Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2016
Ирина Машинская родилась в Москве, окончила географический факультет и аспирантуру МГУ. В
1991 эмигрировала в США. Главный редактор основанного вместе c Олегом Вулфом журнала «Стороны света» и
литературного проекта «СтоСвет» (США). Cоредактор (совместно с Р. Чандлером и
Б. Дралюком) англоязычной антологии русской поэзии, The Penguin Book of Russian
Рoetry (London: Penguin Classics, 2015). В
Быть одному – великое искусство,
особо к ночи,
с лампой и вином –
держать свой день до точки,
не ронять,
не падать, не склоняться к детективу,
а если и склониться – то пресечь,
не досмотреть, не дочитать,
очнуться
и посмотреть в запретное окно
на озеро замерзшее – и встать
к печи, давно погасшей, как к ребенку,
присесть пред ней на корточки (как он,
гремя заслонкой, так же заглянуть)
и гнутый
еще горячий
вытащить поддон –
он полон звезд
и палочек, торчащих
из пепельной Помпеи до краев –
и медленно, с золой – еще живой,
чуть шевелящейся от моего дыханья –
нажать коленом и толкнуть бедром
дверь на крыльцо,
живущее отдельно,
и вынести на колотый мороз
пылящий и мерцающий, дрожащий,
дымящийся, как плод, квадрат
его золы,
запорошенной лестничкой
вслепую
в глазурь луны
нашаривая наледь,
становясь
двумя на каждой,
с ним
к земле спуститься в снег,
но шага не дойдя
до выхваченного, как из кинобудки,
оврага,
вдруг не удержать…
и вывалить на снег
к себе под ноги в тапочках домашних
горячий вмиг погасший темный круг,
что стал землей и лег поверх сугроба.
Быть одному,
и опустив поддон
с забившимся в углы
остатком тусклым с набежавшей искрой,
задрать пустое плоское лицо –
пустой луны январской отраженье –
навстречу разбегающейся, хвойной
набитой светом тьме,
стоять в снегу, высокой ели ровня,
стоять, как равный, звездам отвечая –
один солдат
в своем лесном окопе.
II. Озеро. Сияние
В доме кажется – уже темно, а на озере
еще светло и месяц.
Озеро’s glistening – cтрекозы,
маленькие глиссеры снуют, разве что
воды не задевая.
Слой стяжения туманится, над ним
нимб, свеченье вод околоплодных –
перевернутая вниз лицом
гладь лежит, как не живая –
кажется, вот тронешь – и порвешь
и уйдут, уткнутся в ил, июль
дом-топор и гнутый лес-ножовка.
В доме кажется, что ночь, и зажжена
наша лампа с падающим криво
светом, заплетенным под вино,
под его заплечные запасы.
Почему я их еще храню
под висячей лестницей спиральной? –
Ходит ходуном, как подымаюсь
в спальню
где уже я зимовала.
Я иду – в остывшей темноте
подо мной мерцает, провожая,
строй-мальбек с покатыми плечами.
и багровый близится июль.
Близится июль и годовщина.
Мир без Бога в сумерках озерных,
Богом созерцаемый до дна.
К осени, я знаю, опадет,
соскользнет платок – пыльца и ряска,
озеро лежащее в горах,
в лапах,
к осени сожмется,
станет легкой и пустой вода
озера отверстого, и в август
я легко его переплыву.
III. Лесной
пожар
Вчера
леса окрестные горели –
сегодня
не горят.
Я
выйду на террасу. Первым утром
(чуть
не сказала «помнишь?») как впервые
тащили
табуретки за порог,
как
завтракали на веранде,
говорили
(на
деке, как тут наши говорят),
как
думали, что натащили впрок
лесные
дни для счастья и работы.
Закрыть
окно над мойкой –
там
засада
заката,
говорящего сквозь пыль.
Там
лес один, там не бывает сада,
Там
лес, там заросли, там навсегда пропажа,
древесный
мусор, листвяной утиль,
объедки,
пни и сброшенные шкурки,
хвощи
и мох
и
папоротников штиль,
тушканчики,
древесные каурки
гонцы
вестей
и
СNN лесных
Вчера
весь день про Принца говорили,
сегодня
говорят.
Он
был ровесник твой, нет, он чуть-чуть моложе,
но
вот вчера он стал ровесник твой.
Why did he
die?
шумят по CNN.
Сгрузив
посуду в мойку
я
щурюсь на закат, покоя нет,
но
есть у листьев сон.
Смотри
же как я без тебя рулю
как
в Комнату спокойно захожу
Но с
вечера в гортани оседает,
лесной
полувоенный дым идет сюда
и о
тебе опять напоминает,
тебя
напоминает вся вода.
Как
наше озеро в шесть-семь утра сверкает
и
как ужасно время после трех.
Как
медленно и ярко тяжелеет
пронизанный
закатом страшный дом –
прочь
из него, бегом –
я
еду на помойку,
вот
развилка
вот
тут тогда чуть не купили дом –
тот
синий, на скале
и жили б в нем.
Июль
бы миновал
а
ты б остался.
Горели б так окрестные леса?
2012/2016
Домой
Тот кто умер домой не летит в самолете со мной
он вернется но только отдельно летит
как ни в чем не бывало встречает
и до смерти рад раскрываемым рамам
Это только в пути он под боком
теряет находит очки
с незнакомой деньгой
ковыряется
ковыляет по кромке вдоль стройки
где двоим не пройти
и дивится
и к речи
прислушивается как чужой
и садится на плечи и делит со мной все нелепые
встречи-невстречи
Он со мной на конечной стоит кольцевой
и блуждает и запах
парадных вдыхает родной
обувной и капустный
и терпит
со мной
не торопит
у обитой изодранной двери
с кем я познакомить тебя не успела
кто нас не дождался и вышел
2016