальной любви. И то и другое служит теми
возбуждающими средствами, в которых нуждаются в первом случае натуры сильные,
во втором – натуры слабые, чтобы испытать ощущения, которые эти люди уже не
могут испытать при нормальных условиях». По мнению Фукса, литература галантного
века выдвинула двух главных героев – преступного сладострастника Вальмона и
разочарованного, слабого Вертера.
В жизни Генриху очень
хотелось играть роль виконта де Вальмона, но почему-то всякий раз его
литературным героям доставалась судьба Вертера. Тезис «Du nouveau, toujours du nouveau!»[126]
стал девизом Генриха. Как хотелось воплотить его и в книгах, но не получалось,
выходило искусственно и натужно!
Здесь-то и
обнаруживается трагический парадокс. Генрих никогда глубоко не любил, и его
тоже никогда по-настоящему не любили. Он был тем, кто любит любить. Его жизнь
была заполнена псевдолюбовью, но она-то всегда и оставляет в душе привкус
подлога. От женщин наш герой требовал лишь подтверждения своих иллюзий. Генрих
влюблялся, чтобы не чувствовать одиночества, но его любовные отношения в
большой степени были плодом фантазии. Однако любовь всегда умирает, если
родилась по недоразумению. То, что Генрих принимал за любовь, на самом деле
было лишь его преданностью и покорностью, результатом многих и многих усилий.
Этим он и удовлетворялся. Основное свойство любви, стремление раз и навсегда
раствориться в другом человеке, то, что делает любовь любовью, увы, было
неизвестно Генриху Манну. Он был убежден, что любовь всегда со временем
убывает, хотя в действительности все обстоит как раз наоборот.
Переизбыток
сексуальных фантазий всегда вырождается в сладострастие. Ясно, что, в отличие
от любви, крайняя похоть – точнее, даже бескрайняя похоть – существует
независимо от объекта любви. Инстинкт никогда не знает предпочтений, когда он
не более чем инстинкт. Поэтому-то он и не является порывом к совершенству.
Для донжуанов XVIII
века эпикуреизм, флирт, распутство были настоящим спортом. Это кредо Вальмона,
Казановы, графа Тилли и многих других прославленных героев той эпохи. Их
заветам старался следовать и молодой Генрих. И вот во время итальянской поездки
судьба неожиданно свела его с красивой девушкой, которую он вскоре назвал
невестой. Инес Шмид[127] – дочь разбогатевшего в Аргентине
немецкого эмигранта. Генрих встретился с ней во Флоренции. Они увлеклись друг
другом на несколько лет.
Сохранилось почти сто
писем и открыток, написанных в 1905–1909 годах Генрихом и его невестой. Эту
переписку редко публикуют[128]. Она откровенно интимная, это своего
рода аналог де Лакло, ведь «Опасные связи» – роман эпистолярный. Книгу,
переведенную на немецкий, Манн назовет «Опасная дружба», что в полной мере
характеризует его отношения с Инес Шмид. «Диана», «Минерва», «Венера» – части
трилогии «Богини», вернее, это три лика одной женщины. Любовь земная? Любовь
небесная? Нет, исключительно земная, в романе ее имя – герцогиня Виоланта де
Асси. Позже, редактируя книгу, Генрих будет вносить поправки, придавая герцогине
де Асси черты Инес.
Похоже, писатель
постоянно думал о виконте де Вальмоне, маркизе де Мертей, Сесиль де Воланж[129]. Вольно или невольно получалась
стилизация, но текст изобиловал историческими несоответствиями. Это век
восемнадцатый, но звучат в нем песни Гарибальди.
То, что мы сейчас
называем «рококо», в свое время называлось «живописным вкусом». Рококо –
формула величия, позы, представительности, мир будуара, грез, карнавала,
фантазии, театрализованной игры, мифических и пасторальных сюжетов с
обязательным налётом эротизма.
Действующие лица
«Богинь» – высшая аристократия. Принц Фили, герр фон Зибелинд, леди Олимпия,
графиня Альбола, синьора Амелия Кампобассо… Дамы и господа, царственные особы,
бароны, банкиры, турецкий султан с гаремом… Персонажи не обременены тяготами
жизни. Манн рисует беззаботный быт итальянских дворцов и салонов. Именно здесь
происходит знакомство читателя с главной героиней, ищущей ответ на вопрос, в
чем смысл жизни.
«Книге Маркизы» будет суждено увидеть свет
через несколько лет после «Богинь», но Манн уже в 1903 мог бы предложить Сомову
стать иллюстратором трилогии[130].
Основной тон
повествования – изящно-декоративный. Гибкие очертания, грациозность,
галантность. Как вдохновляют Генриха румяна, белила, мушки и пудреные парики!
Действие начинает разворачиваться в 1870-х, но в книге царит «век суетных
маркиз», как сказал бы Брюсов, век напудренных париков, ведь по-немецки рококо
– Perückenstil[131]. Манн старается придать книге
серьезность, но не в силах скрыть ее легкомысленности.
Палаццо, пьяцца,
парки, павильоны, китайские домики, укромные гроты. Атмосфера cercle intime[132]. Перегруженность декором. Затейливая
орнаментация, вычурная, богатая, полная мелких украшений и тончайших деталей
проза. «Изысканный», «изящный» – ключевые слова. На них все и построено. Если
бы к литературе было применимо слово «нарядный», то именно так можно было бы
охарактеризовать почерк автора-сибарита. Арабески, рокайли, мелизмы. Камерные
формы, отсутствие ярких противопоставлений и драматических эффектов. Генрих
стремится к изысканности и утонченности. Кажется, автор ни на минуту не
забывает, что выбрал путь эротомана, что главный читатель книги – мадемуазель
Инес. Он – ее виконт де Вальмон, она – его Сесиль де Воланж.
В эпоху рококо была
живописная специализация – квадратурист. В «Богинях» Генрих Манн именно такой
художник. Он хочет предстать философом, но способен изобразить лишь иллюзорные
формы, обрамление, фон, антураж. В романе-трилогии все театрально и
ненатурально.
Познание смысла жизни
у героини книги начинается с революционного порыва. У себя в Далматинском
герцогстве дама неожиданно обнаруживает… народ. Оказывается, на этой земле
проживает коренное население – морлаки. Им герцогиня де Асси стремится дать
свободу, справедливость, просвещение, благосостояние. Но длится это, увы,
недолго. За революционностью вскоре последует период постижения красоты, а он,
по замыслу автора, неминуемо приведет герцогиню к «погоне за любовью»,
раскрепощению и сексуальной свободе. Искусственное холодное величие в финале
романа сменяется не столько фривольным наслаждением, сколько безграничной
похотью, торжеством порока. Это чувственность без огня и творческой силы.
Генриху казалось, что
«Богини» и роман «В погоне за любовью» остались полностью непонятыми. Публика
посчитала, что это всего лишь излияние сластолюбия, не более. Писатель пишет
невесте 27 июля 1905 года: «Я хочу сказать о неудовлетворенности, связанной с
книгой. Провозглашенная в ней громадная языческая чувственность не во всем
идеальна. Она не подменяет то высокое, во что надо верить. Запомни: я не
столкнулся ни с любовью, ни с тем, что стоило бы полюбить. Так как нет того, к
чему можно было почувствовать привязанность, я объявил, что значение имеет
только плотоугодие, говорю это все громче и искренне верю. Не кривлю душой:
только оно способно многое объяснить. По этой причине я вынужден был бороться с
юношеской похотью. Тем не менее, потребность в настоящей любви на самом деле
становится все более сильной, и это возникает само собой. Верю, что в погоне за
любовью есть своя страстная жила»[133].
Генрих и в
последующих письмах к Инес старается оправдаться. Он пишет, что у него
полностью отсутствует вера в идею, что его «гнусная порочность» в жизни и
работе может быть понята только через отрицание от обратного, а страстность для
него – не более чем суррогат веры. Проще говоря, Генрих Манн пытается убедить
невесту, что предавался пороку, чтобы от него отказаться[134].
Однако Инес не
ощущала сходства с героинями романов жениха. После выхода «Учителя Гнуса» она
напишет Генриху о его герое: «Он намного гуманнее герцогини и потому более мне
понятен. Ты будешь шокирован, но он похож на меня, ту, которая тебя любит.
Поэтому сегодня я вряд ли чувствую свое сходство с “Богинями”»[135].
В следующих романах –
«Погоня за любовью» и «Между расами» – Манн стремится углубить, развить темы,
уже обозначенные Ведекиндом. В первой из книг он рассказывает о чувственных
удовольствиях, которые могут быть доступны мужчине, во втором – предлагает
разнообразные рецепты сексуального воспитания женщины. «Осквернение рта» Лолы,
«сладострастная жестокость»… Останавливаться на подробностях нет смысла.
«Жажда воздействия»,
«кричащая безвкусица», «голая, не одухотворенная сексуальность» – вот вердикт
младшего брата. «Эта постоянная вялая похоть, этот непрестанный запах плоти
утомляют, вызывают отвращение. Слишком, слишком много “ляжек”, “грудей”,
“чресел”, “икр”, “тела”»[136], – пишет Томас Генриху 5 декабря 1903
года. И еще замечает, что единственная преследуемая братом цель – желание
произвести эффект, «переплюнуть» Франка. Напрасно! Ведекинд – демоничнее! «У
него чувствуешь жуткость, глубину, вечную сомнительность пола, чувствуешь
страдание из-за пола, словом, чувствуешь страсть»[137].
А в книгах Генриха – страсти нет!
Да еще приторные
галантные красивости[138]: «элегантная белокурая жестокость»,
«прыжок в открытое окно за пределы ее тела», «рококо – суррогат женщины»… Да,
без XVIII века здесь не обошлось! Ширмы-занавески, женские силуэты. Очертания
дома, «заимствованные из какого-то вавилонского рококо». Ручка кресла в виде
откинутой женской шеи, «упругая подушка, хранящая форму женской груди, как ее
ни тискай». «Изображенная на потолке женщина, на конце ее волос, безжизненно
висящих рук и ног – электрические лампочки». Ну, и, конечно, графиня среди
подушек на кушетке. Как без этого – без графинь и без кушеток!
Пастораль
революции
У слова «революция»
много значений. Для Генриха Манна она в первую очередь означала разрыв с
общепринятыми этическими нормами, отказ от приличий.
Порнография всегда имела политическое влияние
и представляла разрушительную силу. У нее как у политического инструмента
долгая история. Древние греки, добиваясь реформ, стремились опорочить
сексуальную нравственность властителей. Пьетро Аретино[139],
этот прославленный «бич государей», в своих похабно-куртуазных «Позах»[140], высмеивал папский двор и политиков.
Королева Мария-Антуанетта[141] накануне Великой французской революции
стала символом падения нравственности и героиней множества дешевых
порнографических книжонок, наводнивших Пале-Рояль. Маркиз де Сад[142], заключенный в Бастилию, в романе «120
дней Содома» выступил с утверждением идей мальтузианства и отрицанием деления
на гражданские сословия.
Поскольку нагота
находилась в опале, в кругу единомышленников писателя бесстыдство считалось
революционным. Герои, и особенно героини Манна, постоянно бравируют словом
«испорченность». Мужчины без устали добиваются права «обладать любой женщиной»[143]. «Важно только явиться вовремя. Это,
конечно, дело счастливого случая, но в жизни каждой есть момент, когда ею можно
овладеть»[144], – говорит Клод Марен, главный герой
романа «В погоне за любовью». А женщины, как Ута, возлюбленная Марена, борются
за свое право на свободную любовь: «Пусть же булавка станет кинжалом!»[145] Да здравствует émansipé!
Да здравствует Nacktkultur[146], культ наготы!
Можно подумать, что
Гретхен из одноименного рассказа Манна, девушка, упрашивающая жениха Клотче
показать ей в Берлине дома терпимости, всего лишь безудержный полет фантазии
автора, приманка для читателя. Однако если вспомнить, как Лиля Брик просила
мужа ровно о том же[147] и действительно совершала с Осипом
походы в публичные дома в Нижнем Новгороде, Чите, Верхнеудинске, Туркестане, то
убеждаешься, что подобные мотивации были востребованы и имели место.
Кредо Манна ясно
выражено в романе «Погоня за любовью» в монологе Шписля. Обращаясь к другу
Марену, нигилистически настроенный молодой человек говорит следующее: «В твоей
крови что-то мечтает о старых насилиях путем чувств. В тебе охотится что-то,
что ты, как современный человек, понял и презираешь, но оно охотится»[148]. Автор не делает прямых отсылок к
теории Фрейда, но говорит определенно: «охотится» – «первобытный человек».
Очевидно, что речь идет все о том же: противоречиях, преодолении внутреннего
контроля, «загнанном инстинкте», конфликте между «оно», «эго» и «супер-эго».
Теперь это аксиома, но в начале века, вероятно, было ультрасовременно и
производило фурор.
Шпислю поручено
озвучить мысль, которая станет главной в творчестве Генриха Манна: «Ты хотел бы
отдаться этой охоте, но тщетно, потому что ты слишком высокоразвитый
индивидуум. Ты всю жизнь будешь жаждать таких переживаний и состояний, к
которым твой тонкий вкус будет чувствовать отвращение»[149].
Для русского издания книгу «Die Jagd nach Liebe»[150]
перевели как «Погоня за любовью». Напрасно, «Охота» – правильнее! В первое
десятилетие века тема сексуальной охоты – главная для писателя. Мужчина,
женщина, инстинкт, охота – формула романа «В маленьком городе»[151]. Манн не только воплощает ее в
художественной прозе, но и философски обосновывает ее в эссе «Der fall Muri»[152]. «Охотник за любовью» – вот точная
характеристика Генриха Манна, художника и человека.
«Половая способность
и половое наслаждение подчинены теперь задачам и целям всего человечества»[153]. Сегодня лозунг рубежа веков может
показаться смешным и наивным, а тогда, сто лет назад, таким не был. Борьба за
сексуальную свободу быстро радикализировалась, приобретала все более
извращенные формы. В кругах, где вращался Генрих, скоро возникло пресыщение
естественным возбуждением, возрос интерес к гомосексуализму, садомазохизму,
оргиям и прочим перверсиям.
Излюбленный
литературный прием Генриха – описание сцены мимолетной любви в chambres separe[154]. В начале девятисотых героиней
европейского романа все чаще становилась проститутка. По книгам Манна можно
составить полнейшее представление о разновидностях кокоток:
содержанки-демимонденки[155], актрисы, кельнерши, уличные
проститутки… Подражание проституткам входило в моду[156].
В литературе утверждался грубый и вульгарный идеал красоты, грани в восприятии
между женщинами порядочной и продажной стирались[157].
Самка, вселяющая беспокойство, возбуждающая неведомые желания, – сексуальный
символ.
В Германии и,
разумеется, прежде всего в ее столице, Берлине, шантаны и варьете появлялись
десятками. Обыкновенно это были пивные, где в углу на невысокой эстраде сильно
декольтированные женщины в коротеньких пестрых юбках распевали двусмысленные
песенки. Непристойность, облаченная в слова, музыку, пляску, костюм, цвета. Все
оттенки – от грубой сальности до высшей артистичности. Сюда захаживает Генрих[158], в такой вот «Голубой ангел» поглазеть
на «артистку Фрелих» он приводит и главного героя романа «Учитель Гнус»[159]. Здесь, в шантане, в варьете, по
убеждению немецкой богемы, происходили настоящие этические и эстетические
реформы.
«Главными номерами
программы шантана долгое время были куплеты, более или менее плохо исполняемые
двусмысленные песенки, или, вернее, для знатоков вовсе не двусмысленные. Секрет
публично произносимой скабрезности в том именно и заключался, что она
облекалась в невинную внешнюю форму. Скабрезность состояла в скрытом двойном
смысле ловко подобранных слов, в рафинированных паузах, в подчеркивании
известных мест, в мимических движениях, сопровождающих шансонетку…
С цинизмом слов
соединяется цинизм жестов. При помощи соответствующих жестов все перекидывается
в область эротики, все получает, таким образом, порнографический характер»[160].
Артистическая богема
в каждой стране – наиболее интернациональная группа населения. Все эти люди,
как правило, деклассированы. «Выходцы, выскочки или неудачники, они лишены
социальных традиций и социальных привязанностей. За презрительной гримасой или
анархической фразой по адресу “существующего порядка” у них никогда не будет
остановки… Пестрая публика, которая одним флангом соприкасается с ночлежными
домами, а другим входит в самые блестящие салоны. Непременным условием ее
расцвета является большой капиталистический город, этот новый социально-культурный
тип. Миллионы людей обречены здесь на тесное физическое общение. Телефон и
пневматическая почта, трамвай и автомобиль создают постоянную возможность
общения и передвижения. Ночь превращается в день. Обезличивается и исчезает
жизнь семьи, создаются новые очаги; ночное cafe, редакция, variete. Формируется
новая психика»[161].
Троцкий в эссе,
посвященном журналу «Simplicissimus»[162],
сумел рассмотреть за издевательством над условностью и глумлением «манеру» и
«элегантность». «Simplicissimus» был питомником новой немецкой литературы,
становление Маннов неразрывно связано с этим проектом. Революционный критик
назвал свой текст «Лукавый бес мещанства». Главная мысль статьи такова: «Под
борьбой с мещанством скрывается в лучшем случае хаотический интеллигентский
радикализм, питающийся преимущественно эстетическими восприятиями и не знающий,
куда приткнуться. Он лихорадочно мечется из стороны в сторону, пока не
успокоится – на чем-нибудь очень маленьком… С теми или другими ограничениями
это относится и к судьбе “Симплициссимуса”»[163].
Генрих был уверен,
что артистическая богема – двигатель прогресса. В его романах «Верноподданный»
и «В маленьком городе» актеры и театр символизируют реформы, они же становятся
причиной смерти «тирана» – учителя Гнуса. Марта Фейхтвангер заметила[164], что эротизм и лицедейство были
главными чертами манновской натуры и прозы. «Жизнь – варьете», – говорит он в
одноименной пьесе[165]. Генрих любил актеров, театральное
действо, и сам нередко устраивал представления и провокации. Вспоминая деверя,
Катя так его характеризовала: говорил гнусаво, колко, подчеркивая каждый слог,
намеренно допускал какие-нибудь неточности, был «смесью крайней сдержанности с
полным отсутствием сдержанности».
Генрих считал, что
корни романтических демократий содержатся в эротической возбудимости.
Революционный порыв для него всегда был неотделим от сексуальности,
Geschlechtlichkeit. Неудивительно, что разбираться в революционных теориях
Манну никогда не хотелось. Узость, наивность, недостаточная образованность в
этих вопросах роднит Генриха с племянником Клаусом, который, как говорил другой
племянник, Голо, «из Маркса знал “Манифест” и больше ничего»[166].
Вот и дядя не считал нужным погружаться в глубины философии и легко ставил знак
равенства между Ницше и Лениным[167].
Поиски формулы
гармонического миропорядка в окружавшей Манна среде неминуемо вели к моральному
релятивизму. Любовники, les consubenage, в новой гармонии были «свободными
радикалами». Результатом их единения мог быть ménage à trois[168], ménage à quatre, commune
с неизбежными в этом случае «афинскими вечерами», или попросту оргиями. Законом
поведения на заре века становится полиамория[169],
основанная на «теории стакана воды»[170].
Во время войны эту теорию ошибочно приписывали Кларе Цеткин[171],
а после русской революции – Александре Коллонтай[172].
Однако впервые фраза «Любовь, как стакан воды, дается тому, кто его попросит»
появилась опять-таки у французов, и задолго до Манна, Ведекинда и Коллонтай. Ее
произносит Жорж Санд[173] в биографическом романе Ференца Листа
«Ф. Шопен»[174].
Многие писатели
верили в обреченность старого мира. Эстетический авангардизм сочетался с
политическим радикализмом. Но Генриха, конечно, нельзя назвать революционером,
его даже к либералам в полном смысле этого слова нельзя отнести. Лучшее
определение для таких, как он, – либертины[175].
В 1904 году Манн
активно сотрудничал с литературно-эротическим альманахом «Die Aktion», который
издавал немецкий анархист номер один Иоганн Хольцманн[176].
В этом издании публиковались радикалы: как художники, так и политики – от
анархистов до большевиков. Именно радикализм объединял всех этих людей. Иногда
в одном человеке уживалось несовместимое. Яркий пример – Франц Бляй. Изучая
политэкономию в Цюрихском университете, он стал убежденным марксистом, рано
примкнул к рабочему движению. При этом Бляй исповедовал эстетический
неокатолицизм. После Октября Карл Краус[177]
изобразит друга в «магической оперетте», пьесе «Аббат Красной гвардии»,
облаченным в мантию католического священника, с фуражкой комиссара на голове,
выкрикивающим лозунг: «Да здравствует коммунизм и католическая церковь!»[178].
Начавшаяся вскоре
Первая мировая война стала для художников настоящим эстетическим вызовом. Она
обнажила новые проблемы, но не отменила старые. В частности, вопрос пола она
обострила.
Через три года после
поражения Германии композитор Пауль Хиндемит[179]
создаст триптих одноактных пьес, авторы либретто – Оскар Кокошка, Август Штрамм[180] и Франц Бляй. Второй духовный отец
Генриха напишет либретто оперы для бирманских марионеток и назовет ее «Нуш-Нуши».
Опус Хиндемита вызовет в Германии грандиозный скандал[181].
Пьеса Бляя – это
скабрезная история о Кайзере Мун Та Бья, его четырех женах, их соблазнителе, похотливом
господине Затвае, проказливом слуге Тум-Туме и страшном плюшевом звере Нуш-Нуши.
В монологах было много непристойностей, сюжет строился на сексуальных интригах
вокруг ожидаемой кастрации. Это страшное наказание должен был произвести
игрушечный Нуш-Нуши – откусить половой член Кюце Ватн, главного военачальника,
кайзеровского полководца. Фаллос, таким образом, в пьесе нес главную смысловую
нагрузку. В конце истории зритель узнавал, что мужского достоинства у генерала
отродясь не бывало.
Если можно скрестить
анархизм и католицизм, то почему бы «эротическому демократу» Генриху Манну не
совместить галантный век с революцией, этот век низвергнувшей?
Культ необузданной и
утонченной чувственности был законом эпохи абсолютизма, но поскольку каждому
новому периоду общественного бытия соответствует новая половая мораль, то с
победой Великой французской революции началась и новая эра половой
нравственности, провозгласившая равноправие.
Евангелием буржуазной
идеологии любви стал роман «Новая Элоиза» Руссо[182].
Взгляды на любовь поменялись: она должна быть естественной, чистой,
целомудренной; красивую внешность должно любить только ради ее прекрасного
внутреннего содержания.
Полтора столетия
женщина стояла на пьедестале в позе официально признанной высшей богини,
заполняя умы и сердца. Доминировала «женская вселенная», поощрялось
идолопоклонство[183]. Но дамское господство было
искусственным, иллюзорным, всего лишь театральным приемом сексуальной игры,
скрывающим истинное положение женщины – ее глубочайшее унижение.
Однако на переломе
эпох, во времена Жака Луи Давида[184],
богиня обрела новые черты – облик мадам Рекамье[185].
На великом портрете работы депутата Национального Конвента она предстает не
только сладострастной одалиской, безумствующей вакханкой, но и девственно
чистой весталкой, олицетворяющей хороший вкус, образованность, гражданскую
смелость и революционную устремленность.
Что очень важно,
идеалы новой нравственности родились не на немецкой земле. Поскольку поэты и
философы Германии, современники Великой французской революции, в ужасе от нее
отвернулись, надолго впали в пессимизм и ступор, роль пропагандистов новой
морали в этой стране досталась сверстникам франкофила Генриха.
Живописец Давид
хронологически следует за Буше и Фрагонаром, но Манн действует согласно логике
своего чувственного развития: он должен в себе совместить и Revolution Sexuelle in Permanenz [186] Франка Ведекинда, и Rococo
Франца Бляя[187]. Этим-то и объясняется ретроградная
эволюция герцогини де Асси: в трилогии «Богини» из ревнительницы гражданских
свобод она закономерно превращается сначала в интеллектуалку, любительницу
искусства, а затем в ненасытную, чувственную, похотливую самку. Это, если можно
так выразиться, «динамический» образ героини Манна, а «статический» такой:
«породистая женщина из высшей аристократии с пикантными причудами в красивой
головке»[188].
Примеров сочетания
рококо и революции в прозе Манна много. В вестибюле исторического здания
«Гармония», которое в романе «Верноподданный» является для горожан Нетцига
центром культуры и символом буржуазной революции, писатель помещает статую
Дружбы и надевает ей на голову высокий парик. Новое содержание плюс старая
форма. На фресках здания писатель изображает городских должностных лиц, одетых
в «цвета французской триколоры, трехцветного знамени»[189],
а вместе с героями 1848 года рисует… пастушек. Получается веселая революционная
пастораль. Вольфганг Бук говорит Дидериху Геслингу: «Мы с вами антиподы, мы
внедряем в здешнюю жизнь передовые течения нашей аморальной эпохи. Мы
подхлестываем жизнь. Дух времени пока еще бродит по этому городу в войлочных
туфлях»[190]. Напомним, время действия – конец XIX
века, царствование Вильгельма II.
В пьесе «Мадам Легро»[191] моральный подвиг героини выражен в ее
готовности выкупить свободу заключенного ценой любви – отдаться кавалеру д’Анжело
из службы охраны Бастилии. Сам же офицер по замыслу автора за свободу заплатит
большую цену – отдаст жизнь. Мадам Легро достигает цели и тем самым вызывает
начало революции. В этом произведении Генрих Манн впервые отводит женской
страстности роль движущей силы общественных процессов.
В уста д’Анжело Манн
вкладывает ёмкую фразу: «Мы из революции делаем пастораль»[192].
Вот и сам автор революционной пьесы на протяжении всей творческой жизни «делал
пастораль из революции».
По правилам
сексуальной игры, установленным в галантном веке, женщина-повелительница с
самого начала готова уступить. Ее колебания – лишь средство увеличить томление
мужчины. Мужчина как таковой в этой игре упразднен, превращен в суррогат
эротического чувства. Из характера мужчины должно исчезнуть все маскулинное[193]. Пик наслаждения достигается при
погружении на самое дно верноподданнического чувства. Однако у Генриха все это
не игра, все – всерьез.
Из личных писем
писателя мы знаем, что Генрих с юных лет испытывал тягу к мазохистским
удовольствиям. Заставляет об этом думать и рассказ о мальчике Нино[194] в «Минерве». Манн оправдывал себя[195] и находил утешение[196]
в том, что в эпоху абсолютизма флагеллация, как известно, являлась неизменной
составной частью общей половой жизни. То было «лакомство в области наслаждения»[197]. Возведение женщины на престол
естественным образом предполагало унижение мужчины. Поругание мужчины в
обществе, построенном на мужском господстве, объясняет желание «сменить
полярность», дав женщине право унижать.
«Исповедь» Руссо и ее
главная мысль – «Я хочу показать своим собратьям одного человека во всей правде
его природы, – и этим человеком буду я» – чрезвычайно важны для понимания
эротических откровений Г. Манна в литературе и его поведения в жизни.
Эксгибиционизм и мазохизм роднили Манна с Руссо. Генриху нравилось, когда его в
глаза и за глаза называли Жан-Жаком.
«Можно было бы
полагать, что поэты – лучшие психологи, чем профессиональные психологи и
философы, но вся суть в том, что они люди чувства, а не логики и, по меньшей
мере, односторонни в исследовании интересующей нас области. Свет и тепло любви,
вдохновляющей их, заслоняют им теневые ее стороны», – начинает свой знаменитый
труд Крафт-Эбинг[198]. Чувственная сила способна перейти во
всепоглощающую страсть и стать источником величайших пороков. «Проблематично
достичь мудрости через чувственное», – предостерегает Генриха Томас[199].
Если говорить о
флагеллации, нельзя не отметить, что чувство подчиненности в сексуальной игре
сродни таковому в религиозном обряде. Половое чувство способно усиливаться
ожиданием безмерного блаженства, и это, как правило, извращает цель величия.
Истинная величина объекта, на который направлено чувство, под влиянием
непреодолимой силы нередко искажается. Ожидание необъятного счастья вызывает
потребность безграничной подчиненности. Модель, опробованная и принятая в
сексуальной игре, нередко экстраполируется на абстрактное, распространяется на
человеческое общество в целом, на понятие всеобщего счастья и справедливости. В
этом случае сила и слабость оцениваются извращенно. Это относится к оценке как
отдельной личности, так и человеческой массы.
«Кто нарушает
общественный договор, тот ставит себя вне государства, он враг обществу, его
надо уничтожить», – учил Жан-Жак, столь обожаемый Генрихом. Неудивительно, что
и сам Манн имел «две главные исторические привязанности – Бисмарка и СССР»[200], считал советского диктатора великим
человеком, видя в Сталине черты и Бисмарка, и Генриха IV[201].
В общении полов на
долю нормального мужчины выпадает активная, даже агрессивная роль. Мужчина
видит себя стоящим лицом к лицу с препятствием, преодоление которого составляет
его задачу, для этого природа и наделила его агрессивным характером. У тирана,
диктатора, садиста природный агрессивный характер способен вырасти до
чрезмерной величины и всегда стремится безгранично подчинить себе предмет
вожделения, вплоть до уничтожения и умерщвления. Психопату-садисту неважно, что
это за предмет – другая личность, страна или все человечество.
Мазохист подчинен не
страху, а влечению с целью достижения иного удовлетворения. Именно это и
приходит на ум, когда рассуждаешь о политических пристрастиях Генриха Манна.
Эрменонвиль[202]
Нет сомнения, каждый,
кто в юности прочел дилогию Манна об Анри Четвертом, никогда не забудет сцены
встречи славного французского короля с Прекрасной Габриэль, визите Генриха в
замок Кэвр, залитое лунным светом ложе, на котором престарелый беарнец возлежал
с двадцатилетней д’Эстре в то время, как третий любовник, герцог Бельгард,
чавкал, поедая брошенные ему под кровать конфеты. Помните? – «“А что, если это
дух Блеклого Листа? Я давно не видал его – может быть, он умер?” – сказал
Генрих и бросил под кровать еще несколько конфет».
В 1928 году Генрих
Манн переехал в Берлин, город, в котором прошла его молодость. Через два года
писатель развелся с женой, чешской актрисой Марией Кановой[203],
а еще через какое-то время его бросила многолетняя любовница Тилли, обидевшись,
что не получила главную роль в фильме «Голубой ангел»[204],
снятом по роману Генриха «Учитель Гнус». Молодая, набирающая силу Марлен Дитрих[205] оттеснила конкурентку, и автор
сценария, увы, ничего поделать не мог.
Было ему уже
шестьдесят. Как писатель Генрих давно получил широкое признание и коммерческий
успех, с 1931 являлся председателем секции поэзии Прусской академии искусств, а
в апреле следующего года даже принял предложение стать ее президентом. Его
называли наследником Флобера. Манн жил в престижном районе города, на
Уландштрассе, 126. Однако это была жизнь одинокого стареющего мужчины. «Все
миновалось, молодость прошла!»[206]
По вечерам Генрих
нередко отправлялся на собрания СДПГ[207],
проходившие в рабочих районах города. Сборища обычно заканчивались попойками и
уединением с дружественно настроенными кельнершами. Выходя из дома, писатель,
как правило, заглядывал в бар. В одном из них – то ли в «Баядерке», то ли в
«Какаду» – ему встретилась высокая, пухлая, белокурая хостес[208]
Нелли Крёгер. Девушка была довольно успешна в этой карьере. Генрих сразу же
обратил на нее внимание. Блондинка жила в Берлине не так давно, но уже успела
неосмотрительно выйти замуж, развестись, родить ребенка и отдать чадо в приют.
В разговоре выяснилось, что Нелли приехала в столицу из рыбацкого городка,
расположенного недалеко от Любека. Земляки прониклись друг к другу симпатией.
Завязался роман.
Какая она была?
Существует много мнений. Альфред Канторович[209],
близкий друг Генриха, запомнил Нелли такой: «…Занятная, возбуждающе
привлекательная женщина необычайной живости и полного неведения о правилах
светской сдержанности. Она была родом из прибалтийской деревушки, имела
пристрастие к выпивке и сквернословила, как матрос. И я был заворожен любовными
отношениями между стареющим знаменитым писателем и этой молодой, красивой, но
неотесанной женщиной. Она и вправду стала его “Голубым ангелом”»[210].
У Нелли был любовник,
и вскоре завязался ménage à trois. Всех троих сблизила общность
политических убеждений. Руди Кариус был коммунистом, активистом КПГ[211], убежденным противником нацистов.
Беззаботная жизнь
закончилась в начале 1933 года, когда наци пришли к власти. Руди сразу же был
объявлен в розыск, но успел вовремя скрыться. Генриху тоже повезло, он уехал во
Францию за день до того, как в его дом пришли штурмовики. Пострадала Мария
Канова-Манн, первая жена. Она попала в концлагерь Терезианштадт, где пробыла до
конца войны, хоть ей и посчастливилось выжить. Нелли тоже арестовали, правда,
через какое-то время все же выпустили из тюрьмы. С помощью отчима она переехала
в Данию, а затем в Ниццу.
Вся троица воссоединилась.
В Ницце у Генриха был дом и еще достаточно денег для комфортной жизни. Нелли
жила с мужем на Английской набережной, Руди Кариус для отвода глаз обитал
отдельно в небольшом отеле неподалеку. Позже товарищ Руди в составе
интернациональной бригады ушел воевать против Франко, в Испании попал в плен,
был интернирован и отправлен в Германию, где до 1945 года содержался в
концлагере Заксенхаузен. После освобождения Кариус жил в Восточной Германии и
скончался в 1971 году.
Все свободное время и
силы писатель отдавал антифашисткой борьбе. Генрих уделял Нелли всё меньше и
меньше времени. Женщина страдала, пристрастилась к алкоголю, дважды пыталась
покончить с собой.
Отношения Нелли с
семьей Томаса Манна сразу не сложились. Брат Генриха называл ее не иначе, как
«страшной девкой» и «злой шлюхой», а его жена Катя – просто «das Stück»[212]. Однако Генрих, несмотря ни на что,
зарегистрировал брак с Нелли. Это произошло через восемь дней после начала
Второй мировой войны.
В эти годы, в
1935–1938, и были написаны книги о короле Генрихе Наваррском. Портрет писателя
легко угадывается в морщинистом старике с «испорченными желтыми зубами», седой
бородой и «плохо вымытой шеей». Таким Генрих рисует себя в романе «Зрелые годы
короля Генриха IV», а воспоминания о недавно пережитых менажных отношениях
запечатлены в названной сцене о пребывании тезки писателя в спальне Прекрасной
Габриэль.
Есть два различных
мнения о любовнице Генриха Наваррского. Одни считают, что была она скромной и
уравновешенной, обладала сметкой, умом и способностью принимать взвешенные
решения. Другие убеждены, что Габриэль д’Эстре имела молодое цветущее тело,
источающее аромат любви, но скудный умишко и неразвитую душу.
После смерти Манна
семейная история Нелли и Генриха, пикантные подробности ménage à
trois, были рассказаны еще раз. Лион Фейхвангер опубликовал в 1952 году
«Мудрость чудака, или Смерть и преображение Жан-Жака Руссо»[213].
Действие романа происходит в замке Эрменонвиль, возведенном в XVIII веке на
месте описанного в «Зрелых годах Генриха IV» Кэвра, позднее превращенного в
грандиозный ландшафтно-архитектурный памятник французскому философу. В образе
Руссо мы узнаем Генриха Манна, в Терезе – Нелли, злодей Никола замыкает
треугольник.
Легенда гласила, что
ко времени переселения в усадьбу Руссо с женой и свекровью от старой крепости в
Эрменонвиле сохранилась лишь башня. Ее называли башней Габриэль. Именно здесь
якобы Генрих IV встречался с любовницей. Владелец шато и его челядь охотно
эксплуатировали эту историю. По комнатам замка были разбросаны сувениры, а в
деревне о тайных визитах короля весело распевались песни пристойного (и
непристойного) содержания. Фейхтвангер приводит своего героя в то место,
которое уже описал прототип великого философа.
Сходство характеров и
судеб – Руссо и Терезы, Генриха и Нелли – и не только оно объясняет выбор темы
и художественного решения «Мудрости чудака». В последние годы Манн и
Фейхтвангер крепко дружили, много часов проводили в душевных беседах. Возможно,
Генрих не раз возвращался к истории давнего конфликта – к эссе Томаса
«Размышления аполитичного». Современники братьев оценивали текст как
политический. Антипацифистские взгляды Томаса подверглись тогда резкой и
жесткой критике. Против статьи, в частности, выступил Ромен Роллан. Но, как уже
отмечалось, размышляет «аполитичный» Томас в первую очередь об эстетике, в ее
мутациях видит корень зла и причину европейской катастрофы. Перечитывая эссе,
понимаешь, что оно является продолжением того эпистолярного диалога между
братьями, который из-за обид и разногласий прекратился на долгие годы. Этот
важный текст содержит, как говорит Томас, «трагический элемент». «Размышления»
– «труд, в котором есть непосредственность, несдержанность частного письма»[214].
Томас протестует, но
обращается не к абстрактному оппоненту, он взывает к брату. «Интимный конфликт…
разыгрывается в духовной сфере и, стало быть, поэтому, без сомнения, обладает
символическим значением в такой степени, что имеет право на публичность»[215]. Младшего брата возмущает, что
«безоглядность, откровенность о самом себе, радикализм в отдаче всего самого
сокровенного обществу может дойти у художника до проституирования, до
оставления на произвол публики собственной биографии, до абсолютного
жан-жаковского бесстыдства». Томас старается спасти Генриха (и общество) от
внутриличностного распада. Это отсылка к «Исповеди» Руссо, в которой Жан-Жак,
как известно, поведал о многих своих грехах и пороках, потряс современников
неожиданным эксгибиционизмом. Аллюзия и объясняет замысел Фейхтвангера.
Нелли-Терезе в романе
Фейхтвангера лет тридцать семь – тридцать восемь. Каштановые волосы,
простенькое платьице. Кажется вульгарной, однако не без привлекательности.
Бесстыжие глаза, «ленивый и грудной голос, зовущий»[216].
«Ее несколько полное лицо было маловыразительным, но большие спокойные глаза и
ленивые движения, вероятно, нравились мужчинам. Неторопливо, наивно, без
стеснения и скромности разглядывала она людей и предметы. Говорила мало, и
казалось, будто ей стоит усилий подобрать нужное слово». «Бесспорно, красотой
не отличается, лицо толстое и невыразительное, глупа она и ленива, как стадо
коров, а мужчины льнут к ней, как мухи к падали».
«Жаркая похоть,
исходившая от нее, ее запах, ее бездонная невинная развращенность, ее
медлительная, дразнящая походка, усилие, с которым она нанизывала слова, чтобы
выразить свое глухое нутро, даже отвращение, которое она… внушала, – все это
были звенья одной цепи, которой она… опутывала». Глупа: «у меня, знаете ли,
голова плоховатая, вся эта писанина мне не по зубам»…
А сам Генрих, мосье
Руссо? Сказано максимально точно: «любил женщин, которыми никогда не обладал, и
обладал женщинами, которых никогда не любил», «жил чудовищной, бесстыдной
жизнью»[217]. К жене «влекла ее глубокая
первобытность, сама природа, воплощенная в ней. Она – кусок глины, лишенный
каких-либо признаков мысли, болото, грязь, в то же время она и свет, отраженный
в болоте. Но ее тоже влекло к нему нечто большее, чем простое вожделение.
Как она сказала: “Для
вас я не только это сделаю”, – в бархатном тембре ее голоса прозвучала такая
нежность, что он в жизни этого не забудет. Она любила его, любила». «Впервые
переспав с ним ночь, повела загадочные речи о каком-то признании, которое она
должна ему сделать. Он с ужасом подумал, что она больна и заразила его. Несколько
дней, встречаясь, они избегали прямого разговора, пока, наконец, она не
спросила, не заметил ли он, что она уже не девственница».
Какую «низкую тварь,
этакое полуживотное выбрал себе в подруги величайший мыслитель»! Вот он,
жалкий, смехотворный, нечистоплотный, слабодушный, больной и «неаппетитный
человек», заглядывает в комнату и видит, как «жена его, женщина, с которой он
прожил десятки лет, лежит в объятиях этого подонка, этого куска глины, в
который создатель вдохнул лишь намек на душу. Они что-то бормочут и стонут в
угаре животной похоти». Перекошенные звериные морды. Все семь грехов – на лице
молодого любовника. Ее щеки отвисли, тяжелые веки опустились на глаза.
Праздная, расплывшаяся. Темное в ней, грозное! Глупая, развратная,
обольстительная, покладистая. Хочется ее унизить, растоптать! Туша, глыба,
неповоротливая слониха… Ей «представлялось, что она занимается любовью с обоими
сразу, и это было очень сладостно».
В 1940 году Франция
потерпела поражение. Для немецких мигрантов ситуация стала угрожающей. В
сентябре вместе с группой близких друзей Генрих и Нелли перешли испанские
Пиренеи. Мужчине этот поход дался очень тяжело – ему уже было шестьдесят
девять. Он часто останавливался и дальше двигался лишь с помощью жены. Потом
были Мадрид и Лиссабон, долгий морской путь до Нью-Йорка и, наконец,
Калифорния, Голливуд. На студии «Уорнер Бразерс» Генриха определили на
низкооплачиваемую работу сценариста. Он не справлялся, семья прозябала,
питалась скудно, в зимнее время мерзла. Генрих утратил статус и веру в себя.
Популярный и известный в Европе, в Америке он был практически никому не
известен. За его спиной говорили: вот идет человек, причастный к фильму
«Голубой ангел»[218].
Семья брата оказалась
более удачливой. Томас и Катя по-прежнему игнорировали жену Генриха. В Америке
Нелли почувствовала себя в мышеловке. Кроме всего прочего, за семьей Генриха
следили агенты ФБР. Маннов подозревали в сочувствии коммунистам. Все, буквально
все вызывало тревогу и страх. Подруга Нелли, актриса Салка Вертель, вспоминала:
«Она боялась полиции. Живя с семидесятилетним Генрихом, она, сорокалетняя,
боялась старости. Она боялась английского языка, который не могла освоить, и
алкоголизма, с которым безуспешно сражалась»[219].
Нелли устраивалась
уборщицей, но бросала работу, которая ей казалась унизительной. Снова
потянулась за рюмкой, пьяная, гоняла ночью на автомобиле, это был вызов судьбе.
Ее задерживала полиция, миссис Манн опять и опять пыталась наложить на себя
руки. Через год после лечения в психиатрической клинике Нелли, наконец, удачно
совершила самоубийство.
Генрих пытался спасти
жену, в пьяном угаре проглотившую две упаковки снотворного. Такси
останавливалось то у одной больницы, то у другой. Все отказали подозрительному
старику, с трудом говорящему по-английски. В надежность чека иностранца никто
не верил, наличные не принимали. Бедняжка Нелли так и скончалась в машине…
Муж пережил ее на
пять лет. В молодости он написал роман «Учитель Гнус», а через годы повторил
судьбу своего героя.
Генрих и Нелли были
похоронены на кладбище в Санта-Монике. В этот маленький городок Генрих переехал
после смерти жены, когда стало нечем платить за квартиру на окраине
Лос-Анджелеса. Позже родственники писателя семью «разлучили». На родину в
Германию отправился лишь прах Генриха.
Полвека
спустя
Это случилось в самом
конце двадцатого века – невероятное, но ожидаемое. В один прекрасный день
архивист Мемориальной библиотеки Фейхтвангера при Университете Южной Калифорнии
(USC) Марье Шютце-Кобурн совершила открытие. Разбирая один из тридцати тысяч
томов, ранее хранившихся в резиденции Фейхтвангеров, вилле «Аврора»,
библиотекарь обнаружила папку эротической графики. В результате исследования
было установлено, что это рисунки Генриха Манна, сделанные им в 1940-х. Тогда,
пятьдесят лет назад, их аккуратно разложили по циклам, но потом, по-видимому,
надолго забыли…
Кто знает, может
быть, добиваясь правдивости и убедительности романа о Жан-Жаке, Лион
Фейхтвангер перекладывал и вновь рассматривал листы с эротическими зарисовками,
оставленными другом на бессрочное хранение.
Позже графика Г.
Манна издана в виде книги[220]. Это 396 рисунков на оборотной стороне
деловых бумаг компании «Уорнер Бразерс», разбитые на 30 циклов. Некоторые –
«книжка в картинках». Дат нет, кроме одной: 7 марта 1942 года. На рисунке стоит
надпись: «Лучшие подарки муз».
Толстая карандашная
линия. Бережное обращение с перспективой и пространством. Фигуры по всей
плоскости листа. Мужчины, женщины, разнообразные виды соитий…[221]
Почти все дамы на
одно лицо: широкий рот, полные губы, крупные глаза, длинные ресницы, густые
брови. Это, скорее, маски, или плоские, условно выполненные лица надувных кукол
для сексуальных утех. Акцент на любимом фетише автора – это рот и губы. Они
изображены так, что невольно заставляют вспомнить о Ехидне из средневековых
бестиариев, «выедающей» у мужчины «тайный уд», бесстыжей Баубо, говорящей
ртом-вульвой, или фривольных «Нескромных сокровищах»[222]
Дидро.
Девы полуодеты, на
них бусы, короткая комбинация, бюстгальтер. Конечно, корсет, он еще в молодости
покорил воображение художника.
Доминирующая
женщина… Повелительница, чей внешний вид соответствует темной внутренней
силе. Холодный взгляд, туфли на высоких каблуках, яркий и агрессивный макияж,
хлыст в твёрдой руке. Мужчина «любит глазами»… Корсет на Госпоже и Богине
делает ее царственной и властной, придает фигуре мужские очертания.
Начиная с романа
«Между расами», тема доминирования в любви стала у писателя любимой.
Немолодые, крупные,
рыхлые, пышногрудые – вот каких любит Генрих. Стройные и нежные хрупкие девы,
героини его ранней прозы, уступили место роковым дамам, бой-бабам
бальзаковского возраста. Нагота? Лучше сказать, женщины голы. Тела не ведут
диалога со зрителем, не распаляют инстинкты, чувственности – ноль. А мужчины
находятся в подчинении, они благопристойно одеты, и всего лишь беспомощные,
хилые идиоты.
Эти люди любят друг
друга. Неправильно! – Совокупляются, занимаются сексом, разнообразным сексом.
Но вот что удивительно: манновская графика в зрителе похоти не будит! Чувства
мертвы. Художник просто документирует действия.
Что нам эти рисунки?
Говорят, сделано человеком, учившимся в Италии, сто с лишним лет назад
пытавшимся повторить божественную линию Боттичелли. Верится с трудом –
неряшливо и неаккуратно!
А не проявление ли
это невроза, старческой гиперсексуальности? Навязчивой мании, ведь кто только не
видел[223] Генриха, рисующего голых женщин?! Нет,
все-таки лучше убедить себя в другом!
С ноября 1940 по
октябрь 1941 прежние надежды Генриха умирали. Манн ничего не знал об Америке, а
Америка ничего не знала о Манне, они были чужды друг другу.
Старик прилежно ходил
на работу. Над ним стояло начальство – контролеры, «ридеры»[224].
Необходимо было периодически отчитываться. Один из менеджеров писал на полях:
«Никогда не доводилось читать такой сложной штуки. Это отлично написано, но
сгодится, пожалуй, только для книги, и только для немцев». Другой, держа в
руках сценарий киноверсии «Молодых лет короля Генриха Четвертого», делал
пометку: «Это, безусловно, заслуживает рассмотрения». Но господин Мэтьюс мнение
младшего коллеги отнюдь не разделял. Вся эта Европа с ее дикой историей,
странными религиозными войнами, ужасными и жестокими! Вряд ли это придется по
вкусу американскому кинопотребителю!
Когда контракт истек,
Генриха перевели на унизительную зарплату 18 долларов в неделю. Смехотворная
сумма для дорогого Лос-Анжелеса! Вмешались знакомые, стодолларовую ставку
восстановили, но это продлилось недолго…
Отчаявшийся
Schriftsteller[225] часами в ступоре сидел за конторкой.
Ничего не сочинялось, но рука держала карандаш и сама по себе продолжала
работать. И это был текст, но текст иного рода – графический.
С детства их с братом
приучили представлять прочитанное и задуманное в картинках[226].
Увы, сегодня из графического наследия братьев Манн мы имеем лишь крохи. Большое
количество дневников погибло во время войны, а с ними безвозвратно утеряны и
рисунки. Тем и ценна калифорнийская находка, что способна многое рассказать о
последних годах жизни старшего Манна – времени изгнания, духовной изоляции,
одиночества.
Вот она, папка:
водевильные, бордельные, трактирные, оперные, цирковые сцены, политическая
сатира, изображения литературных и исторических персонажей, подготовительные
эскизы и наброски.
Снова Генрих
перечитывает Вольтера. На рисунке остроумный насмешник в гостях у сластолюбивой
герцогини дю Мэн[227], рассказывает ей весьма пикантную
историю об одноглазом крючнике Мезруре[228].
Перевернем страницу, еще, еще одну. Принцесса Мелинада нечаянно оступается и
падает навзничь, платье задирается, открывая Мезруру дивное зрелище. Стать
очевидцем запретного – одно из самых любимых лакомств Генриха! И, наконец,
художник рисует «сокрытое во тьме истинное блаженство Мезрура и мнимое
злосчастье Мелинады».
За историей крючника
следует цикл о Фридрихе Великом[229].
Это и закономерно, ведь похоронив маркизу дю Шатле[230],
Вольтер отправился в Берлин, приняв предложение прусского короля,
благоговевшего перед философом.
Перед нами
разворачиваются сцены из ненаписанной драмы «Фридрих», работу над которой
Генрих начал еще в начале 1942 года, несколько раз откладывал, вновь
возвращался, но, похоже, так и не завершил[231].
Альфред Канторович, бывший директор Немецкой свободной библиотеки в Париже,
позднее сожженной нацистами, а позже профессор немецкой литературы в
Университете Гумбольдта в Берлине, был организатором возвращения Манна в ГДР. В
1947 году в письме к одному из друзей Генрих обмолвился, что его новое творение
будет сопоставимо с «Анри» (так в переписке Генрих Манн называл дилогию о Генрихе
Наваррском). Понятно, почему после смерти Манна Канторович так настойчиво
добивался от Фейхтвангера пересылки рукописи «Фридриха». Какое глубокое
разочарование пережил душеприказчик Генриха, когда среди четырех тысяч томов,
содержащих двадцать две тысячи разного рода материалов, желанного текста так и
не обнаружилось! Это были лишь разрозненные фрагменты.
Поэтому для нас
графический текст о Фридрихе очень важен, ведь он дает представление о замысле
автора драмы. Жестокий родитель на глазах семьи избивает принцессу Вильгельмину[232]. Лейтенант Катте[233],
осужденный на смертную казнь за неудачный побег с наследником престола,
прощается с другом. Молодой полковник стоит перед строем солдат. Прекрасная
обнаженная графиня Ожельска[234] возлежит на кушетке, готовая отдаться
королю-философу, королю-музыканту. А еще упоительно думать о ее любви к
алкоголю, курению и многочисленным амурам! Какой простор для фантазии! Кроме
того, говорят, графиня часто появлялась в мужском костюме и даже – в военной
форме. Невольно возникают приятные аллюзии!..
Не все рисунки
сохранились. В бумагах Генриха запись: «Поздние гомосексуальные наклонности
Фридриха. Непринужденно показать, как эротические отношения с привлекательным
ничтожным молодым человеком, подобно отношениям между мужчиной и женщиной,
рождаются и с годами приобретают все большее значение».
Много, много
ассоциаций с прочитанным и задуманным. Манон Леско с кавалером де Гриё, Дафнис
и Хлоя, Шахерезада, Федра, Вертер. А это иллюстрация к роману «Голова», а вот
сцена с качелями, сюжет с подглядыванием, особо любимый Генрихом и кочующий из
романа в роман. «Будденброки», «Волшебная гора»… Томми, собственной персоной, сидит
за пианино в музыкальной гостиной давосского санатория.
«Лидице», «Дыхание»,
«Плохая наследственность» – поздняя проза Манна тоже здесь. Сначала ее видели
задники машинописных листов, зарисованные карандашом. Потом истории
переместились в иные пространства – девственно чистые. Иногда один рисунок
способен был родить два рассказа.
Все десять
американских лет Генрих последовательно иллюстрировал литературные тексты. В
эти годы в его эротике появилась новая, мрачная краска, восторжествовала мысль,
что любовь неразделима с преступлением. Убедительное подтверждение этого –
графические серии «Хильда, девушка Гитлера» и «Рассказы о зверствах».
В рисунках
калифорнийской папки много личного, да иначе и быть не может. Мы уже знаем, что
здесь есть портрет Томаса, были рисунки с Клаусом. А это лежит Руди в постели с
общей женой-любовницей, а сам художник, «третий лишний», смущенно стоит в
дверях…
На листе 293
запечатлен портрет Нелли, это бесспорно. Однако ее черты угадываются и в других
женских лицах, иногда кажется, что только ее он и рисовал. На каком-то из
рисунков Нелли надписала: «Если это не для Лиона, то лучше бы я умерла»…
Ну, а что сам Генрих?
Он оставил много автопортретов. Пожалуй, самый выразительный из них – на листе,
изображающем Саломею[235]. Вот она, обнаженная, красивая,
желанная, несет на блюде отрубленную голову молодого возмутителя спокойствия,
заносчивого пророка, всю жизнь проповедовавшего любовь.
[1] Черный Саша.
Пошлость.
[2] Литературная
энциклопедия в11 томах. М., 1929–1939.
[3] Эйслер Ханс
(1898–1962) – немецкий композитор, педагог. Сотрудничал с Бертольдом Брехтом и
Эрнстом Бушем.
[4] Фейхтвангер
Лион (1884–1958) – немецкий писатель, работавший в жанре исторического романа.
[5] Feuchtwanger Lion. Briefwechsel mit Freunden
1933–1958. V.2, pub. Harold von Hofe & Sigrid Wasburn, Berlin 1991. P. 142.
Перевод с нем. Н. Мищенко.
[6] Гладков
Александр. «Жил-был Анри Четвертый…» Песенка Лепелетье из оперетты
«Давным-давно».
[7] Манн Нелли
(урожденная Эмми Иоганна Вестфаль /Нелли Крёгер/ 1898–1944) – вторая жена
Генриха Манна.
[8] Feuchtwanger Lion. Speech on Heinrich
Mann’s 75th birthday. Centum Opuscula. Wolfgang Berndt, ed.,
Rudolstadt, 1956. P. 562.
[9] «Смерть жены сделала его еще более одиноким. Когда он позвонил нам, я его спросила: “Ну, Генрих,
как у вас дела?” Он сказал: “Неважно, Нелли только что умерла”». Цит. по кн.:
Катя Манн. Мои ненаписанные воспоминания. Перевод с нем. Л. Миримова. СПб.:
Бельведер, 2003. С. 99.
[10] Манн Катя
(урожденная Катарина Хедвиг Прингсхайм, 1883–1980) – дочь математика Альфреда
Прингсхайма, жена Томаса Манна.
[11] Манн Эрика
(1905–1969) – дочь Томаса Манна, актриса, журналистка, писательница, во время
Второй мировой войны секретарь отца, издатель его писем.
[12] Манн Клаус
(1906–1949) – немецкий писатель-антифашист, автор романа «Мефисто», сын Томаса
Манна. Умер от передозировки наркотиков.
[13]Цит. покн.: Love Affairs
and Tales of Atrocity. Heinrich Mann’s Unknown Drawings. Edited by Volker
Skierka with essays by Hans Wisskirchen and Marje Schuetze-Coburn. Steidl,
2010.
[14] Mann Heinrich. Die ersten zwanzig Jahre. Berlin und
Weimar. Aufbau
Verlag,1975.
[15] Клауса Манна.
[16] Соломон Апт
считал Палестрину случайной географической находкой братьев Манн, выбор тура
объяснял захолустьем (хорошо работать) и невысокими ценами. Однако можно
предполагать, что поездка не была случайной. Палестрину задолго до этого
«открыл» Арнольд Бёклин, кумир манновского поколения. Он поселился здесь после
женитьбы и прожил с 1854 по 1857 г. В Палестрине окончательно сформировался
стиль будущего великого живописца. Тот факт, что именно Бёклин революционно
изменил художественную жизнь Мюнхена, дружба и совместная работа художника с
Вагнером, могут объяснить выбор молодых немцев. В ранних новеллах младшего
Манна нередко встречаются аллюзии с мифологическими и символистскими полотнами
швейцарца, а у Генриха пейзажи Палестрины позже оживут в романе «В маленьком
городе».
[17] Оригинальное
название романа «Der Untertan». Так в начале века называлась популярная
садомазохистская игра. «Госпожа» надевала на партнера уздечку, шапку с
лошадиной мордой, вставляла в anus хвост, заставляла возить «кучера» по
комнате, подстегивала «скотину» хлыстом. Генрих Манн в ночной сцене с Дидерихом
и Густой не воспроизводит именно этот сценарий, но делает главу о мазохизме
героя кульминационной. К теме «Der Untertan» охотно обращались многие немецкие
художники того времени – Георг Гросс, Карл Хуббух, Рудольф Шлихтер.
[18] Бальдунг Ганс
(прозванный Грин, 1480/85–1545) – немецкий живописец, рисовальщик, гравер,
ученик Дюрера. Маньеризм в его произведениях проявляется в сочетании
рационального с мистикой, а пластики – с деформацией.
[19] «Книга с
картинками для благонравных детей» (нем.). Подзаголовок книги: «Семьдесят пять
шедевров, сделанных рукой зрелого мастера, в том числе двадцать восемь цветных
рисунков и сорок семь гравюр на меди, кроме этого, шестнадцать
высокохудожественных стихотворений со множеством заметок, поучающих хорошему
поведению и развивающему грусть, собранных и изданных с особым тщанием, а также
с учетом того, что книга предназначена для созревающего немецкого юношества».
[20] Манн Карла
(1881–1910) – сестра Генриха и Томаса Маннов, актриса, покончила жизнь
самоубийством.
[21] Jasper Willi. Der Bruder Heinrich Mann. Frankfurt/M.,
1994. Перевод с нем. Н. Мищенко.
[22] Манн Виктор
(1890–1949) – младший брат Генриха и Томаса Маннов, написавший автобиографию «Насбылопятеро».
[23] Mann Viktor. Wir waren fünf: Bildnis der Familie
Mann. Südverlag,
Konstanz, 1949. Перевод с нем. Н. Мищенко.
[24] Гросс Георг
(1893–1959) – немецкий живописец, график, карикатурист. Один из основателей
берлинской группы дадаистов. Иллюстратор книги Генриха Манна «Кобес» (1925).
Жизненные пути писателя и художника неоднократно пересекались. Альбом
«EcceHomo», признанный властями порнографическим, определенно оказал влияние на
творчество Манна, неоднократно использовавшего мотивы и композиции рисунков
Гросса в своей прозе и графике.
[25] На самом деле
эти журналы будут издаваться лишь через несколько лет после подарка Карле.
[26] Апт Соломон.
Томас Манн. М.: Молодая гвардия, 1972. – (Серия «ЖЗЛ»).
[27] Mann Heinrich. Briefan Ludvig Ewers. Berlin und Weimar,
1971/1977. P. 39.
[28] Манн Томас. Рассуждения
аполитичного. Пер. с нем. Н. Елисеева //Вестник Европы. 2008. №24
[29] Там же.
[30] Манн Томас.
Рассуждения аполитичного. Пер. с нем. Н. Елисеева //Вестник Европы. 2008. №24.
Манн Томас. Размышления аполитичного (первые главы из книги). Пер. с нем. И.
Эбаноидзе // Аристократия духа. М.: Культурная революция, 2009.
[31] Цит. по кн.:
Martin Ariane. Erotische politik: Heinrich
Manns erzahlerisches Fruhwerk (Epistemata). Konigshausen & Neumann Verlag.
Würzburg, 1993. Перевод с нем. Н. Мищенко.
[32] Название пьесы
Франка Ведекинда, посвященной проблеме полового созревания и подвергающей
резкой критике современную автору буржуазную мораль. См: Ведекинд Франк.
Пробуждение весны. Детская трагедия. Перевод Федера под редакцией Федора
Соллогуба. СПб.: Шиповник, [1907]. – 204 с. – (Театр; вып. 3).
[33] Манн Генрих.
Молодые годы короля Генриха IV. Харьков: Фолио, 1994. С. 7.
[34] Манн Генрих.
Диана. Минерва. Венера. Романы. Перевод с нем. А.С. Полоцкой. СПб.:
Издательство ТОО «Интерконспект», 1994.
[35] Манн Генрих.
Верноподданный. Бедные. Перевод с нем. И. Горкиной. М.: Правда, 1985.
[36] В дневниковых
записях 1949–1950 годов (MannThomas. Tagebücher. 1949–1950) Томас Манн
признается, что сексуальность, ее сложная природа, всегда присутствовала в нем,
в его братьях и сестрах – Луле, Карле, Генрихе. Викко казался проще, но изменял
жене бесконечное количество раз. Сексуальность определила авторскую индивидуальность
и творческий путь братьев Манн.
[37] Генрих «отдаст»
свою интимную биографию герою романа «Погоня за любовью» Клоду Марену. Диалоги
Марена с его другом Шпислем о сущности любви полностью повторяют диалоги
Генриха с Людвигом Эверсом.
[38] Бросив
профессиональную учебу, Генрих поступил работать в издательство С. Фишера в
Берлине, но и оттуда вскоре уволился, переехав в Мюнхен.
[39] Mann Heinrich. Brief an Ludvig… Указ. соч.
[40] «Первой
влюбленности, если не ошибаюсь, сопутствовало сладкое отвращение к половому
акту (нельзя соединяться с очень красивой женщиной, надо избирать для этого
только дурных собой)». Блок Александр. Записные книжки 1901–1920. М.:
Художественная литература, 1965. C. 149.
[41] Крафт-Эбинг
Рихард фон. Половая психопатия, с обращением особого внимания на извращение
полового чувства. Перевод с нем. Н. Вигдорчик, Г. Григорьев. М.: Республика,
1996.
[42] Нет сомнения,
фундаментальная работа Крафт-Эбинга «Половая психопатия» была известна брату
Генриха. В «Волшебной горе» Томас Манн наделяет доктора Кроковского чертами
Крафт-Эбинга, Фрейда и пионера психосоматической медицины Георга Гроддека.
[43] Кафка Франц
(1883–1924). Крупнейший немецкоязычный писатель ХХ века. Подробно о его
порнографической коллекции и знакомстве с Францем Бляем в кн.: James Hawes.
Excavating Kafka.
Quercus, London,
2008.
[44] Казанова
Джакомо Джироламо (1725–1798) – известный итальянский авантюрист,
путешественник и писатель, автор обстоятельной «Истории моей жизни». Благодаря
этой книге он настолько прославился своими многочисленными любовными
похождениями, что само его имя стало нарицательным и используется теперь в
значении «женский обольститель».
[45] Рембо Жан
Николя Артюр (1844–1896) – французский поэт-символист. Представитель группы
«проклятых поэтов». Мировоззрение и поэзия Рембо оказали влияние на творчество
многих крупнейших поэтов ХХ века.
[46] Верлен Поль
Мари (1844–1896) – французский поэт-символист. Ввёл в лирическую поэзию сложный
мир чувств и переживаний, придал стиху тонкую музыкальность.
[47] Келлер Готфрид
(1819–1890) – немецко-швейцарский писатель. Потерпев неудачу как художник-пейзажист
и не сумев в силу стеснённых обстоятельств продолжить образование в Мюнхене,
вернулся на родину. Роман Келлера «Зелёный Генрих», написанный в жанре
гётевского романа воспитания, стал одним из самых интересных произведений
немецкой реалистической литературы той эпохи.
[48] Шрёдер Рудольф
Александр (1878–1962) – немецкий христианский поэт и переводчик. Один из
активных антифашистов.
[49] Клодель Поль.
Благая весть Марии. Мистерия в четырёх действиях с прологом. Перевод с франц.
Л. Цывьяна. М., 2006. С. 180.
[50] Клодель Поль
(1868–1955) – французский поэт, драматург, эссеист, крупнейший религиозный
писатель XX века.
[51]MannHeinrich. Brief an Ludvig Ewers. 1889–1919. Berlin
und Weimar. Aufbau Verlag,1980. Перевод с нем. Н. Мищенко.
[52] Там же.
[53] Первое
произведение Генриха Манна на русском языке, новелла «Молодые девушки», была
опубликована еще в 1905 году в «Вестнике иностранной литературы».
[54] М. Цветаева –
М. Волошину. Письмо от 5. 01. 1911 // ЦветаеваМарина. Собр. соч. в 7 томах. М.:
ЭллисЛак, 1994-1995. Т. 6. С. 40.
[55]Цит. покн.:Love
Affairs… Указ. соч.
[56]Цит. покн.: Martin
Ariane. Erotische politik: Heinrich Manns erzahlerisches Fruhwerk (Epistemata).
Konigshausen & Neumann Verlag. Würzburg, 1993. P. 259. Перевод с нем. Н. Мищенко.
[57] Манн Генрих.
Рассказы. Перевод с нем. М. А. Зельдович. М.: Акц. изд. О-во «Огонек», 1928. С.
16.
[58] Фаллада Ханс
(1893–1947) – немецкий писатель, автор романов в духе критического реализма.
[59] Фаллада Ханс. У
нас дома в далекие времена. Перевод с нем. Н. Бунина. М.: Правда, 1983. С. 521.
[60] Арман-Поль Рене
Жорж (1864–1940) – французский художник. Иллюстрировал журналы «LaFaridondaine», «LeCourrierFrançais», «LeCri
de Paris», «Le Figaro», «Le Petit Bleu», «Gil-Blas», «Le Rire». Приобрел
популярность как критик буржуазных нравов.
[61] Описываемая
сцена может вполне быть названа галантной. Существует убеждение, что на
картинах XVIII века шепчут дамам на ухо непристойности. См.: Герман Михаил. Антуан
Ватто. Ленинград: Искусство, 1984.
[62] Манн Генрих.
Рассказы. Перевод с нем. Н. Соколовой. Москва-Петроград: Государственное
издательство, 1923. С. 39–40.
[63] Ропс Фелисьен (1833–1898)
– бельгийский художник-символист, сочетавший мистику и эротику. Иллюстратор
Шарля де Костера и Бодлера. Оказал влияние на Эдварда Мунка и Макса Клингера.
[64] Бёрдсли Обри
Винсент (1872–1898) – английский график, декоратор, иллюстратор и поэт, один из
виднейших представителей английского эстетизма и модерна. «Король дендизма», он
был редактором журнала «The Yellow Book» («Желтая книга»), сборника работ
талантливых писателей, поэтов, художников, преимущественно гомоэротической
направленности.
[65] Кубин Альфред
(1877–1959) – австрийский график, писатель, книжный иллюстратор.
[66] Гейгер Вилли
(1878–1971) – немецкий живописец, график, книжный иллюстратор.
[67] Каульбах фон
Вильгельм (1805–1874) – видный представитель немецкой исторической живописи,
известен российскому читателю блестящими иллюстрациями к поэме Гете «Рейнеке-Лис».
[68] Зальтен Феликс
(1869–1945) – австрийский писатель, журналист, критик, автор всемирно известных
повестей об олененке Бэмби.
[69]«Жозефина
Мутценбахер. История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой» –
эротический бестселлер, тираж которого к настоящему времени составляет более 3
миллионов экземпляров.
[70] «Фанни Хилл.
Мемуары женщины для утех» – первый оригинальный английский порнографический
роман, мировой эротический бестселлер Джона Клеланда, опубликованный в 1748
году, иллюстрированный Джорджем Морландом и Джоном Рафаэлем Смитом, известными
представителями «золотого века» английской живописи.
[71]Уайльд Оскар
(1854–1900) – английский философ, эстет, писатель, поэт. Один из самых
известных драматургов Викторианской эпохи. Лондонский денди, позднее осуждённый
за «непристойное поведение» и после двух лет тюрьмы и исправительных работ
уехавший во Францию, где жил в нищете и забвении под другим именем.
[72] Ведекинд Франк
(1864–1918) – немецкий поэт и драматург, друг братьев Манн, их коллега по
журналу «Симплициссимус». Пьеса «Ларец Пандоры», написанная в 1904 году,
вызвала судебное разбирательство как оскорбляющая общественную нравственность.
[73] Байрос фон
Франц (псевдоним – маркиз де Байрос, 1866–1924) – австрийский художник,
известный благодаря своим эротическим гравюрам в стиле барокко и модерн.
Публиковал работы под псевдонимом Choisy Le Conin. Одна из первых эротических
книг «Рассказы туалетного столика» шокировала общественность, но сделала
Байроса известным. В 1911 из-за порнографии отправлен в ссылку.
[74] Лоссов Генрих
(1843–1897) – немецкий художник и график, иллюстратор Шекспира, Гете, Шиллера.
[75] Паскен Жюль
(Паскин, Пасхин, собственно Юлиус Мордехай Пинкас, 1885–1930) – болгарский
живописец Парижской школы, автор смелых и поэтических ню, моделями которых
служили проститутки.
[76] Пехштейн Макс
(1881–1955) – немецкий живописец и график, один из лидеров экспрессионизма.
[77] Кокошка Оскар
(1886–1980) – австрийский художник и писатель, крупнейшая фигура
экспрессионизма. Автор либретто пьесы «Убийца, надежда женщин», первой части
трилогии Пауля Хиндемита.
[78] Фейхтвангер
Лион. Автобиографические заметки. Перевод с нем. С. Апт, В. Вальдман. М.: АСТ,
2003.
[79] Венгерова
Зинаида. Статья «Франк Ведекинд» в Большом энциклопедическом словаре
Брокгауза-Ефрона. Т. 5. С-Петербург: Типография И. А. Ефрона, 1892.
[80] Рейнхардт Макс
(1873–1943) – австрийский актер и режиссер, основатель и руководитель Немецкого
театра в Берлине.
[81] В 1906–1907 гг.
пьесы Ф. Ведекинда много переводились на русский язык, имя драматурга в России
становилось модным, с некоторым оттенком скандальности. «Пробуждение весны»
появляется в трех переводах, ставится сразу двумя театрами, на спектакле В.
Мейерхольда в Театре В. Ф. Комиссаржевской присутствовал Блок. Однако, несмотря
на растущую популярность, постановка пьесы «Пробуждение весны» в 1907 г. была
встречена крайне холодно.
[82] В театральной
рецензии А. Блок напишет: «Талантливый Ведекинд относится к тем эпигонам
литературы, которые достаточно увертливы, так что с них “взятки гладки”;
эпигоны эти обладают такой техникой, которая позволяет за тысячей смыслов
спрятать неуловимо-ядовитый и приторно-сладкий смысл их произведений…
“Пробуждение весны” – несложный и непоследовательный набор как милых, так и
нелепых картинок, где остроумный водевиль соединяется с высокопарным ломанием.
В центре стоит вопрос, над которым автор по-немецки сюсюкает» (Пробуждение весны.
Эссе // А.А. Блок. Собр. соч. в 7 томах. М.: Наука, 2003. Т. 7. С. 100–101).
[83] Там же. С. 314.
[84] Троцкий Лев
(урожденный Лейба Бронштейн, 1879–1940). Революционный деятель ХХ века, идеолог
троцкизма, одной из разновидностей марксизма.
[85] Черный Саша.
Стихотворения. 2-е изд. Ленинград: Советский писатель, 1960. – (Библиотека
поэта. Большая серия).
[86] Троцкий Лев.
Франк Ведекинд // Троцкий Л. Сочинения. Москва – Ленинград, 1926. Т. 20.
[87] Д’Аннунцио
Габриэле (1863–1938) – итальянский прозаик, поэт, драматург, политический
деятель.
[88] «Дух земли»
(Erdgeist, 1895) и «Ящик Пандоры» (Die Büchse der Pandora, 1904).
[89] Троцкий Лев.
Указ. соч.
[90] Там же.
[91] Ведекинд Тилли
(сценическое имя Тилли Нойес, 1886–1970) – немецкая актриса тетра и кино, жена
Ф. Ведекинда.
[92] Достаточно
вспомнить Вольфганга Бука из романа «Верноподданный», которому Генрих Манн
придал свои черты. Защищать вольнодумца, отстаивать справедливость в суде
приходит труппа местного театра.
[93] Бляй Франц
(1871–1942) – австрийский издатель, эссеист, драматург, культуртрегер, выступавший
под псевдонимами Dr. Peregrinus Steinhövel, Amadée de
la Houlette,
Franciscus Amadeus,
Gussie Mc—Bill, Prokop Templin, Medardus,
Heliogabal, Nikodemus Schuster, L. O. G., Hans Adolar. Перевел на немецкий Мольера, Уайльда, Уитмена.
Кафка сказал о нем: «Франц Бляй гораздо умнее и больше, чем то, что он пишет».
[94] В Америке в
самом начале войны, друзьям с большим трудом удастся устроить старого,
потерявшего родину, без копейки денег в кармане Бляя на должность библиотекаря.
Даже этим он повторит судьбу своего кумира – Казанову.
[95] Написанная в
1933 году «Автобиография» Ф. Бляя увидела свет совсем недавно, она вышла десять
лет назад с послесловием Урсулы Пиа Яух: Franz
Blei, Ursula Pia Jauch.
Erzählung eines Lebens.
Paul Zsolnay—Verlag, Wien, 2004.
[96] Штернхайм Карл
(1878–1942) – немецкий драматург и новеллист, чье творчество по направленности
близко поискам Ф. Ведекинда. Вместе с Ф. Бляем издавал журнал «Гиперион».
[97] Сомов
Константин (1869–1939) – русский живописец и график, мастер портрета и пейзажа,
книжный иллюстратор. Один из основателей общества «Мир искусства».
[98] Борхардт
Рудольф (1877–1945) – немецкий прозаик, поэт и переводчик.
[99] Рильке Райнер
Мария (1875–1926) – австрийский поэт.
[100] Майоль Аристид
Жозеф Бонавентюр (1861–1944) – французский скульптор.
[101] Жид Андре
(1869–1951) – французский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе
(1947). Для его произведений характерно скептическое отношение к традиционному
западному обществу и морали, которые, по мнению автора, препятствуют
самореализации свободной личности.
[102] Вальзер Роберт
(1878–1956) – швейцарский прозаик и поэт. Один из участников мюнхенского
литературного журнала «Die Insel», на страницах которого он публиковался вместе
со Стриндбергом, Ведекиндом, Шрёдером, Рильке, Хольцем, Хофмансталем,
Метерлинком.
[103] Брох Герман
(1886–1951) – австрийский прозаик и эссеист. Автор прославившего его
романа-трилогии «Лунатики» и многочисленных трудов по философии, математике,
массовой психологии.
[104] Музиль Роберт
(1880–1942) – австрийский прозаик, драматург и эссеист.
[105] В 1922 году
Бляй выпустит «Большой бестиарий современной литературы», где каждому из
писателей даст точную характеристику (. Ernst Rowohlt Verlag. Berlin, 1922.).
Например, Кафка – «редко встречающаяся роскошная лазоревая мышь, которая не
питается мясом, а кормится горькой ботвой. Её взгляд чарует, так как у неё
глаза человека» (пер. с нем. О. Боченковой). Ведекинд – «Сфинкс, состоящий
наполовину из головы, наполовину из половых органов. Эти части тела находятся в
постоянном движении, так что меняются местами, и гениталии оказываются выше
живота, а голова ниже» (пер. с нем. А. Кузьменкова). Братья Манн –
«жуки-древоточцы… обитающие на одном и том же дереве, но на разных его
участках, потому что терпеть не могут друг друга» (пер. с нем. О. Боченковой).
А себя автор называет «одаренной и влюбленной во все необычное трюфельной
рыбой», видимо, по аналогии со свиньей, способной выискивать трюфели (пер. с
нем. О. Боченковой).
[106] Г. Манн
помещает в текст романа «Учитель Гнус» почти не измененную цитату из «Пуховки
из пудреницы» Ф. Бляя: «Он вскоре понял, что осязать и обонять можно не только
ткани и пудру, но, пожалуй, и самую душу женщины, и что пудра и ткани почти и
есть ее душа». Цит по кн.: Манн Генрих. Учитель Гнус. В маленьком городе.
Серьезная жизнь. М.: Правда, 1990.
[107] Цит. по статье:
Kalka Joachim.
Der Trüffelfisch. Der
Spiegel, 2004. Подстрочный перевод с нем. О.
Боченковой.
[108] Энгельманн
Пауль (1891–1965). Австрийский архитектор, построивший Stonborough House в
Вене. Любимый ученик А. Лооса, секретарь К. Крауса, друг Л. Витгенштейна.
[109] Лоз (Лоос)
Адольф Франц Карл Виктор Мария (1870–1933) – австрийский и чехословацкий
архитектор, виднейший представитель венской богемы и интеллектуальной элиты.
Критик эстетики Венского Сецессиона, разработал теоретические основы
европейского модернизма. Патронировал журнал «DerSturm», оказал большое влияние
на формирование Оскара Кокошки.
[110] Наиболее полно
эстетические взгляды Ф. Бляя отражены в монографии «Рококо», 1923 / Blei Franz.
Das Rococo. Salzwasser-Verlag, 2013.
[111] Гарбо Грета
(урожденная Грета Ловиса Густафссон, 1905–1990) – шведская и американская
киноактриса. Одна из самых романтических и одновременно загадочных фигур в
мировом кинематографе. На экране поражала силой страсти, стала символом той
самой женственности, которую мужчинам не дано постичь. В отличие от прочих
«фатальных» женщин американского кино, игра Гарбо отличалась богатством
драматических оттенков, глубоким психологизмом и волнующей искренностью.
[112] Св. Тереза,
Тереза Авильская (1515–1582) – католическая святая, испанская
монахиня-кармелитка, автор мистических сочинений. «Экстаз Святой Терезы» –
популярная тема в искусстве барокко. В одном из писем Святая Тереза поведала об
испытанном экстазе. Однажды во сне «к ней явился ангел в плотском образе» и
пронзил ей чрево золотой стрелой с огненным концом, отчего она испытала
«сладостную муку». Американский психолог Вильям Джеймс, оценивая мистический
опыт Терезы Авильской, писал: «…ее представления о религии сводились, если
можно так выразиться, к бесконечному любовному флирту между поклонником и его
божеством».
[113] Вальзер Роберт
(1878–1956) – швейцарский прозаик и поэт. Один из участников мюнхенского
литературного журнала «Die Insel», где публиковался вместе с Стриндбергом,
Ведекиндом, Шрёдером, Рильке, Хольцем, Хофмансталем, Метерлинком.
[114] Гейне Томас
Теодор (1869–1939) – немецкий художник-график и писатель. Один из соучредителей
еженедельника «Симплициссимус». Иллюстрировал новеллу Т. Манна «Кровь
Вельсунгов» (“Wälsungenblut”).
[115] Pia Jauch Ursula. Franz Blei. Erzählung eines
Lebens. Paul Zsolnay-Verlag, Wien, 2004.
[116] Das Lesebuch der Marquise: Ein Rokokobuch von Franz
Blei und Constantin Somoff. Hyperion. Munchen, 1907.
[117] Choderlos
de Laclos. Les liaisons dangereuses, Амстердам и Париж, 1782. В переводе Генриха Манна книга выходила в 1905 году под названием Gefahrliche Freundschaften («Опасная дружба»), в 1920 как Schlimme Liebschaften («Отчаянные связи»), а в 1909 под общепринятым названием Gefahrliche Liebschaften («Опасные связи»).
[118] Лакло Пьер
Амбруаз Франсуа Шодерло де (1741–1803). Французский генерал и писатель,
секретарь герцога Орлеанского.
[119] Laclo de
Choderlos Pierre-Ambroise-François. Gefährliche Liebschaften,
Hyperion, München, 1909.
[120] Фейхтвангер
Лион. Автобиографические заметки. Пер. с нем. С. Апт, В. Вальдман. – М.: АСТ,
2003. Любовь Манна к рококо была навязчивой. Во многие романы он вносил приметы
XVIII века. Действие часто происходит в парковых лабиринтах, в общественных
зданиях встречаются «Приюты любви», секретные комнатки, заимствованные из
дворцов галантного времени. Он не мог не рассказать о том, что при нажатии
особой кнопки пастушка перепрыгивает через ручей и оказывается в объятиях
кавалера. Манн всегда вольно обходился со временем. В его позднем романе «Лидице»
героиня разгуливает по улицам оккупированного фашистами чехословацкого городка,
одетая по моде начала века. Он не только не видит реальности – он ее подменяет.
[121] Юлия Манн –
Генриху Манну. Письмо от 20.10.1904, перевод с нем. Л. Лунгиной // Генрих Манн
– Томас Манн. Эпоха. Жизнь. Творчество. Переписка, статьи. М.: Прогресс, 1988.
С. 404.
[122] Капю Альфред
(1858–1922) – французский журналист и драматург. В 1901 году вышла книга Капю
«Тот, кто смеется последним» в немецком переводе Г. Манна.
[123] Франс Анатоль
(1844–1924) – французский писатель и литературный критик, лауреат Нобелевской
премии по литературе (1921). Автор романа «Таис» (1890), истории знаменитой
древней куртизанки, ставшей святой. В переводе Г. Манна вышла «Театральная
история» А. Франса (1904).
[124] Герман Михаил.
Антуан Ватто. Ленинград: Искусство, 1984. С. 113.
[125]Фукс Эдуард.
Иллюстрированная история нравов: Галантный век. Пер. с нем. В. М. Фриче. М.:
Республика, 1994.
[126] «Нового, всегда
нового!» (фр.)
[127] Шмид Инес
(1883–?) – певица, невеста Генриха Манна. Генрих дружил с ее братом, Рудольфом.
Инес стала прототипом героинь нескольких романов Манна.
[128] Mann Heinrich & Schmied Inés.Briefe einer
Liebe 1905 bis 1909. Gunter Berg, Anke Lindemann & Ariane Martin, eds,
Heinrich Mann Jachbruch 17/1999. Переводснем. Н. Мищенко.
[129] Лакло Шодерло
де. Опасные связи, или Письма, собранные в одном частном кружке лиц и
опубликованные господином Шодерло де Лакло в назидание некоторым другим.
Перевод с франц. Н. Рыкова. М.: Правда, 1985.
[130] «Мимо прошли
господин с дамой. У дамы была молочно-белая кожа, и точно нарисованные
пастелью, лежали в мягком углублении между плечом и грудью и пепельно-белокурых
волосах бледно-лиловые ленты. Она плутовски показала герцогине черную мушку в
углу своего бледного ротика. Напудренный кавалер в атласе и розах с улыбкой
кивнул своей последней родственнице…» (Цит. по кн.: Манн Генрих. Диана.
Минерва. Венера. Романы. Перевод с нем. А.С. Полоцкой. СПб.: Интерконспект,
1994).
[131]Perückenstil
(нем.) – «стиль париков».
[132] Cercle
intime(франц.) – интимный круг.
[133] Mann, Heinrich & Schmied Inés. Briefe einer Liebe 1905 bis 1909. Gunter Berg,
Anke Lindemann & Ariane Martin, eds, Heinrich Mann Jachbruch 17 / 1999 Перевод с нем. Н. Мищенко.
[134] Герой романа
«Учитель Гнус», гимназист Ломан, которому Манн придает собственные черты, так
оправдывает свое влечение к артистке Розе Фрелих, исполнительнице пошловатых
песенок в портовой таверне: «Он желал ее – чтобы унизить, чтобы ощутить в ее
ласках вкус мрачного порока и этим пороком запятнать собственную свою любовь, в
этой на коленях молящей девке унизить другую, Дору Бретпот, а затем упасть к ее
ногам и вволю выплакаться». Нечто подобное автор приписывает и антиподу Ломана
– учителю Гнусу, который вынужден ежедневно наносить раны своей любви, чтобы
этим «питать ненависть» (Цит. по кн.: Манн Генрих. Учитель Гнус… Указ. соч.).
[135]Mann, Heinrich & SchmiedInés. Указ. соч.
[136] Генрих Манн –
Томас Манн. Эпоха. Жизнь. Творчество. Переписка, статьи. М.: Прогресс, 1988. С.
58–66.
[137] Там же.
[138] Там же.
[139] Аретино
Пьетро(1492–1556) – итальянский писатель Позднего Возрождения, сатирик,
публицист и драматург, «праотец журналистики».
[140] «Позы» Аретино
(ит. I Modi) – знаменитая эротическая книга эпохи Ренессанса (1524–1527). Она
была иллюстрирована шестнадцатью художественно исполненными гравюрами
Маркантонио Раймонди (1470-82 – 1527-34), которые воспроизводили
порнографические фрески Джулио Романо (1492–1556) из зала Константина Ватикана,
уничтоженные по приказу Папы Климента VII. В «I Modi» изображены любовные позы,
каждой из которых соответствует сонет Аретино.
[141]
Мария-Антуанетта (урождённая Мария Антония Йозефа Иоганна
Габсбургско-Лотарингская, 1755–793) – королева Франции, младшая дочь Франца I и
Марии-Терезии. Супруга короля Франции Людовика XVI с 1770 года. После начала
Великой французской революции была объявлена вдохновительницей контрреволюционных
заговоров и интервенции. Осуждена Конвентом и казнена на гильотине.
[142] Донасьен
Альфонс Франсуа де Сад (известный как маркиз де Сад, 1740–815) – французский
аристократ, писатель, философ. Проповедовал абсолютную свободу, не ограниченную
нравственностью, религие и правом. По его имени сексуальное удовлетворение,
получаемое путем причинения другому человеку боли и/или унижений в работах
Рихарда фон Крафт-Эбинга получило название «садизм».
[143] Там же. С. 88.
[144] Там же. С. 88.
[145] Там же. С. 31.
[146] Впервые термин «Nacktkultur»
появился в 1893 году в книге «Nacktende». Ее автор, Генрих Пудор (1865–1943),
видел важную взаимосвязь между нудизмом (Freikörperkultur, «движением
свободного тела»), вегетарианством, социальными реформами и расовой гигиеной.
Nacktkultur считалась надежной терапией неврозов, обусловленных «декадентской
городской средой».
[147] Янгфельдт
Бенгт. Ставка – жизнь. М.: КоЛибри, 2009. С. 55.
[148] Манн Генрих. В
погоне за любовью. Перевод с нем. В. М. Фриче //Полное собрание сочинений в 10
томах. М.: Книгоиздательство «Современные проблемы»., 1910. Т. 5. С. 82.
[149] Там же. С. 82.
[150] Mann Heinrich.
Die Jagdnach Liebe. Albert Langen, München, 1903.
[151] Манн Генрих. Учитель Гнус… Указ. соч.
[152] «Der fall Muri»
– «Дело Мури» (нем.) Цит. по кн.: Martin,
Ariane.
Erotische politik: Heinrich Manns
erzahlerisches Fruhwerk (Epistemata). Konigshausen & Neumann Verlag. Würzburg,
1993. P. 259. Перевод с
нем. Н. Мищенко
[153]Фукс Эдуард. Иллюстрированная
история нравов: Буржуазный век. Перевод с нем. В. М. Фриче. М.: Республика,
1994.
[154]Chambres
separe(фр.) – «задняя комнатка», отдельный кабинет. Помещение в ресторане,
служащее для встреч с проститутками и для адюльтеров.
[155] Демимонденка
(от фр. demimondaine) – дама полусвета.
[156] «Но посмотрите
на тех, на несчастных презираемых, и на самых высших светских барынь: те же
наряды, те же фасоны, те же духи, то же оголение рук, плеч, грудей и
обтягивание выставленного зада, та же страсть к камушкам, к дорогим, блестящим
вещам, те же увеселения, танцы и музыка, пенье. Как те заманивают всеми
средствами, так и эти. Никакой разницы. Строго определяя, надо только сказать,
что проститутки на короткие сроки – обыкновенно презираемые, проститутки на
долгие – обыкновенно уважаемы» (Крейцерова соната. Цит. по: Толстой Л. Н.
Собрание сочинений в 12 томах. М.: Правда, 1984.. Т. 12. С. 114).
[157] В
«Верноподданном» Манн использует прием контраста: у него шлюха предстает в
обличье скромной пасторской дочки.
[158] Многие
завсегдатаи театров-варьете приходили сюда специально ради проституток. Особо
красивые здешние кокотки, как правило, имели бесплатный вход и получали
известный процент от дохода с напитков. Встреченная в подобном месте богиня
любви стала женой и последней музой «охотника» Генриха.
[159] Манн Генрих.
Учитель Гнус… Указ. соч.
[160]Фукс Эдуард.
Иллюстрированная история нравов: Буржуазный век: Перевод с нем. В. М. Фриче М.:
Республика, 1994. С. 164.
[161] Троцкий Лев.
Указ. соч.
[162] Симплициссимус
(нем. Simplicissimus). Сатирическо-юмористический еженедельник в Германии,
издававшийся с 1896 по 1944 год в Мюнхене. Журнал тесно связан с творчеством
братьев Манн, Г. Гессе, Э. Кестнера, Л. Тома, Г. Майринка, К. Арнольда, Ф.
Ведекинда, Я. Вассермана, А. Кубина, Б. Пауля, К. Кольвиц, К. Тухольского, Г.
Цилле, Х. фон Хофмансталя, Г. Гросса и др.
[163] Троцкий Лев. О
Симлициссимусе. // Троцкий Л. Сочинения. Т. 20. Москва–Ленинград, 1926.
[164]Цит. покн.:Martin,
Ariane. Указ. соч.
[165]Mann Heinrich. Variété, Ein Akt. Berlin,
1910. P. 89.
[166]Соколянский Марк. Диалог историка и критика.О книге Golo Mann, Marcel Reich-Ranicki. Enthusiasten der
Literatur. Ein Briefwechsel. Aufsatze und Portraits. Hrsg. von Volker Hage. Frankfurt
am Main, S. Fischer Verlag, 2000 // Иностранная литература. 2001. №3.
[167] Блюм Арлен. «Интернациональная литература»: подцензурное
прошлое// Иностранная литература. 2005, №10.
[168]Ménage
à trois(фр.) – «жизнь втроем», ménage à quatre(фр.) –
«жизнь вчетвером», commune (фр.) – коммуна.
[169] Полиамория –
система этических взглядов на любовь, допускающая возможность существования
множественных любовных отношений у одного человека с несколькими людьми (а
также между несколькими людьми) одновременно, с согласия и одобрения всех
участников этих отношений. Полиаморией также называют практику любовных
отношений, воплощающую эти взгляды в действительности.
[170] «Теория стакана
воды» – уподобление половых отношений любому другому физиологическому акту,
например, утолению жажды. Достигла пика популярности в 1920-е годы.
[171] Цеткин Клара
(урожденная Айсснер, 1857–1933) – немецкий политик, деятельница немецкого и
международного коммунистического движения, одна из основателей КПГ, активистка
борьбы за права женщин.
[172] Коллонтай
Александра (урожденная Домонтович, 1872–1952) – русская революционерка,
государственный деятель, дипломат, активистка борьбы за права женщин. В
литературных произведениях разрабатывала «концепцию новой женщины»,
раскрепощенной, не желающей связывать себя семьёй.
[173] Жорж Санд
(урожденная Амандина Аврора Люсиль Дюпен, 1804–1876) – французская
писательница. Гейне называл ее «человеком необыкновенной чувствительности».
Имела много любовных романов с деятелями культуры XIX века.
[174] Лист Ф.Ф.
Шопен. М.: Государственное музыкальное издательство, 1956.
[175] Либертины(фр.)
– вольнодумцы, распутники, развращенные. Слово «либертин» в XVIII веке означало
свободу от ограничений, в частности социальных, моральных и религиозных норм.
Либертинами называли участников кружка Тампля, которым покровительствовала
распутная герцогиня дю Мэн, внучка «великого Конде», любовница кардинала
Полиньяка и многих других господ. Прославились как авторы пикантных стихов и
эпиграмм. В настоящее время к понятию «либертины» относят приверженцев
свободной любви, доминирования и свинга.
[176] Хольцманн
Иоганн (псевдоним Зена Хой, 1882–1914) – писатель, анархист, международный
революционный деятель. Активный борец с гомофобией, пропагандист гей-культуры,
основатель Лиги по правам человека. Организатор и активный участник эксов в
Польше. В России был приговорен к 15 годам каторжных работ, позднее замененных
принудительным лечением в психбольнице.
[177] Краус Карл
(1874–1936) – австрийский писатель, поэт-сатирик, литературный и художественный
критик, фельетонист, публицист, уникальная фигура немецкоязычной общественной и
культурной жизни первой трети XX в. В издаваемом Краусом журнале «Факел»
публиковались проза и эссеистика Генриха Манна.
[178] Kalka Joachim. Der Trüffelfisch. Der Spiegel. 2004. Перевод с
нем. О. Боченковой.
[179] Хиндемит Пауль
(1895–1963) – немецкий композитор, альтист, скрипач, дирижёр, педагог и
музыкальный критик. Нацистская критика относила творчество Хиндемита к
«дегенеративному искусству» Геббельс назвал композитора «атональным шумовиком».
[180] Штрамм Август
(1874–1915) – немецкий поэт, драматург, представитель раннего экспрессионизма.
Погиб на войне. Лучшие стихи изданы посмертно в книге «Капля крови»
(«Tropfblut», 1919). Автор либретто пьесы «Св. Сусанна», третьей части трилогии
Хиндемита.
[181] Премьера
постановки состоялась 4 июня 1921 г.
[182] Руссо Жан-Жак
(1712–1778) – французский писатель, мыслитель. Разработал концепцию
государственного правления – прямую демократию.
[183] Томас,
оппонируя брату, в «Размышлениях аполитичного» ссылался на Карлейля,
называвшего XVIII век «женственным и лживым».
[184] Давид Жак Луи
(1748–1825) – живописец, основоположник французского неоклассицизма. Активный
участник революции, в 1792 избран депутатом Национального Конвента, примкнул к
монтаньярам во главе с Маратом и Робеспьером, голосовал за смерть короля.
Являлся членом Комитета общественной безопасности, в качестве которого
подписывал приказы об аресте «врагов революции». В 1794 году после
термидорианского переворота был заключён в тюрьму за революционные взгляды.
[185] Рекамье Жюли
(1777–1849), жена парижского банкира, салон которой был модным политическим и
литературным центром, постепенно объединившим людей, оппозиционно настроенных
по отношению к Наполеону I. По распоряжению Наполеона I в 1811 г. была выслана
из Парижа, куда вернулась в 1814 г. В 1819 г. переселилась в монастырь
Аббе-о-Буа, где в её салоне собирались политические деятели, литераторы, учёные
(Ф. Р. Шатобриан, Ж. Ж. Ампер).
[186] Сексуальная
перманентная революция (франц.).
[187] Ненависть
буржуазии к Рококо объяснялась страхом и отрицанием скрывавшегося за Рококо
политического принципа. Возможно, реабилитация этой эпохи впервые была
предпринята через три четверти века после революции, задолго до Бляя братьями
Гонкурами. Буржуазия, когда-то бывшая борцом, к этому времени превратилась в
сибарита.
[188] Манн Генрих.
Диана. Минерва. Венера. Романы. Перевод с нем. А. С. Полоцкой. СПб.: ТОО
«Интерконспект», 1994.
[189] Манн Генрих.
Верноподданный. Бедные. Перевод с нем. И. Горкиной. М.: Правда, 1985.
[190] Там же.
[191] Манн Генрих.
Мадам Легро. Пьеса в трех актах. Перевод с нем. В. Ирецкого. Петроград:
Центральное Кооперативное издательство «Мы», 1923.
[192] Там же. С. 26.
[193] Маскулинность
(от лат. masculinus, мужской) – комплекс телесных, психических и поведенческих
особенностей (вторичных половых признаков), рассматриваемых как мужские.
[194] «А в своей
каморке он истязал себя булавками, ремнями, щипцами – только для того, чтобы
иметь преимущество перед отцом и учителями, которые были так злы: преимущество
перенесенных страданий, суровых мыслей».
[195] В «Богинях» Манн
говорит, что художник – это «куртизанка мужского пола».
[196] По
Крафт-Эбингу, «истощенные плотскими излишествами развратники, желая поднять
свою снизившуюся половую способность, заставляют себя иногда сечь перед совершением
полового акта».
[197]Фукс Эдуард.
Иллюстрированная история нравов: Галантный век: Перевод с нем. В. М. Фриче. М.:
Республика, 1994.
[198] Крафт-Эбинг
Рихард фон. Указ. соч.
[199] Манн Томас.
Рассуждения аполитичного. Пер. с нем. Н. Елисеева. «Вестник Европы». 2008. №24.
[200] «При всей своей
реальности СССР для чужестранца представляется иногда сказкой» (Цит. по книге:
Манн Г. Велик образ СССР // Манн Г. В защиту культуры. Сборник статей.М.:
Радуга, 1986. С. 84).
[201] Марк
Соколянский. Указ. соч.
[202] Шато
д’Эрменонвиль (Château d’Ermenonville) – усадьба в селе Эрменонвиль, деп.
Уаза, 40 км от Парижа. Замок, впервые упоминаемый в IX веке, связан с именами
Гуго Капета, Жанны д‘Арк, Людовика XI, Генриха IV, Габриелы д’Эстре, Жан-Жака
Руссо. Парк Жан-Жака Руссо, разбитый в 1760-х гг. маркизом де Жирарденом в
сотрудничестве с Ю. Робером и Ж.-М. Морелем, в 1930 г. объявлен историческим
памятником Франции.
[203] Канова Мария
(1886–1947). Чешская и немецкая актриса, первая жена Генриха Манна (развод в
1930).
[204] «Голубойангел»
(«Der blaue Engel»). Фильм режиссёра Джозефа фон Штернберга (1930).
[205] Дитрих Марлен
(урожденная Мария Магдалена Дитрих, 1901–1992). Немецкая и американская актриса
и певица. По выражению биографа Дитрих, Дональда Спото, «Голубой ангел» стал не
просто синонимом Дитрих, он сформировал её личность.
[206] Блок Александр.
«О доблестях, о подвигах, о славе…»
[207] СДПГ (SPD) –
Социал-демократическая партия Германии.
[208] Хостес (от
англ. hostess – хозяйка; старшая официантка, хозяйка гостиницы) – специалист
ресторанной службы, «лицо» ресторана, «хозяйка зала». Во времена Манна в
обязанности хостес входила встреча посетителя и «раскрутка» его на выпивку.
[209] Канторович
Альфред (1899–1979). Немецкий писатель, журналист и литературный критик.
Публиковался также под псевдонимом Хельмут Кампе. Редактор произведений Генриха
Манна (Собрание сочинений в 12 томах, 1951–56). Автор биографических записок
«Изгнание из Франции» (1971).
[210] Evelyn Juers
House of Exile. The Lives and Times of
Heinrich Mann and Nelly Kroger-Mann. Farrar, Straus & Giroux, 2011.
[211] КПГ (КPD) –
Коммунистическая партия Германии.
[212]das
Stück(нем.) – слово имеет много значений, от вполне терпимого «штучка» до
малоприятного «наглая, мерзкая баба».
[213] Фейхтвангер
Лион. Мудрость чудака, или Смерть и преображение Жан-Жака Руссо. Пер. с нем. И.
Горкина, И. Горкиной. Кишинев: Литература артистикэ, 1982.
[214] Манн Томас.
Манн Томас. Размышления аполитичного (первые главы из книги). Пер. с нем. И.
Эбаноидзе // Аристократия духа. М.: Культурная революция, 2009.
[215] Там же.
[216] Здесь и далее
цит. по кн.: Фейхтвангер Лион. Мудрость чудака, или Смерть и преображение
Жан-Жака Руссо. Пер. с нем. И. Горкина, И. Горкиной. – Кишинев: Литература
артистикэ, 1982.
[217] Как уже
отмечалось, в «Погоне за любовью» образ Клода Марена автобиографичен. Автор
говорит о нем (о себе) так: «Он брал других женщин, но то жуткое опьянение,
которое они обещали, он не испытывал» (Манн Генрих. В погоне за любовью.
Перевод с нем. В. М. Фриче. //Полное собрание сочинений в 10 томах. М.:
Книгоиздательство «Современные проблемы»., 1910. Т. 5. С. 115).
[218] Марлен Дитрих
спросили: «Что вы помните о Генрихе Манне, по роману которого был сделан
прославивший вас фильм?» Звезда удивилась: «Я не знаю, о ком это вы говорите».
[219] Evelyn Juers. Указ. соч.
[220] Love Affairs… Указ. соч.
[221]Составители
альбомаграфики Г. Манна выбрали для книги удачно еназвание: «Love Affairs and Tales of Atrocity». «Tales of
Atrocity» – это не только «Рассказы о зверствах», слово «Atrocity» в
современном английском (на городском жаргоне) ассоциируется с обозначением
клана экстремально развращенных людей (NAMBLA), декларирующих крайнюю половую
распущенность, современный либертинаж.
[222] Дидро Дени.
Монахиня. М.: АСТ, 2011.
[223] Альма
Малер-Верфель вспоминала, что слышала от Голо Манна, будто, навестив дядю, он
застал Генриха рисующим пышногрудых голых красоток. Mahler-Werfel, Alma. MeinLeben. Frankfurt / M / 1963. P. 320.
[224] Love Affairs… Указ. соч.
[225]
Schriftsteller(нем.) – сочинитель.
[226] Виктору Манну
удалось сделать 6 фото из «Книги с картинками», которую старшие братья привезли
из итальянской поездки. С. Апт расценивает один из сохранившихся рисунков
Томаса как иллюстрацию к рассказу «Луизхен», другой – к новелле «Маленький
господин Фридеман». Третий рисунок, названный «Мать Природа», по мнению
биографа Томаса Манна, впоследствии «оживет» в монологе Пеперкорна («Волшебная
гора»). Томас создает образ «отталкивающего безобразия и губительности слепой…
жизни». «Упершись руками в широкие бедра, нагло ухмыляясь и дразняще высунув
язык, на нас глядит с рисунка старая шлюха. Нос ее напоминает свиное рыло,
жидкие волосы растрепаны, лоб в морщинах, но она… убеждена в своей
неотразимости, она глядит победительно и самоуверенно, она знает, что и сама ее
мерзость способна завлечь» (Цит. по кн.: Апт Соломон. Томас Манн. М.: Молодая
гвардия,. 1972. С. 23–24. – (Серия «ЖЗЛ»)).
[227] Герцогине дю
Мэн, урожденной Луизе Бенедикте де Бурбон (1676–1753), внучке Конде, было около
шестидесяти, когда, получив по завещанию замок Ане, она решила создать в нем
литературный кружок. Времена, когда дама блистала в свете, собирая вокруг себя
настоящий двор остроумия, увы, уже прошли. В 1746 г. по приглашению дю Мэн в
Ане гостят Вольтер и его подруга-любовница герцогиня дю Шатле, а в следующем
году они вновь наносят визит, чтобы поставить комедию к празднику Сен-Луи.
[228] Рассказ «Кривой
крючник». В кн.: Вольтер. Философские повести. Пер. с франц. С. Брахмана. М.:
Правда, 1985.
[229] Фридрих II
Великий (1712–1786). Король прусский (1740–1786), один из самых видных деятелей
в истории XVIII в., прославившийся как государь и писатель, как полководец и
дипломат, которому Пруссия обязана своим возвышением как великая держава, и
который играл первенствующую роль в международной политике своего времени.
[230] Вольтер жил в
замке Сире у своей подруги маркизы дю Шатле, муж которой весьма добродушно
допустил официальное сожительство блестящего поэта с супругой.
[231] Генрих Манн
возвращался к «Фридриху» трижды – после написания романов «Лидице», «Обзор
века» и «Дыхание». В октябре 1947 г. Манн сообщил Максимилиану Брантлу, что
вскоре закончит составлять книгу, но для окончания работы понадобится еще шесть
лет. Незадолго до смерти Генрих написал эссе «Фридрих, король прусский» (1949).
[232] Лист подписан
«Семейная жизнь». Мать и старшая сестра восстанавливали Фридриха против отца.
Королева София-Доротея конфликтовала с мужем, а принцесса Вильгельмина,
связанная с братом узами тесной дружбы, провоцировала его на ссоры с отцом.
[233] Лейтенант Катте
был другом кронпринца Карла Фридриха, не успевшего спастись бегством в Англию
от тяжкого домашнего гнета. Обоих поймали и обвинили в дезертирстве. Катте по
приказанию короля казнили на глазах у пленного кронпринца. Фридриха отец
помиловал.
[234] Ожельска Анна
Каролина (1706–1769). Политическая авантюристка, внебрачная дочь короля Польши,
курфюрста Саксонии Августа Сильного (1670–1733) и мещанки французского
происхождения Генриетты Ренар-Дюваль. Заслужила любовь и признание Августа не
только своей исключительной красотой, но и невероятным внешним сходством с ним.
В 1728 году во время визита в Дрезден прусского короля Фридриха-Вильгельма I
Ожельска была представлена его сыну, кронпринцу Карлу-Фридриху, будущему
Фридриху Великому. Красивая, лишённая комплексов женщина стала первой (и,
вероятно, единственной) возлюбленной кронпринца. В начале 1729 года Ожельска
тайно приезжала в Берлин, чтобы встретиться с прусским наследником; он посвящал
ей стихи и музыкальные произведения собственного сочинения. Существует мнение,
что Ожельска, общаясь с Фридрихом, выполняла задания разведывательного
характера.
[235] Саломея Уайльда
и Манон Леско Прево – вот что такое Лулу Ведекинда, образ, покоривший
воображение молодого Генриха.