и др. стихи
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2016
Александр
Петрушкин родился в 1972 году в городе Озерске Челябинской
области. Публиковался в российских и зарубежных журналах. Автор нескольких
книг. Координатор евразийского
журнального портала «МЕГАЛИТ» http://www.promegalit.ru/
. С 2005 года проживает в г. Кыштым Челябинской
области.
***
Свернувшись, кровь в царапине звенит –
как будто бы её невозвращенье
составлено из боли и обид,
и вовсе непросторно для прощенья,
как будто ты не ляжешь поперёк
и не откроешь свой иссиний рот
как камень [погружаясь в свою темень].
[переверстай последнюю строку]
цветёт сирень из осени и хлада,
и разве это что-то виновато,
что стало преднамеренной судьбой? –
так отмирает почва только в ней,
свернувшись ангел спит –
и в снах светлей – как Гулливеру
в середине ашгабада…
светает. вероятно, что я ожил…
одышка из забытых здесь обид
не обижает, но обидеть может,
и кровь скворцом в царапинах свистит.
***
Под утро снег лёг [словно
буква О] –
в окружности легко и
непрозрачно
я проживал одну из тёмных
птиц,
что в Господа углах
неравнозначна,
что оживёт в тряпичном рукаве
у плотника [возможно, что у
сына],
и как младенца воздух
разогнёт
и вынет из пропаренного дыма
моё дыханье, выдохнет язык
уже не мой, не мне
принадлежащий
и в лунку света чайкой
полетит
среди прозрачных [небу]
подлежащих.
Накануне декабря
Листья под снегом шуршат
или торопятся в рай
этот холодный, когда
его задеваешь за край,
ищешь в морозе себя
и [на верёвке живой]
движешься в тот никогда,
который случится с тобой.
Но ничего, потерпи –
листья в морозе шуршат,
медные уток горбы
беглой водою звенят.
Выйдешь в какой-нибудь рой –
пчёлы и осы внутри
листьев прозрачных летят,
как василиски и львы –
швы их прозрачны на свет,
что спрятал с дыханьем в карман
то ли живой человек,
то ли… [придумаешь сам]
***
О, бедный листопад [не
одиссей],
ты возвращаешься к своей [не пенелопе]
на острова, где места нет
земле,
но есть снега. Точней – мороза хлопья
тебе летят в лицо, вслед за
тобой
Харон [почти] врата в аид захлопнет –
о, бедный листопад, на божешмой
здесь место размокает (или
глохнет).
Ты совершаешь здесь себя,
один,
своё лицо разгадывая птицей
взрывной – так разгибается
волна,
которая вольна тебе
присниться
и миновать, и стать пружиной
вновь,
что скручена в спирали
листопада –
за скобками у воздуха своё
несущество, как зверя, узнавая.
О, бедный листопад,
припомнишь ты,
как посреди земли, обняв тела
по-лисьи,
мы плыли – дни сужались впереди
в калеки-руки и калеки-листья.
***
Колеблется клубок из снегирей,
лежащий на снегов голодной полке –
нипочему, но все-таки светлей,
и детвора несётся с каждой горки –
по ледяной и – пчёлами жужжа
неосмотрительно (в значении – правдиво),
и наблюдает их, внизу дыша,
душа моя (по своему красиво
ещё немного капнет поплавок
и проплывёт отсюда им навстречу
с тем снегирём, лежащим внутрь снегов,
теперь уже совсем бесчеловечно) –
кто здесь удильщик, притворивший дверь?
где санки медны в ровном светопаде –
стоит – и в грудь свою – меня клюёт
и осыпается на этих, что в детсаде.
***
И дождь, который стая птиц,
и смерть, в которой жизнь
свила горячее гнездо
для многих своих лиц –
всё это ремесла итог,
что вытащит с земли
своих прозрачных мертвецов,
которые смогли
увидеть то, что нам живым,
увы, не разглядеть,
и потому их плотный хор
нас продолжает петь
среди стрекоз или кротов,
которые внутри
сплелись, как некий средний род,
который подвели
его отмазки и печаль,
и кожа, но не та –
таится, как звезда, печать –
бугриста и густа.
И вот, когда к моим устам
прибьётся темнота –
которую не избежать,
возможно/никогда –
взорвётся наш стеклянный куст
и некто посетит
мои земные небеса,
к которым снег летит,
и я покину чёрный куб
чужого языка,
с родимым пятнышком,
что спит, как птаха, у виска
И распрямляя дождь, как взгляд,
который без меня
летит сквозь молока спираль
всем мертвецам родня
и видит только зеркала,
что исполняют сад,
идущий, с трёх своих сторон,
не требуя наград,
где птицы – это только дождь
и жалость о себе,
ты смерть свою к себе прижмёшь
во всём её х/б.
И будет продолжаться сад
и смех пустых стрекоз,
которые боятся нас
и двойников обоз,
где ангелы звенят внутри,
и в скважины на свет,
ложатся, как вода легки,
и убирают смерть.
***
Вероятно, что стая птиц – это листья, что
отрывают от веток лапки свои, как боль,
что полёт похищает у них, расторгая сон
и трещотку воды заведя, чтоб искрила соль.
И когда ты выходишь у тьмы, словно взрыв грачей
или голос ангела, что был утерян в них,
как исшедший и, совсем никакой, Тесей,
затворив из их слепоты, как полёт, лабиринт –
вероятно, у них есть шансы, пройдя его
оказаться в краю где остался лишь вещий слух
и оторванный край у клёна, что видит, как в них светло,
и опять
сторожит их лапки, полёт вспугнув.