Стихи
Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2017
Рафаэль Шустерович родился под Москвой, до 1993 года жил, учился и работал в Саратове, затем – в Израиле. По профессии инженер-физик. Поэт, переводчик стихов с английского и других языков. Публикации в журнале «Волга» с 2010 года.
Ницца, музей Шагала
Хорошо бродить по свету,
Лучше, чем бродить по тьме –
Сцены Ветхого Завета
Наблюдая на стене.
Вход, считай, почти что даром –
Каждый чуждый этим чарам
И не чуждый этим чарам
Удовлетворен вполне.
Вот Адам бежит с долгами,
Моисей лежит с рогами,
Спит Иаков в поле маков,
Режет курицу Юдифь.
Чудо-дерево в садочке
Светится в особой точке,
И вползает по спирали
Змея редкий экземпляр.
Гнать, держать, дышать, обидеть,
С горя ничего не видеть,
И зависеть от погоды,
И смотреть на облака.
И о том, что выйдет в муках,
И о прочих этих штуках
Будто бы совсем не ведать,
Будто бы не знать пока.
Снова сон: бежит Иосиф,
У колодца платье бросив,
И у жертвенника Каин
Ищет челюсть подревней,
Льется вольный свет на сцены –
Те, что украшают стены,
Бродят, бродят человеки
В виде девиц и парней.
Что ни ров – во рву фашина,
Лезет воин из кувшина,
С тыла грозно подкрепляем
Надвиженьем колесниц.
С кем-то пьют, кого-то грабят,
Делят чей-то виноградник
И присматривают сверху
За купанием девиц.
Так ходить по этим залам
И довольствоваться малым –
Цветом талым, светом палым,
Дряхлым призраком легенд.
Что осталось в старом рае,
В Руфи дровяном сарае,
И в кустарнике, где козлик
Вряд ли вызволит рога?
аромат
аромат нарочит
дразнит душит горчит
кажется угадал
сандал
запах чужих древесин
корица жасмин апельсин
приближается музыка
альт орган клавесин
футляр боевых вееров
пернатых из тех миров
кисть сырцового шелка
узкий витринный покров
фиалка герань бергамот
пчелиный гудящий свод
лицом повернешься к лицам
переплывая проход
лаковый треск мотылька
у щеки у виска
тяжеловатая нота
неразличима пока
вздрагивание вееров
горок хрустальных даров
пир храм хлев
где держат овец коров
перепелиный трепет
доходящий без слов
розовое
миграция фламинго
полпуда нежного пуха
подвешенные на ножке
над священным болотом
заря опустилась на воду
дышит неровно сухо
выгибая бесконечные шеи
иероглифом распростертым
(куличок невеличка
в стороне от главных событий
погоня за водомеркой
примерка стычка)
наблюдение за поведением предметов
наблюдения целиком занимает
пространство время сознание
понимаемые превратно
напоминая аполлинерам
о том что время уходит
даже когда замирает
или идет обратно
***
двое с шестами
на узкой бронзовой лодке
с бронзовыми шестами
на узкой бронзовой лодке
выгнутой бронзовой лодке
в бурном бронзовом море
бронзовом
расплавленном и застывшем
узком бронзовом море
теряющий
теряющий время
теряющий уйму времени
торопливо
не зная что делать с сокровищем
теряющий время
невзначай повторяя пройденное
перебирая
словно оно возвратимо
теряющий время
терзающий вымя времени
в котором последние капли
звездного млека
нерест
Пара пепельных скатов по технологии stealth
компланарными ромбами днесь пластает глубины,
огибая дуэт бесшумно-придонных тел,
выверяющих полноту своей половины
бирюзового мира на иглах морских ежей,
притянувших сверху пузырчатые цепочки
для обозначения временных рубежей,
где призыву положены временные отсрочки.
Каждый смертный из двух глядит сквозь прозрачный овал:
хвостокол, рыба-камень, скорпена, конька осанка,
уходящий за шельфовый край бездонный провал,
где не выживет и тренированная русалка.
Плоский окунь дрожит на ребре. Отсутствует дискобол –
прислонив снаряд к невидимой стенке,
он ненадолго, недалеко отошел
дать освоиться сумеречной мизансценке.
Молодые кораллы, насельники списанных катеров,
напоминая лучшее из цветников Риджентс-парка,
разворачиваются согласно розе подводных ветров,
пошевеливаясь пламенно, но неярко.
На сегодня и это – фон перелетных угрей, –
тучи стрел, неведомым войском выпущенной на нерест
в отдаленную цель горячих карибских морей,
почитаемых родиной, что объясняет нервность
мобилизованной стаи, выдерживающей курс
по реликтовым линиям палеомагнитного поля,
низовым чутьем определяя, где скунс
равнодушной судьбы отметил границы воли.
Погостить бы им над развалинами атлантид,
над чудесами опалесцентного света,
где, опутанный илом, языческий бог стоит,
маскируясь под прямодушного анахорета.
Так пирует в Адриатике, Балтике и Бискае
и проводит лучшие, плодотворнейшие годы –
вечный угорь, смутные обязательства в себе таская
возвратиться в некую точку природы,
в гущу водорослей первоначальных, в хордовый срок
заведенного некогда коловерченья.
Легионы недорослей повторят этот путь на восток,
увлекаемые силой кровотеченья,
чтобы трал поденный обременить рыбакам Комаккио,
трепетать в руке в последнем торжественном жесте
в дельте Падуса, где мастерят карнавальные маски
правнуки беженцев от жестоких степных нашествий.
Двое смотрят, прощаясь, на оцифрованные запястья:
подниматься время из протоплазм конечного моря,
оставляя маяться оккупационные власти,
отвечающие за всё, что не ведают верхние мойры.