Уйти. Остаться. Жить. Антология литературных чтений «Они ушли. Они остались» (2012–2016)
Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2016
Уйти. Остаться. Жить. Антология
литературных чтений «Они ушли. Они остались» (2012–2016) / Сост. Б.О. Кутенков, Е.В. Семёнова, И.Б. Медведева, В.В. Коркунов. – М.:
ЛитГост, 2016.
Бывают литературные проекты, прямо-таки обреченные успеху. В подобных случаях коллеги-кураторы тихо и завистливо сидят в углу или не менее завистливо сплетничают, переживая в глубине душ: «Отчего это не мы придумали? Ведь всё ж оказалось так просто?» Бывают ровно противоположные случаи. Это когда успех крайне сомнителен, а вероятность неудачи велика. К числу таких явлений можно отнести литературные семинары, подавляющее большинство которых заканчивается жалобами на низкую квалификацию ведущего и взаимным недовольством. Тем не менее (и к счастью!) желающих вести эти самые семинары меньше не становится. Ибо нечастые прорывы бывают всё ж замечательными.
Наконец, совсем редко происходят события, где успех и неудача будто переплетены. Именно так был оценён многими старт ежегодных чтений «Они ушли. Они остались», посвящённых памяти безвременно умерших поэтов. Структура была принята литературным сообществом как безусловно необходимая. В то же время в локальный фольклор этого самого сообщества, не отличающийся степенью интеллектуальности от фольклоров сообществ иных, вошли мрачноватые шутки навроде: «Ты, никак, к Кутенкову собрался?» Это когда литератор начинал выпивать совсем уж сверхъестественным манером или творил нечто, чреватое известными последствиями. Да: проект сразу ассоциировался, в первую очередь, с именем московского литератора и организатора Бориса Кутенкова. Это абсолютно верно, и к деятельности Бориса по сохранению памяти тех, кто уже не с нами, относились с большим уважением. А что прикрывали это уважение шуточками на грани фола – так тема такая, что если относиться к ней всерьёз, можно всерьёз и зареветь.
Впрочем, почему только «к деятельности Бориса»? Да, идея проекта, безусловно, принадлежала ему и Ирине Медведевой, но участвовало в организации и проведении чтений множество людей. Они добросовестно перечислены в предисловии к антологии и в развёрнутой хронологии событий. Конечно, эта команда была не первой в своей нервной и необходимой деятельности. Большую работу по сохранению и продвижению наследия умерших собратьев вели и ведут, например, жители Москвы Евгений Степанов и Андрей Коровин, пермяк Юрий Беликов – да много кто. Но столь масштабную антологию получилось выпустить именно сейчас, и сделали это совершенно конкретные люди. Им и благодарность, с них и спрос.
Начнём, пожалуй, с частных, но важных удач. Тут я буду очень субъективен. Но в этом случае оказался бы субъективен любой рецензент: у каждого ж есть свои любимые авторы из числа, к сожалению, вошедших в эту антологию (нет, понятное дело, раз уж жизнь закончилась, лучше быть упомянутым. Но об этом мы скажем отдельно. А ещё лучше, всё-таки, с попаданием-то подождать). Так вот: сейчас придётся использовать числительное, ставшее в русском языке вариантом неопределённого артикля. Ибо, не имея документальных доказательств, рискую быть обвинённым в клевете. Словом, один мой хороший друг отнёс в один хороший журнал стихи Арсения Бессонова. Через некоторое время вновь зашёл в редакцию по делу. Спросил, конечно, насчёт вариантов с публикацией. Получил ответ:
– Сколько, говорите, ему было? Двадцать четыре? Ну, вот и по стихам ему двадцать четыре. А больше уже не станет. Зачем нам такой автор?
Конечно, у Бессонова были очень хорошие подборки – и при жизни тоже. Книга была по итогам Илья-премии. Пусть коллективная, но не маленькая. Однако здесь, в антологии его представили очень хорошо.
Иная ситуация произошла с Сергеем Казновым. Друзья и близкие после его смерти издали том, куда вошло, кажется, почти всё. Вплоть до записных книжек. Были там и тёплые воспоминания друзей: однокурсников, например. И Дмитрия Быкова тоже. То есть намерения оказались самыми благими, но в результате три десятка совершенно замечательных поздних стихов Сергея оказались затеряны между ранними, пусть не ученическими, но довольно обычными его текстами и корпусом различных прозаических высказываний. А вот подборку в антологии я б назвал безупречной.
Вообще, кажется, ни одного из авторов (по крайней мере, ни одного из авторов, известных мне ранее) в книге не представили слабее, нежели этот поэт выглядел в своих прижизненных публикациях. У кого они были, конечно. А ведь это очень сложная задача: не испортить впечатление о поэте: вне зависимости от того, сколько ему лет было – двадцать или сорок. В случае каждого из возрастов свои трудности.
В первом разделе, где представлены авторы, не дожившие до двадцати пяти, вопрос составления подборки иногда решался единственно верными ходами. Надо было так представить молодого, но уже принадлежащего вечности поэта, чтоб показать его вклад в литературу. Получилось; без исключений.
Хотя, поскольку читал антологию подряд, очень расстроился из-за отсутствия здесь пермяка Дмитрия Долматова. Всё-таки к двадцати годам он не только был несомненным лидером поэтического поколения – хотя бы в масштабах Урала – но и продолжает влиять до сих пор. Затем, по мере дальнейшего ознакомления с книгой, по мере разговоров с её составителями, принцип формирования сборника стал понятнее, мы обсудим его ближе к финалу рецензии, но два стихотворения Долматова я всё-таки приведу. Был у него такой самый-самый финальный период, когда он, расставшись с (отличными!) стихами о Гекторе и Хароне, стал писать иначе. Вот так, например:
***
Умирала
Соня Коротышка.
Нянечка,
сварливая со сна,
принесла
ей супа и картошки.
За окошком
хмурилась весна.
А в палате
пусто, тошно, душно.
И, улыбку
склеив на губах,
умирала
Соня Коротышка,
танцовщица
в местных кабаках.
Где все
те, что так тебя любили,
кто дарил
тебе цветы в мороз,
где тот
мальчик на автомобиле,
с кем ты целовалася взасос?
А теперь
ну разве что – к могиле
ветер
принесёт тебе цветы.
Умирала
Соня Коротышка,
девочка
небесной красоты.
Или вот так – совсем по-другому:
***
Космонавтов
очень жалко,
они
лёгкие, как пчёлки.
То
сломается держалка,
то
взрывается заслонка:
вылетают как попало
на четыре
стороны
то ли
девочки с Урала,
то ли
мальчики с Луны.
Дождь из
мальчиков – на Землю,
дождь из
девочек – на Марс:
это
космос, грозный космос!
Жертв он
требует от нас!
Очень
странно… Непонятно
отчего и
почему.
Только
падают орлята,
будто
пчёлки, на Луну.
Зачастую, желая вежливо поругать чьи-то стихи, про них говорят, будто они написаны неясно когда. Но такой подход работает в отношении линейного хода времени, а не обратного. Тут же тексты, созданные в 1991-м году, читаются как появившиеся только что. Да и отменные.
Второй раздел, посвящённый авторам, умершим до тридцати, с первого взгляда удивил ещё сильнее. Там, к примеру, не оказалась Бориса Рыжего. В этот момент определённо и настала пора связываться с организаторами. Ситуация оказалась предсказуемой: не удалось решить вопросы с авторскими правами. Кажется, и не только в этом случае. Пришлось сей юридический вопрос учитывать при дальнейшей оценке качества книги, что, конечно же, не очень хорошо, но ни в коем случае – не камушек в огород составителей.
Вообще, авторов, не доживших до тридцати, но оставивших в русской поэзии след, немало. Кроме известных всем классиков XIX века на ум приходят, к примеру, ифлийцы. Да и вообще представители военного поколения. Среди поэтов, вошедших в антологию «Уйти. Остаться. Жить» тоже есть те, кто погиб на фронте – скажем, Александр Бардодым, но большинство уходило проще. И от того – в силу возраста – может быть, страшнее. Хотя, конечно, присутствие авторов, задержавшихся на Земле чуть дольше, заметней по сравнению с совсем молодыми коллегами. Некоторые, как Анна Горенко, уже прочно заняли место не только в этой и прочих антологиях, но и, как пафосно выражались раньше, «в читательских сердцах». Хотя почему пафосно? Верно ж говорили.
Другие условно-тридцатилетние продолжают свой путь к читателю после физической смерти. В этой возможности заключено несомненное, хотя и грустное, конечно, преимущество творческой судьбы. Кроме упомянутого уже Сергея Казнова, я б здесь в первую очередь вспомнил его тёзку и коллегу по Литературному институту Сергея Королёва. При жизни у него вышло две маленьких и весьма несовершенных книги, а вот не так давно «Воймега» издала очень достойный, но, к сожалению, итоговый томик.
Из авторов этой возрастной когорты я б особо отметил волгоградца Леонида Шевченко. Его часто сравнивают с Борисом Рыжим, но если последний, уйдя, как-то сразу стал персонажем пантеона нашей литературы, то значение Шевченко очень сильно меняется с течением времени и в зависимости от того, кто это значение оценивает. Как ни странно, здесь тоже есть свой шанс: хорошо представленный корпус его текстов, изданный с любовью, может помочь осознанию масштаба этого поэта. Но да: составлять надо весьма тщательно. Он был очень разноплановым литератором.
А вот екатеринбуржец Тарас Трофимов ушёл накануне отчётливого перелома своей поэтики – от разговорной иронии и чуть наигранной брутальности к… Никогда мы не узнаем, куда вёл тот поворот, к сожалению.
Странно, однако ровно то же чувство недосказанности возникает при чтении поэтов, оставивших нас на четвёртом десятке своей жизни и составивших самый значительный раздел книги. Хотя чего тут странного? Это они здесь оказались взрослее всех, а так были ж совсем молодыми. Некоторые в их возрасте только-только входят в литературу – время потихоньку вновь делается неторопливым. И как-то вот так случилось, что именно авторы этой группы преждевременно умирали в самые последние годы. На очень-очень разных этапах своего творчества. Кто-то, как Роман Файзуллин, пребывал в явном, тяжёлом и системном кризисе. У других кризис этот носил какой-то дробный характер, что ли. Скажем, Алексей Сомов до последних дней писал замечательные стихи, а его личное неблагополучие было очевидно всем общавшимся с ним. Кажется, в ещё более глубоком и долгом кризисе находился и самый известный, заслуженно известный, автор и этого раздела, и всей книги. Речь, конечно, идёт о Денисе Новикове. Человек, не написавший в последние годы недолгой жизни ни одного стихотворения, сделался одним из главных поэтов рубежа веков. Был ли шанс это молчание прервать? Опять-таки – вопрос в пустоту.
А вот кто точно ушёл вдвойне, втройне обидно и на крайне важном рубеже, так это рязанец Алексей Колчев. Он присутствовал в литературе сравнительно давно, не менее полутора десятилетий, но все три его книги вышли в последний год жизни. И вошли в те книги стихи достаточно новые. Действительно: в какой-то момент поэт будто заново родился, зазвучав совсем иначе. Более того, в последние месяцы и даже дни жизни наметился ещё один поворот. Будто человек сперва вырулил на какую-то очень важную дорогу, а затем начал прокладывать абсолютно свой путь. Причём не просёлочную тропинку, но вполне автостраду. И тут вдруг…
Конечно, о каждом вошедшем в книгу поэте можно говорить и говорить. Хотя о них отлично сказали авторы недежурных биографических статей. Но об умерших избытка добрых слов не бывает. Можно также обсуждать, является ли данный том антологией в точном смысле слова. Тут составители отлично вышли из положения, дав подзаголовок «Антология чтений», но, согласимся, этот вариант можно принять и за уловку, пусть невинную. Однако этот разговор лучше оставить на потом, для более подходящего случая. Хочется всё-таки о более актуальном – о перспективах.
Действительно, разрыв между количеством авторов, упомянутых в отчётах о чтениях, и теми, кто представлен индивидуальными подборками, довольно велик. Хотя если мы примем наименование «Антология чтений» – тут составители не только имеют право на выбор, но и обязаны его делать. Только, боюсь, не во всех случаях этот выбор был полностью определён вкусом редакторов. В ситуации с Борисом Рыжим – совершенно точно, о чём я писал выше. Возможно, в каких-то случаях не оказалось в наличии достаточно представительного корпуса текстов. Да мало ли может быть на свете причин?
Важен иной нюанс: как ни страшно, но список преждевременно умерших поэтов будет пополняться. Только за два неполных осенних месяца, минувших после выхода антологии в свет, нас оставили, к примеру, иркутянин Евгений Хрусталёв и житель Ярославля Никита Титаренко. Факт, что их имена имеют на сей момент локальную, хоть и значительную известность, отдельно прискорбен, но поправим. Так что предсказываю появление второго тома. К тому времени и привходящие проблемы, вроде той же ситуации с авторскими правами, могут так или иначе решиться. Другое дело, что спешить не следует: масштаб-то и этого тома, охватившего период в шестьдесят с лишним лет – между рождением Евгения Шешолина (1955 год) и гибелью Романа Файзуллина (2016 год) – ещё совершенно не оценён.
Сейчас бы показать эту книгу – достойно и в разных городах, чем, кажется, создатели его уже занимаются. Ещё б хорошо провести конференцию, посвящённую памяти коллеги и вдохновителя – Ирины Медведевой, умершей в период подготовки антологии. Словом, дел много. Только, как это давно повелось, исполнять их придётся на сугубом энтузиазме. Но уверен: начавшие сей процесс люди справятся. Команда-то собралась отличная.