НАШ КРЫМ. Антология; Анатолий Головатенко. Изборник. Материалы к энциклопедии вселенской жизни: стихи, проза, эссе; Ингер Кристенсен. Избранное; Р. М. Рильке. Книга Часов; Владимир Аристов. По нашему миру с тетрадью»; Евгений Никитин. Стэндап-лирика.
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2015
Первое
полугодие 2015 богато разнообразными и интересными изданиями, а так, увы,
бывает не всегда. В перечне книг, вышедших в ноябре 2014 и до июля 2015 года,
есть уникальные поэтические сборники, есть переводные издания – школа
переводчиков демонстрирует новые и неожиданные опыты, есть и заслуживающая
внимательного чтения проза. Остановлюсь на нескольких сборниках стихотворений,
имеющих в литературе для меня как для обозревателя рубежное значение, и на двух
опытах перевода.
НАШ
КРЫМ. Антология. – Нью-Йорк:
Издательство КРиК., 2014. – 288 с.
Уникальное и, пожалуй,
самое значительное поэтическое издание нынешнего полугодия. Геннадий Кацов, уроженец Джанкоя, вместе с Игорем Сидом, также крымчанином, составили сборник стихов, посвящённых Крыму.
«Ось изменений мировой эстетики пролегает через Тавриду», – читаем в эпиграфе.
Содержанием высказывание подкрепляется. Читатель оказывается в Крыму – на
земле, по которой в полном смысле слова прошли все мировые перемены. Василий
Аксёнов недаром назвал Крым островом. В мировой судьбе Крым – действительно
остров. А издание «НАШКРЫМ», в противоположность «Крым наш» и «Крым не наш»,
показывает, как поэты самых разных политических и эстетических убеждений
располагаются на этой древней земле. Собиратели вызвали голоса Крыма, которые
слились в единый хор.
Достаточно назвать
нескольких авторов, как из почивших, так и живых. В сборнике читатель найдёт
стихи Генриха Сапгира («Памяти Коктебеля», «На склонах Дакарага»),
Виктора Кривулина (в том числе знаменитое
«Восточный Крым, где по ночам не спят…»), Алексея Парщикова,
Евгения Сабурова, Руслана Элинина и многих других
авторов, которых уже нет с нами, но Крым которых жив,
потому что оживлён их жизнью. «НАШКРЫМ» – уникальная антология свершений
русской поэзии за последние несколько десятилетий, а то и более полувека. Из
авторов-современников назову Константина Кедрова,
Елену Кацюбу, Татьяну Михайловскую, Сергея Бирюкова,
Сергея Гандлевского, Михаила Айзенберга,
Владимира Аристова, Андрея Таврова, Вадима Месяца, и
это даже не часть списка. Волошин оценил бы масштаб и размах труда
составителей. Позиция каждого автора состоит из нескольких стихотворений.
Расположение в сборнике – по алфавиту фамилий авторов. Крымский клуб
представлен блестяще и полно: Игорь Сид, Николай Звягинцев, Михаил Лаптев и
Мария Максимова. Можно бы сказать, что это поэтическая группа «Полуостров»,
внутри которой ещё в незапамятные девяностые родилась идея крымского
поэтического сборника, но Крым, хоть и поделён на части (Восточный, Западный,
ЮБК), всё же един. Что и демонстрирует своим составом
и оформлением настоящее издание.
Появление сборника
«НАШКРЫМ» должно бы стать сенсацией, вызвать волны отзывов, едва книга
появилась. На презентациях, так удачно устроенных в Пен-центре и Музее Серебряного века, предполагались
толпы неравнодушных к Крыму и поэзии людей. Но книга ещё ждёт своего часа.
Полагаю, есть нечто судьбоносное в том, что внимание к сборнику несопоставимо с
его значением для русской поэтической жизни. Примета времени – отсутствие
внимания к тому, что ценно. Именно это отсутствие внимания и выражает слабость
позиции разделения, непонимания значения и судьбы Крыма не только для России и
Украины, но и мира. «Ось мировых перемен пролегает через Тавриду».
Тем интереснее читать
сборник и наблюдать, как поэты совершенно разных художественных методов, разных
эстетик и убеждений удачно расположились по соседству друг с другом. Это
действительно Крым. Стихотворение белеет палаткой или просто брошенным на песок
полотенцем. Место нашлось всем. Нет недовольства, что место переполнено или
занято чужим. Один выпивает сладкой сентябрьской ночью местное вино, другая прячется с другом от майского дождя в преддверии
разлуки под станционным навесом. Уникальность сборника в том, что все
стихотворения в нём происходят одновременно и в разных частях Крыма. Времени
нет. Есть восторг единого пространства-времени, напоминающего Крым, через
который и пролегает мировая ось. Нельзя не отметить терпение и высокий
профессионализм Рики Кацовой,
вложившей частичку души в каждого автора сборника. Читайте крымские стихи
русских поэтов!
Анатолий
Головатенко. Изборник. Материалы к энциклопедии
вселенской жизни: стихи, проза, эссе. – М., 2014. – 556 с.
Сборник произведений
московского автора (1959–2011), с любовью составленный его друзьями.
Когда М.Л. Гаспаров писал об академическом авангардизме, ему,
возможно, представлялся автор почти барочного масштаба: умеющий в словесности
всё и не отделяющий словесности от наук, гуманитарных или негуманитарных. Этот
автор мыслит целой сферой знания, в которой география неразделимо связана с
историей и лингвистикой. При этом такой автор пишет достаточно легко, а порой и
по-хулигански. Что делал Анатолий Головатенко в то время,
когда Гаспаров писал об академическом авангардизме,
не знаю. Но точно то, что этот автор, выпускник Московского университета,
создал серию учебников для вузов по общественно-историческим дисциплинам,
написал несколько книг стихов и прозы. А при обращении к его творениям не
учебным с уверенностью можно сказать, что именно такого автора имел в виду Гаспаров.
Это первое сводное
издание творений Анатолия Головатенко. Название он
выбрал сам. До «Изборника» существовали разрозненные сборники, выходившие по мере
надобности их автору – чтобы избавиться от груза уже созревшего творения.
Отрадно видеть, что плод уникальной работоспособности Анатолия (которую
отмечают все люди, его знавшие) выглядит внушительно и солидно. Не могу не
отметить изящество чёрно-белой обложки и тщательнейшую редактуру. Нынче не так
много книг радуют грамотностью, которая, кажется, не нужна. Однако при чтении
стихов Анатолия Головатенко мысль о том, почему и
зачем нужна грамотность, да и что это такое, – проснётся, чтобы больше не засыпать.
В довершение всего, в конце книги любознательный читатель найдёт полную
библиографию Анатолия Головатенко, что необходимо в
академическом издании.
Структура книги сама по
себе интересна – это метатекст. Но может быть воспринята и как отдельный текст (кстати, об авангарде) –
«Придорожное богословие», «По следам», «После греческих календ». Или: «Полые
рефрены» и следом – «Заполнение вакуума». Есть тонкий и очень строгий юмор в
том, что, по сути, книга составлена хронологически – к последним записям автора.
Сапоги
не тачать бы – но в точности
повторяется след на песке.
Суждены неуместные почести
опочившим босыми в тоске.
«Изборник» начинается со
стихов и заканчивается стихами, хотя «Забавные
засценки», завершающий книгу цикл,
представляют собой короткие эссеистические опыты –
актуальная и очень читаемая сейчас литература,
сохраняющая непосредственный мгновенный импульс.
Анатолий Головатенко для полуофициальной Москвы 80-х, 90-х и 2000-х
– фигура замечательная. Он присутствовал, когда создавался его приятелем и
соратником Андреем Полонским неофициальный журнал «Твёрдый знакъ».
Его приглашали в начале 2000-х в модные литературные
клубы. При этом автор держался всегда особняком и не стремился рекламировать
себя, проходил как вода сквозь пальцы. Небезынтересно будет узнать, что
Анатолий Головатенко – сын известного московского
поэта Юлия Головатенко, сборник которого он сам
составил. Для литературного проекта «На Середине Мира» Анатолий составил
избранное из стихов Юлия.
И автор, и книга
достойны самого пристального внимания. У стихов Анатолия Головатенко
бурный и, кажется, вечный роман с мировой культурой, хотя время оставило на их
лицах характерный отпечаток. Его исторической фантастике
веришь без оглядки и принимаешь даже и самые смешные его версии. Эссеистика
потрескивает счётчиком Гейгера. Удачного приобретения, библиоманы. Это
по-настоящему стоящая вещь.
Ингер
Кристенсен. Избранное / пер. с датск.
Алеши Прокопьева и Михаила Горбунова. — Кноппарп-Чебоксары:
Ариэль, 2015. – 140 с. – (серия «Моль»)
Датчанка Ингрид Кристенсен (1935–2009) –
автор вне пределов отечества довольно известный и уважаемый. Так что данная
книжка для желающих полакомиться лучшей современной литературой – праздник.
Небольшое издание в мягкой обложке с иллюстрациями Анастасии Бессарабовой (графика) удивительно, на мой глаз,
соответствует содержанию: стихи и эссеистические
фрагменты. Переводчики с любовью выбрали из корпуса писательницы самое ценное:
избранные стихотворения, отдельно выделили венок сонетов «Долина бабочек» и
«Стихотворение о смерти». В избранные эссе вошёл снискавший мировую известность
«Бесклассовый язык» и «5 х 25 зимних заметок к
летнему проекту». В избранные эссе включено эссе-фантасмагория «Мне снился
город» и фрагмент «Разум не подлежит времени».
В тени таких известных
авторов как Тумас Транстрёмер
тихое и тщательное письмо Ингрид Кристенсен,
создаваемое из полутеней и полутонов, в произвольном порядке раненных резкими
лучами солнца, не просматривалось так, чтобы его значение можно было оценить по
достоинству. Не раз писательница была близка к Нобелевской премии, но её не
получила, и это только подтверждает её теневое значение – в том, что происходит
в европейской словесности, а уж тем более – в скандинавской.
Несомненно, это
литература скандинавского синдрома, если бы такой термин существовал в
литературоведении. Ингрид Кристинсен
раскрывает картину существования, которое не осознаёт себя как существующее.
«Город» её человека выстроен, строится, изменяет свои строения и топологию
внутри человека. И неизвестно, сон это или реальность, галлюцинация или
озарение.
…обморок
расстояния,
почти на перекрёстке моих любимых улиц…
Прежде всего, обращают
на себя внимание идущие из глубин сказаний вещи – сон (валькирии), камень,
солнце, море, тень. Они современны, сиюминутны, реальны, но они
же и фатальны, так как каждая влечёт за собой материализацию, не менее
болезненную (а часто и более болезненную), чем смерть. Солнце и смерть у Ингрид Кристенсен – венчанная
пара. Море (что удивительно не только у Кристенсен,
но и у Транстрёмера) – не вода, а нечто совсем другое
(«Как шиферно-серое море»).
Это поэзия
антиклерикальная – поэтесса, сопротивляясь клерикальному гипнозу, ищет связи с
силами природы, но и в них нет уверенности. Также – аполитичная, хотя по
записям можно судить, что автор придерживается либеральных взглядов. «5 х 25 зимних заметок к летнему проекту» можно назвать
дневником человека, который пытается уйти от всех возможных политических,
общественных и нравственных ловушек, но ему приходится признать, что это
обречённые попытки.
«Шизофреник
изобретает язык, который понимает лишь он сам. Шизофрения общества становится
острой, когда его отдельные члены перестают говорить на одном языке. Они больше
не разделяют одно и то же общественное бытие».
Что же, есть над чем подумать адептам религии языка. И есть что почитать
в этой небольшой северной книжке. Благодарю переводчиков, совершивших этот
труд.
Р.
М. Рильке. Книга Часов / пер. с нем. Алёши Прокопьева. – М.: Libra
Press, 2015. – 110 с.
«Часослов» (в версии
переводчика – «Книга Часов») написан Рильке после поездки по России и во многом
вобрал её облик и аромат тех лет. Книга со скупой рельефной структурой, можно
сказать – ветвистая, как старое дерево. Единый корпус «Книги Часов» условно
поделён на три части: «Книга об иноческом бытии», «Книга паломничества», «Книга
о бедности и смерти». Между частями есть несомненная связь, и переводчик с
любовью показывает её. Исследователи творчества Рильке традиционно считают, что
последняя книга (о бедности и смерти) из трёх – наиболее сильная. В
отечественном пространстве исследований это мнение основывается на высказывании
Марины Цветаевой. Переводы «Книги Часов» на русский предпринимались
неоднократно, считается, что лучшие – Владимира Микушевича.
Алёша Прокопьев сделал жест довольно рискованный. Он не только заново перевёл
то, что уже было переведено, но и предложил альтернативное название. Не
«Часослов», что в русском прочно связано с названием необходимого богослужебного
сборника, а именно «Книга Часов» – нечто более мягкое, но, возможно, и точное.
Алёша Прокопьев известен
увлечённостью немецкой поэзией. После опытов перевода экспрессионистов (как
известных, так и малоизвестных) пошли переводы Пауля Целана. Можно сказать, в переводческом деле 2000-х это была
небольшая эпоха – увлечение Целаном и чтение его
стихов. Опыты Алёши Прокопьева признаны одними из самых
удачных. И вот теперь – «Книга Часов» Рильке. Культовая книга, к которой
переводчик шёл долгое время.
Поэзия Рильке, как мне
доступно из переводов и попыток чтения оригинала, – мощный поток, в котором
вместе с чистейшей снеговой водой несутся смертельные камни. Микушевич, переводя «Часослов», имел в виду именно мощь
потока и мягкость воды. Его Рильке – грозная, мощная стихия. Алёша Прокопьев
открывает читателю в поэзии Рильке женственную, «богородичную» ноту. Он
акцентирует чуткость поэта, его устрашающий подчас вселенский слух. Однако
«Книга часов» – книга драмы. Между силой (нечто мужественное, строгое) и заботливостью
(материнское, ожидающее). Читать это небольшое издание мучительно сладко.
Ты
знаешь, чего я хочу.
Быть может – всего во Вселенной.
В падении – тьмы неистленной,
во взлёте – сиянья…
Владимир
Аристов. По нашему миру с тетрадью (простодушные стихи). – М.: Русский
Гулливер, 2015. – 75 с.
Издательство «Русский
Гулливер» уже обращало внимание ценителя поэзии на новаторскую и провокационную
поэзию Владимира Аристова. Новая книга открывает новый ракурс этой поэзии.
Поэзию Аристова нельзя назвать ни строго поэзией зрения, ни поэзией слуха.
Несомненно, это авангард – синтаксис и графика говорят за отличное знакомство с
опытом футуристов (Хлебников), и не только отечественных (Аполлинер), и не
только прошлого. «По нашему миру с тетрадью» уже в названии отмечает новый
(пусть небольшой) шаг поэзии в сторону прозы. Это не может быть принято как
должное. Но есть необходимость избавиться от инерциального движения. Поэзия
Аристова сложна, но это опыт очищения чувств. Можно взять ещё более близкий
ракурс – опыт очищения сердца, как его видит поэт. Если попытка предпринята,
мир плавится как мороженое (непонятно, откуда течёт), вещи (и слова) слипаются.
Так что самые неожиданные (например, сыр в конверте и почтовый рейс) окажутся
рядом. Опыт поэзии Аристова – опыт райский: лев лежит рядом с ягнёнком. Но и
опыт признания своего поражения. Бог, царь, раб. На последнем месте оказывается
червь, и уж совсем после него – человек. Который и
направляет поэтические токи, вызывает словесные молнии (сравнение хорошо
описывает графику стихов Аристова, ведь молнии не имеют чётких линий). А в этом
потоке возникает и странный приятель юности, и вчерашний незнакомец, и стены
лифта, пакет молока.
Ты
снимал в гостях свои заснеженные ботинки
И вдруг увидел хозяйские непарные ботинки
Что с ними делать?
На руки их не наденешь.
Евгений Никитин. Стэндап-лирика. – Издательство галереи Stella
Art Foundation, 2015.
Новая книга очень
интересного и необычного московского автора идёт поперёк его прежним
поэтическим опытам. Утончённая оптика «Невидимой линзы» (изданной так же у Стеллы, в