Феликс Чечик. ПМЖ
Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2015
Феликс Чечик. ПМЖ. (http://www.ozon.ru/context/detail/id/33660306/)
В поэтической книге всегда важно, какое стихотворение стоит первым, а какое последним. Они образуют как бы полюса, между которыми и развертывается авторское высказывание.
Тем более важны эти два стихотворения в книге избранного, наподобие той, что только что вышла у Феликса Чечика и называется «ПМЖ».
Поэзия
– не что иное,
как мрачной бездны на краю
божественная паранойя
и разговорчики в строю.
Это первое стихотворение из новой книги Чечика. Не больше, не меньше, а ровно четыре строки. Присмотримся же к этому «строевому», прислушаемся к его разговорчикам и попробуем разобраться, на краю какой бездны он стоит.
Как известно, ПМЖ означает постоянное место жительства. Первая мысль, которая закрадется в сознание давнего читателя Чечика, – под ПМЖ подразумевается Израиль, где ФЧ живет с девяностых годов. Да, с фактами биографии не поспоришь. Но называть книгу так, имея в виду лишь ЭТО, было бы слишком просто для поэта. И действительно, все совсем не просто.
Ведь если читатель, взявший в руки «ПМЖ», никогда ранее Чечика не читал, он не сразу и поймет, что поэт живет в Израиле, а не в Пинске или в Полесье. Но если о Полесье он что-то краем уха слышал, то о Пинске… Где это – Пинск?
И только интернет подскажет, что правильно говорить не «в Полесье», а «на Полесье», и что Пинск – чудесный, со старинной архитектурой и широкой рекой, городок на юго-западе Республики Беларусь, откуда Феликс Чечик родом.
В Израиль Феликс Чечик перебрался в 1997-м, Советский Союз, в состав которого входила и Беларусь, распался в 91-м. До 97 года прошло шесть лет, но в те годы Беларусь менялась медленно и больше напоминала саму себя советскую, чем современную. А потом Чечик уехал. По ощущениям, он уехал именно из СССР.
Где я? Об этом едва ли кто знает, –
в первую очередь сам.
И это поэт говорит о себе современном, сегодняшнем. А у читателя «ПМЖ» не остается сомнений, что ФЧ живет именно в Пинске, на Полесье. Прямо город Пинск назван в книге семь раз (город Нетания, где в настоящее время проживает поэт, – ни разу), но еще больше в ней стихов о детстве, учителях, родных.
Чужой – но только не деревьям,
всё понимающим без слов,
не пуху тополей, не перьям
порозовевших облаков,
не бронекатеру у Пины,
не танцплощадке на замке,
не выпитой до половины
бутылке вермута в руке…
Иду неузнанный, вдыхая
неповторимый аромат
давно потерянного рая,
напоминающего ад.
А вот из другого стихотворения:
…список кораблей сгорел, но половину
я помню наизусть.
Мне хватит за глаза и половины списка,
я четверть века с ним
стою, как идиот, на набережной Пинска,
глотая горький дым.
Он в сердце у меня, как если бы скрижали,
зарубки, узелки…
С другой
стороны, не единожды критики обращали внимание на слова Феликса Чечика из стихотворения, в котором он говорит о темах своих
стихов. Стихотворение заканчивается так:
И позабыты все другие
вперёд на много-много лет,
за исключеньем ностальгии,
которой не было и нет.
Другое стихотворение из «ПМЖ» ФЧ начинает словами «ностальгию не жалую…».
Так все
же – есть ностальгия или нет ее? И почему поэт сначала утверждает, что все темы
забыты, «за исключеньем ностальгии», а затем словно бьет себя по руке и пишет:
«которой не было и нет»?
Что такое
ностальгия? Это горестное сожаление о том, что прошло, боль о пережитом,
хорошем или плохом, но теперь, за давностью лет, представляющемся вполне
хорошим, о том, что уже не вернется. Это такое сильное и личное чувство, что Чечику-поэту оно кажется и немного стыдным, и немного
пошлым (потому что расхожим) и, наверное, даже
непозволительным для серьезного поэта.
А
читатель, когда открывает чью-то книгу стихов и видит в ней стихи о детстве,
сразу наполняет их эмоциями, которые в регистре эмоций чаще всего связаны со
стихами о прошедшем детстве, – то есть грустью, ностальгией и так далее.
«Тень
мотылька легла на стрекозу», как пишет Феликс Чечик в
своей новой книге.
Иными
словами, ФЧ много пишет о детстве и постоянно возвращается в него мысленно,
живет в памяти о нем и как поэт, и как человек, но взгляды его в прошлое не
окрашены в ностальгические тона. Внимательному читателю станет ясно, что поэт
смотрит на прошлое пристально и внимательно, но в то
же время – насколько это возможно в поэзии – объективно, как врач – немного
отстраненно, и даже умудряется ставить себе диагнозы:
Дым
отечества. Смех и слёзы.
Малой родины мумиё.
Сын плюёт на мои неврозы
и тем более – на неё.
«Неврозы»
– так можно сказать, если смотреть на себя со стороны, строго оценивать то, что
в тебе происходит.
Но «ПМЖ»
– книга не о прошлом. Она В ТОМ ЧИСЛЕ о прошлом, о
том, как выглядит прошлое, если смотреть на него из настоящего.
Советская
Белоруссия перестала существовать, и даже приехав в Республику Беларусь, не
удастся вернуться в прошлое. И поэт пишет:
Я
на отечество забил,
которое меня забыло.
По вечерам смотрю в окно
на сумрачную Палестину;
и сказки русские давно
я не рассказываю сыну.
Сказки
сыну поэт не рассказывает не белорусские, а именно русские. То есть ФЧ ощущает
себя непременно русским поэтом (каким, бесспорно, он и является), но это
добавляет сложности в положение автора, живущего в Израиле, где, как сказано в
одном стихотворении, но по другому поводу, повсюду «идиш, идиш, идиш».
Читаем
«ПМЖ» и пытаемся всмотреться в лицо автора. О роде его занятий нам ничего не известно, и намеков в книге мы не находим. Это, конечно,
не столь важно. Но очень интересно. Ведь когда Феликс Чечик
пишет о жизни в СССР, мы наблюдаем за его поступками. Скажем иначе – не за его
поступками, а за поступками его лирического героя. Тогда как героя в настоящем
времени автор нам почти не показывает. Но зато мы можем слушать, что он говорит
об окружающем мире, и из этого делать выводы, пытаясь проникнуть внутрь поэтического «я» автора.
Вот он с
мудрым вниманием смотрит на себя школьника, вот он наблюдает за собой
приехавшим на похороны отца, а вот он сбежал от людей, говорящих на другом
языке, на природу, чтобы подумать, например, о поэзии.
Не дышать – затаиться –
не обидой в душе, –
как подранок, как птица
у реки в камыше.
Из-под самого носа,
не жалея ничуть,
доведя до невроза,
от судьбы улизнуть.
И здесь
кроется большая, и очень важная, часть поэтического мировоззрения ФЧ. Читая
«ПМЖ», чувствуешь, что автор ощущает себя неотрывной частью природы, не
отделяет себя от нее. В стихотворении «Мастерская кузнечика…», уже цитированном
критиками, поэт просит выковать ему новое сердце вместо старого и больного.
Просит не кого-нибудь, а именно кузнечика. И именно на природе –
поджав
колени к животу
укрывшись с головой
уподобляешься кусту
становишься травой
отечеством для муравьёв
и родиной для птиц
пчелиной музыкой без слов
не знающей границ
В настоящем ФЧ приравнивает себя к природе, а природу к музыке.
птица певчая слову
прилетела взамен.
Происходит подмена, взаимопроникновение.
Она
существует сама по себе, –
я только её проводник,
негромкая музыка – медью в трубе,
на выходе – вопль и крик.
Вообще
слово «музыка» одно из главных в этой книге. Оно встречается часто, и постоянно
вбирает в себя новые смысловые оттенки:
За полётом шмеля, но под музыку Шнитке…
И шмелиная музыка белой метели…
и божественней музыки сфер…
музыкой светлой негромкой
ангел парит над тобой…
Поэзия же у Феликса Чечика очень часто
отождествляется с птицей:
Хотелось бы без слов,
совсем, но как без них?
Так ловит птицелов
не птиц, а песни их.
Вообще следует отметить, что природа у автора «ПМЖ» практически никогда не является только природой. Она не написана в качестве задника, не выполняет функцию декораций, – напротив, она всегда наделяется некими чертами, подвижностью, духовностью. Она действует, мыслит. Феликс Чечик наделяет природный мир своими чертами.
Что и говорить, ФЧ большой мастер стихотворного слова, и книга «ПМЖ» это отлично демонстрирует. И содержание ее, конечно, не сводится к одной лишь географии или биологии, как может показаться из настоящей статьи. Просто любую деталь из поэтического мира нашего автора можно рассматривать долго.
«ПМЖ»
можно читать и как книгу избранного, и как отдельный, очередной, сборник, веху
на пути автора к совершенству. Все же надо понимать, что книга, о которой мы
говорим, не ПСС, а всего лишь промежуточные итоги. Да, но какие итоги!
В книге содержится много стихотворений, достойных составить (уже составляют) классику современной русской поэзии. На мой взгляд, к ним относятся: «В марихуанном, и не только…», «Я выйду из леса. Я стану как вы…», «Виночерпий, – твоя оскудела рука?», «Что там колышется на ветру?..», «Мы не Георгия Иванова…», «Ну а если всерьез, не ломая…»
Говорят, что в итоге от поэта остается 4-5 стихотворений. Я назвал вам шесть. И поверьте, у Чечика их гораздо больше, убедиться в чем не составляет труда – достаточно почитать «ПМЖ».
Но есть в книге и стихи, которые (опять же – на мой взгляд) можно было не включать, и книга бы от этого не потеряла. Подозреваю, что эти стихи включены автором в книгу, потому что по каким-либо причинам, может, обстоятельствам написания, дороги ему самому. С другой стороны, они своим присутствием оттеняют истинные шедевры.
Есть и достойные стихотворения, которые по каким-то причинам в книгу не вошли. Например, очень бы хотелось видеть в «ПМЖ» «Как самому себе синоним…», но его там нет.
Есть стихотворение, которое в книгу не вошло, но чей первый катрен мне представляется программным для содержания всей книги:
Пока
итоги не подведены
и не забыты мёртвые, как будто
ты спишь и видишь жизнь со стороны,
и весело тебе и беспробудно.
Также вызывает недоумение обилие ошибок на протяжении всей книги. Дефисы вместо тире, пропущенные запятые… И это при том, что многие стихи из книги – если не все – были когда-то опубликованы в толстых журналах и были внимательно прочитаны придирчивыми корректорами и редакторами.
Но это ложка дегтя, которая, несомненно, не может испортить такую бочку меда.
Хочется обратить внимание на вкусы Феликса Чечика как читателя. Из аллюзий в его стихах, названий стихотворений и эпиграфов делаю вывод, что поэтом прочитаны Пушкин, Блок, Мандельштам, Ходасевич, малоизвестный молодым поэтам Дмитрий Кедрин, Владимир Соколов, Денис Новиков, Межиров, Роберт Фрост, Томас Стернз Элиот, Батюшков, Слуцкий, Самойлов, Пастернак и множество других замечательных поэтов.
Со многими авторами Чечик вступает в литературный спор. Сравните, например, стихотворение ФЧ «Меня будильник не вернул с того на этот свет…» со стихотворением Сергея Гандлевского «Вчера мне снился скучный коридор…» и «…и дверь впотьмах привычную толкнул» Олега Чухонцева. Или сравните «Гэдээровской кукле не спится…» Чечика и «Чукоккалу» Дениса Новикова. «…но возделывать свой палисадник, колдовать над вареньем из роз…» – пишет наш автор; «Но сам стригу кусты сирени Вокруг террасы и в саду» – пишет Владислав Ходасевич.
Когда читаешь в «ПМЖ» стихи о детстве, вспоминается «Вечерний альбом» Марины Цветаевой.
Резюмируя, можно сказать, что поэзия Чечика наследует традициям великой русской поэзии и любовно следит за тем лучшим, что случается в русской поэзии современной. Представляется также, что Феликс Чечик является одним из немногих современных авторов, по достоинству ценящих то, что было сделано представителями официальной советской поэзии.
Критика уже намекала на то, что автор «ПМЖ» – классик. Хочется и мне скромно присоединиться к этому мнению.
Чечик – классик не только в смысле места на литературном олимпе, но и в смысле своего индивидуального стиля. ФЧ – поэт пушкинской тональности. Да, он неоднократно писал и продолжает писать об ужасной бездне, но делает этот так, что стоишь на краю этой бездны, не боясь, и не особо даже об этом задумываясь. Потому что в стихах важную роль играет гармония, лаконизм, мастерство. Это во всех смыслах блестящие стихи, их музыка завораживает. И только после множества прочтений конкретного стихотворения осознаешь, какое непростое чувство в этом стихотворении зашифровано.
А бездна… – бездна как была под ногами, так там и осталась.
Автор
книги «ПМЖ» тончайший лирик, но отнюдь не трагик. Читая «ПМЖ», все время
хочется представить Феликса Чечика автором
каких-нибудь писем к Луцилию, обернутым в белую тогу,
с чашей вина в одной руке и стилосом (но никак не
авторучкой или, что еще хуже, планшетом) в другой. А если вы видели фото поэта,
то представить все это и того легче. Чечик – стоик от
поэзии, и его стоическая позиция заражает читателя.
Но если Сенека то и дело поучает Луцилия тому-сему, то Феликс считает правильным
…никого
не обижать
тем более учить
Этот
зрелый римский муж трезво и не без юмора оценивает свою жизнь и признает, что
Жизнь дарованная идиоту –
пусть не князь – всё равно удалась.
Говорит, что его стихи
…конечно,
про любовь
как таковую,
а не про то, как льется кровь
на мостовую.
И говорит
о сорвавшемся листе:
А по мне – совершенно
напрасно
он боится конца.
И ужасное будет прекрасно.
Как ты думаешь, а?
Да, нечасто Феликса Чечика можно увидеть на столичных поэтических вечерах, но всегда можно открыть его книги, приняться за чтение и увидеть внутренним зрением звезды, расположение в небе и сумма которых не меняются при переезде из одного места в другое, фигуру поэта, стоящего на берегу Средиземного моря и вдыхающего его запах, стоически переносящего чужеземную речь, обрывки которой доносятся из прибрежного ресторана, и представляющего возвращение домой, где он включит в комнате свет и прикоснется к корешкам книг, надписи на которых выполнены родной кириллицей.