Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2016
Пять
книг, пять сфер, пять авторов. Сфера – автор плюс книга, нечто цельное. В сфере
есть и ощущение развития, и его отсутствие, и новые ракурсы, и возвратное
движение. Со стихами и эссе Алексея Чипиги
познакомилась недавно, хотя это автор уже довольно известный. Несколько его
эссе опубликованы в «Лиterraтуре»,
стихи – в журнале поэзии «Воздух», №1-2
за 2015. Это имя стало для меня открытием. Получается разделение на четыре плюс
один: четыре автора, стихи которых знаю, и один – пришелец. Мне нравится такой
рисунок, в нём много динамики и чувствуется вкус воплощающейся надежды. Три
книги из четырёх оставшихся вышли в издательстве «Время», что радует. Это самое
статусное на сегодняшний день поэтическое издательство, и смело можно сказать,
что лучшее. Книга Наталии Санниковой вышла в «Воймеге»,
с предисловием Ильи Кукулина. Это второй поэтический
сборник интереснейшей уральской поэтессы. Он завершает композицию и придаёт ей
устойчивость. Завершение ведётся на пониженных тонах, но очень чётко сыгранных.
Начну
с книг издательства «Время».
Несколько
лет сотрудничаю с одной премией, на которую этим издательством номинируются
почти все изданные им книги. Возьму небольшой отрезок: пять лет. За это время
(хорошая оговорка) сборники стихов, которые читаю по необходимости, почти
исчезли. Каждая поэтическая книга, вышедшая в издательстве «Время», вызывает
нервическое подрагивание: надо читать, надо читать. И
я читаю.
Илья Семененко-Басин. Лира для диких зверей. – М.: Время, 2016.
– 95 с. – 1000 экз.
Уже
по названию поняла, что это следующий шаг к свободе и глубине слова. Илья Семененко-Басин – один из немногих авторов в современной
поэзии, которых можно назвать исследователями. При чтении этих стихов возникает
чувство, что автор испытывает голод к словесности, и этот голод постоянный. Он
ведёт за собой, «указывая на рай». Именно голод, поиск слова, желание лучше
узнать жизнь слова, причаститься этой жизни чувствуются в каждом стихотворении
и зовут к каждому следующему стихотворению. Это в лучшем значении
экспериментальная поэзия. Это – «Орфей», который незримо присутствует в книге,
это его «Лира для диких зверей». Инструменты версификации, которыми автор
владеет, многочисленны, их с трудом можно перечислить. Это мультиинструментальная
поэзия. Разнообразие инструментов может вызвать недоверие к мастерству: мол,
хватается за всё – а ничего толком. Однако концептуальная композиция книги –
скупо, два раздела, – расположение стихотворений внутри разделов – всё говорит
о педантичном подходе к составлению. Сами стихотворения свидетельствуют об
очень высоком уровне владения словом. Автору доступна и трогательная уличная
невнятица – каждая житейская картинка дана в тёплых тонах, с умной жалостью к
человеку: «на балконах не вешайте за шею кукол». Не в меньшей степени доступны
воздушные стихи, чьи незатейливые ритмы сразу же запоминаются: «я по списку
поискал их, да зря / здесь не Чичиков тебе и не Ноздря». Парящие верлибры
сменяются виртуозными одностроками.
Американский
славист Джеральд Янечек,
специалист по современной русской поэзии, находит в этих стихах связь с опытами
Геннадия Айги и Всеволода Некрасова. Замечательный
поэт Игорь Вишневецкий так отозвался о стихах Ильи Семененко-Басина:
«То, как работает с русским стихом Семененко-Басин,
внутренне оправдано и логически необходимо в качестве неизбежного
восстановления почти пресекшихся в 1990-е – в начале 2000-х связей с традицией
свободной поэзии 1920–1960-х. Как только она оказалась снова востребованной,
традиция эта нашла того, чьими устами ей оказалось
выразить себя естественней всего».
От
себя добавлю, что мне в «Лире для диких зверей» видится удивительная
органичность, естественность. Речь этого Орфея не придумана, она записана
автором, как он её услышал. В этой книге нет неуместной пропедевтики (а её в
современных стихах очень много), но есть подлинные жалость и любовь. Городской
человек смотрит влюблённо на городской мир, в
котором, как в зрачке, отразилась эпоха катастроф. Этот мир обречён гибели, но
есть надежда свыше, что все останутся живы.
на
горизонте
есть
точка, которая меня интересует
вернее,
которая заинтересована во мне
а
может быть, не я нахожусь в центре пейзажа
а
может ли центр находиться не здесь, где я стою
но
в точке на линии горизонта
едва
заметной точке
и
этот центр притягивает меня
Основной
интонацией этой книги назвала бы тревогу беспомощности. Это взгляд почти сновидческий. Человек видит, как разрушаются дома.
Возможно, он уже контужен. И он не может сказать, смотрит ли он хронику, или
всё – наяву.
Елена Зейферт.
Потеря ненужного: Стихи, лирическая проза, переводы. –
М.: Время, 2016. – 225 с. – 1000 экз.
Разговор
о «Потере ненужного» должен быть более подробным, чем
о четырёх остальных книгах, он мне видится более трудным. Обычно о корпусе
произведений говорят посмертно. Но бывает, что и при жизни. В слове «корпус»
есть архитектурный смысл, а в новой книге Елены Зейферт есть нечто от
архитектурного ансамбля. Этот новый сборник можно назвать малым корпусом
произведений. Он представляет очень чётко продуманный и точно рассчитанный
макет всего творчества автора – как бывают макеты известных памятников
архитектуры. В этой книге представлены и стихотворения, и проза, и переводы.
Между всем обнаруживается действующая связь, коридоры. По книге можно
путешествовать бесконечно – возвращаться к прочитанному
и забегать вперёд, скажем, в переводы из немецкой поэзии. «Потеря ненужного» – идеально составленное избранное Елены Зейферт,
составленное ею самой.
Прежде
всего изумляет виртуозность композиции: она
крестообразна. В этой композиции есть и вертикаль, и горизонталь. Вертикаль –
билингва. Стихотворения даны на русском и немецком языках. Автор переводов –
автор стихотворений. Возникает как бы деление на полусферы, беседа полусфер.
Одна из них порой не отвечает на вопросы другой, а порой просто её не слышит.
То же – и с обратной связью.
Меня
пересекает стена
Она
проходит
по
центру
вдоль
тела,
делая
петлю в области сердца,
прорезая
его по Солнечной Аллее.
Левое
ухо не слышит то,
что
узнало правое.
Так
начинается «Германия», своего рода credo «Потери
ненужного». Однако мерцающий диалог всё же возникает. Интересно даже не то, что
в разнообразных стихах отражён опыт двуязычного сознания, а то, что возникшая
речь уникальна, она нигде не могла возникнуть до этих стихов и вряд ли сможет
повториться.
Горизонтальное
деление идёт между жанрами, причём перевод и авторские тексты отделены как небо
от воды, а внутри авторских текстов границы неясные: стихотворение тяготеет то
к лирической прозе, то вырастает в поэму, то играет оттенками поэтических
циклов. У Елены Зейферт довольно лёгкая рука в рифмованном стихе. Эти опыты в
книге не частые, но запоминающиеся. Вторая половина десятых годов в русской
поэзии именно этим и интересна: у поэтов возникла тяга к «пушкинской» строчке,
к быстрому и точному слову.
Собственно
поэтическая часть очень сложна, требует отдельного исследования. «Первое, что
сразу захватывает внимание: эта речь чрезвычайно, на редкость плотна и
переполнена жизнью. Иногда она производит впечатление даже
перенасыщенной, вплоть до некоторой агрессивности по отношению к читателю,
которому с самого начала задаётся высокий уровень напряжения», – пишет о
«Потере ненужного» критик Ольга Балла-Гертман.
Мнение учёного и поэта Ильи Семененко-Басина отчасти
совпадает с ним: «Книга как шар, наполнена и не потерпит изъяна; в текстах
открывает себя круглый трёхмерный мiр,
в котором важно многое – двуязычие автора, опыт вдумчивого, учёного прочтения
классической поэзии, закономерно возникающие немецкие культурные аллюзии,
необычная личная энергетика, напор… и лёгкость, свобода». Такая возникла
перекрёстная ссылка.
В
области переводов читатель найдёт как известных – Ницше, Тракль,
Рильке, – так и не очень известных, но очень интересных немецких поэтов –
например, Машу Калеко. Кроме немецкой поэзии
представлены стихи осетинских, грузинских, латышских, болгарских авторов. Такое
разнообразие угнетало бы. Но книга рассчитана не на мгновенное чтение: это
избранное, которое может годами лежать на столе, чтобы читать из него по
стихотворению в день.
Разбитые
сердца ушли из моды.
А
я, несовременное дитя,
Ждала,
что дождь и ветер налетят,
Но
ты со мною будешь, благородный.
(Из Маши Калеко)
Иногда
интонации стихотворений Елены Зейферт, а также её переводов, напоминают мне о
трагичной героине Кляйста, положившей свою душу и ум
за возлюбленного, а в глазах окружающих это была безумица.
Стихотворения с очень высокой температурой, очень требовательные стихотворения.
Амарсана Улзытуев.
Новые анафоры. – М.: Время, 2016. – 127 с. – 1000 экз.
Предисловие
к этой книге написано Львом Анненским, послесловие – Евгением Рейном. Это очень
солидные оценки, с которыми приходится соглашаться, даже нехотя. Однако
начинается чтение. Немного заумное название отталкивает, манифесты отталкивают
ещё больше, строчки первых стихотворений разочаровывают. Это впечатления
читателя неподготовленного. Но предположим, что читатель всё же продолжил
чтение. И спустя пару стихотворений всё поменялось. Вокруг – мир пёстрый,
подвижный и наполненный радостью, даже какой-то ветреной радостью. Вот длинный
хобот-строчка слона, вот короткие глотки кислорода в глубоком космосе.
«Новые
анафоры» – пятый поэтический сборник бурятского поэта, недавно возникшего в
московском литературном кругу с вышедшими в «ОГИ»
«Анафорами» и затем покорившего все возможные литературные пространства. Амарсана Улзытуев – возможно,
самый экзотичный русскоязычный поэт. Он всегда в центре внимания или где-то
рядом. Отдельного сообщения заслуживает описание манеры его чтения,
напоминающей пение сказителей-кайчи, традиции которых
уже не одна сотня лет. К слову, у Амарсаны с собой
всегда есть целебные аудиозаписи любимых кайчи. Это
не то рык, не то стон. Древняя речь стихий, пение бури.
«Моя
форма – ритм вместо метра и анафора вместо концевой рифмы», – заявляет поэт в
одном из своих манифестов. Анафора есть довольно сложный поэтический
инструмент, начальная рифма. Действительно, если открыть любое стихотворение из
«Новых анафор», окажется, что соседние строчки часто начинаются на одну букву.
Мало того, первые слоги первых слов ощутимо созвучны: «края / к России / крыш».
Или ненавязчиво созвучны: «саморождённые
/ словно сошедшие» или «где, подъезжая, / тело свое». Несомненно, это
экспериментальная поэзия, очень рискующая получить статью неприязни за
обвинение в шарлатанстве и ровно так же рискующая потонуть в бурных восторгах.
Но пока что автор продолжает своё поющее исследование (исследование для бурята
– это такой крепкий конёк в дальней поездке, этот конёк и поёт). В душноватых
аудиториях отечественного стихотворства стало намного свежее от восточного
сквозняка. Трудно предположить, насколько приживётся анафора в нынешней поэзии,
но уже второй сборник убеждает меня, что бурятский поэт, пишущий на русском,
нашёл уникальное и очень органичное явление языка.
У
«Новых анафор», как у рок-композиции
или у симфонического произведения, есть то, что можно назвать «звуком» –
совокупность обертонов и пауз, ритмических и фонетических инструментов. Звук
этот очень плотный и характерный, русскому уху не привычный, он кажется
монотонным. Однако монотонность в «Новых анаформах» – прозрачный поток, на дне которого лежат
разноцветные камешки, галька, которую можно разглядывать до бесконечности. Этот
поток охватывает почти все сферы поэта: прошлое, будущее, настоящее, быт,
озарения, принципы. Здесь видим столовую в Крыму, играющую на китайском
инструменте девушку, здесь летают детские воспоминания, возникают недавние
путевые картинки.
В
сборник вошли как хорошо известные стихотворения – «Купание слона», «Техника безопасного поцелуя
на морозе», – так и новые произведения: «Бог», «Свобода».
Композиция
сборника остроумна и точна. Начинается с большого, хитового
раздела «Всеземля», развивается в землю обетованную,
чаемое царство – «Забайкалье» – и завершается иронично-драматичным
«Автопортретом». Вдумчивому читателю – приз: трактат о философском камне в
самом финале. В целом книга оставляет впечатление путешествия, трипа. Если
концепция «всеземли» может вызвать снобистское
недоверие поначалу, то по мере чтения становится понятно, что имел в виду поэт,
называя так раздел сборника. Ведь здесь почти целебные строчки, возвращающие
надежду на пробуждение дремлющего в сетях тревожного сна человечества. Но
осторожно: эти строчки могут привлекать и отгонять духов. Так что вполне может
быть, что в момент пробуждения дух Енисея ударит читателя плавником.
«Мне
эта якобы корявая непосредственность нравится больше, чем
высокопрофессиональное, ритмически выверенное нытьё современной поэзии», –
отозвался об «Анафорах» поэт Александр Ерёменко.
«Очень
оригинальный и продуктивный опыт перенесения иноязычных поэтических приемов на
русский стих. Поиски обновления и расширения поэтического инструментария в русском
стихе ведутся давно, однако удач не так много. Несомненной удачей, на мой
взгляд, является книга Улзытуева», – утверждает главред ОГИ Максим Амелин.
Наталия
Санникова. Все, кого ты любишь, попадают в беду: Песни среднего возраста. – М: Воймега, 2015. – 80 с.
Особенность
поэзии Наталии Санниковой в сходстве с приготовленным дома наркотиком. Злое
зелье зреет в обезжиренной медицинским спиртом кастрюльке, где вчера варили
куриный суп. Желающих принять зелье много, нужно сделать его быстро и по возможности
тихо. Поэтесса готовит, параллельно отпивая из чашки зелёный чай с мятой. Одну
кастрюльку на всех. И потом становится очень тихо: сидят, слушают. Название
книги сложное, длинное: «Все, кого ты любишь, попадают в беду. Песни среднего
возраста». Буду называть кратко – «Песни».
У
этих стихов мгновенно узнаваемый голос. Очень негромкий, приятный, – скорее,
голосок. Он пронизывает все слова книги, ревматоидно
ходит по её суставам. Для книги стихов «Песни среднего возраста» велика, для
сборника – в самый раз, но что-то не даёт назвать её сборником, потому что
тогда потеряется индивидуальность этого произведения. Именно в
индивидуальности, характерности этих стихотворений всё дело. Автор настолько
хорошо знает современную поэзию и настолько тщательно её усвоил, что какие-то
слова о лианозовской школе в предисловии кажутся
неуместными. Они безусловно хороши для внешнего
читателя, но для круга поэтов, который только и будет читателем этой книги,
рассуждения о Кропивницком кажутся насмешкой. Не только над автором книги, но и
над её читателями.
Стихотворения
«Песней» не требуют объяснений и поэтической инвентаризации. Это почти
совершенные по мастерству, тонкие и удивительно неамбициозные
стихи. Или, по модулю, настолько искусно амбициозные,
что это не сразу понятно.
«Песни
среднего возраста» – только вторая книга стихов. Поэт скупой не по количеству
написанных текстов, а по сути. Поэт почти педантичный, рефлексирующий
на каждую мелочь. Например: вот такой ритм и изгибы речи от строчки к строчке
были в стихах 90-х, эпохи второго номера «Вавилона». Значит, весь текст
выдержан в соответствующем объёме и настроении:
Ветер,
гроза надвигается. По радио передали
Штормовое
предупреждение. Я не поверила, вот…
Или
вот короткие судорожные строчки, напоминающие не то песенку, не то детскую
считалку:
кто
страдал
кто
рожал
кто
писал
кто
строил пушки
системы
ПВО
У
«Песен среднего возраста» две проблематики. Первая – атмосферная, назовём её
ельцинский синдром. Это трудности адаптации к довольно ощутимо изменившейся
атмосфере, хотя прошло почти двадцать лет. Нет-нет, да и потянет позвонить
кому-то в три часа ночи и проговорить до полудня. Вторая – гендерная.
Назовём, отталкиваясь от предисловия: необычная простая женщина. Это яркий,
сложный характер, который всё же трудно описать. Обе проблематики связаны,
возникает карта мира в плоскостном изображении. Тяга к саморазрушению заложена
в человеке генетически, это некий плод его дочеловеческого
поведения, говоря метафорически. Но есть в истории конкретных стран периоды,
когда эта тяга особенно ощутима. Все, кому было 20 в период от 1985 года до
1993, это подтвердят. Название книги Наталии Санниковой – почти декларация
этого «мёртвого» поколения: «Все, кого ты любишь, попадают в беду».
Так
долго говорили о любви,
что
целый год не помнили о смерти.
А
смерть сквозит во всём: во вкусе мятного чая или в «Текстах на одну
сигарету». От этих стихов порой идёт
электричество весёленького безумия. Прошлые сквозняки и настоящая роскошь
поездок, встреч и общения мало сочетаются друг с другом. Ушло согревающее ядро,
без которого не выжить. Начинается абсолютно женская
заместительная терапия. Поэтесса принимается за воспитание ежедневности и
делает это так упорно и последовательно, что каждую упомянутую в стихотворениях
мелочь хочется назвать сакральной. Это почти японский взгляд на вещи,
восприятие жизни как ритуала.
Говорящая
этих стихотворений, если пользоваться терминами ельцинского синдрома, избегает
подчёркнутой эротичности, как у Веры Павловой, не впадает в безликое детство,
не пиарит себя на фоне ярких декораций в стиле
экстрим или хоррор, что было свойственно
стихотворениям женщин-поэтов девяностых и начала двухтысячных. Космос говорящей
в стихах Наталии Санниковой – ясный, подверженный метеопатии. Не зря в книге
так много упоминаний об атмосферных явлениях. Поэтесса создала уникальный
нежный образ – одновременно рефлексирующий и
решительный. Эта женщина узнаваема даже в метро в час пик. Она
кажется одной из тысяч, но она отнюдь не примитивна. Сквозь неё смотрит
вселенная.
И старость возвращеньем не зови.
Но сном. Но неоконченным романом.
Алексей Чипига. С видом на утро: Стихи. Эссе. – Таганрог, 2016.
Сборник
выпускника Литинститута Алексея Чипиги оформлен его
рисунком – солнечным, морским. На этот рисунок хочется смотреть бесконечно. Потому
что он несёт в себе всю книгу. И если прочитать одно стихотворение и снова
посмотреть на обложку, станет понятно, почему так.
Алексей
Чипига пишет эссе, которые охотно публикует сетевой
журнал Лиterraтура.
Преимущественно это эссе о поэзии: Данте, Михаил Кузмин, Бродский, – или о том,
как художник видит то или иное явление. Эти эссе уже привлекли к себе внимание
многих людей.
«Везде
идёт гипнотический снег и невозможно отличить добро от зла, которые спят друг у
друга в объятиях. Но всё же надо попытаться сделать усилие различить контуры
сквозь снегопад, отыскать у них взаимности на своё рыдание, понимая, что на них
устремлён уже прощальный взгляд того, кто идёт к своей разгадке» (эссе «Рыдалец
Бродский»). Этот небольшой фрагмент – почти стихотворение в прозе – настолько
строен и лёгок, что кажется – прочитаешь его, и слова, написанные именно в
таком порядке, исчезнут.
Стихи
и эссе Алексея Чипиги существуют в настоящем. Это
момент жизни, взятый, как пчела из улья, без перчатки, без труда и дружественно,
но перенесённый в мир автора, где, кроме настоящего, другого времени нет.
Прошлое угасает, будущее напоминает нездоровую грёзу. Но сердце поэта
безгранично. Его тепло распространяется на то, что исчезает, и на то, что
возникает. Можно поиграть со словом и написать вместо «тепло» – «тело», но это
будет безвкусно.
«С
видом на утро» напоминает парус, выкроенный из цельного куска. Ткань податливая
и на вид мягкая, но на ощупь – дерево. Читатель слепнет, будто у него на глазах
та самая парусина, он просто не может понять, что ему предложили, надо бы
разобраться. Однако автор не даёт читателю такой возможности. Автор несётся
вперёд, он течёт и увлекает читателя движением стихотворения, не оглядывается,
чтобы посмотреть, как читатель себя чувствует и послушать, что он скажет. Но
при этом относится к нему милосердно, не терроризирует сознание детектором
сложности. Это несомненное достоинство книги.
Вот рать земная, рать земная,
А вот небесная краса.
И, ничего не понимая,
Из Таганрога и Шанхая,
Висим, над бездной отдыхая,
Подобьем хлипкого моста.
Художник,
а тем более поэт, мыслит оценочно, иначе не отличит художественного жеста от нехудожественного. У большого художника оценка –
художественная деталь. И Алексей Чипига очень хорошо
чувствует, где именно нужна эта деталь.
Март
Это месяц с видом на утро
Печальная трезвость
Нескладных людей на ветру
Неловкое предположение
Нелепая ситуация
Телеграмма во фрагментарные города
Где существует одно дыханье
Без тех кто дышит
Голубая листовка на битый срок
Время измеряемое словом «вполоборота»
Потёртое
мандельштамовское «вполоборота» в последней строке
осторожно вынуто, как камешек из ручья, очень холодного ручья, – ведь март, так
что у поэта озябли руки.
Сравнивать
эти стихи со стихами других авторов, чтобы по старинке вычленить их генеалогию,
вероятнее всего, будет дурным тоном. Можно поговорить, что у книги «С видом на
утро» есть родство и со стихами ярославского поэта Константина Васильева, и со
стихами московского поэта Владимира Аристова. Но родство это факультативно. У
этих стихов есть негромкий, но очень сильный и характерный голос. Алексею Чипиге удалось создать аутентичный мир, сложный,
густонаселённый людьми, явлениями природы и времени с характером людей. Это мир
золотого сечения, где у каждого – автор это, старый учитель, школьник или март
– есть золотой талант.
Скорее
всего эта книга, именно как необычное и прекрасное произведение искусства, не
получит соответствующего ей резонанса. Но такова судьба всего лучшего, и не
только в отечестве. Чем интереснее явление, тем меньше внимания ему уделено,
тем реже доходят до него руки ценителей, тем меньше вероятность, что в туманном
будущем, которого, возможно, и не будет, скажут, что-де проглядели нечто, что
уже не возвратить.