Надя Делаланд. Сезонные раскопки акведука
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2015
Надя Делаланд. Сезонные раскопки акведука. – Таганрог: Нюанс, 2015.
– 24 с.
Писатель с псевдонимом Сирин выдумал писателя по фамилии Делаланд. Плод фантазии великого Набокова-Сирина претворился в реальность, но преобразился в поэта-женщину. Поэт Делаланд еще в книге «Это вам, доктор!» (2000 год) писала:
…И как только смогу
Я представлюсь с сомненьем: Набоков…
В своей же последней книге Делаланд, вовсе в этом не сомневаясь, призналась в том, что она птица. Итак (и так) круг замкнулся.
Новая книга Нади представляется программной: именно здесь Делаланд окончательно стала самой собой – птицей, и пишет стихи, все время держа это в уме. Иногда даже проговаривается.
Сначала как бы еще не о себе:
Я пыталась задать их, подсаживала, как в гнездо
нерадивую птичку, но мне отвечали: «Не надя!
уноси свои перья, ты что — с головою не ладишь?..»
Или вот в другом стихотворении об умирающей рыбе, где рассказывается о том, как Бог
бродит по морю, когда не спится,
поднимает рыбу, превращает в птицу.
Стоит ли объяснять, что если автор не говорит прямо: я – птица, это не значит, что он себя ею не считает? Но есть и стихи, где Делаланд говорит:
В детстве я протягивала лицо
маме и говорила: «Поцелуй
старую птицу».
Мама смеялась: «Какая ж ты старая?»
И целовала.
Теперь я иду, бормоча себе:
«Старая птица»…
Нельзя не заметить, что поэт пишет свое имя со строчной буквы – «надя», и это уже не впервые: в книге «Это вам, доктор!» есть стихи, где читаем:
Ты – нигде, никогда тыщу раз мной не найден,
Потому что ты маленький, толстый и глупый,
Но не надин. А я раньше думала надин…
Что это? Самоуничижение? Не совсем. Часто людское – и авторское – самоуничижение лукаво. Но Делаланд не лукавит, она просто не наводит резкость на себя, не считает нужным настаивать на своих словах, на своих стихах. Она их просто пишет, просто проговаривает в них разные вещи. Она как та птица, которая прячется в зарослях, чей голос мы только и слышим. Но какой это голос! Услышав, его уже не удается забыть и хочется стоять и слушать, и узнаешь этот птичий голос всюду.
Действительно, стихи в «Раскопках» уникальны по своей тональности. Чтение этой книги как будто возвышает, делает читающего лучше (лично я, читая книгу, почему-то был взволнован). Да, это звучит нефилологично, но при всем при том является правдой.
В чем тут дело? Может быть, в том, что Делаланд практически всегда использует неточные рифмы, рифмует по принципу созвучности согласных? То есть это стихи без резких углов. Это, если угодно, не Маяковский. Стихи обволакивают, заполняют слух, проникают глубже, волнуют своей музыкой.
Кроме того, «Раскопки» – книга, содержание стихов которой волнует само по себе. Поэт Делаланд проницает все предметы и события человеческой жизни своей нежностью и лирическим вниманием, постоянно помня при этом о быстротечности и хрупкости всего, вообще жизни.
Нежность, как смерть. Обе зреют уже внутри.
Отсюда – то грустное и пристальное желание охватить всё, увидеть все детали, осязать их, пропустить через себя их значение, впитать их суть. Отсюда – осознание невозможности этого. И здесь Делаланд расшифровывает эпиграф к роману Сирина: «Подобно тому как глупец полагает себя богом, мы считаем, что мы смертны». «Да, мы не смертны, – как будто соглашается с Набоковым Делаланд, – но мы действительно не Боги, – замечает она. А бессмертны лишь Боги…»
Вот тоненькая рваная тетрадь,
залитая какой-то темной дрянью.
Любой другой, дотронувшись, отпрянет,
не станет брать…
Там ничего такого, ничего,
что важно для других или прикольно.
Не открывай – мне снова будет больно
живой.
Именно потому, что птица не считает свою песню важной, она поет ее так, как только может, и потому только, что не может не петь. Ей больно, но она поет.
Эта птица – она захлебнулась чириканьем и
прилегла в подворотне, но звук никогда не иссякнет,
перейдет на морзянку в груди и ответит «свои!»,
потому что чужих не бывает…
Потому что чужих не бывает и потому что нежность Делаланд призвана проницать всё, она пишет (приведем стихотворение полностью, оно имеет все шансы войти в золотой фонд русской поэзии):
Бог не старик, он – лялечка, малыш,
он так старался, сочиняя пчелок
Смотри, как хвойный ежик непричесан,
как черноглаза крошечная мышь…
Но взрослые скучны, нетерпеливы,
рассеяны и злы, им невдомек,
какое счастье этот мотылек,
кружащийся над зреющею сливой.
И почему он должен слушать их,
когда его за облако не хвалят?
…Ну что же ты? Как мне тебя обнять-то?
всех вас троих…
Поэт Делаланд любит Бога как малыша, а человека – как Бога. (В скобках заметим, что одном месте она пишет «Бох» – и сразу же вспоминается Денис Новиков.)
Не оставляет Надя Делаланд без внимания и животный мир – пишет о червяках, пауке, водомерке. Так же часто поэт пишет о растениях, травах. Неискушенному читателю может показаться, что «Раскопки» вообще – книга о природе.
На самом же деле автор «Раскопок» чувствует, что природа может дать ответы, которые Делаланд задает не ей, но себе и другим.
Что говорит тебе сердце от имени
спящих деревьев и снега летящего,
долгой дороги кружащей, кружащейся,
все возвращающей в град заколдованный?
И сама же понимает, что окружающие не ответят на ее вопросы.
И приходится их распускать муравьями и львами,
Сесть на лысой полянке и тихую песенку спеть,
Напоследок последнему в самую смерть посмотреть
И уйти без вопросов, другое уже напевая.
«Раскопки» – книга о том, что жизнь и смерть, а также будущее и прошлое сосредоточены здесь и сейчас, в данной точке времени и пространства.
А если дышать глубоко и легко,
то кажется, что совпадают в пространстве
и люди, и птицы, и свет, и покой,
и детство, и старость.
Надя Делаланд, всматриваясь в лицо жизни, вживаясь в саму ее, видит в ней одновременно вырастание-взросление и старение, старость.
Отсюда – обширный метафоризм ее стихов. Это именно тот язык, которым и можно сказать о ежесекундно изменяющемся мире. Метафорами Делаланд говорит о метаморфозах мира.
Многие критики обращали внимание на неологизмы авторства Делаланд. Никого ее язык не оставляет равнодушным. Но на то ведь и птица, чтобы петь. Вообще большой поэт не может не быть мастером стиха. И Делаланд тому – нелишнее доказательство. Автору «Раскопок» часто недостаточно русских слов, чтобы сказать то, что необходимо сказать, но при этом достаточно русского языка, из корней которого и по правилам которого она и лепит свои слова так, что диву даешься – как это точно и верно сказано. Делаланд обогащает русский язык, не прилагая к этому никаких усилий, как будто играючи.
И здесь приходит на ум поздний Мандельштам с его теорией «знакомства слов», когда читаешь и не знаешь, какое следующее слово будет сказано поэтом.
Но зная предыдущие книги Делаланд, представляется, что она идет от сложного к простому – скажем, по пути Пастернака и Заболоцкого, а не Мандельштама. Это при том, что приметы стиля Делаланд заостряются и делаются более явственными.
Так же блестяще Делаланд иногда намекает на присутствие в ее поэтике отголосков чужого. В одном стихотворении она может сделать реверанс в сторону того же Пастернака, и Хемингуэя, и Бродского.
Бывает, поэт позволяет себе резкие слова, но так, что они теряют свою резкость и не выделяются, не торчат, а являются единственно верными словами, лучшими – по Кольриджу.
Даже смайлики в качестве знаков препинания использует Надя Делаланд (как известно, смайлик придумал Набоков, – нет ли тут какой-то закономерности?).
И всё, всё, всё, что пишет и делает в своей новой книге поэт, на мой взгляд, говорит, что
жизнь больше и все покрывает.
Кажется, в этих словах Нади Делаланд и выражено то метавысказывание, наличием и сутью которого вообще и должна отличаться одна книга автора от другой.
«Жизнь больше и все покрывает» – это звучит как заповедь, и она содержится в книге, которая не может не оказаться в библиотеке тонкого ценителя настоящей поэзии.
«Сезонные раскопки акведука» – книга тоненькая, но она, несомненно, томов премногих тяжелей. Верится, что она может оказать влияние на последующие тексты пишущих поэтов, как это когда-то произошло с книгой «Розы» Георгия Иванова или сейчас происходит с текстами Сергея Гандлевского. «Раскопки» не вышла тысячным тиражом, как выходили предыдущие книги Делаланд, и поэтому она уже – библиографическая редкость, обладание которой – вкупе с содержанием книги – греет сердце читателя.
Напоследок хочется вспомнить слова незабвенного и уже помянутого сегодня в нашем разговоре Осипа Мандельштама, который сказал, что гениальность это длиннейшая цепь сами знаете чего.