Роман (Начало)
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2015
Алексей Сальников родился в 1978 году в Тарту. Публиковался в
альманахе «Вавилон», журналах «Воздух», «Урал», «Уральская новь» и др., в двух
выпусках антологии «Современная уральская поэзия». Автор трех поэтических сборников
(последний – «Дневник снеговика»: New York, Ailuros Publishing, 2013) и книги
прозы. Лауреат поэтической премии «ЛитератуРРентген» (2005) в главной номинации. Живет в
Екатеринбурге.
Глава первая
Жена
пятый раз за полтора часа позвонила Игорю и спросила, когда он будет дома. С
той поры, как его выгнали из органов, она стала удивительно властной язвой. Все
пять раз, что она звонила, она намекала на то, что задержится на работе,
поэтому он должен забрать сына из детского сада.
–
Слушай, – не выдержал наконец Игорь, – тебе что там, заняться нечем, кроме как
названивать?
Его
раздражение было легко понять, он кружил по району на машине, как какой-то залетный
бомбила, в поисках адреса, где должно было состояться собеседование, но gps,
яндекс-карта, гугл-мэпс и прохожие, как один, указывали ему на одинокое здание,
от которого торчала из-за кривого бетонного забора только красная кирпичная
труба, несколько выщербленная временем. Низкое октябрьское небо, на фоне
которого торчала труба, медленно гнало куда-то одну сплошную, широкоформатную,
от края до края, тучу, и небесное движение это приводило Игоря в еще большее
отчаяние. Здание с трубой, к которому вела глинистая грунтовка, перегороженная
облезлым деревянным шлагбаумом, никак не могла быть фээсбэшной конторой, куда
несколько дней назад Игоря настойчиво зазывал офицер со смутно знакомой
фамилией.
Но жена
позвонила шестой раз, Игорь подумал: «Я как бы забыл телефон в машине», – и
действительно оставил телефон в машине, вышел и полез под шлагбаум. За забором
было еще более уныло, чем казалось снаружи, дело, видимо, было в том, что до
этого Игорь глядел через шлагбаум изнутри теплого сухого автомобиля и не чувствовал
и не слышал того ветра запустения, который непрерывно двигался через
огороженную территорию с каплями редкого дождя. С внутренней стороны углы
забора, заросшие какими-то кустами, выглядели, как забывшие о бритве подмышки.
Грунтовка знаком вопроса огибала здание с трубой, как бы интригуя тем, что вход
в здание находится со стороны, обратной шлагбауму; с той стороны, где стоял
Игорь, были только большие окна, состоявшие из множества квадратных стеклышек,
настолько пыльных, что тем, кто был внутри, если внутри кто-то был, не нужны
были шторы. Справа от окон располагалась водосточная труба с оторванным низом и
чернотой на том месте, где секции трубы соединялись друг с другом. Возле
водосточной трубы стоял крупный хмурый мужчина в потасканном синем комбинезоне
и курил сигарету. Игорь помахал ему рукой, надеясь, что тот задержится и как-то
разъяснит весь этот занимавший Игоря топографический идиотизм, но мужчина,
завидев повиливания Игоря в свой адрес, бросил окурок, пошел прочь, открыл
дверь откуда-то сбоку здания и пропал. «Вот сука», – почти без злобы подумал
Игорь.
Внутри
здания с трубой, если не считать двух паровых котлов и запаха туалета,
смешанного с запахом хлорки, было пусто. Игорь походил туда-сюда, изучая
выцветшие плакаты с правилами техники безопасности, пустой противопожарный щит
с силуэтами багра, топора и треугольного ведра, нашел две двери в подсобки с
надписями «Сварщики» и «Слесаря» и безрезультатно подергал дверные ручки. Эхо,
отдававшееся от кафельного пола, походило здесь на цоканье каблучков, Игорь
вспомнил про жену, и легкая волна злорадства слегка притушила ту досаду, что
была у него на душе. Наконец Игорь нашел дверь, ведущую на лестничный пролет,
который вел, в свою очередь, куда-то наверх. Наверху был сумрачный коридор без
единого окна, освещенный парой сорокаваттных лампочек, по обеим сторонам
коридора находились двери, Игорь без стука сунулся в первую из них.
При
переходе из коридора в кабинет кафель сменялся линолеумом, старые половицы
заскрипели под ногами Игоря, и полный, приземистый человек, сидевший спиной ко
входу, лицом к экрану ноутбука, чего-то там набиравший на бесшумной клавиатуре,
блеснул абсолютной лысиной, озвучивая равнодушный вопрос.
– Чего
надо? – спросила лысина тусклым голосом.
«Шоколада»,
– захотелось ответить Игорю, он замялся, соображая, как оформить вопрос, чтобы
не выглядеть совсем уж глупо, и человек за ноутбуком, почувствовав заминку,
глянул через плечо.
– А-а,
– сказал человек даже как бы с разочарованием. – Ну, садись, садись.
Он
показал стул сбоку от стола. Загипнотизированный его разочарованием, Игорь
послушно сел. Человек продолжил шевелить пальцами по клавиатуре, будто забыв об
Игоре минут на десять. За это время Игорь успел устать, скашивая глаза на
убранство кабинета, более походившего на вотчину советского директора школы, со
всеми этими стеклянными шкафами, где хранились журналы, потускневшими вымпелами
на стене, пыльными спортивными кубками на подоконнике, красным телефоном с
круглым диском на столе. Стул под хозяином кабинета поскрипывал, пока он шарил
по клавиатуре толстенькими пальцами, на безымянном пальце правой руки не было
кольца. Спортивный костюм человека за ноутбуком не вязался с его одышливым
посвистывающим дыханием. Возникал вопрос: если лысый так дышит, когда просто
сидит, то что же происходит с его дыхалкой, когда он передвигается.
–
Пришел, значит, – сказал человек так внезапно, что Игорь подпрыгнул от
неожиданности на своем онемевшем от сидения заду.
Толстяк
с нескольких попыток выдвинул перекосившийся ящик стола, вытащил оттуда канцелярскую
папку с надписью «Дело», развязал тесемочки, сверился с тем, что внутри и
спросил, как-то по-особенному сотрясая щеками:
– Игорь
Петрович? Так?
– Так,
– кивнул Игорь.
Толстяк
бросил папку обратно в ящик стола и с нескольких попыток задвинул его обратно.
Глаза толстяка обратились в сторону Игоря, и от этого взгляда Игорю стало
как-то нехорошо, у него создалось впечатление, что глаза толстяка приделаны ему
от кого-то другого, будто ленивой швейцарской овчарке пересадили глаза питбуля.
– Давай
сразу на ты, Игорь Петрович, – сказал толстяк. – Меня зовут Сергей Сергеич, я
тут главный, я тебе и звонил.
Толстяк
не сделал никакого движения, хотя бы намекающего на то, что он собирается
протянуть руку для рукопожатия, Игорь подумал, что если потянет руку первым –
это будет как-то унизительно в свете того, что устроили ему на прежней работе,
и в свете того, что творилось у Игоря в семье. Он решил, что унижений ему
хватит, и через это в знакомстве Игоря и Сергея Сергеевича образовалась
неловкая пауза с пятисекундными гляделками.
– Ты
знаешь, чем мы тут занимаемся? Справки у бывших коллег не наводил? – в
последнем вопросе толстяка сквозила некая, понятная им обоим, издевка, Игорь
невольно хмыкнул, а Сергей Сергеевич расценил это хмыканье иначе, нежели это
мыслил Игорь. В хмыканье Игоря должна была угадываться горечь, типа, какие,
нахрен, бывшие коллеги. Сергей Сергеевич же угадал какую-то насмешку над
деятельностью своей и своих коллег.
– Нет,
ну понятно, – вздохнул Сергей Сергеевич, – но при этом ты же пришел сюда. Или
совсем все плохо? Даже начальником охраны никуда не берут? Даже бухгалтером в
какое-нибудь СМУ не хотят?
– Не
хотят, – честно сказал Игорь.
– Вот,
– удовлетворенно заметил Сергей Сергеевич, – теперь ты уяснил, куда ведет
неправедный путь коррупции.
Игорь
оценивающе пригляделся к лицу толстяка, пытаясь угадать, насмешничает он или
нет, но только загляделся на мелкие малиновые прожилки в щеках Сергея
Сергеевича, с самого детства такие прожилки в лицах пожилых людей пугали Игоря
больше всего.
– То, что
ты неразговорчивый – это хорошо, – сказал Сергей Сергеевич, тоже, видимо,
приглядывавшийся к Игорю и сделавший для себя кое-какие выводы. – Потому что
если у тебя раньше были поводы молчать, то теперь у тебя их только прибавится,
если согласишься работать по специальности.
«Был бы
я таким неразговорчивым раньше, я бы тут не сидел», – с легкой тоской подумал
Игорь.
– Так
чем нужно будет заниматься? – спросил Игорь.
Сергей
Сергеевич скрипнул стулом, закрыл ноутбук и посмотрел на Игоря так, что у того
вспотели ладони.
– Всем,
что я скажу, нужно будет заниматься, Игорь Петрович. Это второй шанс, ты сам
понимаешь, если тебе его государство дало, нужно ценить. Если ты сюда пришел,
значит, этот шанс тебе нужен, так ведь? – Сергей Сергеевич не стал дожидаться
ответа и продолжил: – Мне нужны такие люди, которые, если я скажу поехать в
Таиланд и притвориться бригадой тайских блядей, должны будут спросить только,
когда выезжаем, а как предохранить их от СПИДа и предохранять ли вообще – моя
забота. Я хочу знать, что они не побегут в ближайшую газетенку со сведениями о
том, что ФСБ крышует сиамские бордели и поставляет им своих сотрудников.
Игорь
понял, что это шпилька в его адрес и кровь несколько прилила к его лицу.
– А
косметика? – спросил Игорь исподлобья.
– Что
косметика? – не понял Сергей Сергеевич.
–
Косметику в Тайланд свою брать, или вы на месте выдадите?
– Юмор
– это хорошо, – с тем же выражением лица одобрил выпад Игоря Сергей Сергеевич.
– Юмор, особенно вот такой беззлобный, позитивно действует на коллектив, но
учти, что у меня, кроме тебя, таких клоунов уже несколько штук есть, не
устанешь шутить?
«Не
устану», – подумал Игорь, но промолчал. Он не понимал, что опять привело его
сюда, под крыло этих людей, чьи корочки и звездочки на погонах что-то решают в
судьбах других людей без корочек, без звездочек или с количеством звездочек,
соответствующих низшему рангу. Это был необъяснимый магнетизм причастности к
защите страны. Многие люди, очарованные этим магнетизмом, строили генеральские
дачи или крышевали бизнес, или, как Игорь, безропотно выслушивали шутку про
тайских блядей, при том что если бы такую шутку высказал какой-нибудь другой
работодатель, не имеющий этого флера причастности к высшей цели, звездочек,
корочек, Игорь уже попытался бы разломать столешницу его жирной мордой.
Молчание
Игоря Сергей Сергеевич расценил по-своему и сказал:
–
Значит так, Игорь Петрович, история такая. Я тебя обманывать не буду. Формально
мы, конечно, ФСБ принадлежим, то есть ты сможешь как раньше корочками по пьяни
светить, на дороге там, если проблемы возникнут, тоже. Но ты тут до первого
косяка. Тут и без тебя придурков хватает. Если на реального фээсбэшника
напорешься, то тут он по всем статьям обыгрывает, типа, у тебя восьмерка, а у
него туз. Так что если начнешь не по делу залупаться, то и отсюда вылетишь. И
еще такое дело. Проект секретный, совместный с минобороны, секретный на всех
этапах, поэтому деньги попилили еще на стадии выделения и пилили еще несколько
раз, пока они до нас дошли, сам видишь, какая у нас конторка через это
образовалась, в сортир лучше дома ходить, ботинки целее будут. Карандаши,
ручки, картриджи для принтера самому придется покупать, по крайней мере, пока.
Кадры у нас тоже такие, что даже ты ахнешь. Я имен называть не буду, но один
хрен свидание одиннадцатилетнему пацану назначил в интернете, скандал был, ну
его, короче, выперли из органов, но за прежние заслуги все-таки решили
пристроить хотя бы сюда до пенсии. Его жена из дома выгнала, так он прямо тут и
живет, ему, бедолаге, приходится терпеть тут все удобства, но это, наверно, все
равно лучше, чем из дырявой ложки есть. Сюда даже дочку одного генерала
пытались всунуть, когда она семью на пешеходном переходе бодро переехала, но
потом решили по старинке, типа, отсрочка приговора до времени, когда ее ребенку
исполнится четырнадцать лет, а она даже не беременна еще, прикинь.
–
Прикинул, – сказал Игорь.
– Я
тебя в детали, конечно, посвящать не могу, – продолжил Сергей Сергеевич, – но,
вообще, работа не пыльная. Это даже, я бы сказал, иллюзия работы. Я, честно
тебе скажу, сам не совсем верю в то, чем я тут занимаюсь. Меня самого во все
детали не совсем посвятили, я иногда сижу дома и несколько охреневаю, и тебя
это чувство посетит, тут только Молодого оно не посещает, ну так у него при
нынешнем строе, считай, вся сознательная жизнь прошла, а ты же еще до
перестройки родился?
– В
деле все есть, – заметил Игорь.
– Да, –
то ли признал правоту Игоря Сергей Сергеевич, то ли отвечал каким-то своим
мыслям. – Короче, бардак, конечно, но ты ведь и раньше с этим сталкивался, и
надеюсь, что пыл поумерил, варежку уже не будешь разевать.
Из-за
этого сказанного добродушно «разевать варежку» кровь опять прихлынула к лицу
Игоря.
– Тут
просто нельзя играть в разоблачителя, реально, – пояснил Сергей Сергеевич. –
Начнешь видеообращение к народу на ютьюб закидывать или документы сканировать
для «Викиликс» про то, какой идиотизм здесь творится, то сразу говорю,
во-первых, ты ничего не докажешь. Это в лучшем случае, а в худшем, конечно,
твои старые грешки могут припомнить, и будет твоя жена передачки в тринадцатую
колонию возить, сам понимаешь.
Игорь
совсем не был уверен, что его жена будет возить передачки в тринадцатую
колонию, он не был уверен теперь, будет она их хотя бы слать или хотя бы
отвечать на письма и, видимо, эти мысли как-то отразились на Игоревых
мимических мышцах, потому что Сергей Сергеевич спросил.
– Ну
что, есть какие-нибудь вопросы, может, детали какие остались непонятные, ты не
стесняйся, лучше сразу узнавай, чтобы потом не было соблазна героя из себя
строить. Лучше сразу представь, что тебе предложили охранником в Освенциме
работать, чтобы шор каких-то романтических не оставалось, если они у тебя еще
остались с прошлого раза.
–
Курить здесь можно? – спросил Игорь.
–
Вообще, я противник этого дела, – признался Сергей Сергеевич. – Я, как видишь,
больше пожрать люблю в нерабочее время.
– Да и
в рабочее тоже, – угадал мысль Игоря Сергей Сергеевич, – Но так-то можно,
только форточку открой, а пепел в кубок вон тот стряхивай, потом вымоешь.
Возникла
очередная заминка, связанная с тем, что Игорь выкурил все сигареты, пока искал
контору Сергея Сергеевича, но не знал, как об этом сказать, потому что ожидал,
что сам Сергей Сергеевич поделится сигаретой, потому что решил, что проблемы с
сосудами на лице возникли у Сергея Сергеевича от того, что он злоупотреблял
алкоголем и сигаретами. И теперь Игорь не знал, как сказать об этом повежливее,
Сергей Сергеевич ждал, когда Игорь начнет свое задумчивое курение под
форточкой. Игорь стал ищуще хлопать себя по карманам.
– А,
так ты так завуалировано стрельнуть пытался. Извини, – Сергей Сергеевич,
хрустнув костями стула, привычно снял трубку с телефона, зажал ее между плечом
и щекой, схватил тело телефона одной рукой, для того, чтобы тот не скользил по
столу, а указательным пальцем второй раза два повращал телефонный диск. Только
теперь Игорь заметил круглые настенные часы над входом в кабинет, они
показывали тридцать восемь минут пятого. Только без двадцати пять отчетливые
гудки в телефонной трубке сменились каким-то хрипением, а Сергей Сергеевич сам
возмущенно засопел и захрипел в ответ на это хрипение.
– Ты
спишь, что ли, там? Сигаретку занеси мне, дорогой.
Трубка
что-то коротко вопросительно или возмущенно прошипела.
– А на
что ты нанимался? – не без язвы спросил Сергей Сергеевич. – Давай, короче,
неси, потом поругаемся, заодно познакомишься.
Трубка
опять похрипела, на этот раз как будто вопросительно. Сергей Сергеевич после
этого вопроса оценивающе глянул на Игоря.
– Не,
ну хер знает, – сказал Сергей Сергеевич, – может, Филу и понравится, а тебе
вряд ли, хотя если еще пару месяцев в таком темпе придется работать, мы тут все
друг к другу заприглядываемся. Короче, иди сюда, хорош уже кокетничать.
Сергей
Сергеевич хлопнул трубку обратно на рычаг и, как показалось Игорю, облегченно
вздохнул.
– Вот
так вот, – сказал он, как будто объясняя Игорю что-то.
Через
минуту в дверь аккуратно постучали.
–
Елы-палы, – громко высказался Сергей Сергеевич вместо приглашения зайти, и на
пороге появился тот самый здоровяк в синем комбинезоне, что проигнорировал
махания Игоря возле шлагбаума.
– А,
этот, что ли, – сказал здоровяк с некоторым разочарованием, пока Игорь изучал
его заляпанные грязью брезентовые ботинки. – Это ведь тот самый, крыса который?
– спросил здоровяк, как будто Игоря не было в кабинете, считая, скорее всего,
что телосложение дает ему право задавать такие вопросы в таком тоне и в
присутствии Игоря.
– Да,
да, – ответил Сергей Сергеевич, попадая в тон здоровяку, так, что у Игоря
создалось впечатление, что он вообще исчез из кабинета. – Он самый. Пятно на
чистом лике государственной службы. Он твой тезка, кстати, только Петрович.
– А-а,
ну хорошо, – одобрил здоровяк и пояснил свое одобрение: – Хоть запоминать особо
не нужно, а то этот, то ли Ренат, то ли Ринат…
–
Ринат, – сказал Сергей Сергеевич.
– Ну
ладно, – отвечал здоровяк, – пойдем, что ли, покурим, Игорь, э-э-э…
Игорь
понял, что пора подняться и пожать руку.
– Игорь
Петрович, – сказал он здоровяку, пытаясь показать, что его рукопожатие не такое
слабое, как может показаться на первый взгляд, что впечатление обманчиво.
– Игорь
Васильич, – представился здоровяк и тут же бросил через плечо Игоря: –
Смотри-ка, вроде женатый, а рука правая сильнее, чем у Молодого.
Игорь
пропустил шутку здоровяка мимо ушей, а Сергей Сергеевич оставил ее без ответа.
Игорь обратил внимание, что у Игоря Васильевича, как и у Сергея Сергеевича,
тоже не было обручального кольца.
–
Ладно, Игорь Петрович, пойдем, правда, покурим в другом месте. – Игорь кивнул,
они вышли, и здоровяк сказал в еще не закрытую дверь: – А то опять начнет, у
меня из-за вас астма, диабет, давление.
Они
вышли на лестничную площадку и поднялись на этаж выше, может, и там тоже был
коридор, но дверь в него была заколочена двумя толстыми досками крест-накрест.
Выше лестница уже не вела, здесь лестничная площадка выглядела свежее из-за
своей заброшенности, она была как будто только что побелена, побелена была даже
заколоченная дверь, и сразу же брошена малярами, в углу еще стояли их кисти,
покрытые известкой, на подоконнике полуоткрытого окна стояло ведро с белыми
подтеками. Игорь Васильевич показал на это ведро и сказал:
–
Пепельница, – потом протянул Игорю сигарету, закурил сам и дал прикурить Игорю.
– К
нам, значит, собираешься, – сказал здоровяк после первой затяжки, Игорь покивал
и спросил:
– А что
тут, вообще?
Игорь
Васильевич ухмыльнулся.
– А
тебе главный мраку напускал? – Игорь покивал. – Обещал командировку в Тайланд?
– Игорь опять покивал.
– Да
тут все по-всякому считают, – сказал Игорь Васильевич, пуская дым на макушку Игоря.
– Молодой говорит, что мы, типа, инопланетян допрашиваем. Говорит, что кто-то
наверху выслужиться решил еще при Медведеве, типа, если тот от инноваций на
внеземной разум переключится, сразу нас предъявить, вот, у нас уже это есть,
вот и документы и все остальное, список операций, протоколы допросов, так что
ты не парься особо, что все это правда. На самом деле эта история еще при Союзе
началась. Но я не могу тебе рассказать, потому что у меня с Эсэсом договор
языком не трепать. Ренат думает, что мы каких-то черных риэлторов покрываем
каким-то макаром для кого-то сверху.
Игорь
не знал, чем ответить на такой пространный спич и неопределенно похмыкал, делая
вид, что понимает, о чем говорит Игорь Васильевич.
– А я
вот надеюсь, что не у всех же наверху крыша поехала, если держат нас тут,
значит есть какой-то смысл, система определенная прослеживается. Отчетность
ведь требуют наверх даже больше, чем обычно, тут, блин, бумажной работы, даже
ты, бухгалтер, охренеешь. Да и смысла не было бы все так скрывать, если бы все
просто было, если бы это была какая схема криминальная под крышей ФСБ, ты ведь
не один такой несчастный, что никуда приткнуться не можешь, тут половина народу
согласилась бы на любую криминальную байду сразу, если бы ее прямым текстом
предложили, а вторая половина поломалась бы, поломалась бы и согласилась после
некоторых раздумий. Ну, что я тебе говорю, если согласишься, может, сам до чего
додумаешься, даже интересно, что тебе в голову придет.
– А
зарплата как?
– Ну,
мне хватает, – уклончиво ответил Игорь Васильевич.
Игорь
мысленно усмехнулся, его всегда удивлял этот стыд людей при разговоре о
зарплатах. Все, кого когда-либо знал Игорь, с легкостью рассказывали о каких-то
гомосексуальных опытах в юности, о том, как у них не стоит на жену, о самых
интимных деталях семейной жизни, но сразу же стеснительно замыкались, когда
разговор заходил о деньгах, которые они честно получали за свой честный труд, –
это было какое-то сложное табу на финансовую наготу. Игорь и сам стеснялся
говорить, сколько зарабатывает. Он хотел озвучить эту мысль, но почему-то не
решился, пялясь на огромные боты Игоря Васильевича, Игорю Васильевичу тоже
что-то резко не о чем стало говорить, поэтому остаток перекура они провели
молча.
Они
спустились к Сергею Сергеевичу, здоровяк зачем-то ободряюще похлопал Игоря по
плечу, но сам в кабинет заходить не стал, а пропал за одной из дверей коридора.
Игорь уже понял, что Сергей Сергеевич отчего-то не любит стуков в дверь и вошел
сразу, как и в первый раз. Сергей Сергеевич снова ковырялся пальцами по
ноутбуку и спросил лысиной:
– Что,
наслушался про черных риэлторов? Решил?
– А
что, других вопросов не будет? Всяких там, кем я вижу себя в вашей компании
через год или через пять лет?
Сергей
Сергеевич шевельнул головой, как бы пытаясь развернуть ее в сторону Игоря,
чтобы метнуть в него какой-нибудь взгляд, но развернуться так, чтобы
встретиться взглядом с Игорем, у него не получилось, и он сказал только:
– Иди к
Ринату в пятый кабинет, он тебе покажет, как и что.
Пятый
кабинет оказалось найти легко, потому что это был единственный кабинет,
обозначенный цифрой, Игорь рассудил, что аура начальственного запанибратского
поведения должна распространяться на всю контору и сунулся в пятый кабинет без
стука и тут же получил вопрос о том, не учили ли его стучаться, откуда-то
справа от входа, из-за стеллажа с папками. Огорошенный этим вопросом, он не
сразу оказался удивлен тем, что пятый кабинет покрыт не линолеумом, а паркетом,
что дверь пятого кабинета, в отличие от остальных дверей, обычных деревянных дверей,
покрытых масляной краской, сделана под евроремонт. Помимо стеклянных стеллажей
и паркета в кабинете был также вполне современный компьютерный стол и
вертящийся стул с подлокотниками, окна были пластиковые, незаметный с первого
взгляда кондиционер нагонял в кабинет теплый сухой воздух.
– Я от
Сергея Сергеевича, – сказал Игорь стеллажу.
Из-за
стеллажа выскользнула подобная самому Игорю канцелярская крыса, даже вроде бы
одного с Игорем возраста, разве что сам Игорь был в костюме-тройке, а
канцелярская крыса в таком же, как у Игоря Васильевича, синем комбинезоне,
только чистом и лучше подогнанном по размеру, чистой синей рабочей курточке, а
под комбинезоном и курточкой крысы виднелась белая рубашка и синий, в цвет
комбинезона, галстук. Вместо брезентовых ботинок были надеты какие-то берцы с
белыми шнурками, и если бы не золотой держатель для галстука, Ринат напоминал
бы советского инженера-проектировщика в третьем поколении.
– Ринат
Иосифович, – представился новый знакомый, – Ринат, – повторил он, особенно
надавливая на звук «и», в то время как Игорь невольно представился в ответ и
попытался вообразить, при каких обстоятельствах родители отца Рината
Иосифовича, пытаясь польстить ЗАГСу и вождю народов, нарекли сына Иосифом. В
целом Ринат понравился Игорю с первого взгляда своей аристократической
бледностью, ботанической выправкой, цепкими татарскими глазами на славянском
лице и тем, как прямоугольно выпирала сигаретная пачка в кармане его
комбинезона.
–
Сергей Сергеевич сказал, вы введете меня в курс дела, – сказал Игорь, и Ринат
Иосифович деловито кивнул, не делая попыток перейти на ты, чем стал Игорю еще
более симпатичен, махнул рукой с обручальным кольцом, приглашая следовать за
собой, и скользнул за стеллаж.
За
стеллажом стоял огромный, в человеческий рост сейф, в замке которого Ринат
Иосифович шумно поковырялся вынутым неизвестно откуда ключом. Из недр сейфа был
извлечен еще один ключ с болтавшейся на нем бумажной биркой с цифрой «8» и две
печати – одна круглая, другая прямоугольная, подушечка для печатей, снизу
которой чем-то красным, вроде бы лаком для ногтей, был начертан еще какой-то
нумер. Игорь уже протянул руки, чтобы принять владение этим, но Ринат Иосифович
протестующе покряхтел:
– Под
роспись, под роспись, – и они пошли обратно к столу Рината Иосифовича, так что
Игорю стала непонятна манипуляция с заманиванием его к сейфу.
Ринат
Иосифович выкатил откуда-то еще один вертящийся стул, посадил Игоря сбоку от
стола, достал из-под столешницы бумажку и шариковую ручку, а на вопросительный
взгляд Игоря сказал, будто умственно отсталому:
–
Заявление о приеме на работу, все, как положено. На имя Сергея Сергеевича
Веретнина.
– А в
пункте «место работы» что писать? – спросил Игорь.
–
Пишите «отдел», – ответил Ринат Иосифович, как вдохновением захваченный процессом
вынимания из стола и из стеллажа канцелярских книг и складыванием их возле
заполняемой Игорем бумажки.
– А
должность какая? – спросил Игорь.
–
Пишите «оперативник».
Когда
Игорь составил заявление и сказал «все», Ринат Иосифович взял бумажку за угол
двумя пальчиками, бегло посмотрел на нее, сказал:
– Дата,
подпись, – и сунул его Игорю обратно.
Игорь вернул заявление с датой и подписью,
Ринат Иосифович опять взял его двумя пальчиками, снова бегло посмотрел на него,
недовольно морщась почерку Игоря, как учитель Игоревой начальной школы, и опять
сунул обратно.
–
«Отдел» нужно с маленькой буквы и в кавычках. – Игорь начал исправлять большую
букву на маленькую и попытался пририсовать кавычки, в ответ на эти ухищрения
лицо Рината Иосифовича перекосилось, он выдернул бумажку прямо из-под пера
шариковой ручки и сунул Игорю новый листок. – Лучше перепишите.
За
подписью к Сергею Сергеевичу Игорь пришел уже взмокший, прохлада в кабинете
главного казалась ему живительной, Сергей Сергеевич угадал состояние
подчиненного по лицу, которое Игорь загнанно вытер пиджачным рукавом.
–
Укатал тебя наш татарин.
Ринат
Иосифович рассмотрел подпись и печать Сергея Сергеевича так придирчиво, словно
Игорь мог подделать их в коридоре или Сергей Сергеевич мог поставить их как-то
не так.
–
Ладно, – с непонятным Игорю разочарованием сказал Ринат Иосифович, убирая
заявление в стол, – теперь давайте фотографии для удостоверения. Вы ведь
сделали фотографии? Теперь пойдемте принимать кабинет, вот только распишитесь
за ключ, печати и штемпельную подушку.
Игорь
думал, что прошел все семь кругов канцелярского ада, когда заполнял заявление
пять раз подряд, но по сравнению с принятием кабинета номер восемь заполнение
заявления было некоей разминкой.
В
кабинете номер восемь было очень мало предметов. Был шаткий желтый лакированный
стол, подобный столу Сергея Сергеевича, был компьютер, с клавиатурой настолько
грязной, будто на ней резали мясо, и мышью залапанной, как дверца общественного
туалета; принтер, системный блок и старенький монитор с экраном чуть больше
почтовой открытки выглядели не лучше. На окне Игорева кабинета висели
светло-зеленые шторки, таких Игорь не заметил, когда гостил у Сергея
Сергеевича, зато не было вымпелов и кубков, стеклянный шкаф у стены был пуст.
Были еще стулья, телефон, бюстик Чайковского, коврик возле двери. Казалось бы,
передача этих немногих предметов во временную собственность Игоря не должна
была занять много времени. Сначала все пошло действительно очень бодро, как
будто даже не в манере Рината Иосифовича; Игорь успел расписаться за шторы,
шкаф, бюстик, коврик, но вот уже на компьютерной мыши, названной в одной из
канцелярских книг Рината Иосифовича «Манипулятор типа “мышь”, производитель
“Леново” инвентарный номер “715”», возникла некоторая заминка. Производителем
мыши оказалась не «Леново», а «Хьюлетт-Паккард», а инвентарного номера на ней и
вовсе не было.
Ринат
Иосифович настоятельно попросил Игоря никуда не уходить, вырвал мышь из гнезда
и ушел минут на пятнадцать, затем вернулся вроде бы с той же мышью, но уже
какой-то более удовлетворенный.
–
Тааак, – сказал он и, по-кошачьи щурясь, стал листать одну из своих
канцелярских книг. – Есть еще два стула.
– На
одном пики точеные? – едва слышно пробормотал Игорь и осекся под взглядом
Рината Иосифовича, который перестал быть кошачьим, а стал очень внимательным.
– Что?
– спросил Ринат Иосифович. – Со стулом что-то не так?
–
Нет-нет, я так просто, – сказал Игорь.
У обоих
стульев оказались не те инвентарные номера, и Ринат Иосифович, схватив оба,
опять скрылся, оставив Игоря, который безнадежно присел на угол стола. Вернулся
Ринат Иосифович опять же с двумя стульями, правда, на этот раз стулья оказались
лучше и чище прежних. Дальнейшая сверка с канцелярией показала, что в кабинете
Игоря не хватает настенных часов, и, принесенные и подвешенные на место, а
именно над дверью, они показались Игорю удивительно похожими на часы из
кабинета Сергея Сергеевича. Несколько раз Ринат Иосифович срывался с места, как
гриф с пустынных высот, пропадал и приносил в Игорево логово что-то новенькое,
а именно: ведро с красными масляной краской написанными буквами «М.Т» на боку,
чугунное пресс-папье, желтый от времени графин и граненый стакан, швабру, как
бы сплетенное из пластмассы мусорное ведро.
Когда
Ринат Иосифович сунулся к окну, Игорь испугался, что тот начнет пересчитывать
дохлых мух в оконной раме и приносить недостающих, но Ринат Иосифович нашел там
гранитную пепельницу, успокоился, дал Игорю расписаться в ее получении и тут же
закурил. Игорь жадно втянул чужой дым ноздрями, но Ринат Иосифович оставил это
его телодвижение без внимания, хотя видно было, что он его заметил. Игорь
перехватил его скошенный в сторону выхода задумчивый взгляд, там, на дверной
ручке, болтался, похожий на перегрызенный, обрывок веревки.
– Мне
собаки служебной не полагалось? – спросил Игорь, пытаясь съязвить, и кивнул
головой в сторону веревки.
– Нет,
не полагалось, – рассеянно сказал Ринат Иосифович и очень серьезно посмотрел
Игорю в глаза: – Вы будьте внимательнее. Они готовы все помещение по кирпичикам
растаскать. Они способны две пачки сигарет за день пострелять, я как-то чисто
из академического интереса посчитал. Сейчас пойдем спецодежду получать, два
комплекта, вы с ней аккуратнее, это на год и ботинки тоже на год.
– Вот,
– говорил он уже спустя несколько минут, уже внизу открывая каморку с надписью
«Слесаря», вот здесь ваш шкафчик, видите, цифра «восемь», вот ключ от него, вот
здесь распишитесь, ага. Оружие вы все время с собой таскать не сможете, только
перед операцией, только под роспись, но вы и не похожи на того, кто в этом
потребность испытывает, вы, кстати, вообще, стрелять умеете?
Игорь
не успел ответить, как ему под нос была сунута книга по технике безопасности, в
которой он, не вчитываясь, как под гипнозом, расписался.
–
Теперь умеете, – сказал Ринат Иосифович.
–
Значит так, – инструктировал Ринат Иосифович, когда они опять вернулись в
восьмой кабинет. – Вот эта печать, – он, как погремушкой, тряс круглой печатью
у Игоря перед носом. – Этим заверять протокол допроса, если вас до него
допустят, а этим, – он опять тряс печатью, но на этот раз прямоугольной, –
детали операции, а вот это, – он тряс картонкой, похожей на игральную карту, –
ваш логин и пароль от компьютера, логин и пароль менять не нужно, вот возьмите
и не потеряйте. Печати убирайте в этот ящик стола, он запирается, вот ключ, – и
он протянул очередной ключ с биркой.
– Если
монитор кажется вам маленьким, несите из дома свой, флешек из дома носить не
нужно, из дома можно носить все, отсюда уносить ничего нельзя. Вот распишитесь,
что согласны с этим.
Когда
Игорь остался один, он потратил несколько минут на то, чтобы сидеть лицом ко
входу, спиной к окну, но все время выглядывать из-за монитора и видеть
болтающийся на дверной ручке обрывок веревки ему не улыбалось, и он поставил
стол так, чтобы сидеть спиной к стеклянному шкафу у стены, чтобы окно было
слева, а дверь справа. Устаканив себя таким образом, он сел перед компьютером,
даже не пытаясь включить его, и какое-то время просто приходил в себя после
бури, которую устроил вокруг него Ринат Иосифович.
Он
чувствовал себя так, будто его стремительно прогнали через все позы
канцелярской Камасутры, ощущение усталости во всех его мышцах смешивалось с
ощущением непонятного удовлетворения во всем организме.
Игорь
еще не вышел из этого состояния, когда к нему без стука опять заглянул Игорь
Васильевич.
– Ты
домой собираешься или, как Фил, будешь здесь ночевать?
Они
вместе посмотрели на настенные часы, которые показывали полседьмого.
– Не подкинешь
меня? Я тут недалеко живу, – опять сказал Игорь Васильевич. – А то моя машинка
в ремонте, отдал каким-то алкашам местным, они ее уже неделю ковыряют, меня уже
все возили, ты еще нет. Только подожди меня под шлагбаумом, пока я переоденусь.
Игорь не
мог представить здоровяка ни в чем другом, кроме этого обшарпанного комбинезона
и обшарпанных ботинок, отчасти именно это обещание и любопытство, как же
выглядит здоровяк в своей повседневной одежде, убедили его остаться в машине
возле шлагбаума и подождать Игоря Васильевича. Ожидание Игорь скрашивал руганью
с женой по телефону, количество пропущенных вызовов от которой он даже не стал
глядеть, чтобы не расстраиваться заранее.
Получилось
и правда неловко, на очень высоких тонах жена поведала Игорю, как ей позвонили
на работу, как она спешила через пробки, чтобы забирать сына из детского сада,
как воспитатель притворялась, что ничего не случилось, но готова была сожрать
жену Игоря на месте. Ее очень расстроило, когда она узнала, что Игорь опять
подался во внутренние органы.
– Ты
опять с этими мудаками связался, – сказала она. – Тебе мало одного раза. Тебе
мало, что остальные уже по двое детей имеют, одного старшеклассника и одного
маленького, я как старая дева выгляжу среди подруг, которая напоследок что-то отхватила.
И вообще, ты скоро домой собираешься?
– Как
только, так сразу, – сказал Игорь.
– О.
Вот, прекрасно, узнаю старые времена. Где был, что делал, говорить нельзя, что
у меня происходит – слушать не хочешь, чего ты вообще хочешь-то?
Она
была так заведена за несколько часов Игорева молчания, что проносилась упреками
через всю их совместную жизнь туда и обратно, словно играла на ней гаммы. Когда
Игорю становилось совсем уж тоскливо от ее упреков, он откладывал телефон на
соседнее сиденье, слушал, как нечленораздельно попискивает динамик, бессильный
донести до него слова жены, и смотрел на то, как на лобовом стекле копятся
капли полудохлого дождя. Затем, догадываясь по шуму того же динамика, что жена
спрашивает его о чем-то, он опять брал трубку, говорил в нее нейтральное «да,
да» и опять клал трубку на соседнее сиденье. Наконец, увидев появившегося на
горизонте Игоря Васильевича, Игорь сказал:
–
Извини, дома уже поговорим как следует, сейчас правда некогда, – Игорь сбросил
звонок. Несколько секунд он опасался, что за год его бездействия жена могла
научиться игнорировать все эти его «извини, мне некогда», могла позвонить снова
и продолжить свой монолог в еще более повышенных тонах, но телефон молчал. Пока
здоровяк шагал по глине в его сторону, Игорь, чтобы совсем не искушать судьбу,
успел набрать смску «Я перезвоню, когда освобожусь» и, временно успокоенный
этим своим тактическим матримониальным ходом, сунул мобильный телефон в
нагрудный карман пиджака.
От
влезающего в машину здоровяка не ускользнуло это движение, он понимающе показал
Игорю свою окруженную мимическими складками улыбку, состоявшую из ровных зубов,
как бы высаженных в десны с равным промежутком в миллиметр между ними.
–
Поругался? – спросил здоровяк и ткнул Игоря пальцем в бок. – Она у тебя хохлушка,
нет?
– Да
нет, вроде из Сибири у нее отец с матерью, – ответил Игорь.
– А моя
хохлушка была, – сказал Игорь Васильевич, подстраивая сиденье под себя и
протягивая ремень безопасности через свою обширную грудь и напоминая этим
почему-то революционного матроса с пулеметной лентой. – Она и руки распускала,
пользовалась тем, что я сдачи дать не могу – я ведь сразу убью нахер. Меня и
спасало только то, что она до головы до моей не дотягивалась – так, все в
туловище колотила. Ну что, поехали.
В быту
Игорь Васильевич носил серый костюм, пиджак которого он не застегивал ни на
одну пуговицу, белую рубашку без галстука и желтые ботинки из матовой кожи.
Этот приличный наряд не делал самого Игоря Васильевича приличнее, и костюм и
ботинки все равно сидели на нем, как комбинезон и брезентовые боты, поэтому,
когда Игорь Васильевич достал из кармана футляр и напялил на нос очки в тонкой
оправе с прямоугольными стеклами, Игорь едва не рассмеялся. Желание смеяться,
впрочем, у Игоря пропало, как только он увидел, сколько глины натащил в салон
Игорь Васильевич на своих ботинках.
Сначала
их дорожный разговор как-то не заклеился.
– Да,
кстати, – начал было Игорь Васильевич, вытащил из кармана красные корочки и
отдал их Игорю. – Не потеряй, – сказал он.
Но
Игорь только кивнул в ответ и спрятал корочки в тот же нагрудный карман.
Потом,
видно, от скуки, здоровяк стал шарить глазами по салону и обнаружил сзади
детское кресло:
–
Сколько лет? – спросил он.
–
Шесть, – коротко ответил Игорь.
– Один?
– спросил Игорь Васильевич, на что Игорь только вздохнул в ответ, и они опять
замолкли на какое-то время, качаясь на кочках промзоны, куда их обоих
угораздило попасть работать.
Игорь
косился на Игоря Васильевича и вроде бы не прочь был поговорить, но темы,
которые поднимал здоровяк до этого, не могли не исчерпаться парой фраз. Что мог
ответить Игорь на вручение корочек? Произнести торжественную речь? Как он мог
ответить на вопрос о ребенке? Спросить, есть ли у Игоря Васильевича дети? Тот
бы ответил что-нибудь про старшего сына раздолбая или дочь, которая тянет
деньги на тряпки. Можно было спросить про внуков, тем более в машине, вблизи,
Игорь разглядел, что здоровяк может быть вообще одного возраста с Сергеем
Сергеевичем, а тому уже было явно больше пятидесяти, но внуки бывают очень
больной темой. Бывает, что их не заводят, или бывшая жена не дает встречаться с
детьми и внуками, или, что еще хуже, они есть и есть их фотографии в кошельке,
а еще хуже, в телефоне, или их видеозапись на телефон, и все это нужно
просмотреть и следить при этом за дорогой.
– Тут
всегда пробки, – предупредил Игорь Васильевич, – давай в объезд, налево.
Игорь
послушался здоровяка, но на том пути, куда они поехали, сломался трамвай,
машины, которые пытались его объехать, перегородили трамвайные пути, так что
исправные трамваи на встречных трамвайных путях не могли проехать и выстроились
в очередь, как и те трамваи, что выстроились за неисправным трамваем и
перегородили дорогу окончательно. Среди бензинового и газового пара, среди
психованно перекликающихся автомобильных гудков, в гуще беспомощного
автотранспорта ковырялся озабоченный, мокнущий регулировщик.
– Все
бы отдал, чтобы вот так же, на спокойной работе, – кивнул на регулировщика
Игорь Васильевич.
– Так,
вроде бы, все спокойно у нас, как мне показалось, а что, бывают сильные
запарки? – спросил Игорь.
– Скоро
обещается бурный денек и бурная ночка, – сказал Игорь Васильевич. – Ты жену
предупреди, что тебя не будет.
– Ага,
«предупреди», может, сейчас позвонить и сказать, – усмехнулся Игорь.
– А, ну
да, ну да, – тоже усмехнулся Игорь Васильевич, – я уже подзабыл слегонца, как
это бывает. А-а-а, опять, опять тебя не будет, тебя уже дети только по
фотографии узнают.
– Нет,
ну не до такой степени, – возразил Игорь, – у нас до такого не доходит, да и не
доходило, но некоторое напряжение, конечно…
–
Некоторое напряжение, – зачем-то повторил за ним Игорь Васильевич. – Тут такое
иногда творится, я прихожу домой и радуюсь, что никого дома нет, что никто не
спрашивает, как дела, потому что дела на самом-то деле хреново всегда.
– Так
жестко все? – несколько напрягся Игорь.
– Нет,
ну это все, конечно, зависит от того, где ты раньше работал, я знаю, где ты
раньше работал, поэтому думаю, что все это тебе покажется жестковатым. С другой
стороны, многим бумажная работа кажется невыносимой, более даже невыносимой,
чем в поле работать, а у тебя тут все в порядке должно быть.
– А
почему ты вообще не уволился? – спросил Игорь. – Тебе вроде бы по возрасту
можно уже.
– Я
идейный, – сказал Игорь Васильевич, но улыбнулся так, что неясно было – шутит
он или нет.
Игорь
мрачно задумался, мрачность усиливалась еще и тем, что они углубились в пробку,
а какой-то хрен на машине сзади раздражался видом багажника или номерного знака
автомобиля Игоря и то и дело давил на сигнал. Чтобы отвлечься, Игорь включил
радио.
– Да ты
не грейся, – угадал его телодвижения Игорь Васильевич, – если бы ты не
подходил, тебе бы не позвонили. Тебя основательно проверяли, за тобой даже
следили. Я тебе больше скажу, я тебя знаю больше, чем ты сам себя знаешь, я
тебя выбрал, точнее, мы с Сергеем Сергеевичем. Ты ведь достаточно уравновешен,
ты, может, сам не знаешь, насколько ты спокойный, как удав. Конечно, ты
любопытный, но это не большой недостаток. Отчасти это даже достоинство. Если
тебе интересно, что происходит, значит, ты будешь ответы искать, возможно, ты
даже их найдешь, эти ответы, может быть, ты даже ответами этими с нами
поделишься.
Игорь
даже не заметил, как закурил, видимо, он достал сигарету, когда услышал, что за
ним следили.
– Я так
понимаю, что самой информации мало даже наверху, – сказал Игорь Васильевич. –
Это заметно, когда наверху мало знают, они тогда еще больше тумана напускают.
Фух, охота тебе бензином дышать, закрой окно, я лучше пассивным курильщиком
буду.
Игорь
послушно закрыл окно.
– Ты
статистику изучал? – спросил Игорь Васильевич.
– Мне
никто статистику еще не давал, – сказал Игорь.
– Ты не
так понял, – поморщился здоровяк, – вообще, статистику как науку.
– А, в
этом смысле. Ну, в институте вроде преподавали, только это когда было-то,
больше десяти лет назад. Да и то это непрофильное что-то было, типа философии,
английского.
– Ну
понятно, – грустно вздохнул Игорь Васильевич. – Но ты ведь еще после
перестройки учился, но до этого дурдома, не как сейчас учат этих лопухов
малолетних, когда какой-нибудь менеджер двух слов грамотно написать не может в
явке с повинной? Или эти с пятерками по русскому языку, которые по-русски
вообще не говорят.
– Так
ведь если вы меня изучали…– начал было Игорь.
– Да
это риторический вопрос был, я такими до смерти тебя заговорить смогу, это
возрастное, наверно.
Водитель
сзади продолжал то и дело гудеть на каждое движение Игоря за рулем. Игорь
Васильевич несколько раз сказал: «Да что же это такое». Когда Игорь, для того
чтобы выбросить окурок, притворил окно, а сосед сзади прогудел еще раз, а из-за
приоткрытого окна звук этот достиг ушей Игоря Васильевича особенно отчетливо,
здоровяк вздохнул и шустро вылез наружу. Освобожденный от его тяжести
автомобиль облегченно качнулся.
Игорь
Васильевич подошел к машине раздражительного автолюбителя и произвел какие-то
слаборазличимые для Игоря во всем уже наступившем мраке, свете фар и уличных
фонарей манипуляции возле окна раздражительного водителя, вроде бы объясняясь с
ним о чем-то.
– Даже
корочками не пришлось светить, – вздохнул здоровяк, опять нагрузив собой машину
Игоря. – Хватило одного вида моей мрачной будки. Вот такой, – он изобразил
сумрачное лицо, Игорь невольно улыбнулся тому, что это выражение лица не было
состроено по его поводу.
Они
проваландались в этом заторе еще минут сорок и, хотя водитель сзади унял свое
раздражение, Игорь Васильевич периодически поглядывал назад и чему-то
ухмылялся. Игорю не нравилось это, как ему казалось, глумление над поверженным
противником, но он молчал.
–
Ладно, спасибо, хотя я бы пешком бы, наверно, быстрее добрался, зато в тепле, –
сказал Игорь Васильевич вместо прощания, когда освобождал салон от своего тела
в спальном районе, неподалеку от обычной пятиэтажки. Игорь пожал ему руку,
подумал, стоит ли возвращать пассажирское сиденье в прежнее положение, но не
стал с этим возиться, а сразу же позвонил жене.
–
Купить чего-нибудь? – спросил он озабоченным голосом, притворяясь, что у него
только что был серьезный разговор, чтобы скрыть виноватые ноты в голосе,
которые только завели бы жену в новый скандал.
За то
время, что ей было запрещено звонить, жена, видно, перекипела и обзвонила всех
– от подруг до матери – и как-то поуспокоилась, потому что теща в общем-то
хорошо относилась к Игорю, и распад их семьи был ей не нужен – она сама как-то
хотела еще наладить свою семейную жизнь после смерти тестя, и внук, сплавляемый
ей ссорящимися дочерью и зятем, путал бы ей какие-то карты в каких-то ее
амурных делах. Теща, возможно, была даже за то, что Игорь вернулся в органы, ей
нравилось «пробивать по базе» всех своих потенциальных ухажеров, прямо она
этого дочери не говорила, она находила другие слова, покрасивее, но на дочь они
действовали успокаивающе.
– Ты
скоро там? – спросила жена надтреснутым вечерним голосом, каким она всегда
говорила поздним вечером, когда она уже намазывалась кремами, потому что идти
было уже некуда, ничего не нужно было уже готовить, а в гости к ним никто не
собирался.
– Да
скоро, скоро, минут через пятнадцать буду, – сказал Игорь. – Купить ничего не
надо, говорю?
– Ну,
йогурт какой-нибудь купи, не знаю, мелкому. А лучше просто домой иди.
Это
было сказано настолько мирным голосом, что Игорь напрягся, чуя засаду, но на
всякий случай решил поторопиться. Консьержка в подъезде посмотрела на него
осуждающе, как будто была уже в курсе, сын в своей комнате сидел за компьютером
в наушниках, как бы готовя себя к очередной родительской ругани и готовясь, в
случае чего добавить звук на полную катушку и не слышать, как они обмениваются
упреками о зря проведенных совместных годах. Но жена встретила Игоря, в общем,
радушно, а не сидя в гостиной перед телевизором, или не сидя в спальне за
ноутбуком, или не сидя в кухне за стаканом вина и скептическим взглядом,
направленным на холодильник. Она вышла его встречать, мягко ступая на тапочках,
они даже поцеловались, она сказала: «Фу, ты мокрый, когда успел», а Игорь
ответил: «Да там хлещет».
Пока он
раздевался и разувался, жена спросила:
– Что
за место-то хоть, ничего?
– Я сам
пока не разобрался, – сказал Игорь. – Но так вроде ничего, правда, все
занюханное там, знаешь, такой офис в стиле соцреализма.
– С
бюстиком Дзержинского? Или с портретом?
– Да
нет, там бюстик Чайковского у меня в кабинете, почему-то.
Жена
хихикнула, сын, краем глаза увидевший свет в прихожей, выглянул из комнаты, с легким
опасением в глазах разглядывая обоих родителей (Игоря кольнула совесть),
подошел, обнял Игоря за ноги и спросил:
–
Ругаться вы не будете?
– Не
будем, не будем, – сказала жена.
Сыну
хватило этого обещания, чтобы тут же забыть об отце и, даже в некоторой спешке,
уйти обратно, к экрану, где что-то происходило.
Когда
Игорь принимал душ, жена стояла и смотрела на него каким-то странным взглядом,
так что Игорь даже спросил, что это она так смотрит.
– Я
просто думаю, не такой уж плохой год был, пока ты себя искал, типа, – вздохнула
жена.
Игорь
опасливо посмотрел на нее из-за воды, стекавшей по лбу, и не нашелся, что
сказать на это. Лишь отметил про себя, что курить она бросила сразу, как только
узнала, что беременна, но до сих пор стояла возле раковины так, как делала еще
в институте, в общажной кухне, опершись копчиком на раковину, скользя тапочками
по кафелю и поминутно переставляя ногами, чтобы совсем не соскользнуть на пол,
даже руку уперла локтем в бок, а пальцы поднесла ко рту. На ум Игорю пришла,
конечно, фраза «Ты знала, за кого выходила», но он уже произносил ее раньше, и
ничего хорошего из этого не получалось. Он так часто злоупотреблял этой фразой,
что если герой какого-нибудь фильма произносил ее, жена могла начать ругаться
из-за нее (и что интересно, в самом фильме, параллельно, жена главного героя
тоже начинала скандал после таких слов).
– Мне
даже нравилось, какой ты был пришибленный, как котеночек, – сказала жена.
– Ну,
знаешь, мне это как-то не очень нравилось быть пришибленным, – спокойно ответил
на это Игорь. – Это ужас какой-то был. Не совсем кромешный ужас, но неприятно
было болтаться вот так не при делах. Ты еще крысилась иногда, как не знаю кто,
как сегодня вот.
– Да
ладно тебе, крысилась, – не обидевшись, сказала жена.
–
Давай, списывай все на ПМС, – предложил Игорь.
– А
почему бы не списать? У тебя зато первое время после того такие перепады были,
куда там до ПМС, прямо климакс какой-то, а теперь, смотри, как и не увольнялся.
Даже позвоночник как будто выправился обратно, – она полезла к нему и поскребла
его по спине между лопаток.
– Ага,
и жопа обратно выросла, – сказал Игорь, – буду опять табуреты собой ломать.
– Нет,
ты все-таки расскажи поподробнее, – попросила жена, когда умытый и высушенный
Игорь переместился в кухню и стал поедать свой ужин. – Интересно же, кто там,
как. Вот ты говорил, что когда уволили – ужас был, а там не будет такого же
ужаса, но уже на работе?
– Я
пока точно не знаю, будет ужас или нет. Ты прямо… Ты на кого работаешь, вообще?
Жена
засмеялась.
– Нет,
ну правда, – сказал Игорь, – меня же только-только взяли, я всего несколько
человек видел, что я могу рассказать?
– Ну,
расскажи, кто там главный у вас, молоденький? Мне нравится, когда молоденький,
а уже в звании, и его старперы вроде тебя терпят. У нас такой менеджер в
соседнем отделе был, сын главного, ох как всякие пенсионеры психовали.
– Это
который грибов нажрался и в окно вышел?
– Ну
да, ну да, этот, но все равно.
– Нет,
тебе бы главный не понравился, он на твой вкус староват, – сказал Игорь. – Он еще
и толстый.
– Фу, –
ответила на это жена.
– Он
реально очень крупный такой кабанище, – сказал Игорь.
– Еще и
лысый небось, – угадала жена.
– Ну,
так не разобрать: лысый, бритый, – Игорь показал лицом, что он не специалист в
парикмахерском искусстве. – Но вроде лысый, как-то органично его лысина
вписывается в его толстоту. А еще он, прикинь, в спортивном костюме на работе.
Только, знаешь, золотой цепи на шее не хватает и перстней с наколками.
– Ага,
– сказала жена. – И наколотых перстней. А секретарша у него?
– У
него нет секретарши, он, похоже, сам себе секретарша, – Игорь помедлил, ожидая,
пока шутка оформится в его голове и добавил: – Во всех смыслах этого слова.
До жены
не сразу дошел смысл сказанного, но она с готовностью улыбнулась, услышав в
голосе Игоря юмористическую интонацию, а когда шутка до нее дошла, жена
улыбнулась еще раз, но уже искренне. Только после этих ее улыбок Игорь
почувствовал, что вернулся, наконец, домой, потому что до этого все было
каким-то пограничным. До этого ему казалось, что он в какой-то разведке на
оккупированной территории. Лампочки в гипсокартонном потолке, ввинченные по
периметру, засветились с теплотой елочной гирлянды, хотя и гипсокартонный
потолок, и эти лампочки жена выбивала в семейном споре перед ремонтом какими-то
жуткими оскорблениями (Игорь хотел какую-нибудь круглый светильник, одиноко
свисающий с потолка), и каждый раз, глядя на эти лампочки, Игорь чувствовал
себя проигравшим. И кухонные шторки, которые они выбирали вместе всей семьей,
но остановились на выборе жены, не вызвали в Игоре коробящих его воспоминаний,
а казались даже симпатичными. Да и сама жена, без косметики, вечерняя, с
собранными в хвост на затылке волосами, казалась роднее и проще. Игорь вдруг
вспомнил, как бесили его в подростковом и юношеском возрасте собственные
родители с этими их вечерними посиделками на кухне и бессмысленными разговорами
и спорами, бесил отец, сидящий за столом в трусах и голубенькой майке,
подпираемой изнутри небольшим пузом, и обнаружил себя самого, сидящим в одних
семейниках, обсуждающим начальство и отпускающим по поводу начальства
довольно-таки глупые шуточки. Словно в ответ на его мысли, как-то по-особенному
потопывая, появился сын и попросил чего-нибудь поесть.
– Суп
ведь ты не будешь, – сказала сыну жена.
– А
йогурта нету никакого? – спросил сын.
– Какие
тебе йогурты, ты уже в майку не влезаешь, – ответила на это жена.
– Да
она просто ему мала уже, – сказал Игорь, поглядев на сына, у которого между
пижамными штанами и нижней кромкой майки действительно наблюдался просвет в
пару сантиметров.
Сын подтянул штаны, и жена сказал на это:
–
Давай-давай, так ты до подмышек собрался подтягивать? Может, чаю попьешь? – сын
согласно покивал.
–
Давай, рассказывай дальше, – сказала жена, возясь возле сына.
– Он
такой, знаешь, старой закалки, ну, понятно, он ведь еще в Советском Союзе
начинал, то ли с гэбэшными, то ли с армейскими замашками, потыкал меня носом в
мое дело, конечно. Так что пришлось немножко пообтекать. Он все с такими
подколками намекал, чтобы это больше не повторилось. Мне это вообще нравится,
все такие честные лица делают, и никто как будто ничего не знает, но все ведь
знают, как было, и все знают, что я вижу, что они знают. Ну, мы на эту тему
уже…
Сын
смотрел на Игоря из-за края кружки, и видно было, что хотел что-то спросить, но
его могли выгнать из кухни, а послушать, о чем говорят родители, ему пока было
интересно, поэтому спросить он не решался.
–
Второй еще есть, тезка мой, – сказал Игорь, – такой, типа Валуева. Этот вообще,
как будто из театра роль играет такого, знаешь, резонера. Даже непонятно, что в
нем не так. Он такой соответствующий своему образу. Правду-матку режет и про
себя и про других, в движениях такой уверенный. Шутит грубо. Но такое чувство,
как будто роль играет, как будто пригласили актера из ТЮЗа сыграть антагониста
начальству – вот он и чешет по роли, в которую вжился. Импровизирует. Но,
вообще, производит такое впечатление нормальное в целом.
– У нас
Сережка такой, – встрял сын. – Он решил, что он Бэтмен, и хочет, чтобы его все
«Бэтмен» звали, а его все равно Сережкой зовут.
– Иди,
иди отсюда, – погнала сына жена. – Уши он тут свои… Выпил свой чай – иди. А то
потом будет…
– Потом
еще татарин есть, он вроде бухгалтера и завхоза, – продолжил Игорь, когда за
сыном стукнула дверь. – Этот вообще кадр, но основательный, если бы там все
такие были, как он, да и вообще, везде такие, как он, были, и бардака бы такого
повсюду не было бы. Ну представь, татарин с немецкими замашками, я бы даже
сказал нацистским, ему только формы не хватало.
– Ой,
ну не надо, татарин с немецкими замашками, да еще и завхоз и бухгалтер, про это
фильм есть «Совершенный человек», – пошутила жена.
– Нет,
ну реально, – сказал Игорь, убеждающее приложив руку к сердцу. – По-моему, там
на нем вся материальная база держится. Он прямо как постигший бухгалтерский
дзен выглядит. У него у одного кабинет нормально отремонтирован. От него одного
шорох по всему заведению стоит. Он бы тебе понравился.
–
Только не начни у этого гуру, как в прошлый раз, бухгалтерскую отчетность
копать, – сказала жена.
– Даже
если доберусь, то вряд ли что найду, – убежденно сказал Игорь. – Там же по его
уверенной морде видно, что хрен подкопаешься, у него явно какая-то чистейшая
схема там есть, скорее всего, безупречная, видно же, что он не дурак и не
просто так пользуется положением. Там явно не в должности дело, а в чистоте
документов.
– Вот
нравится мне, когда у тебя так глаза начинают блестеть, – сказала жена. – Вроде
ничего хорошего это не обещает, а все равно симпатично, как у Мишки, когда он
грипповал в четыре года.
– А мне
вот не совсем это нравится, – ответил Игорь. – Так что если заметишь, сразу
пресекай.
– А с
девушками у вас как на новом месте? – спросила жена.
Это был
вопрос, наверно, еще с начала их брака, когда-то этот вопрос был очень острым, потому
что жена считала, по опыту своей семьи и по тому, как вел себя ее собственный
отец, что все мужчины только и думают, как сходить «налево», и поэтому
ревновала ко всему что только можно самой нездоровой ревностью. Но со временем
вопрос стал каким-то обыденным, Игорь не подтверждал ее подозрений, и это
отсутствие ревности Игоря даже как-то обижало, ему казалось, что жена еще
питала на него какие-то надежды, но в настоящее время полностью убедилась, что
он рохля.
– Там,
по-моему, совсем нет женщин, – сказал Игорь, – и не было похоже. Потому что
обычно какие-то следы остаются после вас. Допустим, плакат на восьмое марта бы
где-нибудь валялся, или бутылка из-под мартини где-нибудь стояла бы по всяким
закуткам для курения, хоть что-то было бы. А там этого нет. Не знаю, может,
специально так коллектив подобрали.
– Может
и специально, – признала жена. – У нас коллектив вот наполовину мужской,
наполовину женский, но как-то между женщинами терки вечно какие-то, заговоры
непонятные, какие-то обиды. Я иногда смотрю сериал, вот тот же детективный, где
герои пополам такие, пополам такие, и удивляюсь, какие там сугубо деловые
отношения. Компьютерщицу бы загнобили за ее цветные тряпки и пальцем у виска бы
крутили остальные бабы, сколько бы докторских степеней у них бы не было при
поступлении в ФБР.
– Это
да, – улыбнулся Игорь. – Помнишь, у вас сисадмин приперся на корпоратив в
футболке с конями, сколько они ему это вспоминали?
– Они
ему этих розовых лошадей до сих пор припоминают, причем не в глаза, а так,
считают его придурком за спиной у него. Ну, так-то он правда придурок, зажатый
какой-то, хотя почти под тридцать, с мамой еще живет, как маньяк.
Сам
Игорь не считал сисадмина маньяком, но покивал, хотя идея жить если не с мамой,
то хотя бы одному, какой-нибудь холостой жизнью, хотя бы какое-то время – ему в
принципе была симпатична.
– Это
вообще не вполне нормально, по-моему, – продолжила жена. – Он ведь гораздо
умнее многих наших гусей, которые тачки и жен меняют. Но класть свой ум на
алтарь тупорылой скромности, может, считать себя умнее других, втайне
радоваться их идиотизму. Я вот, например, дура ведь полная в компьютерах. Это у
него точно что-то нездоровое. Опять же этот корпоратив, ему ведь мать стала в
десять названивать, где он и как, и судя по его лицу несчастному, она ему
небось угрожала своим сердечным приступом, я бы такую мать сама подушкой давно
бы задушила.
Игорь
вспомнил, как она сама названивала ему днем, но никак не выдал того, что
вспомнил.
– Да ты
и сам такой был в начале студенчества, – сказала жена. – Просто тогда с сотовой
связью были проблемы. Помнишь, она говорила, что я стерва, что рожу обязательно
не от тебя ради квартиры. Помнишь?
«Насчет
“стервы”, может, она и не так уж ошибалась», – беззлобно, со скошенной улыбкой
подумал Игорь, а сам сказал:
– Нет,
ну мне-то она в глаза этого не говорила, так, шушукалась с сестрой и отцом,
отец, кстати, за тебя был. Твоя мать тоже вон считала бог знает что. Что ты
залетишь, а я тебя сразу же брошу. Тоже считала, что из-за квартиры и из-за
дачи, огорода этого бабки твоей. И звонили тебе тоже, боялись, что я тебя не на
свидание повел, а сдавать в бордель или на органы.
Они
посидели и повспоминали всякое из их ранней супружеской жизни, отчего Игорю
стало еще уютнее. В детстве у него была подруга во дворе, они вот так же
обсуждали какую-нибудь книгу, вместе ходили в библиотеку, вместе катались на
велосипедах, и от этого сходства того общения и теперешнего разговора жена
казалась еще родней.
– Мне
читать кто-нибудь будет? – крикнул сын из своей комнаты. – Или у вас там
романтика?
– Ох,
точно, вот мы следим за режимом, – сказала жена, перевернув к себе лицевой
стороной сотовый телефон на кухонном столе. – Давай ты сегодня почитаешь. А я
пока серию досмотрю, а то скачала…
Сын уже
сам выключил свет в своей комнате, включил ночник, укрылся и смотрел из-за края
одеяла, как смотрел из-за края кружки, темными, как у жены, глазами.
– Папа,
– перебил он, когда Игорь взял книгу и открыл уже было рот.
Было
тихо, только долбился об жестяной карниз и об стекло несильный, но ровный дождь,
еще было слышно, как забубнил телевизор в их с женой спальне.
– Папа,
– повторил сын, – а ты меня сводишь на актера посмотреть?
–
Какого актера? – не понял Игорь.
– Ну,
ты же сказал, что у вас есть актер на работе.
– Аа,
этот, да он не актер, он просто похож на актера на сцене, – сказал Игорь, а сам
подумал, что неплохо было бы совсем теперь не знакомить Игоря Васильевича и
сына, потому что сын сразу припомнит Игорю Васильевичу слова, сказанные о нем в
тесном семейном кругу.
– Все
равно, – некапризно сказал сын, – интересно посмотреть.
– Может
и свожу, – соврал Игорь, – но там ничего интересного нет, это как у мамы на
работе, такие же дяденьки и тетеньки, только тетенек нету.
– Я по
телевизору смотрел, там из фээсбэ террористов ловили, – сказал сын. – Ты к ним
устроился теперь?
– Так я
и раньше там был, только ты уже не помнишь, – сказал Игорь.
Сын
повозился под одеялом, видно, движение сложной мысли не могло не сопровождаться
у него телодвижением.
– Нет,
раньше ты был бухгалтер, как мама, а теперь у вас же есть уже там бухгалтер, –
сказал сын. – Ты теперь будешь ловить?
– У
меня даже пистолет, на меня записанный, есть, – похвастался Игорь. – Только я
его не смогу домой приносить, его под роспись выдают, а потом забирают. Тоже
под роспись.
–
Жалко, – сказал сын, у которого были на пистолет какие-то планы. – А кого ты
будешь ловить? Террористов? У нас же в городе, наверно, нет террористов.
–
Может, есть, – нашелся Игорь. – Может, их вовремя у нас просто ловят.
Сыну
понравился такой ответ, и он еще раз повозился, но на этот раз ничего не
спросил.
– А
может, вовсе и не террористов, – зачем-то сказал Игорь, глядя в его довольные
глаза. – Там почти все не понимают, чем мы занимаемся. Один считает, что мы
пришельцев ловим, как люди в черном.
– Уау,
– шепотом сказал сын. – Он, наверно, видел уже и поэтому так думает, а ты не
видел?
Игорь
вспомнил Сергея Сергеевича и сказал:
–
Инопланетян не видел, а вот пришельца из прошлого – да. Он у нас главный и
есть.
– А как
он у вас главный, если он из прошлого? Может – из будущего? Может, ты
перепутал?
– Нет,
он точно из прошлого, – уверенно сказал Игорь. – Он не только себя к нам
притащил, но и всю контору оттуда приволок.
– А ты
расскажешь, когда поймаешь?
–
Расскажу, конечно, – сказал Игорь. – Только ты никому не говори, – предостерег
Игорь, зная, что сын все растреплет в детском саду.
–
Просто у меня друг есть, – вздохнул сын, – он говорит, что пришельцы невидимые,
что они не как в кино, а их совсем не видно.
Игорь
попытался вспомнить фильм, откуда друг сына мог узнать про таких пришельцев, но
на ум что-то ничего не пришло.
– Вот,
– сказал сын, – если ты поймаешь, ты сфотографируй, а я ему покажу, чтобы он
поверил.
Глава вторая
– Ты
вот ездишь с Петровичем, ты ему хотя бы раз сказал, что мы тех, кого допросили,
– убиваем? – спросил Молодой Игоря Васильевича.
Это
удивительное умение Молодого говорить «ты» всем подряд раздражало и изумляло
Игоря, тем более что Молодой был почти подросток или производил такое
впечатление своей змеевидной сутулостью и жирными русыми патлами с зализанной в
сторону челочкой над прыщавым лбом. Когда он присоединялся к ним в курилке на
третьем этаже, доставал свои вишневые сигарки и уверенно закуривал, Игорю
каждый раз хотелось дать ему подзатыльник и прогнать прочь. Но Игоря
Васильевича такое поведение нисколько не смущало, и этому были, видно, какие-то
причины.
– Я
делал ему туманные намеки, что все не так просто, – отвечал сверху вниз Игорь
Васильевич.
– Ты
как мой батя, он вон тоже туманные намеки делал, что скоро свалит, а потом
оказалось, что хоп – и свалил, хоть в розыск объявляй. Кстати, объявили, а
оказалось, что он не пропал, а ушел, загодя всех предупредив. Так и тут.
– Ты
задолбал, честно говоря, истории про своего батю травить, – сказал Игорь
Васильевич. – Я его уже лучше, чем себя, знаю.
Фил
улыбался на это с подоконника возле пепельницы-ведра с засохшей известкой – сам
он не курил, но ходил за компанию. Филу было где-то около тридцати, он походил
на актера, играющего положительные и героические роли, но в его нынешнем
положении было что-то комическое, каждую его реплику Молодой и Игорь Васильевич
комментировали в контексте любви к мальчикам. Игорь все ждал, когда Фил
сорвется и полезет драться или хотя бы даст по морде Молодому, но Фил,
казалось, был непроницаем для шуток и только смеялся вместе со всеми. Игорю не
хотелось думать, что на самом деле творится у Фила в голове, в области
настоящего отношения к тем, с кем Фил работал, и в области сексуальных
фантазий.
Вот уже
почти неделю они то и дело коротали рабочее время, собираясь в курилке. К ним
никогда не присоединялись ни Сергей Сергеевич, ни Ринат Иосифович – первый,
понятно, не курил и был тяжеловат, а второй – непонятно почему, и болтали на
всякие темы, какие только приходили им в голову. Со скуки травили Молодого за
любовь к компьютерным играм, обсуждали семейные дрязги, новости, ютьюбовские
ролики. Фил обычно располагался на подоконнике, Молодой и Игорь Васильевич
облокачивались на стены возле окна, а сам Игорь упирался задом в перила и курил
так, то и дело поднимаясь на одну ступеньку, чтобы подойти к ведру и вытряхнуть
пепел.
Этот
разговор возник после обсуждения садово-огородных дел Игоря Васильевича, все
заметно волновались, узнав утром от Сергея Сергеевича, что ночуют сегодня не
дома.
– Ты,
Петрович, не переживай, – успокоил его Игорь Васильевич. – Твое дело, можно
сказать, сторона. Никто тебя кровью связывать не собирается. Не хочешь – не
участвуй. Если ничего экстремального не случится, можешь даже выйти в другую
комнату. Твое дело допросить. Вот и все.
– А оружие
нам тогда зачем? – спросил Игорь.
– Ну,
там, собака, мало ли, всякой херни хватает, – сказал Игорь Васильевич. – Один
раз авторитетика какого-то местного брали, так там целую кучу народу пришлось
перехерачить. Люди же всякие бывают. Но в основном алкаши да наркоманы, так что
особо не грейся. Пускай главный греется и Ренат, что мы что-нибудь там из
инвентаря потеряем.
–
Что-то я все равно нагрелся, – признался Игорь и наткнулся на искреннюю улыбку
Фила. – То есть просто берем и убиваем?
– Да,
просто, – сказал Игорь Васильевич. – Советую, кстати, поспать, у тебя работа
нудная, можешь носом начать клевать.
–
Первый раз вряд ли заклюет, – уверенно сказал Молодой. – А вот если несколько
вызовов подряд, то и я начинаю путаться.
Игорь
послушно спустился в комнату отдыха на первом этаже, где обычно обитал Фил, лег
на диванчик, но вместо того чтобы уснуть, переводил взгляд то на холодильник
«Юрюзань» в углу, то на стол со стопкой чистых тарелок и рядом граненых
стаканов, в один из которых был воткнут букет из алюминиевых ложек и вилок, то
смотрел на серый чуть выпуклый экран выключенного древнего телевизора. У него
не шла из головы история двухлетней давности, когда обычного понтоватого
воришку из соседнего района, который безобидно постукивал на местных ментов одному
из бывших сокурсников Игоря, обнаружили мертвым посреди криминальной сцены в
духе итальянских разборок времен сухого закона, что было совсем воришке не по
чину. Трое дружков воришки, пять проституток, домработница и бог знает кто еще
были разбросаны в лужах крови по всему частному дому, стены дома были
изрешечены так, будто их решетили целенаправленно. Один боец, подрабатывавший у
воришки чем-то вроде телохранителя, лежал в ванне с перерезанными венами – на
него все и списали, решили, что это посттравматический синдром и обилие
алкоголя сыграли с бывшим афганцем злую шутку. Еще тогда Игорь засомневался в
версии следствия, да что там, сами следователи, похоже, сомневались в своей
версии, но теперь Игорь засомневался еще больше. Опять же, он не был уверен,
что это массовое убийство и упоминавшееся Игорем Васильевичем дело – было одним
и тем же делом, ведь на разборку в особняке понадобились бы силы десятка Игорей
Васильевичей, а никак не одного, пусть даже при моральной поддержке скромного
педофила и прыщавого полуподростка. Но перебирая в памяти всякие необычные
криминальные эпизоды, происходившие в городе за несколько лет, Игорь не мог
вспомнить случая, где заметную криминальную фигуру в городе убили бы именно
дома.
Поняв,
что уснуть не удастся, Игорь поднялся к себе и полез в интернет через телефон,
чтобы Молодой, в обязанности которого входило администрирование, не узнал, про
что Игорь копает. Он, конечно, знал, что кто-нибудь все равно следит за его
движениями в интернете, но абстрактная фигура анонимного соглядатая не вызывала
того отторжения, как фигура Молодого, изогнутого знаком вопроса, играющего в
«ВоВ» и параллельно смотрящего в логи Игоря. Копание скрасило Игорю часы
ожидания, его уверенность в том, что убийство воришки совершили именно те, с кем
он в данный момент работал, – несколько укрепилась.
Игорь
совершенно по-новому посмотрел на этих людей, но от того, что он уже знал их
какое-то время, отношение к ним не могло измениться у него сразу же, он не мог
им не симпатизировать хотя бы потому, что они в общем-то приняли в свою
компанию. С хорошим приемом трудно бороться, даже если компания, в которую тебя
принимают, занимается неизвестно чем.
За
окнами совсем стемнело, когда в кабинет Игоря заглянул запыхавшийся Молодой.
– Вот
ты где, – сказал он. – Мы тебя сначала на диванчике поискали, потом решили, что
ты свалил от греха, потом посмотрели, а машина на месте. Помоги кое-что
загрузить.
– Сразу
не могли тут глянуть? – запоздало спросил на это Игорь, но послушно поплелся за
Молодым в его кабинет, где пришлось хватать за углы какую-то громоздкую штуку,
завернутую в полиэтилен.
– Мы
потом ее еще обратно попрем, – кряхтя заметил Молодой, когда они выволокли ее в
лестничный пролет. – Хотя, может, без нас обойдется, впряжем здорового и
Рината.
–
Впряжешь ты Рината, как же, – сказал Игорь, невольно постукивая жестяным боком
переносимого груза о перила. – Далеко тащить-то?
– Да до
гаража, – сказал Молодой, – когда до земли дойдем, легче будет, главное, на
льду не поскользнуться у выхода, там и без этой хреновины убиться можно.
На
выходе их встретили курящие под наддверным фонарем Игорь Васильевич и Фил.
Игорь Васильевич сказал.
–
Давайте, давайте, – как бы подгоняя своих крепостных.
– Ты
вообще мог бы один эту штуку стаскивать и затаскивать, – отвечал ему Молодой.
– Ага,
– сказал Игорь Васильевич. – Мне нельзя. Я уже старый.
Фил
присоединился к Игорю и Молодому, чтобы как бы помочь, но взяться за бандуру,
что они несли, было негде и поэтому он, смущенно улыбаясь, пошел рядом, глядя,
как они то и дело спотыкаются на замерзших автомобильных следах. Возле самого
гаража – кирпичного куба около самой дальней от шлагбаума стороны забора – Фил
забежал чуть вперед и предупредительно приоткрыл створку железных ворот,
которая проскрежетала об лед нижней кромкой и загудела, как гонг.
– Я
машину так-то уже прогрел, – сказал Фил.
–
Зашибись, – сказал Молодой, первым протискиваясь в образовавшуюся щель,
освещенную изнутри желтым светом нескольких лампочек. Игорь благодарно кивнул
Филу, на что тот только махнул рукой.
Они загрузили
бандуру через задние двери белой «Газели» в пространство между сиденьями и
вытерли пот.
– Я тут
спину оставлю когда-нибудь, – мрачно пообещал кому-то Молодой. – Сколько там
еще осталось? Поссать я успею сбегать?
Это был
риторический вопрос, но Игорь и Фил посмотрели на часы, хотя Игорь не знал,
когда они выдвигаются, и видел, что Молодой сам полез за телефоном, чтобы
посмотреть на время.
–
Телефон оставь, сколько говорить, – сказал на это Фил с обычной своей улыбкой.
– Спалимся когда-нибудь из-за тебя.
Молодой
не стал отшучиваться в своей обычной манере человека, стоящего на ступеньку
выше, чем все его собеседники, а послушно скрылся во мраке ночи, так что Игорь
даже слегка онемел от неожиданности. От Фила не скрылось удивление Игоря, но он
только скорчил неопределенную гримасу, вроде «такие дела» или «вечно одно и то
же». Игорь на всякий случай похлопал себя по карманам, хотя точно помнил, что
оставил телефон на столе, это тоже не укрылось от Фила, но на это он только
понимающе улыбнулся.
Еще
было полчаса всякой возни, во время которой Ринат Иосифович выдавал им
пистолеты, а они расписывались и, ковыряясь с комбинезонами, напяливали каждый
свою кобуру, и это походило на то, как будто каждый из них был лошадью и
запрягал сам себя.
– Вам, Александр,
я бы, будь моя воля, вообще бы ничего не давал, – выразил свою тайную мысль
Ринат Иосифович, обращаясь к Молодому. – Вы меня пугаете даже когда держите в
руках степлер.
– Ты бы
вообще никому ничего не давал, – сказал Молодой. – Будь твоя воля, мы бы пешком
до места ходили и обратно.
В лице
Рината Иосифовича мелькнуло что-то такое, будто Молодой озвучил какую-то мысль,
какую не озвучил или не решался озвучить сам Ринат Иосифович.
Игорю
Ринат Иосифович вручил запечатанный конверт формата А4, который некуда было
деть, кроме как сунуть за карман комбинезона на животе.
– Вот
какой смысл, – опять встрял Молодой. – Дал бы уже ему эти листочки, он бы их в
карман сунул, все равно ведь мы там же будем и все услышим.
Игорю
Васильевичу Ринат Иосифович выдал стеклянный пузырек с одиноко позвякивающей
внутри пилюлей. При этом Игорь Васильевич и Ринат Иосифович, не сговариваясь,
посмотрели на Молодого, ожидая от него, может быть, очередных реплик, но
Молодой на этот раз промолчал. В том же молчании, от которого волнение Игоря
начало усиливаться до такого состояния, что руки у него начали слегка
подрагивать, они, то есть Игорь, Молодой и Игорь Васильевич, погрузились в
заднюю часть «Газели», а Фил сел за руль.
– Хоть
бы Эсэс вышел удачи пожелать, – сказал Молодой, когда они выехали, и открывший
шлагбаум Ринат Иосифович помахал им вслед.
– Все
тебе не так, – заметил Игорь Васильевич, – волыну, кстати, дай сюда.
Молодой
не стал спорить, вытащил пистолет и протянул его Игорю Васильевичу рукояткой
вперед.
–
Обойму хоть не успел вставить, балбес? – сказал Игорь Васильевич, проверяя
пистолет на отсутствие патронов. – Фил, возьми от греха.
Игорь
Васильевич пролез по салону и отдал пистолет Филу, затем вернулся на свое
место, то есть на место как раз напротив Игоря, на соседнее место с Молодым.
Игорь ожидал, что Игорь Васильевич траванет пару баек про Молодого и пистолет.
По крайней мере, обстановка и многообещающее лицо Игоря Васильевича как бы к
этому располагали, но тот начал совсем про другое.
– Ты не
волнуйся, – сказал Игорь Васильевич Игорю. – Мы же тут не сверхлюди какие
работаем. Мы же тут всякая шваль. Но при этом работаем же. И те люди обычные
люди, а может, не совсем обычные, не зря же мы к ним ездим. Но производят они
впечатление именно обычных людей. Ты таких тысячами на улице видишь. Посмотри
на Молодого, он вон придурок придурком, а пару лет уже здесь зависает,
справляется, с ума не сошел, мух с себя не ловит. А у тебя, считай, опыт
какой-никакой есть, не в этой области, конечно, но это ведь не совсем с нуля.
Такое
утешение почему-то слабо порадовало Игоря.
– Что
ты мне рассказываешь, – ответил он Игорю Васильевичу. – Буду на месте, сам
посмотрю.
Он не
знал, куда они едут, а город в ночное время стал совсем неузнаваемым. Пробок не
было – понятно, время уже перевалило за полночь. Игорь поймал себя на мысли,
что жалеет о том, что нет пробок, ему хотелось оттянуть начало знакомства с
непосредственным действом как можно дальше.
– Блин,
сколько раз говорил, не ставь ноги на эту херовину, – сказал Молодой.
Игорь
Васильевич, правда, поставил ноги на бандуру, мирно лежавшую на полу, из-за
чего Игорю казалось, что они едут в катафалке, а бандура – свежий,
нераспечатанный гроб с фабрики гробов.
– Ты же
ставишь, – резонно отбрехнулся Игорь Васильевич.
Молодой,
не убирая подошв брезентовых ботинок с бандуры, пояснил:
– Я
знаю куда ставить, а ты – нет. Ее и так колыхает на каждой кочке, как бы не
грохнуть.
– А что
это вообще такое? – спросил Игорь.
– Да
это показания снимать во время допроса, – сказал Молодой.
– Так
мы ее за собой потащим, что ли? – спросил Игорь, на секунду потрясенный этим
обстоятельством больше, чем предстоящим убийством. – И на какой этаж?
Игорь
Васильевич и Молодой радостно заулыбались выражению лица Игоря.
– Нет,
– сказал Молодой. – Здесь только данные будут собираться через блютуз, вот от
этой вот…
Молодой
постучал по какому-то предмету под своим сиденьем, предмет этот Игорь в
полумраке «Газели» принял за ведро. Это и под костяшками пальцев Молодого
звучало как ведро.
– Он
тут останется, – кивнул Игорь Васильевич на Молодого. – И за мейлофоном
последит, и чтобы колеса не сняли.
– Чаще,
конечно, таджиков отгонять приходится, – сказал Молодой. – Они теперь как бы
парковки организовали на придомовой территории, и если мы паркуемся, то, типа,
денег просят.
Масштаб
творящейся глупости стал вырисовываться перед внутренним взором Игоря все более
отчетливо. Под впечатлением от него Игорь смолк до конца пути. Игорь пришел в
себя, только когда вылез на мороз через распахнутые Филом задние двери и принял
из рук молодого то, что раньше казалось ему ведром.
– Это
на бошку надевать, только не себе, а тому, с кем разговаривать будешь, –
пояснил Молодой. – С той стороны, короче, где датчиков нет – перед.
Игорь
кивнул, изображая понимание.
Игорь
Васильевич, кряхтя, пробрался по проходу мимо Молодого и тоже выпрыгнул наружу.
–
Давайте, – махнул им рукой Молодой, прежде чем Фил захлопнул его в машине.
Выяснилось,
что Фил припарковал машину с четной стороны улицы, а им нужно было на нечетную.
Фил шагнул было уже к водительской двери, но Игорь Васильевич придержал его за
плечо:
– Да
ладно тебе, перейдем.
Они
перешли узенькую двухполоску поперек движению медленной, гудевшей, как пылесос,
мигавшей оранжевым огнем уборочной машины и двинулись в обход длинной
пятиэтажки хрущевских времен, стоявшей у самой дороги.
–
Уборщик встретил мужика с пустым ведром, – сказал Игорь.
– Ну
да, – ответил Игорь Васильевич.
В своих
синих курточках и комбинезонах они напоминали Игорю сотрудников какого-нибудь
интернет-провайдера или просто технических сотрудников какой-нибудь технической
службы, смущало только то, что на спинах у курток не было никакого логотипа, а
за это сразу цеплялся взгляд.
Игорь
Васильевич уверенно провел их к третьему подъезду и рывком открыл подъездную
дверь, отчего домофонный магнит только как-то печально и слегка непечатно
ахнул.
– Мы
вперед, – вежливо отодвинул Игоря с дороги Фил и пошел вслед за взбегавшим по
ступенькам Игорем Васильевичем.
На
площадке второго этажа из щели приоткрытой двери на них смотрела старушка с озабоченным
лицом, из-за соседней к ней двери была слышна музыка – Высоцкий пел своих коней
каким-то не своим уже голосом из-за того, видимо, что кассетный магнитофон,
коим его воспроизводили, порядком поизносил и себя, и кассету.
– Я уже
милицию хотела вызывать, – пожаловалась Игорю Васильевичу старушка.
– Так
мы, бабуля, и так из милиции, поступил сигнал, – сказал ей Игорь Васильевич.
– Это
форма у вас новая? – спросила она.
– Да,
бабуля, выдали после переаттестации, вы, давайте, закрывайтесь, сейчас тихо будет
через минуту.
Старушка
послушно закрыла дверь, но Игорь чувствовал, что она смотрит через глазок,
поэтому постарался встать так, чтобы его не было видно.
–
Сколько раз он соседей заливал – не пересчитать, – послышался старушечий
голосок.
Фил
уверенно влез в распределительный щиток и щелкнул тумблером, отчего музыка
сразу же смолкла, а за дверью послышался возмущенный вопль как минимум двух
человек.
– Вот
где люди набираются так? Вроде бы запретили после одиннадцати, – громким
шепотом возмутился Фил.
– Они
походу пивом обхлобучились, – тоже громким шепотом пояснил от двери Игорь
Васильевич.
Между
тем за дверью шумной квартиры послышались решительные шаги, звякнула о металл
двери металлическая задвижка, дверь не успела еще открыться, а Игорь Васильевич
помог ей, сунул внутрь уверенную руку и шагнул в темноту. Темнота, впрочем,
была недолгой, потому что Фил опять щелкнул тумблером, снова, басовито мяукнув,
запел Высоцкий.
– Дверь
за собой закрой, – сказал Фил Игорю и тоже быстро шмыгнул в квартиру.
Игорь
двинулся за ними. Пока он закрывал дверь, косясь на дверь ванной, оттуда
раздался короткий грохот осыпающейся с полочки мелкой утвари, похожей по звуку
на груду баллончиков от пены для бритья, и все стихло.
Магнитофон
в задымленной кухоньке замолк сразу же после грохота, как будто вырванный с
корнем. «Э-э-э», – возмущенно произнес чей-то незнакомый голос, но тут же
осекся. Игорь продолжал топтаться в прихожей, разглядывая замызганные оранжевые
обои с бледным рисунком, какую-то полку у себя над головой, заваленную всяким
хламом вроде разноцветных лыж и пыльных трехлитровых банок, а Игорь Васильевич
уже выскочил из ванной и быстро прошел сначала в одну комнату, потом в другую,
затем пошел к Филу на кухню и призывно помахал оттуда Игорю. Игорь пошел,
сомневаясь, что там хватит места им всем.
Места
оказалось еще меньше, потому что посреди кухни лежал вниз лицом какой-то
мужчина в тельняшке, и как-то сразу было видно, что он мертв. Еще один,
удерживаемый за шиворот Филом, сидел на табурете возле окна и наблюдал, как
Игорь Васильевич роняет пилюлю из стеклянного пузырька в кружку с пивом и
размешивает ее ручкой столовой ложки. Это был худенький мужичонка
неопределенного возраста, в одних семейных трусах с этакой алкоголической щетиной
на лице, которая всегда удивляла Игоря тем, что Игорь за всю свою жизнь не
видел запойных алкоголиков с бородой – они были или чисто выбриты (как отец
Игоря), или носили такую клочковатую щетину (как бывший сосед Игоря по подъезду
или сосед по даче).
Лицо у
мужичонки было задумчивое, он смотрел в пол, как будто что-то соображая, он
дышал носом, с таким особым присвистом, казалось, что его вот-вот стошнит.
– Вас
Верка, что ли, послала? – спросил, наконец, мужичонка линолеум у себя под
ногами. Игорь увидел синие от грязи ногти на пальцах венозных, растрескавшихся
ступней мужичонки, и его замутило сильнее, чем от вида трупа.
Игорь
Васильевич на секунду перестал помешивать ложкой:
– Можно
и так сказать, – отвечал он. – Все беды ведь из-за баб. Наверно, и твоя тоже.
Мужичонка
опять обратился к линолеуму:
– Да
она брешет все.
– А вот
мы сейчас проверим, брешет или не брешет, – сказал Игорь Васильевич, кладя
ложку на кухонный столик между синей, грязной пепельницей и хлебницей, черной
от времени. – Вот, пей давай.
Он
двинулся к мужичку, тот протянул было руку к кружке, но Игорь Васильевич
отпихнул его кисть в сторону и пояснил:
– Рот
открой, дубина.
Мужичок
послушался и, запрокинув голову, открыл рот. Игорь увидел его ясные, голубые,
как у младенца, глаза, окруженные почти черными складками век и сухих морщин.
Горло мужичка задергалось, как у котенка или цыпленка, когда он стал глотать
то, что вливал в него Игорь Васильевич. Не глядя на Игоря, Игорь Васильевич
вытянул пластмассовый табурет ногой из-под стола и сказал через плечо.
–
Садись давай, – Игорь послушно подтянул табурет себе и сел.
– И
долго? – спросил Игорь.
– Когда
как, – ответил Игорь Васильевич. – Ну тут, вроде, если с алкоголем, да масса.
Пара минут.
Все они
замерли в ожидании, даже мужичок, вместо того чтобы вырываться и сигать в окно,
опять опустил голову и поставил руки на колени. На левом предплечье у него была
размытая татуировка, от которой разобрать можно было только буквы «ДМБ», но
нельзя было разглядеть год, в который он дембельнулся. На плече этой же левой
руки была вытатуирована чайка, вроде МХАТовской.
Чтобы
хоть как-то занять себя, Игорь принялся давить еще дымившийся в пепельнице
окурок, оставленный, видимо, спешившим открыть дверь гостем мужичка. В
наступившей тишине было слышно, как в хлебнице что-то шуршит. Из пивной лужицы
на дальнем от Игоря конце стола, шевеля длинными усами, лакомился здоровенный
таракан. Только теперь, когда стихла суматоха, Игорь заметил, что Игорь
Васильевич и Фил когда-то успели надеть перчатки телесного цвета, а сам он был
без перчаток, ему их даже не выдали.
– У
тебя проводка, что ли, слабая? – встряхнул мужичка Фил.
– Чего?
– спросил тот.
– Горит
что-то, – сказал Фил.
Тут
Игорь, заглядевшийся за неимением того, на что можно заглядываться, на
раковину, с крана которой свисала тяжелая капля, но все никак не могла упасть,
почувствовал запах паленого пластика. Игорь зачем-то посмотрел на газовую
плиту, убеждаясь, все ли конфорки закрыты.
–
Может, я чего не так выдернул из розетки, – предположил Фил и дернул подбородком
на розетку рядом с плечом Игоря. Игорь понюхал розетку, но запах гари шел не
оттуда, а откуда-то из-под стола. Передав Игорю Васильевичу свою ведровидную
ношу, Игорь, невольно косясь на жуткие ноги мужичка, полез под стол. Там он,
изрядно изваляв ладони в пепле, пыли, кухонном жире, наконец обнаружил окурок,
закатившийся за край линолеума возле плинтуса и тихонько тлевший среди пыли.
Игорь затушил его об батарею, шипя, затоптал тление руками и вылез наружу.
– Ох,
че это такое вы мне налили, ребята, – сказал мужичок вяло и посмотрел своими
ясными глазами на Игоря Васильевича. – Меня так прет, так прет.
Игорь
Васильевич, словно и не обратив на слова мужичка никакого внимания, сказал
Игорю:
– Ну и
руки у тебя.
Игорь,
переступив через туловище трупа, сунулся к кухонной раковине, но она была
забита посудой почти под самый кран, ни моющего средства, ни мыла на раковине
не было.
– В
ванную не советую ходить, – угадал мысль Игоря Игорь Васильевич. – Проблюешься
еще с непривычки, там открытая ЧМТ лежит.
Игорь
замер, беспомощно нюхая свои ладони, пахшие теперь, как носки.
–
Просто сполосни, да об штаны вытри или вон об штору, – посоветовал Фил, он уже
увидел, как Игорь с сомнением косится на серое полотенце, висевшее на вбитом в
стену гвоздике, рядом с блестящей от чистоты теркой, висевшей на таком же
гвоздике. Игорь осторожно приоткрыл кран и несколько раз сполоснул руки и вытер
их об штанины с задней стороны бедер. Он не успокоился, пока руки не стали
пахнуть пыльной тканью.
–
Чистота – залог здоровья, – сказал на это мужичок.
–
Порядок – прежде всего, – продолжил его мысль Игорь Васильевич. – Ты, главное,
потом их с хлоркой вымой, прежде чем до еды добраться. Да что до еды, я бы с
такими руками по-маленькому бы боялся сходить.
– Вы бы
не умничали, – заметил Фил. – После нашего-то туалета здесь просто Версаль.
–
Кстати, да, – согласился Игорь Васильевич, – уже несколько месяцев собираюсь
как-то оживить там обстановочку, но все руки не доходят.
–
Считай, неделю балду пропинали, – сказал Фил.
– Ну
так ты там живешь, кому как не тебе удобства обеспечивать, – сказал Игорь
Васильевич.
–
Нормально, – саркастически высказался Фил. – Я душ, между прочим, на свои
деньги отгрохал, эту кабинку, плитка тоже, пол этот, по которому вы ходили,
когда еще клей не просох, а теперь еще и туалет, имейте совесть, ребята.
–
Димон, кстати, вот такой сантехник, и по плитке, – встрял в разговор мужичок и
показал на труп возле их ног. – Он все по-божески, за нормальные деньги.
Игорь
Васильевич встряхнулся, будто избавляясь от наваждения, и протянул Игорю
прибор, похожий на ведро.
– Давай
сам, включается вот здесь.
Игорь
принял ведро, щелкнул переключателем, где ему показали (прибор опасно загудел,
как трансформаторная будка, но больше ничего, что указывало бы на то, что
прибор работает, не произошло). Затем Игорь наискось перешагнул труп, задев
плечом Игоря Васильевича, и надел прибор на голову мужичка.
–
Темно, – гулко сказал мужичок изнутри.
–
Сейчас тебе вопросы будут задавать, ты на них будешь отвечать, – постучал по
ведру Игорь Васильевич. – Ты все понял?
Ведро
утвердительно покивало.
– Я
понял, – гулко сказал мужичок, эта гулкость ему, видимо, так понравилась, что
он добавил, пытаясь сделать свой голос более низким и гулким: – Цветочек
аленькой.
– Еще
бывает, про тайну золотого ключика втирают, – поделился с Игорем Игорь
Васильевич.
– Мне
уже приступать? – спросил Игорь и, получив от Игоря Васильевича утвердительный
кивок, снова сел на табурет, достал конверт, который стал влажным с одной
стороны от его собственного пота.
– Вы
хоть форточку откройте – жарко же, – попросил Игорь.
Фил,
отпустивший загривок мужичка и стоявший со скрещенными на груди руками,
развернулся к форточке, уронив с подоконника пустую, частично ржавую жестянку с
надписью «Сахар» и крупными красными горошинами на боках, а когда нагнулся,
чтобы поднять ее, Игорь Васильевич сказал:
– Не
надо, это тебе жарко. Ты на мандраже. А Фил застудит шею, будет потом
улыбаться, как собака, будет шею потирать. Тебя же самого совесть замучает.
– Я
немного открою, – все-таки сказал Фил. – Тут, правда, слегка тяжко.
Сухая
сторона конверта была почти пуста. В верхнем левом углу стоял мелко
пропечатанный номер «146», а в правом нижнем углу стоял штрих-код. Игорь
прощупал конверт, пытаясь определить, где лежит запечатанная в него бумага,
чтобы не порвать ее при открытии, затем слегка надорвал конверт за уголок и
оторвал от конверта полоску сбоку. Судя по спокойным лицам Игоря Васильевича и
Фила – Игорь сделал все правильно. Нашарив двумя пальцами – указательным и средним
– содержимое конверта, Игорь вытянул его наружу – на обычном листке формата А4
был с одной стороны напечатан какой-то текст, набранный мелкими буквами, а
другая его сторона была пуста.
–
Конверт и огрызок сюда давай, – дал лапу Игорь Васильевич, хотя сам уже утянул
со стола узкий обрывок от конверта. С тем, что получил, Игорь Васильевич, ушел
в туалет, откуда раздались многократные звуки разрываемой на мелкие клочки
бумаги и последовавшие за этим всплески унитазного смыва.
–
Походу, я угадал его любимую комнату, – кивнул на мужичка Игорь Васильевич,
когда вернулся, – и его любимую книгу.
Игорь
Васильевич вытащил из кармана маленький, похожий на брелок предмет, в котором
Игорь узнал небольшой диктофон и положил его взамен обрывка от конверта.
– Вот,
– сказал Игорь Васильевич, – пользуйся. Вот тут он включается, если не знаешь.
Задавай вопросы, следи за реакцией.
– Как я
могу следить за реакцией, если у него лица не видно.
– Как
хочешь, так и следи, – сказал Игорь Васильевич.
Игорь включил
диктофон (а Игорь Васильевич завис над ними обоими – диктофоном и Игорем, чтобы
проверить, все ли правильно делается) и сунул нос в листок.
Самая
первая строчка была пронумерована цифрой «один», все строчки были
пронумерованы, последним значился вопрос под номером «сто шестьдесят восемь»,
Игорь вернулся в самое начало текста и озвучил первую строку:
– Какие
кошки вам больше нравятся, белые или рыжие?
Игорь
Васильевич протянул руку к диктофону и выключил его:
–
Второй дубль, – объяснил он свое движение. – Говори номер вопроса, а потом
задавай. Начали.
Игорь
под похожей на дубовую сенью Игоря Васильевича, снова включил диктофон, озвучил
номер вопроса и сам вопрос. Мужичок же, видимо, задремав у себя под ведром или
потерявшись под действием выпитой таблетки, и не думал отвечать. Фил постучал
по ведру сверху, мужичок встрепенулся.
– Давай
отвечай, когда спрашивают, – сказал ему Фил. Мужичку нравились черепаховые
кошки с белым брюхом и подбородком.
–
Вопрос номер два, – сказал Игорь. – Любите ли вы разгадывать кроссворды.
– Я
раньше любил, – ответил мужичок, – когда их в «Труде» печатали и в журналах, на
последней странице «Человека и закона», на обложке сзади.
–
Вопрос номер три, – сказал Игорь. – Имеете ли вы разряд по шахматам?
–
Юношеский третий, – ответил мужичок.
Фил
посмотрел на мужичка с некоторой долей уважения и сожаления.
–
Вопрос номер четыре, – сказал Игорь уже несколько автоматически, он не понимал,
какую реакцию он должен видеть, поскольку отвлекался теперь уже на лицо Фила. –
Посещали ли вы когда-либо Казанский Кремль?
–
Может, в детстве, – сказал мужичок, – у меня бабка в Казани жила. Но точно я не
знаю.
–
Вопрос номер пять, – сказал Игорь. – Какими бы словами вы описали яблоко?
–
Красное, – ответил мужичок, – круглое, зеленое, кислое.
– Вопрос
номер шесть, – сказал Игорь. – Вы когда-нибудь жгли во дворе листья?
– Кто
же их не жег, – усмехнулся мужичок.
–
Вопрос номер семь, – сказал Игорь. – Сколько друзей у вас было во время службы
в армии?
– Трое,
– ответил мужичок, – Васян, Гошка Еремеев и Серега Долгих.
–
Вопрос номер восемь. Часто ли вы точите кухонный нож?
– Ну,
как затупится, так и точу, сами можете посмотреть, – сказал мужичок и попытался
приподняться, чтобы, видимо, показать нож, но Фил удержал его на месте.
–
Вопрос номер девять. Забывали ли вы когда-нибудь что-нибудь в транспорте?
– Я
друга один раз пьяный в троллейбусе забыл, – сказал мужичок, – а в восемьдесят
девятом у меня в трамвае всю зарплату вытащили.
Игорь
замолчал, решив, что мужичок продолжит перечислять забытые в транспорте
предметы, потому что интонация у мужичка была многообещающая, говоря про
зарплату, он как бы не закончил свое предложение точкой, а закончил чем-то
другим, вроде многоточия или запятой, но мужичок молчал.
– Давай
дальше, – сказал шепотом Игорь Васильевич, – а то он опять задремлет.
–
Вопрос номер десять, – сказал Игорь. – Вы помните какое-нибудь стихотворение из
школьной программы?
Мужичок
стал читать Асадова, он так и сказал: «Асадов. Цыгане поют». После второй минуты
его чтения Игорь было засобирался остановить его, но Игорь Васильевич показал
указательный палец, как бы предостерегая его от этого.
– Еще я
«Бородино» знаю, – сказал мужичок, покончив с Асадовым.
–
«Бородино» не надо, – остановил его Игорь. – Вопрос номер одиннадцать. Бывают
ли у вас приступы головокружения?
–
«Вертолеты», что ли? – не понял мужичок. – По молодости бывало, сейчас реже, а
так я высоты боюсь, когда едем по мосту, я стараюсь в окно не смотреть.
–
Вопрос номер двенадцать, – сказал Игорь и осекся, потом все-таки прочитал
вопрос, – Боитесь ли вы высоты?
–
Говорю же – боюсь, – сказал мужичок, повысив голос от того, что его спрашивают
об одном и том же и добавил: – До усрачки, можно сказать, боюсь.
–
Вопрос номер тринадцать. Ели ли вы в детстве сырую крапиву?
– Неет,
– уверенно ответил мужичок. – У нас только пацан один мог так делать,
сворачивал там листок, говорил, что вкусно, но никто за ним повторять не
рискнул.
–
Вопрос номер четырнадцать, – сказал Игорь. – Умеете ли вы водить автомобиль?
– Умею,
конечно, – ответил мужичок.
Вопросы
были составлены удивительным образом, Игорь пожалел, что не прислушался к
совету идти поспать, потому что на шестидесятом вопросе его уже поволокло в
сторону. На шестьдесят седьмом – Игорь внезапно для самого себя зевнул. Вслед
за ним принялись заразительно зевать Фил, Игорь Васильевич и мужичок под
ведром. Что до Фила, то он не только зевал, но, хотя и оставался на ногах, все
равно стал как-то оползать то в одну, то в другую сторону, стал часто менять
положение тела. Фил то облокачивался на подоконник обеими руками, то одной, то
чуть ли не локтем. Игорь Васильевич переминался с ноги на ногу, затем поднял
валявшийся в углу табурет и сел на него, подперев щеку кулаком. Задавая
вопросы, Игорь покосился на Игоря Васильевича – тот слушал вопросы, как
ребенок, когда ему читают уже не раз читанную сказку.
Среди
вопросов попадались воистину странные, например, «висели ли вы когда-нибудь
вниз головой до потери сознания», «какая футбольная команда вызывает у вас большую
неприязнь», «сколько всего у вас было собак за всю вашу жизнь», «пробовали ли
вы бросить курить, если да, то сколько раз», «где вы предпочитаете встречать
Новый год». Игорь уже не только задавал вопросы, но и сам мысленно отвечал на
них и сравнивал их с ответами мужичка, Игорю не нравилось, когда мужичок
отвечал остроумнее, чем он сам. В итоге он так углубился в текст, что совсем
забыл, что будет в конце.
–
Вопрос номер сто шестьдесят восемь, – сказал Игорь. – На каком этаже вам бы
хотелось жить, если бы вы могли выбрать?
Игорь
перевернул листок, еще раз убеждаясь, что вопросов больше нет, а в это время
мужичок ответил:
– Я и
так выбрал на каком, я этот дом, можно сказать, своими руками строил в
восемьдесят втором.
Безо
всякого сигнала со стороны Игоря, Игорь Васильевич встал с табурета и снял
ведро с головы мужичка, мужичок даже не успел сощуриться от света, как Фил,
облокотившийся на локоть и сонно помаргивавший в пустоту, соскользнул локтем с
подоконника (Игорь даже решил, что Фил задремал), схватился за мужичка, поймал
его шею в локтевой сгиб, прижал к себе, отпустил – и мужичок молча повалился на
бок. Игорь услышал свист воздуха, выходившего из расслабленных легких мужичка.
Мужичок падал в сторону стола, потом соскользнул плечом по краю столешницы и
завалился лицом вниз, головой прямо под ноги Игоря. Все произошло так быстро,
что Игорь не успел даже вскочить. Глядя на все так же облокачивающегося на
подоконник Фила, Игорь подумал, что вскакивать уже глупо, и спросил.
– Что
теперь?
Игорь
Васильевич выдернул бумажку с вопросами у него из пальцев и опять ушел в
туалет.
– Вот
так это и делается, – сказал Фил безо всякой бравады, словно мясник, десятый
раз показавший тупому ученику, как разделывать тушу. Игорь подумал, что Молодой
ходит по очень тонкому льду, когда достает Фила своими шуточками.
Из
туалета опять раздались звуки разрываемой бумаги и плески унитаза, Игорь
Васильевич вышел обратно и сказал от кухонного порога:
– Вроде
ничего не забыли.
– Вроде
ничего, – сказал Фил. – Ты все комнаты проверил?
–
Охренеть тут комнат, – не без сарказма заметил Игорь Васильевич, бросая
табурет, на котором сидел во время допроса, обратно в угол. – Пошли уже.
Они
вышли на лестничную площадку. Бабулька, может, уже и уснула, успокоенная
тишиной, но к ее глазку Игорь все равно старался держаться спиной.
– Тут
вроде замок английский, – задумчиво пробормотал Игорь Васильевич и хлопнул
дверью, потом подергал дверную ручку. – Точно, английский.
– И
что, никто на нас не подумает? – спросил Игорь уже на улице, когда они шли, обходя
дом уже в обратную сторону.
– Да
бытовуха обычная, – сказал Игорь Васильевич, – такая каждый день происходит.
Тут в новостях посмотришь, без нашего участия такие вещи творятся – у меня
самого волосы дыбом на жопе встают, а спина изморозью покрывается. Двое,
короче, сели в шахматы играть, в итоге один выиграл, другой обиделся – пять
трупов. Мы, конечно, не дело творим, но мы хоть по приказу родины, и у этого
всего цель есть. Конечно, страшно, что у страны цели такие могут быть. Но еще
ведь страшнее, что граждане сами друг друга безо всяких целей херачат налево и
направо. Я некоторым поступкам объяснения дать не могу, вроде много повидал.
Какой-нибудь не маньяк, вроде, бац, сына по башке табуретом за неубранные
игрушки. Жена суп пересолила, мужу не понравилось, она его чик ножом пятнадцать
раз, а потом ребенка в окно. Главное, не сама, а ребенка почему-то. А дорожные
разборки? Вообще мрак. А эта игра «Поймай на бампер старушку на переходе –
получи два года».
–
Так-то это самооправдания все, – вздохнул Фил.
– Перед
тобой страна тоже оправдывается, – сказал Игорь Васильевич. – Она тебе
разрешает, даже приказывает убивать людей, но при этом запрещает пацанов
трахать и курить в общественных местах и оскорблять чувства верующих и покупать
алкоголь после одиннадцати.
– Ты
меня на лояльность проверять, что ли, вздумал? – безобидно глядя в землю и не
сбиваясь с шага, спросил Фил.
– Нет,
– твердо сказал Игорь Васильевич, – я серьезно. Я на полном серьезе. Вот в чем
провинились эти бедолаги сегодня?
–
Значит, в чем-то провинились, – все так же глядя в землю, сказал Фил.
– Да ну
тебя, дуешь уже на холодное.
Фил
широко улыбнулся какой-то своей мысли.
– Нет,
ну правда, – вполголоса, то есть в том тоне, каким и шел весь разговор,
возмутился Игорь Васильевич. – Тебе уже некуда уже падать. У тебя же
депрессняк, от тебя жена ушла, с которой у вас, не знаю, что-то ведь было,
дочку же родили, ты живешь на работе. Тебя позвали к нам, ты пошел. Ради чего?
Ради высшей цели? Явно ведь не из-за карьеры. Ой-ой, хоть кому-то я нужен.
– А
если и ради цели? – поинтересовался Фил.
– А
если бы ради цели нужно было пацанов трахать? – тут же спросил Игорь
Васильевич, и лицо у Фила закаменело. – Вот сказали бы, вперед, Фил, ради
страны, ради высшей цели.
Фил
ничего не ответил, а Игорь Васильевич продолжил:
– А тут
ведь речь о человеческих жизнях идет, Фил. Может, это вообще какая-то ошибка.
Всплывет это все через несколько лет в результате очередной перестройки, и
будем мы с тобой и с тобой, – он указал на Игоря, – типа сталинских палачей. И
окажешься ты, Фил, в еще большей жопе, чем был. Как тебе такая перспектива? И
твое же государство будет тебя клеймить, те же люди, что тебе приказы отдавали.
– Ты к
чему все это? – спросил Фил.
– Да ни
к чему, – сказал Игорь Васильевич.
«Достоевщина
какая», – подумал Игорь.
За
разговором они подошли уже к своей «Газели» и стояли возле нее, продолжая
спорить. Фил сменил идейность на расчет и утверждал, что собирается просто
дослужиться до пенсии и уйти копать огород, Игорь Васильевич все равно не
отставал от Фила и разрушал его безыдейную базу, утверждая, что тот сойдет с
ума на пенсии, потому что копать огород – это не для Фила. Несколько раз Игорь
Васильевич употребил фразу «трахать пацанов» в том или ином ключе, и у Игоря
сложилось впечатление, что Игоря Васильевича эта тема интересует гораздо
больше, чем самого Фила. Молодой приоткрыл задние двери и с удовольствием на
лице слушал их обоих, потом не выдержал и сказал:
–
Давайте, может, уже внутри продолжим диспут о сексе с несовершеннолетними?
– Он
еще в столб врежется, когда начнет аргументы искать, он мрачный такой
становится, когда ему объясняешь… – проворчал Игорь Васильевич, но, тем не
менее, полез в машину.
– Не
буду я ничего искать, я все уже нашел, – ответил ему в спину Фил и пошел на
свое водительское место.
– Ну
как прошло? – спросил Молодой, когда машина тронулась.
– Вот
что ты тебя терзаешь? – взвился на Фила Игорь Васильевич. – Ты вон, иногда по
нескольку человек за ночь убиваешь – и еще терзаешься, что тебя на мальчиков
тянет. Так же с ума можно сойти. В этом прямо какой-то разлом нездоровый есть.
Или ты никого не убиваешь – и святой, или убиваешь – и не терзаешься насчет
мальчиков. Я просто боюсь, что это когда-нибудь плохо для нас всех кончится.
Нельзя одной ногой стоять в одном лагере, а другой ногой – в другом. И ладно бы
ты правда кого-то изнасиловал там, так ведь нет, тебя же сразу спалили на
первом же пацане, может, ты сорвался, потому что у тебя витаминов каких не
хватало, может, это биохимия была, другой бы на дурака отъехал и еще бы радовался,
какие вокруг идиоты.
– Он
часто так по мозгам катается, – поделился с Игорем Молодой. – Если запала
хватит – он и меня и тебя начнет жизни учить.
– Хрена
ли тебя учить? – перекинулся на Молодого Игорь Васильевич, постепенно ослабляя
жар интонации, словно Молодой открыл в Игоре Васильевиче аварийный клапан. –
Тебя надо было драть с самого рождения армейским ремнем вплоть до сегодняшнего
дня, да и то толку бы не вышло.
– Так
как все прошло-то? – спросил Молодой.
– Да
нормально все прошло, – сказал Фил.
– Не
видишь, что ли, все живы-здоровы, – подтвердил Игорь Васильевич. – В штатном
режиме. Правда, лишних двоих зацепили. Прикинь, зашли люди пивка попить к
старому товарищу. Ладно, хоть детей не было или собаки.
Игорь внутренне
содрогнулся, он и не предполагал такой возможности и не представлял, что бы
было.
– Один
раз вообще хреново получилось, – признался Игорь Васильевич. – Мужик один жил,
когда его, видно, отслеживали. Отслеживали, отслеживали, а он за это время то
ли пить бросил, то ли колоться, ну и вернулась к нему жена с сыном – а тут и мы
нарисовались. Там и елка стояла в игрушках. Ад, короче.
Это,
видно, была не очень легкая тема, поэтому Молодой вроде бы и открыл рот, чтобы
что-то сказать, однако все-таки промолчал, косясь на Игоря Васильевича. Игорь
внезапно вспомнил, как заваливался набок, а потом вперед мертвый мужичок.
Представил на его месте своего сына и, в приступе внезапно накатившей тошноты,
задергал ручку двери, пока она не открылась, свесился лицом к выезжавшей снизу
дороге, пойманный прыгнувшими на него одновременно Игорем Васильевичем и
Молодым – и его несколько раз вывернуло желчью.
Фил
неторопливо свернул к обочине и плавно затормозил.
–
Давайте хоть газировки какой купим, – предложил Игорь Васильевич, успокаивающе
похлопывая Игоря по спине.
Игорь
отрицательно помотал головой, а Молодой сказал:
– Я
сбегаю, тут вон недалеко, – перепрыгнул через голову Игоря и ускакал.
– Сына
своего представил в таком положении? – догадался Игорь Васильевич.
Игорь покивал
дороге и стал подниматься. Он не просто представил, это было как наяву. Он даже
видел, во что сын одет, – бабушка подарила ему связанные из разных цветных
ниток носки, – и он полюбил скользить в этих пестрых носках по ламинату, как на
коньках. Дома сын носил только или пижамные штаны с майкой или трусы с героями
«Тачек», вот в этих трусах, в этих носках, которые были по длине почти как
гольфы, и в майке сын был в его видении. Игорь вспомнил, как выходил воздух из
расслабленных смертью легких мужичка, и его начало выворачивать еще раз.
– В
следующий раз, если будет тянуть поблевать, – не стесняйся, блюй прямо здесь, –
сказал Игорь Васильевич. – Не хило было бы, если бы тебя пришлось с дороги
соскребать, а потом твоей семье объяснять, как ты коньки отбросил. О семье
думай.
– Да
может, просто укачало, – попробовал оправдаться Игорь, утирая слезы и
отдыхиваясь. – Так совпало просто.
– Все
равно, давай без каскадерства, подыши пока поглубже.
Как бы
забыв о запретах Молодого, Игорь и Игорь Васильевич поставили ноги на
валявшийся агрегат и закурили переданные Филом в салон сигареты.
–
Нихрена ты соску купил, – сказал Игорь Васильевич подбежавшему с двухлитровой
бутылью Молодому, а когда Молодой, поскользнувшись на ступеньке при залезании в
салон, едва не упал головой в пол, добавил: – Давай, еще ты башку разбей.
– Лапы
убрали, – приказал Молодой, отряхнувшись, и они безропотно поджали ноги под
сиденье, сам же Молодой, словно вспомнив о своих непосредственных обязанностях,
передал бутыль Игорю Васильевичу, принялся накрывать полиэтиленом бандуру в
проходе.
– Мне
дайте хлебнуть, – попросил Фил.
– Ага,
– сказал Игорь Васильевич, и пена из бутылки полилась на полиэтилен.
Молодой
громко заматерился на смех Игоря Васильевича и Фила.
– Если
бы вы знали, сколько эта штука стоит, – вы бы два раза поседели, если бы вас
просто рядом с этой хреновиной стоять попросили, – сказал Молодой.
– Ну и
сколько она стоит? – спросил Игорь Васильевич, ожидая, когда Фил передаст
бутылку обратно. – Может, загоним ее на цветмет, а перед Ренатом будем пустую
коробку таскать, корячиться, чтобы он чувствовал удовлетворение.
– А это
мысль, кстати, – сказал Молодой, принимая бутылку от Игоря Васильевича,
отхлебывая из нее и тоже роняя газировку на полиэтилен. – Педофилия, кстати,
через слюну не передается, нет?
– Лишь
бы ты девственностью своей никого не заразил, – тут же сказал на это Игорь
Васильевич, так что Молодой подавился.
–
Давайте, закрывайте уже двери, выстудили уже все вконец, – по-хозяйски
скомандовал Фил, – залили тоже. Пить аккуратнее нельзя разве?
Игорь
Васильевич перешагнул через ноги Игоря и закрыл двери.
–
Полегчало? – спросил Игорь Васильевич.
Проветрившейся
голове Игоря и правда стало полегче, а спазмы в желудке улеглись, он оторвался
от бутылки, из которой пил мелкими глотками вязнущую на зубах и отдающую
углекислотой в нос жидкость, и кивнул.
–
Погнали, давай, дальше, – скомандовал Игорь Васильевич, впрочем, Фил и без его
команды, только-только хлопнули двери, начал трогаться с места. Машина,
перевалившись на левых колесах, встала обратно на дорогу и покатила.
– Тебя
не поменять? – спросил Игорь Васильевич Фила. – А то ты вялый какой-то был,
когда Игорек отходную читал.
– Да
не, нормально все, – ответил Фил, блеснув глазами в салон.
– Я
тогда покемарю малясь, – сказал Игорь Васильевич.
– Да
тут недалеко уже, ты не успеешь, – сказал Фил.
Молодой
незаметно забрал бутылку из рук Игоря и вытянул в одну морду почти половину
бутылки. Игорь стал смотреть в заднее окно, он поймал себя на мысли, что желтое
мигание светофоров его как-то успокаивает. В некоторых многоквартирных домах,
мимо которых они проезжали, горели один-два окошка, и это тоже действовало на
Игоря успокаивающе, хотя в квартирах с горящим светом, как уже Игорь убедился,
могло происходить все, что угодно. Он загляделся на какое-то здание, вроде
небоскреба, отстроенное в их центре совсем недавно, – во всем здании было
темно, и только этаже на пятнадцатом, на лестничной площадке, горела одинокая
лампочка. Там же, освещенный ее чахлым светом, похожим на аварийный, стоял
маленький человек и, кажется, курил.
– Что
ты говоришь, недалеко, мы вон через центр едем, – предъявил Игорь Васильевич
Филу.
– Мы
через край центра, – объяснился Фил.
– Тебе
бы таксистом работать, – сказал Игорь Васильевич.
–
Счетчики отменили, смысла нет, – снова отбился Фил ровным своим голосом.
– Через
тракт выехал бы сразу, – не сдался Игорь Васильевич. – Там по объездной вчистил
бы.
– Не
знаю, че-то накатило.
Игорь
Васильевич смирился и замолк. Сначала Фил окунул их в улочки, становившиеся все
мельче, но увешанные светящимися вывесками и рекламами, почти каждое дерево по
пути было оплетено мигающими гирляндами. Из-за сумрака и движения легшего там и
сям снега грязи не было видно, и улицы казались этакими европейскими
предновогодними улочками. Потом вывесок стало меньше, но они не исчезли совсем,
а стали как-то проще, оплетенные гирляндами деревья попадались все реже.
Наконец, они выехали на улицу, которую Игорь хорошо знал и по которой сам
каждое утро ездил на работу, – это была широкая улица с тополями и высокими
фонарями по бокам, за тополями стояли высоченные новостройки, но из-за фонарей,
которые, хоть и освещали асфальт под собой, сгущали в самом воздухе темноту
вокруг себя и образовывали целую стену темноты. Затем был мост, с которого, когда
они по нему ехали, Игорь увидел пассажирский поезд, бесшумно двигавшийся,
освещенный изнутри плацкартным ночным светом.
Через
несколько минут дорога перестала быть ровной, сначала их кидало на ямах,
пробитых в асфальте грузовой техникой, потом и вовсе пошла грунтовка. Молодой
запридерживал агрегат и стал шипеть на Фила, чтобы тот ехал осторожнее.
– Ты
туда ехал нормально же, – сказал Молодой.
– Так
то – туда, – как бы объяснил Фил, но Игорь не понял этого объяснения, Молодой
взъелся на Фила одним только нечленораздельным возгласом, когда их особенно
тряхануло, и внутри аппарата, что то зазвенело, как на пружинах.
Возле
шлагбаума их уже поджидал Ринат Иосифович.
– И
давно ты тут сторожа изображаешь? – сунув голову к Филу, метясь в видимо
приоткрытое водительское окошко, крикнул Игорь Васильевич. Игорь не услышал,
что ответил Ринат Иосифович, потому что мерзлая земля как-то особенно
загрохотала под холодной резиной колес, когда Фил сбавил скорость, а Игорь
Васильевич, видимо расслышал, потому что понимающе сказал:
– А-а,
– и добавил, скорее всего, отвечая на вопрос: – Да нормально. Гладко, в
принципе.
Они
приехали, Игорь спрыгнул на бетонный пол гаража, и по тому, как тяжело
толкнулся бетон в подошвы, понял, как устал, как незаметно затекли ноги во
время поездки.
– Одну
таблетку я тебе сэкономил, – сказал Игорь Васильевич подошедшему к ним Ринату
Иосифовичу и потряс бутыльком, вынутым из кармана.
Ринат
Иосифович недовольно поморщился и потер висок, Игорь Васильевич толкнул локтем
стоявшего рядом, потягивавшегося, как после сна, Фила, и они оба – Игорь
Васильевич и Фил – заулыбались. Игорь не удержался и тоже улыбнулся. В свете
гаражных лампочек, похожих на лампочки в какой-нибудь подсобке или за кулисами
(ребенком Игорь играл новогодние спектакли в местном клубе и знал, какой свет
бывает за кулисами), все произошедшее казалось глупой мистерией, а усталость,
накладываясь на декорации гаража, где началась поездка, создавала впечатление,
что вообще ничего не было. Казалось, они пришли в гараж, простояли несколько
часов и теперь должны были повторить все свои действия – выдачу табельного
оружия, погрузку агрегата в «Газели» – в обратном порядке.
Все
они, гуськом, как утята, двинулись за Ринатом Иосифовичем в его подсобку и
повторили спектакль – Ринат Иосифович придирчиво изучал оружие и считал
патроны, а они расписывались. За потраченную пилюлю Игорю Васильевичу пришлось
заполнять объяснительную, все остальные стояли полукругом возле столика, где он
это делал. Игорь готов был молиться, чтобы Игорь Васильевич заполнил бумагу с
первого раза.
–
Диктофон не потеряли? – спросил Ринат Иосифович, и у Игоря екнуло сердце, но
Игорь Васильевич сунул руку в карман штанов и хлопнул диктофоном о столик, как
доминошкой, и хитро оглянувшись, полюбовался бледностью Игоря.
– Осторожнее,
пожалуйста, – попросил Ринат Иосифович. – Передайте Игорю Петровичу и
распишитесь.
–
Ринат, блин, – сказал Игорь Васильевич, – ну, сколько просить, давай
по-человечески, можно же утром или послезавтра.
–
Послезавтра уже концов видно не будет, – резонно заметил Ринат Иосифович.
Пока
загрузили обратно в каморку Молодого его бандуру, пока Фил убирал машину, а все
стояли и смотрели, как он это делает, пока Игорь принимал диктофон на свой баланс,
наступило раннее утро. По трамвайной линии, проходившей где-то за забором,
пошли один за другим первые трамваи. Игорь не знал уже, хочет он спать или уже
не уснет, настолько усталость его перешагнула уже через сонливость. Когда
Игорь, Фил, Молодой и Игорь Васильевич собрались в курилке, Игорь чувствовал
себя так, словно выпил десять чашек кофе подряд. За окном курилки начинал
синеть осенне-зимний рассвет.
– Ох, и
зрачки у тебя, Петрович, – заметил Игорь Васильевич. – Руки вон подрагивают. Ты
меня как подбрасывать до дома будешь?
– Когда
тебе уже твою таратайку починят? – возмутился Молодой. – Хватит тебя, может,
уже катать.
– Да
все обещают, обещают, – уклончиво сказал Игорь Васильевич.
–
Довезу уж как-нибудь, – обнадежил Игорь.
– Нет,
ну серьезно, нашел таксиста, – опять встрял Молодой.
– Я
тебе говорю, возьми мою, – предложил Фил. – Мне-то тут все равно сидеть.
– Ага,
спасибо, – воодушевленно начал Игорь Васильевич, – а если мне ее кто царапнет
или еще что? С ДВУМЯ машинами потом трахаться?
– Так
страховка же, – сказал Фил.
– А
если не все покроет? А мало ли что еще?
– Ну ты
и пессимист, – сказал Фил, – как моя тетка.
– Мне
все равно по пути, – влез Игорь, чтобы их примирить.
– Так
на него же бензина уходит, как на троих меня, подвеска потом, кресло это
туда-сюда, оно у меня уже не закрепляется, по-моему, после этих поездок, –
снова встрял Молодой, чтобы снова начать свару.
– У
меня вроде все нормально, – сказал Игорь.
– Это
пока, – утешил Молодой.
Стало
уже совсем светло, то есть утренние сумерки сменились какими-то полусумерками,
походившими уже на свет дня, которому осталось до полной дневной яркости совсем
немного, когда они, зачем-то несколько раз попив чая и кофе у Фила в каморке,
отправились по домам.
– Ренат,
сука, еще затемно свинтил, – ругнулся Игорь Васильевич на свежий автомобильный
след по свежему немногочисленному снежку.
Игорь
покосился на него со своего водительского места. За время работы в этой конторе
он так привык, что Игорь Васильевич ездит с ним, что ему показалось бы
странным, что, когда он отправляется домой, рядом никто не гундит. Игоря
интересовало, как Игорь Васильевич добирается до работы, но он почему-то
стеснялся об этом спрашивать. Еще его интересовало, чья машина будет стоять на
улице, когда машина Игоря Васильевича вернется из ремонта, но и об этом Игорь
не решался спрашивать, потому что подозревал, что на улице окажется его, Игоря,
машина.
–
Хорошо вот так с утреца ехать, – сказал Игорь Васильевич. – Мы с тобой первый
раз, считай, едем вот так вот спокойно. Все по работе разъехались, доедем, как
при Союзе. Не знаю, помнишь ты, нет, но раньше в городе каждому засранцу
похоронную процессию устраивали, перлись посреди улицы, елочки разбрасывали,
сейчас так попробуй. Линчуют нахер.
Игорь
Васильевич ходил все в том же костюме, только с наступлением холодов накидывал
на пиджак дубленку, в которой позвякивали амбарные, судя по звуку, ключи от
дома. Игорь Васильевич всегда бросал дубленку на заднее сиденье, а Игорь
опасался, что ключи выпадут во время поездки и придется возвращаться от дома
обратно к дому Игоря Васильевича. Игорь так отчетливо и детально видел, как он
подъезжает к подпрыгивающему от холода Игорю Васильевичу, синеющему на крыльце
подъезда, что на самом деле у ключей не было не малейшего шанса быть забытыми
на полу или сиденье Игоревой машины.
Замечание
Игоря Васильевича о допотопных похоронах Игорь почти пропустил мимо ушей, но
да, он помнил эти времена, когда по дорогам ходили почти одни только
троллейбусы и автобусы, просто не хотел говорить об этом.
– Я
жене позвоню, – сказал Игорь.
–
Давай, звони, – разрешил Игорь Васильевич.
– Оль,
привет, – сказал Игорь, когда жена взяла трубку, – у меня сегодня выходной
образовался после ночи, я Мишку из садика заберу.
– О,
зашибись, – сказала жена. – Я сегодня как раз задержусь немного.
– Блин,
Оля, – слегка возмутился Игорь. – Ты просишь же, чтобы побольше побыть вместе.
А то выходит, то я задерживаюсь, то ты.
– Да мы
тут закрываем отчетность, – сказала жена. – Нужно застрять немного, хорошо, что
ты сегодня свободен.
– Ну, на
дом возьми, – предложил Игорь. – Иногда же берешь на дом.
– Перед
Новым годом не хочется как-то еще и дома возиться, а так приду – и все.
– Да ну
тебя, – сказал Игорь.
– Ну,
Игорек, ну не обижайся, – протянула жена.
– Тогда
ты потом тоже не обижайся, – сказал Игорь, но знал, что жена будет обижаться,
если будет такой же повод, – она почему-то имела право капать ему на нервы,
если он задерживался, а он почему-то нет.
–
Ладно, не буду, пока, – сказала жена и бросила трубку. Игорь не успел даже
договорить свое: «Что значит пока?», как она оставила его с гудящей трубкой.
–
Елки-палки, – шепотом сказал Игорь в лицо телефону, а именно в лицо сына, чья
фотография была у него на рабочем столе телефона.
Игорь
Васильевич, судя по всему, решил тактично промолчать, но надолго его не
хватило.
– Она
тебе не изменяет, нет? – спросил Игорь Васильевич, чем поставил Игоря в тупик,
потому что он как-то над этим не задумывался.
– Да
нет, наверно, – сказал Игорь. – Знаешь, не подливай масла в огонь. Мы и так
только в отпусках видимся, нам еще, знаешь, ревности не хватает в наших терках.
Еще, может, следить за ней предложишь.
– А ты?
– спросил Игорь Васильевич.
– С
кем, с Эсэсом, что ли, мне ей изменять? – возмутился Игорь.
– Ну
да, – согласился Игорь Васильевич, – Молодому бы в самый раз по девкам бегать,
а даже он как-то не успевает.
–
Кстати, – вспомнил Игорь вопрос, который вечно забывал задать, – он-то к нам за
что?
– Да он
рецепты бомб в интернете вывешивал, подстрекал, там, чурок резать от лица
скинхедов, а русских от лица кавказцев, веселья ему, видишь ли, в жизни не
хватало. Еще он страничку прокурора ломанул «вконтакте» и всякой экстремистской
херотенью ее забил, перессорил его с кучей друзей. Некоторые до сих пор
прокурора после этого случая лимоновцем считают. Молодому сколько-то там
светило, но его папашка отмазал, он же генерал, хоть и бросил семью, но о сыне
позаботился. Хотя, если рассудить, нахер такую заботу, он бы уже откинулся, а
сколько он у нас будет, бедолага, зависать, хрен знает.
Игорь
Васильевич подумал и добавил:
– Хотя,
если разобраться, он сам ведь не уходит. Значит, что-то его устраивает у нас.
– Его
устраивает, что он, типа, на ФСБ работает, при том что делать в основном
нихрена не нужно.
– Это
ты после выходных посмотришь, как делать нихрена не нужно, – отвечал на это
Игорь Васильевич. – Ты вот сейчас отойдешь от того, что увидел этой ночью, а
там и новое дело подоспеет, ты даже не заметишь, как время пролетит.
Игорь
покивал, понимая правоту Игоря Васильевича.
– Как
вообще, мандраж прошел? – спросил Игорь Васильевич.
– Пока
не знаю, – честно ответил Игорь. – Сейчас мне вообще кажется, что ничего не
было.
–
Главное, ты новости на выходных не смотри криминальные, – посоветовал Игорь
Васильевич. – Давление может подскочить. И кинцо всякое тоже с зарубами не
советую, так накатит с непривычки, что можешь в запой уйти. Смотри, типа,
«Виасат», диснеевское что-нибудь, у меня канал есть с советскими детскими
фильмами, у тебя, наверно, тоже есть. Вот его и смотри. Можно, кстати, побухать
сейчас, сбросить стресс на время.
Это
Игорь Васильевич говорил к тому, что они уже подъехали к его дому.
– Да
нет пока никакого стресса. Не дошло еще полностью, – признался Игорь, желая
показать, что разбирается в себе лучше, чем думает Игорь Васильевич.
– Ну,
ладно, хорошо. Если что – звони, делись, нельзя такие вещи в себе держать, –
уже забравший дубленку с заднего сиденья и вышедший из машины Игорь Васильевич
похлопал машину по крыше, как бы желая Игорю удачи, и пошел к дому, звякнув
ключами. Игорь все равно, на всякий случай, глянул на заднее сиденье и пол
возле заднего сиденья и только потом тронулся с места, медленно, чтобы увидеть,
что Игорь Васильевич зашел в подъезд.
Конечно,
все произошедшее казалось сном. Мозг отбрасывал всякую возможность того, что
убийство ночью произошло на самом деле, но все равно, даже когда Игорь добрался
до дома и уснул, и потом, когда пошел за сыном в детский сад и когда вел его
обратно, казалось, что изгоняемое воспоминание следует за ним, как какой-то
черный небоскреб на колесиках с одним курящим человеком на освещенной
лестничной клетке.
Вечером
он поймал себя на том, что смотрит на сына, играющего в гостиной на полу с
коллекцией «Тачек», и не видит его, что уже пару часов разговаривает с ним и
как-то шутит, но не помнит ничего из разговора и шуток. Телевизор, включенный
по совету Игоря Васильевича, крутил детский канал, но Игорь совершенно не
отразил, что по нему показывали. «Эк меня расколбасило», – недовольно подумал
про себя Игорь, он всегда считал, что расшатать его нервную систему труднее, а
теперь сам себе казался медузой на берегу.
Игорь
показался себе совсем уже тряпкой, когда вздрогнул от щелчков ключа в дверном
замке.
– Мама!
– крикнул сын и помчался к двери, Игоря кольнула ревность – сын никогда не встречал
его с такой радостью. Игорь вяло удивился тому, что его еще волнуют такие вещи,
а потом удивился своему удивлению, почему, собственно, его не должно волновать,
любит его сын или нет. Эта мысль зациклилась, затерялась, а ступор вернулся.
Игорь
тоже пошел встретить жену, и пока вешал снятое с нее пальто, она, видимо,
заметила всю его вялость, туповатость в глазах, поэтому спросила:
– Что
ты такой пришибленный сегодня, вчера еще светился. Тебя что, опять выгоняют?
Игорю
хотелось сказать ей прямо с порога, чтобы она брала ноги в руки и переезжала
вместе с сыном куда-нибудь подальше, в какую-нибудь глубинку, но сдержался.
–
Прекрасного ты мнения, – Игорь сделал вид, что делает вид, что оскорбляется, но
сыграл как-то вяло.
– Устал
после ночи? – попыталась угадать жена, Игорь же согласно кивнул, потому что она
была отчасти права.
Ей
некогда было разбираться с Игоревыми проблемами, и она переключилась на сына,
всячески его тиская, а сын принялся виснуть на ней, они о чем-то заговорили, но
Игоря опять накрыло мрачностью и усталостью, и он только смотрел на милующихся
сына и жену, словно глядя на экран приглушенного телевизора.
– Что
было-то? – спросила жена. Игорь только махнул рукой.
Как
робот, Игорь сопроводил жену в ванную, периодически выгоняя пытающегося
помыться с матерью сына, потом на кухню, слушал, как она читала сыну, сидя в
ногах на сыновей кровати, так что сын в итоге перебрался к нему на колени. Так
же автоматически он занялся сексом с женой и лежал, глядя в потолок, пока она
не уснула. Чтобы не беспокоить ее своими поворотами с бока на бок, Игорь ушел
на кухню, встал у окна, закурил и не успокоился, пока не опустошил всю пачку.
Жена,
разбуженная пустотой возле себя, пришла, бесшумная, как призрак в своей ночной
рубашке. Игорь увидел, как мелькнуло белое отражение, снова подпрыгнул на месте
и опять возненавидел себя за это. Жена положила руки ему на плечи и спросила,
все ли нормально. Игорю не хотелось отвечать, далеко внизу компания молодых
людей играла ногами в хоккей на старом катке возле школы, шайбой им служила
пластиковая бутылка из-под пива. Игорь, глядя на них, подбирал слова, чтобы
ответить жене и не напугать или как-то неосторожно не обидеть ее.
–
Просто сон что-то перебил, – наконец сказал Игорь как можно более
непринужденным голосом, но ему самому не понравилось, как фальшиво звучит его
непринужденный голос. – А так-то да, все нормально.
–
Надеюсь, вы там не по саунам зависали с особым заданием, – с легкой усмешкой
заметила жена, обнимая его поперек живота. – Пойдем спать.
– Я бы
предпочел контрафактом заниматься, – сказал Игорь, и ему понравилось, как
вернулась его обычная шутливая интонация, которую даже не нужно было играть. –
Бытовой техникой. Сейчас еще выкурю пару окурков из пепельницы – и пойду. Все
нормально, правда.
– Мои
возьми, они уже вон лет шесть лежат в столе, – предложила жена и протянула
пачку, вытянутую из вытянутого ящика. – Я пойду, ты с собой точно ничего не
сделаешь? Выглядишь, как бассет-хаунд.
Игорь
честно рассмеялся от ее такой заботы о нем и ущипнул ее, когда она уходила. На
миг черный небоскреб исчез у Игоря из-за спины, но когда жена ушла, все
накатило с новой силой.
– Все
нормально, – сказал он шепотом молодым людям, гоняющим бутылку по катку. – Все
нормально, правда.
Глава третья
На
следующее утро, когда Игорь сел уже в машину и проехал половину пути до работы,
позвонил Игорь Васильевич и сказал, что главный дал еще один выходной, так что
Игорь может спокойно спать.
– Какое
«спать», ты позже не мог позвонить? – возмутился Игорь. – Я уже почти доехал.
Так можно обратно разворачиваться? Ничего не изменится?
–
Можно, можно, – успокоил Игорь Васильевич. – Кстати, ты как?
– Да не
очень что-то. Вчера весь день дергался, когда проснулся. Это нормально?
–
Конечно, нормально, – сказал Игорь Васильевич, – и нормально будет, если ты
будешь дергаться еще с годик, это значит, что ты не совсем социопат. Вообще,
нормально было бы, если бы ты, допустим, в запой ушел после такого и больше бы
не вернулся к нам. Так бы нормальный человек поступил. Но ведь нас поэтому и
понабрали, что мы не совсем в своем уме.
–
Понятно, – сказал Игорь, при том что ничего не понял.
–
Понятно, что ничего не понятно, – сбанальничал Игорь Васильевич. – Может, ко
мне подъедешь? Побухаем. Я уже и Фила позвал. Правда, он отказался.
– Ты с утра
уже собрался пить? – Игорь разворачивал машину в сторону дома, и досада на
движение других автомобилей, которое мешало ему это сделать, передалась и
голосу Игоря.
– А ты
что такой злой? – спросил Игорь Васильевич. – Нет, конечно, не с утра, кем бы
мы были, если бы еще с утра? Нет, я думал, мы ко мне на дачку съездим, шашлык
забабахаем. Ты ведь не был у меня на даче.
– А кто
бы нас обратно повез? – поинтересовался Игорь. – Наши недофээсбэшные корочки?
– Если
бы Фил согласился, он бы повез, он ведь не пьет. Он, видно, решил вечно жить.
– Но он
же не согласился.
– Я
хотел Молодого подключить попозже, но Молодой что-то на звонки не отвечает.
– Не,
тухловатый план, – подытожил Игорь. – Вдвоем как-то хреново шашлыки жарить и
напиваться, а третьего хрен найдешь.
– Ну
да, что-то не судьба. Молодой вроде не противник алкоголя, зависли бы там,
глупо бы получилось, – признал Игорь Васильевич, и они попрощались.
Игорь
позавтракал перед выходом на работу, но когда выяснилось, что никуда идти и
ехать не нужно, он почувствовал как бы второе пробуждение и тут же ощутил некую
пустоту в желудке, тем более, движение на дороге прибило его к какой-то
круглосуточной тошниловке, вроде бы пиццерии, в больших окнах которой были
видны полусонные сотрудники, вытирающие столы. Парковка возле пиццерии была
свободна, поэтому Игорь свернул туда, надеясь, что когда он позавтракает по
второму разу, машин на дорогах поубавится.
Изнутри,
чувствуя себя уже пешеходом, Игорь с удовольствием посмотрел на машины, почти
стоявшие в полумраке, морозной пыли, бензиновых и газовых выхлопах, с
удовольствием смотрел на троллейбус, сквозь морозные стекла которого была видна
одна сплошная многоголовая тень пассажиров. У кассира был сиплый утренний голос
и утренний несколько помятый вид, при том что корпоративная форма на нем была
чиста и выглажена. Это тоже как-то доставило Игорю удовольствие, сам он уже был
бодр и весел, разговор с Игорем Васильевичем стряхнул с него остатки
сонливости. И вот когда он совсем уже несколько даже развеселился, заказав кофе,
пиццу, – а пока он все это заказывал, за ним образовалась небольшая очередь из
студентов и офисных работников, желающих перекуса (это также прибавило Игорю
настроения, потому что он редко оказывался сразу впереди очереди), – и вот,
когда он, взяв поднос, пошел к столику в уголке, который сразу приглядел себе,
еще войдя, ему и позвонили.
Сначала
Игорь решил проигнорировать звонок, потому что звонили с незнакомого городского
номера, но звонки настойчиво повторялись.
–
Здравствуйте, извините, что так рано, – сказал голос на том конце провода. –
Меня Олег зовут, я из вашего ведомства.
– Ага,
ага, – сказал Игорь, жуя и не чувствуя подвоха.
– Ну,
вы, наверно, знаете, что вас немного контролируют, – сказал загадочный Олег.
– Есть
такое, а в чем дело?
– Ну,
вы копались немного по поводу сотрудников, с которыми вы работаете. В интернете
копались.
– А, ну
да, копался, я просто не хотел из служебной сети лезть. Там такой хмырь
работает малолетний, – сказал Игорь, чувствуя, как настроение почему-то
стремительно портится. И сразу же понял, почему оно портится. Только что он
был, вроде как, свободным человеком, оторванным от семьи и работы, и тут же его
взяли на поводок. – А в чем дело?
–
Просто если кто-то заинтересуется, сможет с легкостью связать ваше нынешнее
место работы, людей, с которыми вы работаете, и результаты ваших поисков.
Просто странно, что вы об этом не подумали, – Олег был предельно вежлив, но
какой-то цепляющий за душу снобизм цеплял за нервы.
– Это
совсем уже паранойя, – сказал Игорь.
– Если
бы вы сознавали масштаб происходящего, вы бы так не говорили, но, я так
понимаю, вы в тот момент еще совсем были введены в курс дела.
– Не
совсем, – сказал Игорь.
– Это
можно списать на случайность, – как бы попытался утешить Олег, – но уверяю вас,
если вы продолжите в том же ключе, например, попытаетесь накопать что-нибудь
про операции, проходившие в прошлом, этим вы поставите под угрозу не только
жизнь нынешних сотрудников отдела и свою, но и жизнь вашей жены и вашего сына.
– Это
угроза, что ли? – спросил окаменевший Игорь.
Олег
вздохнул, как будто даже пропыхтел что-то, надув щеки, и сказал:
– Нет,
это не угроза, по крайней мере, не от нас, это внешняя угроза, и с ней
приходится считаться. Пожалуйста, не делайте так больше. Найдите левую
симкарту, я не знаю, что-нибудь, что не связано непосредственно с вами, но
копайте где-нибудь в местах, не связанных с вашим постоянным местопребыванием.
Вот, например, в этой пиццерии, где вы сейчас сидите, есть бесплатный вайфай,
это прекрасная возможность, если не использовать ее многократно. Но опять же,
что вы найдете? Бытовые убийства, не более. Влезать в это и подвергать
опасности чужие жизни, по меньшей мере, безответственно.
–
Хорошо, я понял вашу мысль, – сказал Игорь.
– Тогда
до свидания, – произнес Олег и положил трубку.
Компания
молодых людей, сидевшая через столик от Игоря и что-то обсуждавшая, грохнула от
смеха, Игорь посмотрел на них, думая, что они смеются над его отупелым видом,
но они даже не смотрели в его сторону.
– Вы бы
так не говорили, – громко сказал молодой человек, сидевший спиной к Игорю, и
компания опять рассмеялась чему-то своему.
Игорю
захотелось закурить прямо в пиццерии. Разумеется, копать что-то на людей, с
которыми работаешь, со своего телефона – было верхом глупости, если не сказать
больше. Игорю было стыдно за свою глупость, вместе с тем он испытывал и
облегчение, что все не повернулось еще серьезнее, что его хотя бы сначала
предупредили, чтобы он не лез, куда его не просят, как в прошлый раз. «Хотя в
прошлый раз, кажется, тоже предупреждали», – вспомнил Игорь, поедая остывший и
потому картонный на вкус кусок пиццы. Ехать домой одному и нагнетать паранойю в
одиночестве ему не хотелось. Игорь подумал, что не поздно еще позвонить Игорю
Васильевичу и согласиться на его шашлыки. С другой стороны, он знал, что на
шашлыки он категорически не хочет, что на Игоря Васильевича он еще насмотрится
на работе. Чтобы развеять тоску, Игорь позвонил жене, но она долго не отвечала,
а когда все-таки подняла трубку, то злобно прошипела:
– Ты с
ума сошел, у нас совещание, – и прервалась, как будто начальник в гневе отрубил
ей голову.
«Ну,
совещание – так совещание», – с мрачной веселостью подумал Игорь. Словно
подчеркивая его, Игореву, ненужность, худой маленький официант уже равнодушно
убрал из-под Игорева носа пластмассовый поднос и бумажную посуду, а затем стал
протирать стол. Игорь, стесняясь, встал и пошел к выходу.
Как он
и ожидал, количество машин на дороге уменьшилось, они уже уехали куда-то к
другим перекресткам и скопились там. Сев в машину и не зная, куда поехать и чем
себя занять, он вдруг увидел, как семья, похожая на его семью, – то есть муж,
жена и ребенок, – продолжительно шедшие по тротуару от троллейбусной остановки
в сторону Игоря, повернули в заведение, которое он только что покинул. Глядя на
ребенка, Игорь вспомнил, что очень любил, когда его забирали из садика
пораньше, он не мог оживить самого этого чувства, он помнил его как некий факт,
будто прочитал про самого себя в детстве в досье, загруженном в его память.
Оттуда же, из глубин головы, всплыл тот факт, что он сильно завидовал мальчику,
у которого был стеклянный глаз вместо одного настоящего. Следом за этим фактом
всплыло воспоминание, что в их группе был сын участкового и дочь прокурора, – и
вся группа завидовала именно сыну участкового за то, что у его отца был
пистолет. Казалось, что милиционер – это такая величина, сравнимая с
неизвестным тогда Игорю Джеймсом Бондом. Слово же «прокурор» вообще тогда Игорю
ничего не говорило, оно осталось в памяти только из-за своей необычности.
Игорь
подумал, что шестилетние дети того времени и нынешнего мало чем отличаются,
мозгов и у тех и у других в принципе не было и нет, поэтому решил, что сын
обрадуется его внезапному извлечению из лап воспитательницы и няни, как обрадовался
бы в свое время и он сам.
Подъезжая
к решетчатой ограде детского сада, он кинул привычный взгляд на площадку сына и
увидел там его группу, выведенную на прогулку. В свете и резких тенях
освещавших территорию сада фонарей Игорь не сразу различил сына среди
хаотически двигавшихся и колупающихся в снегу детей, хорошо видна и определяема
была только нехуденькая воспитательница, имя-отчество которой Игорь никак не
мог запомнить.
–
Егоров, слезь! – орала она в тот момент, когда Игорь вылез из машины.
– Мужчина,
куда, – проорала она, когда Игорь прошел в ворота, на территорию садика. Игорю
не понравился ее тон, но понравилась ее бдительность.
– Да я
сына забрать, – объяснил Игорь, подойдя.
–
Что-то случилось? – почему-то встревожилась воспитательница.
– Да нет,
слава богу, ничего не случилось, – заотмахивался Игорь, – отгул внезапно выпал,
вот и решил, как-нибудь…
Его
всегда поражала деятельность детей на детской площадке. В деятельности этой не
было смысла, делать среди этих деревянных домиков горок и наклоненной временем
шведской стенки было нечего, но дети находили, что делать, – и потому казались
компанией сумасшедших, видящих то, чего нет, или кататонически застопоренных
каким-либо занятием, вроде сосредоточенного копания лопаткой, бегом
по кругу и однообразных пинков в веранду. Когда выяснилось, что Игорь забирает
сына пораньше, все дети замолчали и стали смотреть на Игоря и его сына, как
зомби, прервавшие свои разброд и шатание в ответ на подозрительный звук
человеческого кашля.
– Тебе
ничего не надо забрать? – спросила воспитательница у Игорева сына таким
приторным голосом, словно сама верила, что Игорь поверит в то, что она всегда
разговаривает с воспитанниками именно в таком тоне. Сын отрицательно помотал
головой, из-под шапки его торчали прядки, прилипшие к мокрому от пота лбу, и
волна нежности к этим прядкам подкатила под самое сердце Игоря.
– До
свидания! – крикнули дети в спины Игоря и сына, Игорь обернулся и тоже
попрощался, а сын помахал рукой, будто отплывая на последнем пароходе в сторону
Турции в то время, когда садик уже занимают красные.
– Ты
чего меня забрал? – негромко спросил сын.
– У
меня сегодня выходной, вот и забрал, – ответил Игорь и улыбнулся ему вниз,
вдоль правой своей руки, за которую сын держался красной рукавичкой.
– А
мама дома? – спросил сын, Игоря опять кольнула ревность.
– Нет,
– сказал он весело, – не может же быть сразу все – и я, и мама, и пораньше
уйти.
Сын
рассмеялся быстрым, диким, радостным смехом, прикрывая рот второй рукавичкой
(мать часто ругала его за этот смех).
–
Может, в кино сходим? – спросил Игорь, потому что домой ему пока не хотелось,
хотя с таким тасканием ребенка по кино или зоопарку или развлекательному центру
он сам себе напомнил всех знакомых ему отцов в разводе.
– Давай
лучше в кино большое ведро попкорна купим и пойдем домой, – предложил сын, ему,
в отличие от Игоря, домой почему-то хотелось. Игорь хотел сказать, что большое
ведро попкорна сын растрясет по машине, пока они едут, однако он сдержался.
– Ох и
любишь ты пожрать, – сказал Игорь сыну, тот опять рассмеялся своим диким,
быстрым смехом и снова прикрыл рот рукавичкой.
– Мне
его на целый день хватит, – сказал сын.
– А со
мной ты не поделишься? – спросил Игорь.
–
Немного, – ответил сын.
– Тогда
поехали.
Сын
с готовностью полез в свое детское кресло и принялся пристегиваться.
В итоге
день прошел настолько хорошо, что Игорь стал надеяться на еще один телефонный
звонок, который обеспечит ему еще один выходной. Никто, конечно, не позвонил,
однако настроения Игорю это не испортило.
Небо было
ясным и лунным. Путь до работы оказался легким, как будто чем-то смазанным,
Игорь добрался до места в два раза быстрее обычного; когда он заглянул к
главному, того еще даже не было в кабинете.
Чтобы
развеять утреннюю скуку, Игорь зашел к Филу, тот смотрел новостную передачу, и
вид у него был довольный и загадочный. Игорь грешным делом подумал, не трахнул
ли кого Фил, пока никого не было, и не прикопал ли он этого кого-то на
территории конторы, но спрашивать о таком было бы странно, тем более что на все
вопросы Фил отвечал рассеянно и разговора с ним не получалось.
Игорь
махнул рукой и пошел к Игорю Васильевичу. Тот был в обратном Филу расположении
духа, видно, что говорить он хотел, однако ясно было, что ни о чем хорошем он
говорить не собирается, без своих обычных подколок он опросил Игоря о том,
каково ему было на дополнительном отгуле. Видя такое настроение, Игорь отвечал
вяло, да и не мог он объяснить человеку, незнакомому с его семьей, что хорошего
в отдыхе с этой семьей.
– Ох,
пойдем лучше покурим, – сказал Игорь Васильевич, когда увидел, как Игорь
плавает в своих объяснениях, – пока Ренат не пришел и Эсэс. А то набегут
и хер мы увидимся до вечера.
По пути
они постучали в кабинет Молодого, не особо надеясь, что он на месте, – Молодой
обычно опаздывал под разными предлогами, но всегда было видно, что он
просыпает. Молодой вышел с большой кружкой кофе в руке, а Игорь Васильевич
сразу же выразил желание, чтобы Молодой поделился с ним этим кофе. Игорь тоже
подумал, что не прочь выкурить сигарету и выпить кофе, глядя в забеленное окно
и дыша свежим воздухом из щелей лестничной площадки, и выразил эту идею вслух.
Молодой сказал, что все кружки, кроме его, у Фила.
– Ой,
да не трынди, ты их столько из дома перетаскал, – сказал Игорь Васильевич, и
Молодой сдался.
–
Давайте только я сам вам налью, а то вы перетопчете тут все или уроните, –
сказал Молодой и отдал кружку, что держал в руках, Игорю Васильевичу. – Подержи
пока.
Игорь
Васильевич тут же шумно отхлебнул из кружки и вздохнул:
– Ох,
хорошо. Хотя бы что-то хорошо.
– А что
плохо? – спросил Молодой из темных глубин своего кабинета, где не было живого
места от висящих тут и там проводов и технического мусора.
–
Сейчас придем, расскажу, – сказал Игорь Васильевич тяжелым голосом. – Новость
номер один просто.
Пока
Молодой ковырялся с кружками и кофе, шумно зашел на второй этаж Сергей
Сергеевич и поприветствовал их:
– О,
работнички, Рината еще нету?
– Да
хрен его знает, – мрачно ответил Игорь Васильевич. – По мне, так хоть и вовсе
бы не приходил.
– Че
злой с утра? – спросил Сергей Сергеевич, отпыхиваясь возле двери в свой
кабинет.
–
Сначала парням расскажу, потом тебе.
– С
машиной что-то?
– С
машиной, с машиной, – сказал Игорь Васильевич.
На
лестничной площадке мелькнула тень, Игорь сначала почему-то решил, что это
Ринат Иосифович, однако по тому, что тень не полезла к ним в коридорчик, а
сквозанула на этаж выше, Игорь понял, что это Фил пошел поджидать их в курилке.
Изнутри кабинета Молодого раздался смех.
– Так
ты из-за машины, что ли? – спросил Молодой. – Я думал, ты по пьяни что-нибудь
наворотил.
– Я
вчера вообще не пил, – сказал Игорь Васильевич. – Выпьешь с вами, ага. Как
девочки, бля. Один совсем не пьет, другой подкаблучник, третьего, наверно, еще
от мамкиной груди не отлучили.
– Пей с
Ринатом, хрена ли, – сказал Молодой. – Не нравится ему.
– Ты,
кстати, меня почему меня не зовешь к себе на шашлыки? – спросил Сергей
Сергеевич. – У тебя же все уже на даче перебывали, кроме меня.
– Я
просто подозреваю, что ты все шашлыки один захаваешь, – правдивый в своей злости
сказал Игорь Васильевич.
Сергей
Сергеевич довольно похлопал себя по животу, но при этом ничего не сказал и
скрылся у себя.
– Он
Рината, кстати, знаешь, почему на дачу больше не зовет? – выходя с кружками и
отдавая одну Игорю, спросил Молодой. – Он тебе не рассказывал?
При том
что одна рука у него освободилась, Молодой шумно захлопнул дверь кабинета ногой
и, видя интерес в глазах Игоря, продолжил, двигаясь в сторону курилки, Игорь и
Игорь Васильевич пошли за ним. Игорь Васильевич смиренно притих.
–
Васильевич не знал, что тот долбанутый на всю башку, когда хоть каплю выпьет.
Ты не смотри, что Ринат такой прилизанный. Он дома вроде бухает, но там его
жена сдерживает, потому что она сама отмороженная, инструктор по рукопашному
бою вроде бы.
– Да
никакой не инструктор, – встрял Игорь Васильевич.
– А мы
тогда все там были, еще один был, ты его не знаешь, а так вообще все, кроме
Эсэса. Ну, короче, и вырвался Ринат на волю и упал в синюю яму, дня три не
давал нам с дачи уехать. Навел каких-то шмар местных, как из фильма «У холмов
есть глаза», растрепал, что Фил по пацанам угорает, так одна своего пацана
привела, Фил чуть не через чердак свалил от этого пацана в ужасе. Пацан это
водяру хлестал и курил, как Васильич, попятил у него что-то из машины, вроде магнитолу
и мобилу. Я закрылся в комнатке наверху и не высовывался, пока у них там оргия
была.
–
Заблевал там все, – вставил словечко Игорь Васильевич.
– Я и
астры твои обоссал сверху, – продолжил Молодой. – Потому что страшно было, и
вниз спуститься страшно, потому что там какая-то тетка лет шестидесяти все
пыталась у меня отсосать, со словами «какой молоденький», и прыгать со второго
этажа как-то стремно, у тебя все высокое, у тебя второй этаж на высоте
четвертого.
– На
нормальной он высоте.
Рассказ
свой Молодой заканчивал куря и прихлебывая кофе, потому что они поднялись уже в
курилку, Фил ожидал их на своем обычном месте – на подоконнике, слушая
Молодого, Фил улыбался от удовольствия, то ли его радовал рассказ, то ли он был
в том своем утреннем настроении.
– Не
надо про нормальную высоту, – сказал Молодой, – у тебя потолки как будто
пятиметровые, я сперва думал, мне показалось, а когда приехал в следующий раз –
убедился. Так вот. Хотя и позвал Ринат шмар, а сил у него на них уже не
хватило, его хватило только чтобы раздеться, и так бродить по дому и участку, и
так бухать. А Васильевича они, конечно, чуть не изнасиловали, благо появилась
тут жена Рината и давай всех колотить без разбору – правых и виноватых. Она у
Эсэса узнала адрес дачи и появилась в самый последний момент. Клочья летели во
все стороны даже от Васильича. А блядей она гоняла лопатой по участку. Ринату
башку цветочным горшком разбила, когда он попытался ей ксиву свою предъявить, а
оказалось, что доставать ее неизкуда.
– Ты-то
откуда знаешь? – спросил Игорь Васильевич. – Ты же на втором этаже был, тебе же
видно ничего не было.
– Я
зато видел, как она твоих садовых гномов чем-то железным на куски ломала,
сначала головы им поотбивала, потом вдребезги их перебила.
– Ренату
повезло, что она на гномов переключилась, – сказал Игорь Васильевич. – У нее ни
на что больше сил не хватило.
– Не
только Ринату повезло, – возразил Молодой, – всем повезло, включая меня.
– Самое
интересное…– начал было Игорь Васильевич.
– Самое
интересное, – перебил Молодой, – что когда мы в гостях были у Рината на его
день рождения, тоже на даче, ее и не узнать было. Такая русская хозяюшка с
пятым размером.
– Я вот
о том же хотел сказать, – сказал Игорь Васильевич.
– И
наливала, – продолжил Молодой, – всех по имени-отчеству, даже меня. Дети их к
нам не лезли. И закуску подавала, я обожрался как не знаю кто. И Ринат только
до веселого состояния допился и тут же перестал пить, как отрезало. И погода,
как по заказу, я вроде не большой любитель вашего отдыха, но даже мне
понравилось.
– И как
женщина ничего, – шепотом сказал Игорь Васильевич, осторожно косясь в
лестничный пролет.
– Ой,
ты-то откуда знаешь? – спросил Молодой.
Игорь
Васильевич указал большим пальцем на Фила, Фил виновато улыбнулся.
– Я их
как-то у него застукал, – тихо пояснил Игорь Васильевич.
–
Зашибись, – в сердцах сказал Молодой. – Ты, Фил, прямо машина любви. Готов всем
ее раздавать. Я вроде тоже готов, но что-то никто не берет.
– Ну,
шмара-то с дачи готова была взять тебя целиком и полностью, тут уж ты сам
момент похерил, – сказал Игорь Васильевич чуть более веселым голосом, чем был у
него с утра.
– Я
себе первый раз представлял иначе, – манерно сказал Молодой, и все засмеялись.
Игорь
заметил, что его пустая кружка остыла в руке, и спросил Игоря Васильевича:
– Так
что ты мрачный такой с утра?
– Я
мрачный? – спросил Игорь Васильевич. – Я не мрачный, я злой, бля. Мы знаешь
кого завалили? Мы моего автослесаря завалили, прикинь, поворот.
Глядя
на лицо Игоря Васильевича, хотелось рассмеяться, сама же смерть автослесаря, еще
стоявшая в голове Игоря во всех деталях, заставила Игоря сдержать смех. Однако
же комичный элемент в этой ситуации все-таки присутствовал, этого Игорь не мог
отрицать.
– Как
узнал? – коротко спросил Фил.
– Как,
как, жопой об косяк, – совершенно по-детски, озлобленно ответил Игорь
Васильевич. – Я прихожу к ним в очередной раз, узнать, как там, что. Долго же
они трахают мою ласточку. Несколько недель уже. Уже можно было новую машину из
каких-нибудь помоев собрать. Прихожу, а они – в стекло. Ни о какой работе речи
не идет, как у нас сейчас. Я им: «Вы что, суки, делаете? Я когда уже на колеса
встану?» А они: «Не до тебя, у нас человека убили». Сидят, короче, горюют,
объясняют, что собрался он с друзьями пивка попить, а какой-то отморозок всех
порешал и ноги сделал, обещают найти, но вряд ли найдут. Тут у меня, понятно,
смутные сомнения появляются и всякие предчувствия нехорошие. Что, говорю, за
человек, я вроде не вижу, чтобы у вас убыл кто-то. Мне суют телефон под нос и
начинают фотки листать с рыданиями. И – точно. Он, бля. Прикинь?
– А как
вы не узнали друг друга? – удивился Молодой.
– Так,
видно, когда я приходил, он в яме сидел. Он только мои ноги видел, а я его
вообще не замечал. Немного, конечно, и мне поплохело. Немного хлебнул за помин
его души. Считай, жил человек незаметно, и как умер – точно никто из близких не
узнает.
– Так
мы же вроде тоже, если что произойдет, без вести пропадем, – сказал Фил.
– Так я
и дам тебе без вести пропасть, – ответил на это Игорь Васильевич так, что даже
Игорь не успел испугаться за свое безвестное тело и незнание близких об его
судьбе. – Уж как бы они там сверху не хотели, а такой хрени я не допущу.
– А я
бы хотел пропасть, – сказал Молодой, – и мать и отец бы надеялись, что я еще
живой, им бы не так было, как если бы точно знали.
– Дать
бы тебе по башке, – сказал Игорь Васильевич, и все замолчали.
Фил
ерзал на месте, Игорь подумал, что он хочет попросить закурить после такого
разговора.
– А я
все для туалета купил, – сказал Фил, когда все мрачно погрузились в задумчивое
курение; все встрепенулись.
– Ты
нас впрячь, что ли, хочешь? – спросил Игорь Васильевич.
–
Должно быть свободное время, – сказал Фил. – Вот когда будет, тогда и начнем.
– Ты на
свои, или Рената подключил через Эсэса? – спросил Игорь Васильевич, хотя
уже знал ответ, как знали ответ Игорь и Молодой. Фил широко улыбнулся.
–
Где-то в десятку встало, я вроде экономил, а все равно, – сказал Фил, – но это
все фигня, я с вас просить не буду, мне только помощь посильная, мне на эту
плитку нервов не хватает, мне душа хватило.
– Зря
ты нас предупредил, – попытался порушить надежды Фила Игорь Васильевич, – мы
теперь запремся каждый у себя, и хер ты нас выкорчуешь.
– И там
вонища, я вон в кусты бегать стараюсь, – сказал Молодой.
– А вот
это ты зря, – сказал Игорь Васильевич. – Будешь потом по весне сам убирать.
– Там и
без меня срач был, – возразил Молодой.
– Без
тебя – не без тебя, – сказал Игорь Васильевич, – а никто тебя признаваться не
просил. Спалился – твоя забота.
– У
нас, если что, костюмы химзащиты есть новые, удобные, – сказал Фил, – и
противогазы для особо нежных.
– Так
тебе их Ренат и выдаст, – сказал Игорь Васильевич.
–
Выдаст, если его не спрашивать, – сказал Фил.
Игорь
Васильевич и Молодой с уважением и трепетом посмотрели на Фила.
– Ну а
что? – зарделся под их взглядами Фил. – Вы думаете, вы кофе из моих запасов
хлещете? Думаете, я вам его ПОКУПАЮ, что ли? С какой радости? Вы не мальчики,
чтобы я вам что-нибудь покупал. Ему замки нужно получше на склад вешать, а не
эту рванину. Ладно, хоть оружие в нормальное место прячет. Я, считай, спецуху
быстро изнашиваю, мне что, его на коленях умолять? Так он все равно не даст.
– Фил,
ты – святой, – сказал Игорь Васильевич.
– А что
у него еще там есть, про что мы не знаем? – жадно спросил Молодой.
– Там камеры
лежат, вроде регистраторов, помнишь, была идея видеоотчеты сдавать, а не эту
хрень, что мы сейчас по пятьдесят страниц пишем. Чтобы по их показаниям
сверялись наверху. Так вот, он их зажопил, – сказал Фил.
– Он
один себе на машину поставил, – сказал Молодой, – зуб даю.
– Плохо
ты Рината знаешь, – сказал Фил. – Он, скорее всего, один загнал и купил себе
новый.
– Вы
охренели? – раздался снизу натужный, задыхающийся крик Сергея Сергеевича. – Мне
в рельсу, что ли, стучать? На время посмотрите! Может, хватит лясы точить?
Может, пора уже и работать начать?
Они
спустились на этаж ниже. В конце коридора была большая комната, где раньше,
возможно, проводилась политинформация и партсобрания. В комнате в четыре ряда
стояли сиденья, как в кинотеатре, от двери между стульями был проход к
небольшой трибуне, в углу стояла высокая деревянная подставка из ДСП, накрытая
чем-то вроде красной скатерти с желтой бахромой. На скатерть был поставлен бюст
Ленина. От движений Сергея Сергеевича за трибуной половицы пошатывались,
движение пола было заметно даже Игорю с заднего ряда. Он смотрел на опасно
покачивающуюся в свете неоновых ламп подставку и все ждал, когда бюст
навернется со скатерти. Ринат Иосифович косился на задние ряды со своего
ближайшего к трибуне места в первом ряду, что тоже не добавляло покоя
половицам. Очки Рината Иосифовича поблескивали, как поблескивал металлический
уголок кожаного портфеля, который он держал на коленях.
–
Говорить особо нечего, – сказал Сергей Сергеевич, – сработали нормально. Теперь
дело за бумажками. Все это оформить нужно, как следует. Я как бы понимаю, что
очевидное говорю, но каждый раз косяки какие-то всплывают. Есть строгие нормы,
их нужно придерживаться. Я понимаю, что недели бездействия иногда расслабляют и
Новый год на носу, у кого-то все из рук валится по причине житейской
неустроенности. И дело кажется неблагодарным – своих собственных граждан в
сортирах мочить. Но каждый раз вам, что ли, напоминать? Все спецслужбы этим
занимаются, так или иначе, валят собственных граждан ради безопасности
государства и ради безопасности остальных граждан. Если вам конкретно не
известно, ради чего все это, не стоит подрывную деятельность вести в рядах
сотрудников.
– Так,
может, все-таки стоит сказать из-за чего, а не муть разводить? – спросил Игорь Васильевич.
– Из-за этого текучка кадров нездоровая намечается каждый раз.
–
Наверху считают, что пока вас целесообразнее использовать втемную, – сказал
Сергей Сергеевич. – Я сам каждый раз добиваюсь того, чтобы все сказать, но
говорят, что чисто психологически будет тяжелее. Как будто ты не знаешь, не
первый раз уже состав полностью обновлялся, а мы и так пробовали и сяк. Так
что, ребята, давайте, аккуратнее заполняйте все и не треплите нервы ни мне, ни
себе.
Ленин
смотрел в зал уверенными гипсовыми глазами, словно желая сказать сидящим то же
самое.
– Не
нужно никакой клоунады, – продолжил Сергей Сергеевич. – Каждый раз об этом
говорю, и все равно каждый раз кто-нибудь пытается выделиться то литературным
стилем, то циничными шуточками. Понятно, что вы пытаетесь развеять кажущийся
идиотизм, и наверху это понимают. Но слишком усердствовать не стоит. Я бы даже
сказал, что совсем не стоит, если бы не был уверен, что кто-нибудь в очередной
раз в петросянство ударится.
Игорь
не мог представить, что смешного он может написать о допросе. Он читал старые
протоколы, чтобы научиться писать свои: там, кроме подробного описания
предметов интерьера и телодвижений субъекта и напарников, не было ничего.
– Да,
еще. Михаил. Я тебе при всех говорю, чтобы они тебе напомнили, если что, –
сказал Сергей Сергеевич; Игорь понял, что Эсэс обращается к Филу, и неприятно
удивился тому, что Фил – тезка его сына. – Прекрати эти штучки при устранении,
прекрати людям головы сворачивать. Почерк поменяй. Это уже не на бытовуху
становится похоже, а на невесть что. Менты отставного или действующего
спецназовца ищут, который к алкашам и наркоманам в доверие втирается, а потом
им шеи ломает. Там же кухня была, насколько я знаю. Ножа, что ли, не нашел?
Во
время всего этого монолога Сергея Сергеевича Игорь ощутил, что душа его как бы
покинула тело, как бы не вынеся дикости таких слов, и наблюдает с высоты
потолка на убранство и сидящих, и слушает речь Сергея Сергеевича, его
глуховатый от добродушного увещевания голос, несколько контрастирующий со смыслом
слов, которые он произносил.
– Игорь
просто первый раз был, – ответил Фил. – Его Васильич от себя не отпускал. Не
думаю, чтобы Игорю понравилось, если бы я у него на глазах начал мужика ножом
тыкать. Его и так потом развезло, сам знаешь, как бывает.
Сергей
Сергеевич внимательно посмотрел на Игоря, тот спустился с небес на землю и
кивнул:
–
Может, у меня правда нервы ни к черту, но я до сих пор еще в таком состоянии. А
если бы Фил еще и за нож взялся, я не знаю, что бы со мной сейчас было. Это для
меня непривычно, мягко говоря.
– Ну,
понятно, – сказал Сергей Сергеевич, и по его голосу было понятно, что он не
отмахивается, а правда понял всю тогдашнюю обстановку. Игорь прочел в его
поросячьих глазках даже что-то вроде сочувствия.
–
Ладно, – сказал Сергей Сергеевич, – давайте по норам. И затягивать не нужно.
Поменьше перекуров, быстрее сделаете – быстрее освободитесь.
– Ой, а
то непонятно, – сказал Игорь Васильевич и стал подниматься с кресла, и все
остальные, включая Игоря, тоже завставали.
–
Тебя-то это как раз и касается, – сказал Игорю Васильевичу Сергей Сергеевич.
У себя
в кабинете Игорь включил компьютер и задумчиво откинулся на спинку стула. Еще
до задания он купил новый монитор и клавиатуру (мышь его устроила), и на
монитор и на клавиатуру Ринат тут же налепил инвентарные номера. Не получив еще
первую зарплату, Игорь потерял на работе нервы и часть денег, это его как
человека с высшим экономическим образованием и просто здравомыслящего человека
несколько угнетало. Теперь он должен был первым делом описать квартиру типа,
которого он не знал. В этом тоже вроде бы не было никакого смысла.
Компьютер,
кряхтя и постанывая, как старая немецкая порноактриса, с трудом разродился «Windows XP». Глядя на компьютерные потуги, Игорь с
трудом сдержался, чтобы не закурить и чтобы не заварить себе еще кофе, который
стал теперь как бы вкуснее от того, что был уведен из-под носа Рината. Игорь
сдержал себя и открыл «Блокнот», чья иконка нежного голубого цвета какими-то
дальними ассоциативными путями напоминала Игорю ориентацию Фила.
Инструкции
он прочитал и перечитал несколько раз еще на прошлой неделе, во время
вынужденного бездействия, до того как пристрастился к болтовне в курилке. Из
типовых бланков в столе он выбрал схему квартиры, которую они посетили, и
заштриховал те места, где был сам, то есть прихожую и кухню. Чтобы не забыть
потом, в пылу писания отчета, Игорь заверил схему прямоугольной печатью,
расписался на печати и поставил дату.
Пустая
страница открытого «Блокнота» навевала скуку, но эта была милая сердцу Игоря
тихая скука без внезапного проникновения в чужой дом и сворачивания шей.
Сначала
полагалось описать то, что находилось в прихожей по левую руку от него, когда
он вошел; проблема была в том, что налево он особо не смотрел, свет в прихожей
не горел, там, кажется, был встроенный в стену шкаф. Игорь пометил на схеме
квартиры стену прихожей цифрой «один» и написал в «Блокноте»: «Под цифрой один
стенной шкаф, покрашенный в белый цвет». На одну описываемую поверхность, если
верить инструкции, нужно было потратить не менее десяти строчек десятым
шрифтом. Игорь добавил: «Задвижки шкафа служат и крючками для одежды, на них
висит несколько пальто». Теперь строчек стало две, а нужно было еще восемь.
Игорь почувствовал, как его мозг напрягается, словно мышца, при том что сам он
ощутил бессилие. Игорь, как в школе, захотел подглядеть, что пишут в это время
его соседи, он не мог представить, чтобы Игорь Васильевич с его простыми
мыслями был способен выдавить на бумагу больше текста, чем выдавил сейчас сам
Игорь. Игорю хотелось побыстрее добраться до описания кухни, где было полно
всяких предметов, и одно их тупое перечисление заняло бы две страницы. Самое
обидное в этом всем было то, что в старых отчетах он видел, как играючи
проходил взглядом по стенам его предшественник, но сам не удосужился оглядеть
квартиру внимательнее. После получаса переглядываний с монитором на Игоря
накатило вдруг что-то вроде озарения, и он написал следующее: «На крайней к
двери задвижке висит что-то вроде овчинного тулупа коричневого цвета, далее –
куртка-пуховик с олимпийской символикой «Сочи-2014» ярко-красного цвета, под
ней, видимо, висит клетчатое пальто. Обувь возле шкафа – валенки, армейские
ботинки, несколько пар старых женских сапог, старые тапочки (один из них с
дыркой там, где большой палец), зимние ботинки и резиновые сапоги, все это
стоит безо всякого порядка и навалено друг на друга как попало. Верхний левый
отдел шкафа приоткрыт, видна стопка газет и стеклянная трехлитровая банка, и
банка и стопка газет покрыты пылью. Шкаф выкрашен неаккуратно, видны подтеки
как сверху шкафа, так и снизу, покрашен он только снаружи, торцы приоткрытой
дверцы верхнего отдела не покрашены. На одну из дверей шкафа наклеена скотчем
икона-календарь (какой год, не могу вспомнить)». Он не был уверен в точности
своих воспоминаний, зато десять строчек были готовы. Таким же образом, потея от
мысленных усилий, он описал правую сторону, причем уделил дверному косяку такое
внимание, будто это был шедевр архитектуры и изобразительного искусства.
Спустя
несколько часов, когда на улице уже совсем посветлело, а низкое зимнее солнце
стало так бить в окно, что пришлось прикрыть шторы, Игорь добрался до кухни и
решил передохнуть, тем более что выпитый утром кофе влек его вниз к
неотремонтированному туалету. Стоило ему скрипнуть дверью кабинета, как Фил и
Игорь Васильевич тоже, потягиваясь, охая и хрустя суставами, полезли наружу.
– У
тебя глаза красные, как у Молодого, – сказал Игорь Васильевич Игорю.
– Это я
плакал от бессилия, не зная, что написать, – сказал Игорь.
–
Докуда добрался? – почему-то с завистью спросил Фил.
– До
кухни, – сказал Игорь.
Окрыленные
короткой свободой, они втроем шумно сбегали по лестнице.
– Дашь
потом посмотреть? – спросил Фил, – а я тебе. Не допрос, а всю эту лабуду.
Игорь
на ходу посмотрел на Игоря Васильевича, как бы спрашивая у него разрешения на
такое.
– Да
все нормально, – сказал Игорь Васильевич, – мы все время так делаем, иначе
можно крышей двинуться. Вы еще молодые, а у меня память девичья уже становится.
Эсэс крысит, конечно, но тут ведь еще детали вспоминаются, которые сразу не
заметил, а у другого посмотрел и вспомнил.
Добравшись
до туалета, они пропустили вперед Игоря Васильевича как самого старшего. Игорь
Васильевич, громко матерясь, зашлепал по влажному полу.
–
Коврик бы тут постелить на выходе, – проорал Игорь Васильевич через собственное
журчание. – С другой стороны, он провоняет весь, стирать негде.
Вторым
пошел Фил, как сотрудник, прослуживший на этом месте больше, чем Игорь.
–
Так-то ты правильное дело замутил, – крикнул Игорь Васильевич Филу через дверь.
– Будем, как люди, до первых морозов, пока опять трубы не разорвет.
– Тогда
здесь никого не было, – пробубнил Фил изнутри туалета, – сейчас здесь тепло
есть и вода циркулирует, хрен их разорвет.
–
Главное сделать, что потом, потом и думать будем, – сказал Фил, выходя, и
сделал Игорю приглашающий жест.
Игорь
пробрался до унитаза по специально расставленным кирпичам. За время работы в
отделе он уже как-то приноровился и привык к этому фаянсовому, потрескавшемуся
желтоватому сооружению, стоящему на возвышении из нескольких ступенек, словно
трон, и непредсказуемому, как женщина. Дергая за веревочку смыва, Игорь был уже
морально готов, что вода или совсем не польется, или хлынет потоком, как из
брандспойта, также он был готов, что вода или ухнет куда-то в жерло унитаза, не
оставив в самом унитазе ни капли жидкости, а жидкость будет клокотать где-то в
глубинах слива, будто унося за собой дома, машины, деревья, или попрет обратно,
был готов, что она может остановиться вровень с краями унитаза или может
попереть наружу, и тогда нужно будет спасаться бегством по кирпичам.
Пока
Игорь делал свои дела, Игорь Васильевич и Фил, как на грех, молчали, словно
прислушивались к его туалетным звукам, Игорю было очень неловко от этого.
– Мыло,
кстати, тоже Ринатовское, – поделился Фил, когда они мыли руки в душевой.
Два
следующих дня Игорь только и занимался тем, что вспоминал и записывал
подробности операции, сверялся с Филом и Игорем Васильевичем, дополнял свои
записи, но так, чтобы это не было похоже на списывание. Еще три дня, когда все
уже освободились и то и дело стучались в кабинет и звали покурить, он занимался
расшифровкой интервью с мужичком, добавляя в расшифровку записи о поведении
мужичка. Игоря радовало то, что диктофон, несмотря на свою невзрачность, хорошо
отрезал фоновые шумы и хорошо записал всякие покашливания в кухне, потому что
реакция сотрудников на вопросы тоже требовала конспектирования, как и реакция
самого Игоря на эти вопросы и ответы на них. Поскольку Сергей Сергеевич торопил
с отчетом, Игорь прозависал на работе два выходных дня, и это предсказуемо не
встретило понимания у жены Игоря, оба вечера, и в субботу и в воскресенье
вечером, его ждало продольное и поперечное попиливание. Жене совсем не
понравилось, что два воскресенья подряд Игорь пропадает неизвестно где. Он
отвечал ей, что когда у него был последний отгул, она что-то не проявляла такой
радости, что он дома, она даже наорала по поводу крошек попкорна в сыновей
комнате, так что досталось и сыну, и самому Игорю. «Я уставшая была как собака.
Это ты можешь понять?» – говорила жена тихим оскорбленным голосом, потому что
понимала, что была неправа.
В
понедельник вечером он сдал стенограмму уже собравшемуся уходить Сергею
Сергеевичу и почувствовал необыкновенную легкость, Игорю было уже все равно,
правильно ли он все сделал, нет ли в тексте опечаток, как следил в самом начале
работы. Еще легче ему было, когда он узнал, что Игорь Васильевич уже уехал
домой с кем-то другим. Сергей Сергеевич пролистал кипу листов и, запечатав ее в
коричневый конверт, похожий на тот, в котором был лист с вопросами, заставил
поставить на него круглую печать и расписаться.
– Все,
– сказал Сергей Сергеевич, – завтра присоединишься к туалету, Миха всех запряг,
включая Рината Иосифовича, так что у тебя шансов нет.
– Они
его еще не сделали? – удивился Игорь. – Там дел на пару дней и было всего.
– Миша
растягивает удовольствие, – сказал Сергей Сергеевич. – Тантрический ремонт.
– У
меня у сына в садике карантин, – ответил Игорь, он не врал, утром позвонила
жена и сказала о карантине, особенно давя на то, что раньше это не было
проблемой, а теперь из-за Игоря на работе сын просидит дома один до вечера и
неизвестно, что из этого получится. – У жены запарка там очередная какая-то.
– Так
сюда его приводи, да и все, – сказал Сергей Сергеевич обыденным голосом, но
явно опережая речь Игоря о внеочередных отгулах.
– А
можно? – спросил Игорь.
– А что
нельзя? – удивился Сергей Сергеевич. – Люди иногда детей на режимные объекты
приводят, а тут все равно пока затишье, почти что дома. Пускай Молодой с ним
нянчится, все равно ему делать пока нехрен. Это даже такой воспитательный
момент будет.
Игорь
добрался до дома и после ужина, когда они уже смотрели что-то по телевизору в
постели, рассказал о предложении Сергея Сергеевича. Жена, узнав о предложении
Сергея Сергеевича совсем не обрадовалась.
– Ты
его по сквознякам будешь таскать, он там и простудится, раз пока еще не
заболел, – вскинулась наполовину уже дремавшая жена; Игорь надеялся, что в
таком дремотном состоянии ее реакция окажется не такой резкой, и ошибся.
– Да
что же это такое, – тихо возмутился Игорь, – у тебя на все, что я скажу, всегда
«нет». Это ненормально, не находишь?
– Но
тащить ребенка на работу – это ненормально, ты сам-то не находишь?
–
Ненормально, если у тебя начальник детей не любит и против того, чтобы ты его
на работу таскала, – сказал Игорь. – У вас ведь чисто и тепло, вот и взяла бы
его к себе на пару дней.
– Лучше
он дома посидит, чем среди ваших тереться, – сказала жена в ответ. – Телефон
ему оставим – и все.
– Да, а
если он отвечать не будет, как ты свалишь? Или мне срываться и ехать, и
бояться, вдруг с ним что-нибудь случилось.
– Ну,
хорошо, – сказала жена, – будет он у тебя. Что он будет есть? Где он будет
спать?
– Там
полно всяких забегаловок, мне Молодой покажет, он лучше там все знает, – сказал
Игорь, – а где спать – найдем. Господи, я с матерью на стройку ходил, когда
карантин был, и выжил как-то, ничего, не накрыло меня кирпичом.
Приводя
этот довод, Игорь вспомнил, что чуть не провалился в вентиляционную шахту
строящегося дома и проколол руку гвоздем, но решил, что благоразумнее будет об
этом умолчать, тем более что жене довод показался убедительным.
– Черт
с тобой, тащи его куда хочешь, только если что случится, сам будешь по
больничкам ездить, – сказала жена.
–
Ничего не случится, – уверенно сказал Игорь, хотя и не чувствовал той
уверенности, которую вложил в голос.
Сына,
правда, удалось сплавить на руки Молодого, который оказался на удивление
заботливой нянькой. Пока все взрослые меняли канализационные трубы, трубы
подачи воды, проводили в туалет отопление, из-за чего ждали сварщиков, а
сварщики то не ехали, то не знали, куда прицепить сварочный аппарат, то знали,
куда прицепить, но наварили что-то не то и не так, – Молодой исправно возил
сына Игоря позавтракать, пообедать, пополдничать (а ужинать вез Игорь сына уже
домой), занимал его чем-то целый день, так что у Игоря сложилось впечатление,
что он возит сына не к себе на работу, а, как и прежде, в детский сад.
Недостатком же воспитания Молодым Игорева сына оказалось то, что в те моменты,
когда сын пересекался со взрослыми, то называл их, как они называли друг друга
иногда за глаза, то есть «дядя Васильич», «дядя Фил», «дядя Эсэс» (от этого
«Эсэс» у Сергея Сергеевича то ли гневно, то ли от сдерживаемого смеха играли
желваки).
Игорь
Васильевич не смог сдержать радостного ржания, когда сын назвал Рината
Иосифовича «дядя Ренат»; к чести Рината Иосифовича, он не стал проявлять
недовольства, поправлять Игорева сына, а только поблестел очками в сторону
Молодого.
– Ну и
что вы там делаете? – спросил Игорь сына на третий вечер по дороге домой после
пребывания сына на работе.
Глаза
сына радостно заблестели в зеркале заднего вида.
– Мы на
сервак Тээф заходим или еще чего-нибудь с голосовым чатом, я спрашиваю в
микрофон, есть ли русские, а дядя Саша играет. Или мы за одну команду играем.
Он мне аккаунт стимовский подарил, там «Лефт фо дед» есть и вторая часть. И
Тээф тоже есть, там расширенный инвентарь, если купленная версия, и
нерасширенный, если бесплатно скачал. У меня расширенный. Самый крутой там
Хеви. У него пулемет, и он может лечиться бутербродами.
Игорь
подумал, что воспитательница снова будет спрашивать или его, или жену, не много
ли времени сын проводит за компьютером, а они будут что-то блеять в ответ,
потом жена в педагогическом припадке попытается ограничить время сына за
монитором, но не сможет придумать, чем бы его занять, а Игорь почувствует себя,
как чувствует себя сын, когда скандалят Игорь и жена. Затем все снова вернется
на круги своя, лаяться продолжат уже Игорь с женой, а сын будет сидеть за
компьютером, причем, судя по его захлебывающемуся от радости голоску, сидение
за компьютером обретет какие-то более интенсивные масштабы.
– Папа,
ты знаешь, какие игры бывают? – спрашивал сын и продолжал, оправдывая Игоревы
опасения: – Можно пытаться стать правителем Японии, а еще есть, где дом нужно
строить и прокапывать подземелья и исследовать вокруг все.
Жена
тоже высказала эти же опасения, когда сын, добравшись до дома и торопливо
перекусив, полез за компьютер и стал говорить:
–
Сейчас я буду ставить все игры, – с маниакальной интонацией, явно кому-то
подражая.
– Ну
что ты, – попытался успокоить жену расслабленный после ужина Игорь, – все ведь
гораздо хуже могло быть. Молодой его не мату научил, в конце концов.
Жена не
вняла его отчаянному шепоту, шепот этот, в котором сквозила паника от того, что
сейчас начнется нудный, предсказуемый спор, даже как-то раззадорил жену.
– Да
лучше бы мату он его научил, – тоже зашептала она, мертвенно поблескивая кремом
на лице. – Его в садике давно уже этому мату научили, может, он как-то
выделился бы из коллектива своими знаниями необычных слов.
Ее
логика всегда сводила Игоря с ума, он не понимал, каким образом он всегда
остается виноватым.
– Оля,
– шепотом вскричал Игорь, – это уже ни в какие рамки. Человек старался, хотя я
ему вообще – никто, и сын ему наш – никто. Он же нашел даже столовку
нормальную, где нормальной едой кормят, а не суррогатами и не мучными
изделиями, он хороводился там с ним, как со своим, а ты такие вещи говоришь.
Жена
зацепилась за похвалу Игоря Молодому, Игорь уже понял, в какое место она будет
метить, и пожалел, что вообще решил не отмалчиваться, а подать голос.
– Вот
именно, – прошептала жена, не контролируя себя и переходя из шепота на разговор
вполголоса, что могло перейти и в крик, – вот именно, чужой человек. У тебя сын
рядом был, ты все время меня тычешь, что я плохая мать…
– Да
когда я такое…
– А сам
сразу же отдал сына в чужие руки и даже не почесался. Там вообще все что угодно
могло быть. Этот придурок мог ему и порнуху показать, ты бы только потом об
этом узнал. Он все что угодно мог сделать, ты же его совсем не контролировал.
Игорь
подумал, что лучший способ разбудить в Молодом именно такого персонажа, какого описала
жена, это забегать каждые пять минут в его кабинет и спрашивать игривым
голосом, что они делают. Игорю хотелось привести этот аргумент, но жена сразу
бы сказала, вот с какими непредсказуемыми придурками он, Игорь, работает, и
неизвестно куда бы повернула потом, но жена нашлась сама.
– Ты бы
еще педофилу этому вашему его бы отдал, – сказала она вполголоса, – лишь бы
самому не возиться. Хотя кто тебя знает, может, отдавал, я ведь ничего не
узнаю.
– Но
ты-то его совсем не хотела брать, – шепотом заорал Игорь, потому что ему
отчего-то стало обидно за свое место работы. – Легко говорить, когда карантин
кончается, вот возьми его завтра сама, к своим нормальным людям. Я-то хотя бы
знаю, что у меня есть педофил на работе, а вот твои ребята еще неизвестно какие
нормальные и кто из них кто.
– Ты
сам знаешь, что я не могу взять, потому что сама сотрудникам запрещала детей на
работу приводить, потому что у нас не детский сад. У нас коллектив женский
почти полностью, это как сразу сорок ФСБ в одном помещении.
То, что
она пыталась шутить и перешла обратно на нормальный шепот, понравилось Игорю,
он внезапно вспомнил, чем может отвлечь жену от спора в сторону обычной
семейной беседы, но тут в комнату ворвался сын и потащил их к себе в комнату:
–
Смотрите, что я построил.
Жена
стала выговаривать сыну, что нельзя кричать так громко, потом сама
заинтересовалась, села за монитор и довела сына до рыданий тем, что ее нельзя
было согнать с места около двух с половиной часов. Она все время говорила: «Еще
минуточку». «Еще минуточку», – со слезливым сарказмом повторял за ней сын и с
разбега падал лицом в подушку, пока не уснул после одного из таких падений,
потому что время было уже позднее. Игорю, наконец, как-то удалось выковырнуть
жену обратно в их комнату.
Игорь
не стал ждать, пока она вспомнит, что ссорилась с ним, и сам завел разговор,
который должен был ее заинтересовать:
– Вот
ты про Фила говорила, он, между прочим, не такой уж упертый, знаешь,
оказывается. Он ведь с женой нашего завхоза переспал.
Игорь
увидел заинтересованность в глазах жены и продолжил:
– Я,
считай, неделю назад узнал, даже больше, сам удивился.
– То
есть он и так и так может? – спросила жена таким голосом, будто ей нравилась в
мужчинах такая многопрофильность, где-то внутри своей головы она сняла крест с
Фила, которым когда-то его перечеркнула. Словно рассчитывала, что в какой-то
перспективе она может пересечься с Филом и проверить его способности.
– Да, –
сказал Игорь, – прикинь.
– А
завхоз что? Это который Ринат Иосифович? – спросила жена.
– А
завхоз ничего не знает, – сказал Игорь.
–
Ничего у вас там, – с одобрением заметила жена, – страсти кипят.
– Это
прямо случай, когда удар в спину наносит тот, от кого меньше всего ожидаешь, –
сказал Игорь.
Жена
радостно рассмеялась.
– Вот
уж точно, – сказала она, – никогда бы не подумала, если бы была мужиком, я бы,
наверно, спокойно бы отправляла жену с ним куда угодно.
– А я
бы все равно сомневался, – сказал Игорь. – Слишком уж он хорош.
– Даже
так? – спросила жена. – Я думала, он вроде таких, ну, знаешь, роли в
американских фильмах всяких устроителей свадеб, и модельеров, и дизайнеров.
У Игоря
всплыла в памяти кухня, которую он подробно, без выходных, описывал, опять
вспомнил, как стоял, облокотившись на подоконник, Фил, и сказал:
– Нет,
он совсем не такой, поверь. Нужно как-нибудь собраться на Новый год, сама
посмотришь, только не растай и по пьяни Ринату не выболтай.
Жена
стукнула его маленьким плотным кулаком в плечо.
– Ему,
кстати, совсем не до Мишки было, – сказал Игорь, наполовину смеясь. – Он ведь
весь этот ремонт туалета и замутил. Его жена из дома выгнала, когда скандал
был. Он теперь на работе и живет.
– Даже
квартиру не снимает? – удивилась жена.
– Даже,
– сказал Игорь.
На этом
разговор почему-то заглох, поскольку жена задумалась над чем-то своим и перестала
задавать вопросы о Филе. Они стали смотреть телевизор, хотя это трудно было
назвать смотрением – жена, в чьих руках был пульт, просто неторопливо
переключала каналы, пока не наткнулась на фильм про вампиров с юной Кирстен
Данст и Брэдом Питтом, но вскоре фильм прервался рекламой и жена снова
запереключала каналы. Игорь отвлекся от экрана, он смотрел на руки жены поверх
одеяла, даже при том что освещение было слабым – телевизор и ночник, – Игорь
заметил, что кожа на руках у жены изменилась. Когда родился сын, кожа у нее еще
была, как у сына сейчас, в едва заметную нежную сеточку, и кисти у нее были
такие же чуть пухловатые. Теперь же кожа на ее кистях стала как будто тоньше,
нежная сеточка исчезла совсем, и руки из-за этого казались гладкими, почти полиэтиленовыми
перчатками, суставы на ее руках как будто стали крупнее. Игорь подумал, что она
вообще очень сильно похудела в последнее время. Ночная рубашка, которую они
купили с год назад, немного висела теперь на ней. Игорю захотелось спросить, не
болеет ли жена чем-нибудь, но слегка опасался ответной ее какой-нибудь злости.
Кроме того, если бы жена болела, она бы не стала ничего скрывать.
Пролистав
все каналы по кругу и натыкаясь то на рекламу, то на спортивные соревнования,
то на кулинарные шоу, жена снова вернулась к фильму про вампиров, через
какое-то время Игорь решил, что она задремала, и посмотрел на нее, но она,
почувствовав его шевеление, тоже повернула голову и зачем-то похлопала его по
руке.
–
Может, кофе? – спросил Игорь.
– Какой
кофе на ночь глядя, – сказала жена. – Давай чай, раз уж собрался.
– Не
знаю, – крякнул Игорь, откидывая одеяло и сваливая почти затекшие ноги с
постели, – я в любое время суток могу по кофе ударить – и ничего.
Игорь
сползал на кухню, а когда вернулся с двумя кружками, жена разговаривала по
телефону. Принимая кружку, она благодарно кивнула.
– Я
пульт возьму? – спросил Игорь шепотом.
Она
помахала рукой, дескать, бери и не отвлекай. Игорь тоже пошел по кругу, от
вампиров, через рекламу и кулинарные шоу, наткнулся на триллер, но сразу же в
триллере кому-то свернули шею, и хотя это было не так жутко, как в реальности,
Игорь поторопился переключиться на другое. Игорь вспомнил, что обычно шоу на
«ТиЭлСи», где кондитеры делают торты, его очень успокаивает, и переключил на
«ТиЭлСи», однако там не было ничего успокаивающего, на «ТиЭлСи» какие-то
спортивные тренера гоняли в хвост и в гриву детскую команду по чирлидингу, а
выглядело это похлеще, чем разоблачительные видео из стройбата перестроечных
времен. Игорь полез переключать дальше и внезапно нашел то, что его ненадолго
умиротворило, – шоу про ремонт, оно было интересно Игорю именно тем, что в шоу
ремонтировали именно туалет. Один полноватый мужчинка в светло-голубой кепочке,
неизвестно как державшейся на его большой голове, и плотно обтягивавшем пузо
джинсовом комбинезоне с легкостью фокусника расправился со старой плиткой,
старым унитазом и старыми трубами и так же легко заменил все новыми трубами,
новой плиткой и новым унитазом. Осколки откалываемой плитки не попадали мужичку
в глаза, хотя он не был даже в защитных очках, а Игорь Васильевич был, а ему
все равно прилетело, плиточный клей не застывал в самый неподходящий момент.
Когда мужчинка боролся со старыми трубами, ни одна из них не встала намертво,
не оказалась насмерть заржавевшей или приваренной. Игорь подумал, что здание
отдела проклято за все дела, что они делают, и снова стал листать каналы.
Жена
тем временем не бросала трубку и не требовала пульт обратно, своему телефонному
собеседнику она отвечала односложно, однако было заметно, что разговор ей
интересен, что она, скорее, притворяется равнодушной, нежели равнодушна на
самом деле. Игорю не понравилось, когда она, после того как разговор прервали
из-за его длительности, перезвонила и стала спрашивать: «Ну и что там дальше?»
Игорь успел переключиться на канал, где английские историки рассказывали про
чудесного немецкого командира танка, подбившего во время курской дуги
восемьдесят советских танков за один день, и это коробило Игоря почему-то так
же, как разговор жены по телефону.
Игорь
утащил кружки на кухню, чай в кружке жены совсем остыл, она к нему даже не
притронулась, Игорь меланхолично вылил чай в раковину, предвкушая, как она
попросит его, а он скажет, что чая уже нет, после чего увидел свою мелочную
озлобленность как бы со стороны и от разочарования в себе закурил. Покуда он
курил, разговор жены продолжался, Игорь, продолжая разочаровываться в себе, с
таким же злобным мелким чувством закурил вторую сигарету и поперся с
пепельницей в спальню, надеясь, что жена обратит на это внимание, но она только
покосилась на Игоря, не кладя трубку, встала с постели и приоткрыла окно, а
Игорь выключил ночник и стал смотреть на сменивших немцев французских
историков, которые рассказывали о войне двенадцатого года со своей, французской,
точки зрения. Во всех этих рассказах про войны девятнадцатого века Игоря со
времен школы интересовало, как люди умудрялись ходить таким плотным построением
на пушки со шрапнелью и стоять под огнем противника во весь рост, он так
увлекся, слушая французов, что не заметил, как жена прекратила разговор. Она
думала, что Игорь злится на нее, и не сразу решилась забрать пульт, а когда
решилась, Игорь отдернул руку.
–
Погоди немного, – сказал он рассеянно.
– Ты
обиделся, что ли? – спросила жена, и непонятно было, обиделась ли она сама на
его обиду или польщена тем, что он обиделся и ревнует.
– Кто
это был хоть? – спросил Игорь как бы невзначай, но невзначай у него не
получилось.
– Да
Ирка это звонила, у нее там со старшей дочерью проблемы, – сказал жена. – Ну,
отдай.
Она
с вредным нытьем потянула пульт к себе.
– Ну,
скучно же, – сказала она, – ну, отдай.
Игорь
покрепче ухватился за пульт:
–
Сейчас досмотрю и отдам, там вроде уже недолго осталось.
– Где
недолго-то, они вон еще про Бородино рассказывают, – слегка заныла жена и
потянула, Игорь со вздохом разжал пальцы.
– Вон,
книжку почитай, – звенящим от веселья голосом сказала жена.
Игорь
покладисто взял электронную книгу с тумбочки возле кровати и тут же вспомнил,
что давно хотел поставить книгу на зарядку, но так и не поставил. Электронная
книга, понятно, даже не реагировала на кнопку включения. Игорь стал искать
зарядник в тумбочке и около, пока не нашел его воткнутым в пилот возле кровати,
среди воткнутых в тот же пилот телефонных зарядников. Для включения книга
должна была напитаться электричеством в течение хотя бы нескольких минут, Игорь
снова завалился на кровать поверх одеяла, закинул руки за голову и спросил,
потому что делать ему было нечего, а смотреть фильм про вампиров ему не
хотелось:
– И что
там у Ирки со старшей дочерью? Я сколько помню, у Ирки всегда проблемы со
старшей дочерью, даже когда той было лет восемь. Почему она на младшую не
гонит?
– Она
хочет какого-то дагестанца домой привести, – пояснила жена, – жить у них, он
студент, ему дорого жилье снимать, а у них, кроме того, любовь.
– Так,
погоди, – удивился Игорь. – Она же хотела уже кого-то домой приводить еще
летом.
– Это
русский парень был из провинции, из театрального, а этот с параллельного
потока, тоже с иностранных языков.
Игорь
молча подивился такой любвеобильности Иркиной дочери и крепости нервов ее
родителей.
– У них
там от бабки квартира осталась, – сказала жена, – из-за нее весь сыр-бор. Дочь
чувствует, что способна к самостоятельной жизни, а родители молятся, чтобы она
не залетела до окончания института. Ирка в свое время тоже родителей на уши
ставила, родила на четвертом курсе.
–
Сейчас-то у нее все нормально, – заметил Игорь, – и карьера и все дела с
семьей.
– Так это
ее третий брак, вообще-то, – сказала жена. – Сначала она с тем развелась, с
которым в студенчестве познакомилась, потом еще с одним, а от третьего вторая
дочь.
–
Весело люди живут, – одобрил Игорь, – не то что мы.
Жена
почему-то глупо рассмеялась, Игорь с удивлением посмотрел на нее.
– У нас
Мишка еще в садике, – сказала жена. – Вот погоди, пойдет он в школу, мы там в
любом случае горя хапнем, даже если он отличник будет, там всякого хватает.
Знал бы ты, чего только не рассказывают. То учительнице не по душе ребенок
пришелся, то характером со сверстниками не сошелся, то одно, то другое. А Ирку
еще бесит, что ее бабушкой будут называть, если что случится. И жениха она
старшей присмотрела, но сейчас не средневековье, насильно их не сведешь.
– Ну,
это все равно лучше, чем когда дочка к кришнаитам подалась в тринадцать лет, –
вспомнил Игорь.
–
Лучше-то лучше, но все равно, как задумаюсь, что Мишка начнет такие же фокусы
выкидывать, когда подрастет, немного не по себе становится, – сказала жена.
Игорь
не представлял сына большим. От матери, отца и старших знакомых он знал, что
многие родители воспринимают своих детей все такими же маленькими, даже когда
дети в два раза их выше.
– Я
пока даже представить не могу, как это он станет большим, – сказал Игорь. – Он
пока на кошку похож, которая вроде выросла и больше расти не будет. И дома все
как надо. Прямо-таки гармония какая-то.
– Ох, –
сказала жена и ушла из спальни.
Не
успел Игорь подогадываться, куда это она так сорвалась, как в умывальнике
ванной зашумела вода. Игорь не решился переключать вампиров на какую-нибудь
другую передачу. Он взял книгу, не снимая ее с зарядника, для чего ему пришлось
переместиться к самому краю постели и лечь на бок. Он давно хотел почитать
Вудхауса, потому что ему нравился английский сериал про Дживса и Вустера,
смотренный еще в детстве. На электронную книгу было скинуто издание с
предисловием; вместо того чтобы пролистать предисловие, как он всегда и делал,
Игорь стал читать его. В предисловии было сказано, что Вудхаус сотрудничал с нацистами.
Игорь попробовал припомнить хотя бы одного русского писателя, который сначала
сотрудничал бы с нацистами, а потом был бы читаем, но в голову так ни один и не
пришел. Вспомнился не к месту почему-то Гюнтер Грасс, которого Игорь не мог
вспомнить, когда на работе хотел посоветовать, что почитать Филу, но тогда
вылетели из головы не только имя и фамилия автора, но даже словосочетание
«жестяной барабан», а теперь появилось и оно, как некая игральная карта,
выложенная на стол Мнемозиной. Игорь подумал, что к завтрашнему дню опять
забудет и автора, и название, Игорь повторил про себя «барабан, барабан,
барабан», чтобы завтрашней памяти было за что зацепится, он даже представил
этот барабан со всей его шнуровкой и рисунком из белых и красных зубцов на боку,
но, хорошо зная себя, смиренно знал, что завтра будет помнить только слово
«зубцы» или «шнуровка». «Господи, знали бы они, кого взяли на работу», –
подумал Игорь.
Вернулась
жена с тюбиком крема и снова стала мазать им лицо, сидя на краю кровати, спиной
к Игорю, Игорь заметил это, хотя ему пришлось самому вывернуть голову, потому
что он сам лежал спиной к жене.
– Ты
чего? – спросил Игорь.
– Да я
уже все постирала с лица за вечер, – объяснила жена, не оборачиваясь, – нужно
ведь перед сном наносить, а я что-то поторопилась сегодня.
– Это
мы что-то засиделись, – сказал Игорь.
–
Скорее, залежались, – сказала жена, все так же не оборачиваясь, затем
подтолкнула пульт под Игорев зад и легла, так и не обернувшись.
–
Может, поцелуемся? – заметил Игорь.
– Ну,
давай, – сказала жена с какой-то странной, незнакомой Игорю интонацией.
Глаза
ее Игорю показались подозрительно покрасневшими, как будто она плакала в
ванной, но Игорь не стал ничего говорить, еще не хватало, если бы она не
плакала, а ему показалось из-за того, что ночной крем сделал ее лицо бледнее, а
она бы обиделась на это замечание. Игорь отложил книгу и, делая вид, что ничего
не происходит, стал переключать каналы. Когда он дошел до исторического канала,
там показывали что-то про римлян, которые Игорю были менее интересны из-за их
большего временного отдаления.
–
Кончились твои французы, – покладисто констатировала факт жена.
Игорь
совсем не огорчился отсутствию французов на телеэкране, ему вдруг совершенно
все равно стало, что там вообще происходит в телевизоре, телевизор стал вдруг
для него как Луна, такой же светящийся в темноте бледным светом, и такая
сладкая тоска взяла его за сердце, что Игорю захотелось взвыть неизвестно по
какой причине.
Глава четвертая
Как-то
незаметно для Игоря ноябрь перешел в декабрь. Кончился сыновий карантин;
туалет, над которым все так трудились, стал производить впечатление обыденной
вещи, которая всегда была такой, уже на второй день, хотя, конечно, заходить по
делу в аккуратную, оклеенную голубеньким кафелем комнату-коридорчик стало
гораздо приятнее. Еще в конце ноября в городе стали появляться новогодние
гирлянды; бутылки с «колой» и «пепси», по воле маркетологов, украсились новыми
наклейками с рекламой очередной новогодней акции типа «поменяй десять крышек на
семью плюшевых медведей» и «проведи праздники на лыжном курорте», но город,
несмотря на приближавшийся праздник, стал как будто тише от навалившегося со
всех сторон снега. Снега было столько, что Ринат Иосифович, словно
расщедрившись, заказал снегоуборщик со стороны, иначе до гаража было бы не
доехать, а в случае чего, например, в случае операции, невозможно было бы и
выехать.
–
Формально мы вообще законсервированная котельная, которую нужно охранять на
всякий случай, – сказал Ринат Иосифович, подсчитав, видно, расходы на ежедневную
уборку территории. – Мало нам того, что мы единственная котельная в городе,
которую отапливает другая котельная. Так что не палили бы вы свои машины,
ездили бы на общественном транспорте.
– А ты
покажи пример, – ответил ему на это Игорь Васильевич, машину которого,
здоровенный черный внедорожник, все-таки выпустили из ремонта. После этого
предложения конспиративный дух Рината Иосифовича сразу же угас.
Выпавший
снег подействовал на всех, кто работал с Игорем, как успокоительное и снотворное.
Все меньше собирались в курилке, а больше сидели по кабинетам. При том что
Ринат Васильевич запретил в свое время уносить к себе электронику, Игорь
рассудил, что мобильные телефоны-то они все равно притаскивают на работу и
держат при себе, и стал таскать на работу электронную книгу.
На
очередное утреннее совещание Игорь приплелся, как и остальные, в полусонном
состоянии, умиротворенный, словно прошлое убийство осталось под снежными
завалами и не должно было оттаять до весны, а значит, беспокоиться было как бы
не о чем. Игорь сидел, вытянув ноги под переднее к нему сиденье, и то смотрел в
окно, где все было бело и серо от туч, то равнодушно пялился на Ленина, который
отвечал ему таким же равнодушным взглядом. Сергей Сергеевич, как обычно, колыхая
пол под собой каждым своим движением, говорил о каких-то бытовых вопросах и
дисциплине, что неплохо было бы задействовать и третий этаж подо что-нибудь,
раз уж разобрались с туалетом.
– Я вот
тут о всякой всячине говорю, – сказал Сергей Сергеевич, – а тут ведь опять
намечается ерундовина. Просят опять Голливуд тестировать.
Игорь
навострил уши, потому что Игорь Васильевич в ответ на эти слова недовольно
промычал, Фил зашевелился так, что под ним захрустело сиденье, а Ринат
Иосифович завертел головой, глядя на реакцию окружающих.
– Так
ты бы сразу с этого и начинал, – проворчал Игорь Васильевич. – Это же надо так
по-иезуитски, все уже, знаешь, расслабились, думали, раз ты эту шарманку завел,
то значит, все тихо будет.
– Ну,
знаешь, – слегка возмутился Сергей Сергеевич, и в результате усилия,
затраченного на возмущение, у него началось что-то вроде одышки, – ты в курсе,
где работаешь, тут тебе спокойствия никто не гарантировал.
– По
мне, так фигня эта местная система, ее, считай, Молодой собирал по схемам, что
он там мог насобирать? – сказал Игорь Васильевич.
Молодой
возмущенно вякнул, но обмяк под взглядом Игоря Васильевича.
– Фигня
не фигня, а приказ поступил, – отвечал на это Сергей Сергеевич.
Все
почему-то стали смотреть на Игоря.
– Да, –
сказал Сергей Сергеевич после некоторой паузы, – пришло, видимо, время
рассказать нашему новенькому, что он не все знает еще о своей работе.
– Давай
не будем, как в прошлый раз, до последнего тянуть, – предложил Игорь
Васильевич.
– Давай
не будем, – согласился Сергей Сергеевич. – В общем, Игорь…
– В
общем, Игорь, – перебил его Игорь Васильевич, обернувшись к Игорю в своем
кресле, обращался он к Игорю через голову Фила, поэтому тот слегка пригнулся,
тоже глядя на Игоря внимательными, почти черными глазами, – бывают операции двух
видов. Объясню вкратце, чтобы лишним голову не дурить. Первую операцию ты уже
видел, она с выездом и таблеткой тому, кого допрашиваешь. Второй вид операции –
это когда мы с Филом кого-нибудь привозим с улицы, а ты допрашиваешь, таблеток
никаких не даем, так что покладисто объект отвечать не будет, будет барагозить
всячески и будет просить отпустить его домой, потому что он никому ничего не
расскажет. Это тяжелее, чем первое, потому что он реально будет паниковать и
заливаться слезами, никакой эйфории от него ожидать не приходится. Это очень
хреново, потому что ты знаешь, что с ним в конце будет.
«Ну
вот, опять», – подумал Игорь не без тоски, а сам в свою очередь спросил:
– То
есть нужно будет ему эти идиотские вопросы задавать и чтобы он на них ответил?
– Да, –
сказал Игорь Васильевич, – я бы тебе предложил самому этими таблетками, что мы
обычно даем, обожраться, но Ренат не позволит, у него там
какая-то квота. Это даже мне тяжело.
–
Кстати, – встрял Сергей Сергеевич, – наверху говорят, что ожидается МЕСЯЦ
тестирования, так что это не единственное дело в декабре. Сначала вот студент
обещается, а кто дальше – не сообщили еще.
–
Охренеть, – по слогам произнес Игорь Васильевич, адресуясь к Сергею Сергеевичу.
– Они там озверели походу. У нас человек только прибыл.
– Я
сразу просто предупредил, чтобы ты потом не плакался, – съязвил Сергей
Сергеевич. – Говорят, первый тест он хорошо прошел и вообще себя зарекомендовал
с нормальной стороны.
Игорю
эта похвала почему-то польстила, ему было стыдно, что чьи-то похвалы ему еще
льстят, но это, видно, было то служебное рвение, над которым всегда смеялись
гражданские.
– Но ты
понимаешь, что нельзя человеку давать допросы на месте в течение месяца? Это же
никогда хорошо не заканчивалось, – сказал Игорь Васильевич.
Сергей
Сергеевич побагровел.
– А ты
понимаешь, что по-другому никак? – сказал он. – У тебя какие-то другие
предложения имеются, может быть?
– Может
быть, есть, – сказал Игорь Васильевич, – может, людям стоит рассказать, чем они
тут занимаются? Может, стоит рискнуть? Их жизнями мы все-таки рискуем.
– Я
знал, что ты опять на это же выведешь, – ответил Сергей Сергеевич. – Может,
хватит про одно и то же спорить?
–
Ладно, Петрович, пошли, что ли, – сказал Игорь Васильевич, демонстративно
игнорируя Сергея Сергеевича.
Игорь
решил не нарушать субординацию и глянул-таки на Сергея Сергеевича
вопросительно, тот разрешающе кивнул, ответный взгляд Игоря Васильевича выражал
легкое отвращение.
– Ренат,
ключики выдай, – попросил Игорь Васильевич, но тот даже не дернулся, пока не
получил все тот же подтверждающий кивок Сергея Сергеевича. Только тогда он
медленно поднялся со своего места со своим постоянным портфелем в руках и
провел Игоря и Игоря Васильевича в свой кабинет, где выдал Игорю под расписку
связку ключей, лицо у него при этом было скучнее обычного.
– У
тебя такая рожа, как будто мы сейчас там цех по пошиву кроссовок найдем и
триста вьетнамцев, – заметил на это Игорь Васильевич.
– Я
надеялся, что до Голливуда подольше не дойдет, – пояснил свою скуку на лице
Ринат Иосифович.
– Как
видишь – дошло, – сказал Игорь Васильевич и повел Игоря за собой на первый
этаж, то и дело приманивая его рукой, будто молчаливый призрак, показывающий
путь к сокровищам. Таким образом Игорь проволокся с ним до двери с надписью
«Электрощитовая», куда никогда не ходил, потому что делать ему там –
неэлектрику – было абсолютно нечего. За дверью оказалось достаточно просторное,
светлое, сухое помещение, обложенное желтоватой кафельной плиткой и
обставленное высокими, покрашенными в серебристый цвет металлическими шкафами.
По всей комнате стоял едва слышимый электрический гул. Игорь Васильевич завел
Игоря в самый дальний от входа угол, к одному из шкафов, и стал вертеть ключом
в его замке. «Тайная база ЦРУ», – подумал Игорь, невольно вспомнив сериал «Чак».
– Тут
сначала был кодовый замок, – пояснил Игорь Васильевич, – но потом сломался,
хотели сделать типа сканера отпечатков пальцев, но это пафосно как-то и смета
не позволяла, и кого бы мы ремонтировать позвали, если что.
Дна у
шкафа не оказалось, вместо него была довольно-таки широкая металлическая
лестница, ведущая почти вертикально вниз в полную темноту.
– Я
первый спущусь, – сказал Игорь Васильевич, – а то ты там с непривычки или ноги
переломаешь, или голову разобьешь.
Позвякивая
связкой ключей, Игорь Васильевич стал осторожно наступать на ступеньки и
постепенно скрылся во мраке. Из темноты стали доносится его шаги, и эхо его
шагов, сужающееся на конце, как будто Игорь Васильевич топал внутри большой
металлической трубы. Бесшумно к ногам Игоря припрыгала желтоватая крыса, но
увидев Игоревы ноги, упрыгала обратно, это было так неожиданно и быстро, что у
Игоря даже не успело екнуть сердце. Из темноты шел теплый воздух с запахом
пыли, металла и машинного масла.
Игорь
Васильевич пробубнил что-то с облегчением, внутри темноты хлопнуло, как будто
прибили газетой муху, свет в электрощитовой слегка мигнул, и темноты на том
конце лестницы сразу же не стало. Игорь увидел цементный пол, в который
лестница упиралась, и решил не ждать гулких призывов Игоря Васильевича, и сам
полез вниз по ступеням, уже по дороге ища, за что бы ухватиться, однако никаких
перил у лестницы не было.
– Давай
быстрее, – не выдержав, прикрикнул Игорь Васильевич.
«Быстрее
тебе. Вниз головой прыгнуть, что ли?»– язвительно подумал Игорь.
На том
конце лестницы был коридор, покрашенный в зеленый цвет. В белом немигающем
свете неоновых ламп, выстроенных в линию, делящую потолок на две равные
половины, видны были все неровности покраски и все неровности пола. В
нескольких шагах от Игоря в пол навеки впечатались следы собаки, которая
когда-то перебежала поперек только что залитую цементную дорожку.
– Это
Шарик тут бегал, – угадал взгляд Игоря Игорь Васильевич, трущийся возле
выпирающего из стены электрощитка, – впечатал себя в аллею славы, мы его потом
переименовали в Монро. Иди сюда.
С того
места, где стоял Игорь Васильевич, стало видно, что коридор не оканчивается
металлической дверью, как казалось до этого Игорю. Дверь находилась как раз на
разветвлении одного коридора на два – один уходил вправо по широкой дуге и вел,
по расчетам Игоря, в сторону гаража; тот, что вел влево, был такой же длинный и
такой же прямой, как тот, которым Игорь дошел до Игоря Васильевича. В стенах
этого коридора было несколько дверей, проходя мимо, Игорь Васильевич открывал
каждую из них своими ключами, включал свет за каждой из них, словно проверяя,
работают ли там лампочки.
– Тут,
короче, сортир, – сказал Игорь Васильевич, открывая первую дверь, самую
невзрачную из всех – скрипучую и деревянную. – Раньше больная тема была, как
понимаешь.
Игорь
покладисто заглянул внутрь, зачем-то как бы оценивая помещение, одетое белым
блестящим кафелем, в углу туалета, за желтоватым умывальником и под желтоватой
сушилкой для рук стояли ведро и вонзенная в него швабра.
– Вот
тут комната отдыха, – сказал Игорь Васильевич, открывая очередную дверь, на
этот раз тяжелую, почти сейфовую. – Больная тема до сих пор. Тут, считай,
диваны вдоль всех стен, на каждый кабинет бы хватило. Ренат уцепился и не
отдает.
Игорь
покладисто заглянул и туда, но отметил про себя, что отдыхать в душноватой
комнате, обитой деревянными панелями и пахнущей, как сауна, сомнительное дело.
– Здесь
ты нас будешь дожидаться, наверно, – предположил Игорь Васильевич. – Прочитаешь
все книжки, что с советских времен остались, проникнешься соцреализмом и
диалектикой.
И
он указал на книжный шкаф и журнальный столик.
–
Пятьдесят томов Ленина, журнал «Юный техник» за несколько лет, романисты
тогдашние, лучше, короче, с собой что-нибудь принеси.
– В
«Юном технике» вроде бы фантастику печатали, – Игорь вступился за журнал,
который ему выписывали в детстве.
– Ну, а
вот тут неинтересно, – поморщился Игорь Васильевич и приоткрыл дверь в тускло
освещенную комнатку. – Тут Молодой что-то химичит по своим делам, поскольку ты
знаешь, что из себя Молодой представляет, то можешь представить, что у него тут
за дела. Это он «дешифратором» называет, его какой-то профессор настропалил по
этой штуке, он теперь считает, что на нем все держится. А сам вон даже свои
бумажки не убрал. И генеральную уборку его надо заставить тут сделать.
Внутри
комнатки стоял очередной металлический шкаф с прорезью, как у почтового ящика,
из прорези торчала широкая длинная бумажная лента. Лента настолько вылезла из
шкафа, что несколько складок ее, покрытых пылью и паутиной (где пыль, а где
паутина, было уже не разобрать), лежали на полу. Игорь Васильевич оторвал ленту
и, ругнувшись, встряхнул ее.
– Ад
астматика, – сказал он и двумя руками скрутил оторванную бумагу в рулон, на
манер древних свитков. – Отнесу, пусть полюбуется.
– А вот
твоя комната, – сказал Игорь Васильевич у следующей двери, – проходи,
осваивайся.
Игорь
Васильевич щелкнул ключом и отстранился, пропуская Игоря вперед. Игорь
Васильевич стоял прямо под лампой, и тени его надбровных дуг и носа падали прямо
вниз, на глаза и верхнюю губу, его лицо походило на кадр из комикса. Игорю не
так уж и хотелось заходить внутрь, он знал, что проведет в этой комнате
достаточно времени, однако все же зашел.
Это
была комната, похожая на киношную комнату для допросов. Посреди комнаты стоял
столик, какие стоят в заводских столовых, такой, с пластмассовой окантовкой
столешницы и трубочными ножками. Рядом, со стороны входа, был табурет с красным
пластмассовым сиденьем. По другую сторону стола было кресло со спинкой и подлокотниками.
Толстый кабель, растянувшийся по полу от стены, смежной с соседней пыльной
комнатой, уходил куда-то за спину кресла, обвешанного фиксирующими ремешками,
из-за этого кресло напоминало электрический стул. В другую боковую стену было
встроено обширное зеркало. Игорь помахал рукой своему отражению, и тут же оно
озарилось внутренним светом, потому что незаметно отошедший Игорь Васильевич
включил свет в зазеркальной комнате; Игорь Васильевич по ту сторону стекла
помахал Игорю в ответ, лицо у Игоря Васильевича было невеселое и опять как бы
нарисованное для комикса, он зачем-то качнул лампу в коническом жестяном
абажуре, свисавшую с потолка на длинном шнуре, шагнул вбок и выключил ее, так
что Игорь опять уткнулся взглядом в свое отражение.
Игорь
посмотрел наверх, у него в комнате была такая же лампа в таком же абажуре.
–
Ладно, я пошел, – заглянул в комнату Игорь Васильевич. – Ты здесь пока побудь.
–
Именно здесь? – спросил Игорь, потому что ему не хотелось сидеть на табурете на
углу стола, может быть, несколько часов.
– Да
нет, весь Голливуд твой, только не отлучайся, – сказал Игорь Васильевич и
пропал.
Игорь
вышел из комнаты, намереваясь направиться в комнату с диванами и книгами, и
увидел, как Игорь Васильевич, не торопясь и не оглядываясь, удаляется по
дугообразному коридору своей нешаркающей, твердой походкой. Игорь подождал,
пока тот скроется за поворотом, и прошел в комнату отдыха. «При том что совсем
не устал», – подумал Игорь.
Возле
книжного шкафа к сосновому запаху сауны примешивался отчетливый запах
распаренной влагой бумаги и бумажной пыли. Чтобы особо не внюхиваться, Игорь
вытащил первый попавшийся томик из плотно стоящих друг к другу книжек и
осторожно, как в гостях, присел на край ближайшего к нему кожаного дивана.
«А что
я, собственно…» – тут же поймал себя на робости Игорь и откинулся на спинку.
Впрочем,
долго ждать не пришлось, не успел Игорь и десяти раз поменять положение тела с
заваливанием то на один, то на другой подлокотник, в зависимости от того, какая
нога у него затекала, не успел как следует вникнуть в послевоенные судьбы
комбайнеров, описываемые в книге, не успел как следует проникнуться духом
борьбы за победу в соцсоревновании, как в коридоре загромыхали шаги.
Игорь
торопливо вскочил, решая, засовывать книгу обратно на полку или просто бросить
на журнальный столик посредине комнаты, где уже валялось несколько книг. Шаги
приближались слишком быстро, поэтому Игорь бросил книгу на столик, и она упала
точно на обложку, отчего громкий хлопок разнесся по всему коридору так, что на
мгновение заглушил шаги, а эхо его вернулось к Игорю. Опережая приближавшийся
грохот, в комнату заскочил отчего-то несколько бледный Ринат Иосифович с
коричневым конвертом и инвентарной книгой под мышкой. Увидев Игоря с его
недоуменным взглядом, Ринат Иосифович выдохнул, как после бега, и тоже бросил
на стол и конверт и книгу, затем достал из-за пазухи ручку и молча протянул ее
Игорю в щепоти, держа за кончик со стороны завинчивающегося колпачка.
Звук
шагов сначала приблизился, потом миновал дверь, за которой находились Игорь и
Ринат Иосифович. Ринат Иосифович посмотрел на обеспокоенного бездействием Игоря
и пояснил:
– Пока
некуда спешить, да и вообще…
Ринат
Иосифович нашел нужную страницу и дал расписаться Игорю.
– Я
диктофон наверху забыл, – сказал Игорь, – мне самому сходить, или вы принесете?
–
Диктофон не нужен, – захлопнул книгу Ринат Иосифович и самоустранился, как бы
проскользнув в щель не до конца закрытой двери. Игорь пожал плечами, взял
конверт и пошел в допросную. В шаге от допросной Игорь заметил, что руки у него
мелко дрожат, и ему это не понравилось, он вернулся назад по коридору, зашел в
туалет, долго пил воду из умывальника, долго держал голову под струей воды, а
потом долго стоял под включенной сушилкой.
Придя в
допросную, Игорь застал уже окончание возни с тем, кого ему предстояло
допрашивать. Фил держал шею человека в локтевом сгибе, а Игорь Васильевич
поругиваясь на неловкость своих пальцев, пристегивал человека многочисленными
ремешками. Голова пойманного Игорем Васильевичем и Филом была накрыта чем-то
вроде черного колпака, пойманный не издавал никаких звуков.
–
Садись, че ты, – сказал Фил Игорю.
Игорю
было неловко сидеть в то время, пока Игорь Васильевич был занят делом, но Игорь
Васильевич почти сразу же после фразы Фила распрямился и торопливо вышел,
походя похлопав Игоря по плечу. Фил устремился за ним.
– Что
капюшон? – придержал его за локоть Игорь.
–
Снимешь, когда начнешь, – сказал Фил. – Не парься, мы тут рядом будем.
Как бы
поясняя слова, где они будут рядом, Фил кивнул головой в сторону зеркала и
скрылся.
Игорь
положил конверт на стол, подошел к человеку в кресле и нерешительно вознес руку
над его головой, неприятно было бы, если под колпаком оказался кто-нибудь из
знакомых. Такой вероятности исключать было нельзя, но Игорь понятия не имел,
что бы стал делать в таком случае. Он осторожно потянул верхушку колпака на
себя.
Освобожденный
из-под колпака зажмурился и замотал головой.
–
Извините, – зачем-то сказал Игорь, скомкал колпак и поместил его на угол стола,
затем сел на табурет и стал аккуратно вскрывать конверт, то и дело поглядывая в
сторону пойманного Филом и Игорем Васильевичем.
Это был
молодой человек лет двадцати без усов, но с этакой бородкой, а точнее,
зачатками светлой бородки, изображавшей капитанскую бородку или бородку профессора
семидесятых. Выбритая наголо, мокрая от пота голова молодого человека
поблескивала под лампой, как хрустальный шар. Заметив, что пот застилает глаза
пристегнутого, Игорь поднялся, вытер ему лицо колпаком, снова сел на табурет и
зачем-то посмотрел в сторону зеркала, как будто мог различить через амальгаму
одобрение или неодобрение на лицах коллег.
– Как
вас зовут? – неожиданно громко для себя спросил Игорь.
Пристегнутый,
по-прежнему щурясь от света, смотрел на Игоря и, похоже, не мог определиться с ответом.
– Можно
просто имя или имя-отчество, – помог ему Игорь, – как вам удобнее.
– Зачем
я здесь? – спросил пристегнутый, оглядывая ремешки, которыми его руки были
пристегнуты к подлокотникам.
«Ну
вот, началось», – испуганно подумал Игорь, сам же опять глянул на зеркало,
словно оттуда мог прийти какой-нибудь ответ.
–
Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, – пытаясь сделать голос тверже и строже,
сказал Игорь. – Ваше имя или имя и отчество.
–
Дмитрий Юрьевич, – сказал пристегнутый, пытаясь, видно, казаться старше, чем он
был на самом деле. Игорь невольно усмехнулся.
– Вот
что, Дмитрий Юрьевич, – сказал Игорь, доставая листок с вопросами из конверта,
– это тест. Вы ответите на некоторые вопросы, подпишитесь о неразглашении, и мы
отправим вас на все четыре стороны.
Пристегнутый
облегченно выдохнул и осел в кресле.
– Я
думал, меня в заложники взяли, – сказал он. – Думал, если вы лицо свое
показали, то все.
– Да
нет, не все, – пробормотал Игорь, старательно пряча глаза от пристегнутого. –
Да и заложник из вас никакой, честно говоря, я так понимаю, олигархов у вас в
роду нету.
–
Хорошо бы, конечно, – сказал Дмитрий, веселея, – но чего нет, того нет. Меня
тетка растила, в прошлом году умерла, трешку оставила, я ее на однушку и двушку
сменял, в двушке сам живу, а однушку сдаю и учусь.
– На
кого? – спросил Игорь, ловя себя на том, что сознательно затягивает допрос.
– На
программера, – сказал Дмитрий. – Специальность длинно звучит, так что на
программера.
– Ну,
хоть не на юриста, – пошутил Игорь.
Дмитрий
с готовностью рассмеялся и спросил:
– А
кресло это зачем? – и пошатался в привязи.
– Это
для теста, – сказал Игорь. – Оно с тебя какие-то показания снимает, я не в
курсе какие. Мое дело вопросы задавать. Начнем?
–
Давайте, – согласился Дмитрий.
Игорь
услышал, как звенит вольфрамовая нитка в лампочке и как ходит по коридору туда
и обратно Фил или Игорь Васильевич, и торопливо предупредил, опять же понимая,
что просто тянет время:
–
Только не удивляйся, вопросы совершенно идиотские.
– Да я
нормально, – сказал Дмитрий.
–
Вопрос номер один, – с расстановкой сказал Игорь, щурясь в листок и поглядывая
на пристегнутого. – Выращиваете ли вы комнатные растения?
– Это
вы травку имеете в виду? – засмеялся Дмитрий. – Нет, я не выращиваю. Мне от
тетки герань осталась, я ее не выращиваю, я ее просто поливаю.
–
Вопрос номер два, – опять же с расстановкой прочитал Игорь. – Подписаны ли вы
на какой-либо канал ютьюба?
– Да, –
как о само собой разумеющемся, сказал Дмитрий. – Я на много каналов подписан. У
меня вообще свой канал есть. Я там летсплеи выкладываю, думал, раскручусь,
может, партнерку получу, но они что-то урезали финансирование, теперь сложнее и
раскрутиться, и деньги достойные получить со всего этого.
–
Вопрос номер три, – прочитал Игорь. – Как, по шкале одного до десяти, вы бы
оценили свою общительность?
Дмитрий
почему-то задумался, Игорь в это время прислушивался то к удаляющимся, то к
приближающимся, то снова удаляющимся шагам в коридоре.
– Пять
или шесть, – наконец сказал Дмитрий, опять задумался и добавил: – Скорее,
шесть.
–
Вопрос номер четыре, – произнес Игорь. – Какие сны у вас преобладают,
рациональные, сюрреалистические или кошмары?
Этот
вопрос опять погрузил Дмитрия в продолжительную задумчивость, которая только
порадовала Игоря.
–
Сложно так сразу сказать, – сказал Дмитрий, – они же смешиваются. Сюрреализм с
кошмаром, кошмар с рациональным, сюрреальный с рациональным. Но сны я не
запоминаю, честно говоря.
Игорь
кивнул, давая понять, что ответ его устроил, и продолжил:
–
Вопрос номер пять. Как вы считаете, способна ли материя мыслить?
– Нет,
конечно, – уверенно сказал Дмитрий. – Камни, что ли, думают. Или песок.
Игорь
почему-то обиделся за материю.
–
Вопрос номер шесть, – сказал Игорь. – Коллекционируете ли вы что-нибудь?
Игорь
вспомнил, что раньше все что-нибудь собирали, каждый пятый собирал марки,
кто-то собирал спичечные этикетки, кто-то сигаретные пачки, а сейчас
коллекционированием занимаются в основном дети по наводке маркетинговых
компаний крупных производителей какой-нибудь детской ерунды.
– Нет,
не коллекционирую, – сказал Дмитрий. – Я уже из этого возраста вышел, хотя у
меня друг есть, он по всякой нацистской ерунде угорает безо всякого
экстремизма, просто значки их всякие собирает, монеты.
–
Вопрос номер семь, – прочитал Игорь, но Дмитрий его перебил.
– Можно
воды? – спросил он.
–
Конечно, можно, – сказал Игорь, – сейчас схожу.
Сходив
в туалет и вернувшись оттуда со стаканом воды, Игорь застал Дмитрия за тем, что
тот старательно дул в сторону стола.
– Я
пытался листок сдуть, – оправдался Дмитрий, видя вопросительный взгляд Игоря.
– Ну и
как успехи? – спросил Игорь, хотя видел, что листок с вопросами так и лежит на
том же самом месте.
– Сами
же видите, что никак, – сказал Дмитрий. – Слишком далеко.
Игорь
напоил гостя, отнес стакан обратно, а когда вернулся, то увидел, что Дмитрий
снова занимается тренировкой своих легких. Как только они продолжили допрос, в
коридоре снова затопали то приближающиеся, то удаляющиеся, то снова
продолжающиеся шаги, на шестидесятом вопросе Игорю надоело прислушиваться к
этим шагам, он раздраженно отложил листок и вышел в коридор. В коридоре на него
недоумевающим взглядом смотрел Фил.
–
Прекрати ходить, пожалуйста, – полушепотом попросил его Игорь.
– Не
один ты волнуешься, – сказал Фил, но все-таки убрался за дверь соседнего
зазеркального кабинета.
Игорь
вернулся к столу.
– Можно
немного ремни расслабить? – спросил Дмитрий, – а то что-то левая нога затекла.
–
Устал? – Игорь спросил это, раздумывая, сесть на табурет или продолжить допрос
стоя. Садиться на табурет ему не хотелось, потому что он был низковат для него,
или это стол был высокий, словом, как бы то ни было, сидеть за столом на этом
табурете было неудобно. Опять же, Игорь не знал, можно ли допрашивать стоя, но
подумал, что если нельзя, вмешается Игорь Васильевич, а вопрос и ответ можно
будет перезаписать.
– А
долго еще? – поморщившись, спросил Дмитрий.
Игорь
помахал в воздухе листочком:
–
Видишь же. Один листок всего.
–
Смотря какой шрифт, – возразил Дмитрий.
Игорь пробежался
глазами по листку, проверяя, какие вопросы он уже задал, а какие еще остались,
произвел вычитание в уме и сказал:
– Сто
восемь вопросов еще осталось, выдержишь?
– Я так
понимаю, выбора у меня все равно нет, – сказал Дмитрий.
Они
продолжили. На этот раз вопросов, которые бы удивили Игоря, не осталось, ему
уже хватило одного раза, чтобы смириться с безумной фантазией сочинителя
допросного листка. Удивил Игоря, скорее, не сочинитель вопросов, а пристегнутый
Дмитрий, который на вопрос, какие герои анимэ ему известны, не только не
спросил в ответ, что это такое (сам Игорь не знал, что это), а минуты четыре
перечислял английские и японские имена.
– Я бы
и по манге прошелся, – передохнув, сказал Дмитрий находящемуся в легкой
прострации Игорю. – Но там много совпадений будет. Нужно?
Игорь
зачем-то взглянул на зеркало и, как будто получив оттуда ответ, отрицательно
покачал головой.
–
Думаю, нет, – сказал Игорь, – давай дальше пойдем, быстрее закончим.
Вопрос
про анимэ был сто седьмым. На сто тридцать втором (в каком возрасте вы
научились завязывать шнурки?), на Игоря накатило желание порвать листок
пополам, отвязать Дмитрия, пробиться наверх и отпустить его на все четыре
стороны. На сто пятьдесят восьмом вопросе (сколько километров, вы думаете, вы
могли бы преодолеть пешком за сутки?) это желание стало почти непреодолимым.
Игоря останавливало только то, что он знал, что даже будь у него под рукой хотя
бы какое-нибудь оружие, вряд ли он смог бы защитить себя, Дмитрия, а затем,
возможно, сына и жену от цепких лап Фила и Игоря Васильевича. Вполуха слушая
ответы Дмитрия, Игорь задавал вопросы, а сам мысленно прикидывал план побега,
где так и эдак фигурировал оглушительный низкий табуретик. Игорь то и дело
косился на него как на действительно что-то спасительное, но все даже в мыслях
заканчивалось тем, что Игорь Васильевич брал Игоря одной рукой за шиворот, как
кота, с легкостью поднимал и отшвыривал со своего пути.
Когда
прозвучал последний, как всегда сто шестьдесят восьмой вопрос, Игорь вздохнул и
потер переносицу, как бы устав, а на самом деле ожидая, что сейчас зайдет
спокойный Фил и в своей обычной манере переломит шею очередной своей жертве, а
Игорю на это смотреть больше не хотелось. Около минуты он стоял так и все
потирал лоб, но не слышал ни шума шагов, ни звука открываемой двери, а слышал
только, как звенит в лампе над головой вольфрамовая нить. Понимая, что
драматичная пауза несколько затянулась, Игорь обратил свой взор зеркалу,
оттуда, как обычно, на него смотрело его сутулое отражение с беспомощным лицом.
Еще несколько минут Игорь смотрел на это отражение.
–
Что-то не так? – спросил Дмитрий, тоже почуявший что-то неладное.
– Да
тебя отстегнуть должны те ребята, что тебя сюда привезли, – сказал Игорь своему
отражению, – зависли что-то.
– А вы
не можете? – спросил Дмитрий.
– В том
то и дело, что не могу, – пояснил Игорь отражению. – Полномочий таких не имею.
Сейчас схожу, узнаю, что это они…
– Воды
еще, пожалуйста, принесите, – попросил Дмитрий вслед выходящему Игорю, и тот
согласно махнул рукой.
В
коридоре было пусто, Игорь понял, что Фил так и не высунулся из своей норы и
унимал волнение каким-нибудь лишенным подвижности и шума способом. Игорь сунул
голову в комнату за зеркалом, там, после освещенной комнаты, казалось, была
кромешная темень.
– Эй, –
сказал Игорь, – вы что там?
–
Игорь, – отозвался из темноты голос Игоря Васильевича, – ты не обижайся,
пожалуйста, просто порядок такой. Покажи обе руки, чтобы я их видел.
Игорь
пожал плечами, отворил дверь пошире и приподнял обе ладони. Появившийся
откуда-то сбоку Фил стал обхлопывать Игоревы штанины, рукава и туловище.
– А
сразу нельзя было еще на входе проверить? – уязвлено спросил Игорь, чувствуя
почему-то облегчение от того, что не решился на план с побегом, но
раздосадованный тем, что ему по-прежнему не верят.
– Мы
даже друг друга с Филом каждый раз проверяем, – оправдываясь, тихо признался
Игорь Васильевич.
– Вы-то
понятно, – попытался с кривой улыбочкой пошутить Игорь, – но я приглашения в
ваш сугубо мужской клуб не получал.
– Да ну
тебя, – сказал Игорь Васильевич, – просто тут до Фила и Молодого парень
работал, так он во время допроса чуть весь отдел не порешал ножом для бумаг.
–
Чисто, – видимо, имея в виду чистоту помыслов Игоря, сказал Фил.
– Ты
пойди пока в комнату отдыха, – посоветовал Игорю Игорь Васильевич. – Нечего на
это смотреть. А лучше иди уже сразу наверх. Мы тут без тебя, как ты понимаешь,
управимся.
Игорь
поплелся обратно на поверхность земли. Фил вышел из комнаты и дождался, пока
Игорь скроется за поворотом коридора. Игорь знал, что Фил все свои дела
обделывает тихо, однако все равно ждал какого-то шума, который бы как-то
обозначил окончание жизни Дмитрия.
Шум
последовал, когда Игорь поставил ногу на первую ступеньку, ведшую наверх, но
это был не предсмертный крик, это кашлял Игорь Васильевич. Поток воздуха из
коридора донес до Игоря запах табачного дыма.
Еще
поднимаясь, Игорь услышал, что котельная, тихая до этого все время, что он
здесь работал, излучает незнакомый его слуху гул. Игорь вышел из электрощитовой
и застал стоящих возле одного из четырех котлов Рината Иосифовича и Молодого,
оба они зачем-то внимательно смотрели на экраны своих телефонов. Игорь подошел
к ним и, перекрикивая шум и гул, спросил, что они делают.
– Котел
продуваем, – сказал Молодой, – его минут двадцать надо продувать.
– А
смысл? – спросил Игорь.
–
Считается, что за то время, что котел стоял без дела, туда могло газа
насочиться, а если не продуть, газ взорваться может, – сказал Молодой.
– Так
вы его разжигать собираетесь? – удивился Игорь. – Нахера?
– Труп
будем сжигать, – пояснил Молодой, не дрогнув лицом, в то время как лицо Игоря
как раз таки слегка перекосило, так что он сам это почувствовал.
– И
что, даже костей не останется? – пересилив себя, спросил Игорь.
–
Останутся, конечно, – бодро отвечал Молодой, – но у нас в Голливуде дробилка
есть специальная, а остатки в канализацию.
Игорь
поразился тому, как все вдруг заговорили про Голливуд, при том что до этого не
заикались о нем ни полслова.
–
Допрыгаемся мы когда-нибудь, – предрек Игорь. – Нагрянет милиция, найдет этот
подвал, и придется все висяки в городе на себя брать.
Игорь
перехватил быстрый взгляд Рината Иосифовича, который (взгляд) как бы говорил,
что на коллектив, включая Эсэса, может, что и повесят, а с Ринатом Иосифовичем
у милиции ничего не получится. «Посмотрим», – опуская глаза, почему-то
мстительно подумал Игорь.
– У нас
так-то крыша неплохая, – беззаботно отозвался Молодой на опасения Игоря.
– Крышу
могут в любой момент переставлять начать, – пояснил свои слова Игорь. – Может,
уже в данный момент кого-нибудь вяжут или с позором выгоняют, пока мы тут
развлекаемся.
Но и
эти пояснения не поколебали спокойствия Молодого, Молодой просто снова начал
смотреть в экран телефона, как будто Игорь был этаким призраком, который
напророчил всякую мрачную хрень посреди пира и пропал. Ринат Иосифович повел
себя точно так же, как Молодой, поэтому Игорь и правда решил исчезнуть и пошел
к себе наверх. Игорь рассудил, что если он еще нужен или понадобится в будущем,
его все равно окликнут или придут и позовут, а на душе было так тяжело, что
тяжесть эта давила на ноги, так что хотелось тут же присесть где-нибудь в
темном уголке и сидеть не двигаясь. Он не знал, как чувствуют себя остальные,
но было странно, что они не чувствуют себя так, как он.
Игорь
дошел до своего кабинета, однако, уже взявшись за дверную ручку, передумал и
поднялся в курилку, чтобы спустя двадцать минут обнаружить себя уже курящим в
конференц-зале и стряхивающим пепел прямо на пол. Вроде бы все началось рано
утром и прошло не так уж много времени, а между тем за окнами уже стемнело,
Игорь решил не включать свет, чтобы не обнаружить себя. Ноги затекли, Игорь
вспомнил затекшую ногу Дмитрия, которая, похоже, затекла навсегда. Игорю стало
еще тошнее. Чтобы расслабиться, Игорь протянул ноги под кресло спереди, а
когда, спустя какое-то время, ногам не стало легче, он закинул их на спинку
кресла спереди. Причем сразу же вспомнил, как в начальной школе их повели на
сеанс «Белого солнца пустыни», и какой-то старшеклассник, вот так вот точно
устав, тоже закинул ноги на спинку Игорева сиденья и сидел так, болтая
ботинками возле головы Игоря, пока все это не увидел какой-то педагог, кажется,
военрук, и тут же, прямо в зале, вкатил старшекласснику люлей. Казалось, что
быть хуже уже не может, но после этого воспоминания Игорю стало именно что
хуже. В том унизительном случае и в этом была какая-то абсолютная
безвыходность, только в детстве это была кажущаяся безвыходность, а теперь это
была безвыходность настоящая, и никакой спасительный военрук появиться не мог в
принципе. Не зная, куда девать окурок, Игорь потушил его о подошву ботинка и
сунул в широкий карманище комбинезона на груди. Затем, нашарив в кармане штанов
пачку, закурил и предался самоуничижительным мыслям о том, что это всего лишь
второе его дело, а он уже расклеился, что это, может, правда имеет смысл,
потому что не верить словам Сергея Сергеевича, произнесенным с отчаянным лицом
при пикировках с Игорем Васильевичем, не было никакого резона. Именно это
отчаяние в лице главного придавало его словам больший вес.
И
совершенно отчетливый вывод вдруг всплыл из аналитического отдела Игорева мозга
прямо в какую-то его очередную черную упадническую мысль. Игорь вдруг вспомнил
про женские сапоги в коридоре убитого мужичка и женское имя, которое он
произнес, и понял, что это не может быть черное риэлторство, потому что убитый
мужичок не являлся единственным владельцем квартиры, не являлся одиноким
стариком, все равно право на его квартиру легко оспаривалось родственниками, а
убивать всех родственников, тем более ради хрущевки на окраине, – это было
слишком даже для их сумасшедшей котельной. Эта мысль так взбодрила Игоря, что,
всячески обдумывая ее, он выкурил, наверно, с половину пачки и все так же гасил
и прятал окурки в карман, пока в конференц-зал не заглянул Молодой и не крикнул
в коридор:
– Да
нету тут никого!
А ему
ответили из коридора голосом Игоря Васильевича:
– А где
он тогда?
– Вы
меня, что ли, ищете? – всячески извернувшись, крикнул в уже закрывшуюся дверь
Игорь.
Молодой
заглянул снова и включил свет.
– А, ты
здесь? – сказал Молодой с облегчением.
Прежде
чем в зал заглянул Игорь Васильевич, Игорь успел убрать ноги с кресла. Все,
видимо, решили, что Игорь сбежал или что-нибудь с собой сделал. Игорь Васильевич
смерил Игоря оценивающим взглядом, затем переключил взгляд на Молодого и,
словно приуныв от его убогости, сутулости, прыщавости, спросил:
–
Господи, как ты в туалет-то ходишь? Как ты в ширинке-то ничего не теряешь?
– Тут
темнотища такая, – сказал Молодой, – после коридора ничего не видно.
– А
свет было не судьба включить? – ввязался опять взявшийся ниоткуда и
одновременно откуда-то сбоку Фил.
– Меня
после того раза не тянет как-то свет везде включать, я уже дома иногда
опасаюсь, – сказал Молодой. Игорь подумал, что ему, возможно, опять чего-то
недоговаривают, решил запомнить эту фразу Молодого, чтобы потом спросить его,
но эта мысль тут же вылетела у него из головы, вытесненная мыслью, что они
все-таки не черные риэлторы.
– Так
сразу бы и сказал, я бы тебя и посылать не стал, – сказал Игорь Васильевич
Молодому. – Я что, на зверя похож. Я что, не понимаю?
Молодой
сказал, что в данный момент Игорь Васильевич как раз таки похож на зверя.
Все трое:
Молодой, Фил, Игорь Васильевич – стояли в дверях и, переругиваясь, поглядывали
на Игоря, как Игорю показалось, оценивающе.
– Что
за шум? – спросил Игорь, вставая. – Меня потеряли, что ли?
– Ну,
блин, – признался Игорь Васильевич с интонациями медвежонка из «Ежика в
тумане». – Сначала подумали – ты уехал раньше времени. Косяк, конечно, но
понятно было бы, в принципе. Потом смотрим, нет, твоя машина в гараже. И давай,
короче, искать.
Вид у
всех троих был несколько испуганный и как будто виноватый. Игорь невольно
оскалился одной стороной рта и заметил:
– А
сразу не нужно было говорить про Голливуд, про убийства. Или еще что-то, может,
нужно сделать, а я еще не знаю.
Троица
глядела на Игоря озадаченно, не понимая, чего он от них хочет.
– Ну,
не знаю, – подтолкнул их Игорь, – может, вы тут еще кого-нибудь на органы
пускаете, или нужно съесть сердце допрошенного врага, или под Голливудом есть
еще один Голливуд, или есть подземная вертолетная площадка, и мы послезавтра
вылетаем на карательную операцию в какую-нибудь деревеньку и выжигаем ее дотла.
– А, –
понял Игорь Васильевич, – ты об этом. Ты обиделся, что ли, что тебе не все
сразу рассказали?
– Я не
обиделся, что мне не все сразу рассказали, – сказал Игорь. – Я боюсь, что я еще
чего-то не знаю. Нельзя ли сразу как-нибудь рассказать обо всех аспектах моей
работы.
–
Нашелся гуляка? – донесся из коридора голос Сергея Сергеевича.
–
Нашелся-нашелся, – ответили ему все дружным хором, даже Игорь зачем-то вставил
свой голос, причем вложил в него ту же интонацию снисходительности и
облегчения, что и остальные.
– Я же
говорил, что он тут где-нибудь, – сказал Сергей Сергеевич и, судя по хлопнувшей
двери, опять закрылся у себя в кабинете.
–
Честно говоря, – сказал Игорь вполголоса, – кажется, я хочу нажраться. Мне даже
странно, что я это произношу. Я понимаю, ребята, что вы это уже все очень долго
делаете, и все самое тяжелое на вас лежит, но я не понимаю, как вы так долго
выдерживаете. Мне кажется, что мне и двух раз хватило, и только алкоголь спасет
меня от…
Игорь
не мог подобрать слова, чтобы выразить, как едет у него в данный момент крыша,
но судя по тому, что лица Игоря Васильевича, Молодого и даже Фила озарились
светом понимания, сочувствия и готовности к выпивке, они поняли, что имеет в
виду Игорь. Игорь Васильевич только глянул на Молодого, а тот уже кивнул:
– Я
сейчас котел остановлю и схожу за чем-нибудь.
– А я
кости, когда котел остынет, уберу, – сказал Фил, когда Игорь Васильевич
взглянул и на него. – Вас развезу и посмотрю, как там и что.
–
Только давай, чтобы они не лежали месяц там, – сказал Игорь Васильевич. – А то
придет за тобой среди ночи призрак.
– Да ну
тебя, – сказал Фил, – после того, что мы тут делаем, ты еще пугать меня будешь?
– Буду,
– честно сказал Игорь Васильевич таким голосом, словно уже наподдал.
Через
сорок минут они уже сидели в комнатенке Фила и пили водку. Игорь Васильевич
предлагал что-нибудь полегче, вроде красного сухого вина, но Игорь сказал, что
не любит блевать кислятиной. К ним пытался примазаться Ринат Иосифович, но он
не складывался, да и опыт прошлых пьянок давал знать, что Рината Иосифовича
нужно гнать в шею, поэтому так и сделали. Ринат Иосифович тут же сбегал и
стуканул Эсэсу, что его работники пьют на рабочем месте, Эсэс позвонил Игорю
Васильевичу, но, видимо, приводил какие-то неубедительные аргументы, потому что
Игорь Васильевич быстро отлаялся от него. Игорь Васильевич ошибся, когда клал
трубку и нажал кнопку громкой связи, так что до всех ушей в комнате донеслась
его фраза «разгоню всех нахер к херовой маме», очень всех развеселившая, потому
что все уже поддали, а Фил проникся общим хмелем.
После
первой же пары рюмок Игорю стало легче на душе. Разум говорил, что так недолго
и спиться, а чувства говорили, что дома один он пить не будет все равно, потому
что не может пить один, а на этой работе он пьет впервые и еще не замечал,
чтобы все тут все время квасили.
Непьющий
Фил стоял в уголке, поближе к дверям, будто на тот случай, если придется быстро
покидать помещение. Игорь Васильевич и Игорь продавливали разные стороны
диванчика и стряхивали пепел своих сигарет в пепельницу, стоявшую между ними.
Когда Игорь Васильевич промахнулся мимо пепельницы, Фил заметил: «Вы мне
постель не сожгите». Молодой расположился за столиком, исполняя роль
виночерпия, при том что и сам пил.
– Как
только начну все ронять и разливать, значит, хватит, – со знанием дела
предупредил Молодой в самом начале распития, все только отмахнулись от него,
дескать, знаем, уже видели, даже Игорь отмахнулся, хотя ему было неловко от
того, что он вот так вот поддался всеобщему чувству снисходительности к
Молодому. Пепельницей молодому служила пустая банка из-под кофе, украденного из
Ринатовых запасов. Возле Молодого же, на столике, стояла простецкая закуска,
следующим утром Игорь не мог вспомнить, чем они закусывали.
– Ничего,
что мы тут курим? – то и дело спрашивал Игорь Васильевич Фила сквозь пласты
дыма, которому некуда было выходить, кроме узенькой форточки.
– Когда
мне станет неприятно, я сам скажу, – каждый раз отвечал на это Фил.
После
четвертой рюмки Игорь поделился мыслью, которая пришла ему в голову в
конференц-зале.
– Да
это и так понятно, – отмахнулись от него все чуть ли не вперебой, то есть Игорь
Васильевич и правда отмахнулся, а Молодой и Фил просто поморщились. – Нужно полным
дебилом быть, чтобы зариться на какую-нибудь однушку в какой-нибудь срани и
привлекать при этом ФСБ.
Фил
и Молодой сопровождали кивками чуть ли не каждое слово Игоря Васильевича.
– Ну а
что это тогда? – растерянно спросил Игорь. – Трупы мы с собой не берем, если
привозим кого, то сжигаем, допросы эти, по-моему, чистая профанация. Мы с
Молодым занимаемся какой-то ахинеей.
– У
меня не ахинея, у меня чистая наука, – самодовольно сказал Молодой уже
несколько заплетающимся языком.
– Ой,
да ладно, «наука», – осадил его Игорь Васильевич. – Ты к результатам месяцами
не притрагиваешься, то в «ВоВ» гоняешь, то в дотку, то лысого.
Несмотря
на такую очевидную подколку, никто не засмеялся, даже сам Игорь Васильевич
произнес шутку с каким-то автоматическим остервенением, словно Молодой просто
заслуживал такой шутки, как какой-нибудь курящий подросток, застигнутый
врасплох, заслуживает подзатыльник от отца.
Молодой
и Игорь Васильевич горячо заспорили. Это, впрочем, не мешало Молодому наливать
в протягиваемые рюмки, разливать и протягивать рюмки обратно. Игорь ощутил
приятное внутреннее тепло, какое бывает не от водки, а от мартини, но эту мысль
он решил не озвучивать, поскольку чувствовал, что Молодой и Игорь Васильевич с
удовольствием перекинутся со своего спора на всяческие насмешки над таким
сравнением. Фил, как будто почуяв стеснение Игоря, широко улыбнулся ему из
своего угла. Фил, похоже, тоже не слушал, о чем спорят эти двое, он как-то
незаметно включил телевизор и стал смотреть какой-то дикий сериал на втором канале.
Игорь зачем-то тоже стал смотреть в экран, не особо понимая, что там, на
экране, происходит, и не понимая, зачем Фил это смотрит, пока не заметил среди
актеров мальчика. «Зашибись», – подумал Игорь, надеясь, что ошибся, и понимая
при этом, что другого объяснения найти просто не может. Не очень яркая лампочка
под потолком и непроницаемость окон создавала ощущение, что они до сих пор
находятся в своем подземном бункере. «Как Гитлер», – подумал Игорь, вспомнил о
людях, которых они убили, и ватная тоска опять навалилась на него.
– Ты же
сам меня на мысль навел, что мы, возможно, с пришельцами боремся, потому что
другого объяснения не найти и никак это не оправдать, при этом ты говоришь, что
знаешь, что на самом деле происходит, и не говоришь, – услышал Игорь отчаянный
голос Молодого и отвлекся теперь уже на него, точнее, стал поглядывать то на
Молодого, то на Игоря Васильевича.
– Я? –
сказал Игорь Васильевич. – Да я что, псих? Никогда я такого не говорил. Я
говорил, что мы людей убиваем, которых никто не хватится, вот что я говорил.
– Я
точно помню, что это ты мне сказал, только не помню когда и где, – возражал
Молодой. – Я еще помню, что все версии от тебя исходят, с этим-то ты уж спорить
не будешь, наверно.
– Это
не от меня версии, а от Эсэса, – сказал Игорь Васильевич. – А еще он говорит,
что знает правду, но вам ее говорить не желает. Она вам, типа, жизнь
перевернет.
Фил
радостно засмеялся то ли телевизору, то ли словам Игоря Васильевича.
– Ну
тебе, Миша, хер уже, что перевернешь, – угадал его мысль Игорь Васильевич.
– Вот и
я о том же, – сказал Фил.
– Фил,
– сказал ему Молодой, – ты вроде не пьешь, а кажешься теперь пьянее всех.
– Это
всегда так кажется, – ответил на это замечание Игорь Васильевич. – На семейных
пьянках всяких даже дети кажутся пьяными.
– Люди,
– выскочил вдруг Игорь со внезапно возникшей мыслью, которую он боялся забыть,
– а что это вы со мной носитесь, как с писаной торбой? Я еще в актовом зале
спрашивал, да вы что-то замяли. Сейчас скажите.
– Да
кто с тобой носится? – возмутился Молодой и некрасиво искривил свое и без того
некрасивое лицо, ставшее еще некрасивее под воздействием алкоголя – бледнее в
тех местах, где прыщей не было и краснее в тех местах, где прыщи были.
Игорь
не нашелся, что ответить, но Игорь Васильевич вступился за Игоря:
– Да
нет, все правильно, носимся, – сказал он, – у нас просто ротация большая среди
тех, кто допрашивает, какая-то херь вечно с теми, кто допрашивает, что уж
скрывать. Бегут люди только так. Один реально сбежал, найти не можем.
– Есть
подозрение, что в дауншифтинг ушел, – сказал Молодой, – через каких-нибудь
случайных знакомых.
–
Видимо, не всем это дано, людей допрашивать и знать, что их через сто с лишним
вопросов в живых не будет, – сказал Игорь Васильевич. – Чего тут только не
было. И пострелушки пытались устраивать. Один в дурку залег, возможно, что
навсегда. Видимо, как-то разговор влияет на восприятие. Одно дело, когда тебе
говорят, что это враги народа там, не знаю, кто еще, а совсем другое, когда
вообще не знаешь, за что.
– Да
ладно тебе, нашли тоже проблему, – возразил Молодой. – Взяли бы какого-нибудь
палача из милиции, который на пытках попался, или там, мало ли, в органах
работает. Каждую третью воспиталку детсада возьми, они будут домой приходить и
спокойно засыпать.
– Так
брали ведь уже, – сказал из угла Фил.
– Ага,
– поддакнул ему Игорь Васильевич, – и чем это закончилось?
Самое
интересное, что Игорь Васильевич не стал говорить, чем это закончилось, а
продолжил:
–
Почему-то всегда находится кто-нибудь, на ком допросчик ломается. Ломал человек
ребра невинным людям, ради палочек в отчетах, а тут – херак, не выдержал, что у
него бомжа грохнули, от которого он сам нос воротил.
– А
сами-то вы как? – спросил Игорь и посмотрел на Фила и на Игоря Васильевича, они
переглянулись. Игорь ощутил, что между ними пробежал такой взгляд, какого ему
никогда не понять.
– Я
ведь уже объяснял неоднократно, – сказал Игорь Васильевич, – людей масса гибнет
и без нашей помощи. Но чтобы их еще больше не погибло, нужно убирать тех, кто
представляет угрозу. Если государство сказало, что они представляют угрозу,
значит, там знают что-то, чего мы не знаем. Может, они спящие агенты какие, как
в фантастических фильмах, может, в них зомби-вирус, может, они связаны как-то с
теми, кто может причинить вред.
– Это
фашизм какой-то, – сказал Молодой. – Я тут полностью замешан, своего участия не
отрицаю, не говорю, что я весь в белом, но это что-то фашистское в твоих
взглядах. Так всякие, знаешь, коменданты концлагерей говорили на всяких судах.
– Фашизм
– это когда пачками людей уничтожаешь, – возразил Игорь Васильевич, – по
этническому или какому другому принципу. А мы, как видишь, так далеко не
заходим.
– Нет,
я имею в виду, что вы так спокойно приказы выполняете оба, – сказал Молодой.
– Ну
так ведь кто-то должен их выполнять, – сказал Игорь Васильевич. – Причем, как
ты сказал, «спокойно». Иногда через это «спокойно» приходится их выполнять. Но
это вопрос веры. Вот ты, например, в бога не веришь, и я не верю, я верю в
государство и что оно необходимо. Ты во что-то тоже веришь. Любая вера во
что-то так или иначе убивает. Любая идеология жертв требует, без этого никак.
Тот же капитализм много жизней уносит, но ты деньгам это в упрек не ставишь.
–
Вообще-то анархизм не требует ничего, – сказал Молодой, – он вообще отрицает
всякую власть человека над человеком.
– Это
он на словах отрицает, – сказал Игорь Васильевич. – У муравьев это, может, и
прокатило бы или у пчел, но мы-то обезьяны, просто высокоорганизованные, мы в
любом случае будем иерархию выстраивать, хотим мы этого или нет. Уже в самой
идеологии анархизма спрятано это насилие над человеческой природой, потому что
он заставляет быть человека не тем, кем он является. Или быть тем, кем он не
является. Или как я раньше сказал?
– Да ты
уже и так и так сказал, – откликнулся Фил на адресованный Молодому вопрос.
–
Похоже, тебе уже хватит, – заметил Молодой Игорю Васильевичу.
– Тебе
еще несколько раз придется сказать, что мне хватит, когда правда будет хватит,
– сказал Игорь Васильевич со знанием дела, но хриплым от опьянения голосом. – И
как бы ты раньше в аут не ушел. Тут так-то и пить нечего.
– Ты же
сам поймешь, когда ему будет хватит, – сказал Фил Молодому, – ты этот момент не
пропустишь.
– Это
когда он на мне всякие захваты начнет показывать? – слегка возмутился Молодой.
– Надеюсь, до этого мы разъедемся уже.
– Это
от меня зависит, разъедетесь вы или нет, – усмехнулся Фил. – Вы так-то уже
хороши.
Тем не
менее, просидели они еще достаточно долго. Постепенно теплота и покой в теле
Игоря сменились на какое-то речевое оживление, потому что все стали почему-то
рассказывать про книги и сериалы, а Игорю непременно нужно было вставить свое
мнение в общий хор. При том что Игорь сознавал себя каждую секунду и
контролировал себя, наступил момент, когда осталось для него только это
настоящее, на котором нужно было балансировать, как циркачу на проволоке. Затем
наступил предсказанный Филом момент, когда на любую фразу Молодого Игорь
Васильевич начинал предлагать обучить Молодого всяким болезненным захватам,
чтобы у Молодого в жизни все было хорошо и за него не нужно было бояться. К
тому моменту Игорю отшибло алкоголем все эмоции, кроме веселья, поэтому Игорю
казалось смешным болезненное верещание Молодого, ему даже показалась смешной
мысль, что Игорь Васильевич может случайно свернуть шею Молодого. С каждым
болезненным воплем Молодого Игорь смеялся, представляя растерянную морду Игоря
Васильевича, стоящего над бездыханным телом.
Затем
была не менее смешная сценка про то, как Фил пытался забрать у Игоря
Васильевича ключи от машины, но тот не давался, утверждал, что еще в силах
развезти всех сам и пытался захватить Фила, но тот не давался. Игорь тоже
чувствовал себя способным доехать до дома самостоятельно, но все никак не мог
найти ключи от машины, потому что они остались в повседневной его одежде (об
этом он догадался, когда протрезвел).
Затем в
памяти Игоря наступил окончательный провал, потому что они пили за отъезд с
рабочего места, сидели на дорожку и несколько раз пили «по последней».
Следующее, что помнил Игорь утром, – это как они – Игорь, Молодой и Игорь
Васильевич – стояли возле гаража и смотрели на то, как Фил выруливает наружу в
обширном автомобиле Игоря Васильевича, пока сильный ветер с мелким острым
снегом дул прямо в их лица.
Последовал
очередной провал в памяти и в событиях. Очнулся Игорь только после долгого
телефонного звонка, который сначала весьма долго наигрывал веселую мелодию
прямо у него во сне, где продолжалась пьянка, работал включенный телевизор,
горела желтая лампа под потолком, только были они там в полном составе, включая
Рината, Сергея Сергеевича и убиенного Дмитрия, еще была там большая черная
собака, ходившая меж людьми и дававшая Игорю тяжелую лапу. Игорь поднял трубку,
выслушал ругань жены, и только в процессе ругани, оглядевшись по сторонам,
догадался, что он еще не дома, а все еще находится в машине Игоря Васильевича,
пристегнутый к переднему пассажирскому сиденью, в то время как так же
пристегнутый к водительскому месту Фил держится за руль двумя руками и
поглядывает на Игоря не без упрека.
– Да мы
тут с ребятами напились, – честно сказал Игорь жене, помахивая рукой Филу,
пытаясь объяснить, что сейчас он, Игорь, объяснится с женой и дойдет очередь и
до объяснений с Филом. – День тяжелый был просто, вот и все.
– И
много таких тяжелых дней намечается? – спросила жена. – Ты знаешь, который час?
–
Честно говоря, нет, – сказал Игорь.
– Ты с
пьянки этой позвонить не мог? – спросила жена.
–
Честно говоря, нет, – Игорь решил особо не фантазировать и по возможности
придерживаться этой фразы, потому что она сама лезла наружу в ответ на любой
вопросительный знак в речи жены.
–
Совесть у тебя, дебила, есть? – спросила жена.
Игорь
ответил ей в том же духе, что и прежде, и жена в сердцах бросила трубку.
Игорь с
готовностью повернулся к Филу, приготовившись выслушать теперь и его претензии.
Игорь был в таком состоянии, когда похмелье еще не наступило, тяжелая фаза
опьянения уже схлынула, а все окружающее Игоря было полно необычайной
отчетливостью, бодростью и энергией, после этой бодрой фазы наступали «вертолеты»
и совсем уже непреодолимая сонливость.
–
Проснулся? – поинтересовался Фил с непонятным Игорю сарказмом.
– И
что? Мы уже приехали? Ты меня выгрузить не можешь? – спросил Игорь.
– Ты адрес
назвал, а теперь вылезать не желаешь, – объяснил Фил. – Говоришь, что это не
твой дом.
– А
какой адрес я назвал? – спросил Игорь.
Фил
сказал адрес.
–
Неудивительно, что я не хочу вылезать, – сказал Игорь. – Мы по старому адресу
приехали. Мы раньше тут жили, а пару лет назад переехали. Не знаю, зачем я
такое нагородил, но теперь нужно как-то домой все-таки попадать, ты хоть не
выбросишь меня, надеюсь?
Фил
смерил Игоря таким тяжелым взглядом, что будь у Игоря весы, он смог бы измерить
тяжесть этого взгляда.
– Ну вы
и фокусники сегодня, – вздохнул Фил, заводя и трогаясь. – Я уж думал, мы тут с
тобой до утра просидим, даже смирился как-то с этим.
– Че
фокусники-то? – спросил Игорь виновато от того, что Филу теперь придется пилить
на другой конец города, а потом опять возвращаться в котельную.
– Адрес
говори, – рыкнул Фил, но рыкнул без злобы, скорее устало.
Игорь
назвал адрес, на что Фил шепотом выругался.
– Ну,
хочешь, я такси поймаю, – сказал Игорь. – Я же понимаю все.
– Еще
не хватало, – сказал Фил, и глаза у него стали сосредоточенные и на дороге, и
на чем-то, что происходило у него в голове, он, видимо, представил, каким бы он
был козлом, если бы высадил Игоря, и ему это совсем не понравилось.
– Так
что было-то? – спросил Игорь, когда лицо Фила слегка смягчилось.
Фил
только цыкнул на это, вздохнул и покачал головой:
– Это
одиссея была. Три дурных, один дурнее другого. Ты и Молодой несколько раз двери
на ходу открывали, чтобы поблевать, причем, кажется, так и не поблевали, но,
короче, каким-то горцам показалось, что Молодой таки добрался до их колеса, они
давай нас тормозить, Васильич вышел, стал рассказывать им, что он делал с их
мамами и папами, они отвязались, но он до самого своего дома рассказывал, что
он делал с их мамами и папами, он им, вроде, стрелу забил на завтра.
– А я
еще что-нибудь делал? – спросил Игорь.
– Да
куда уж еще больше? – удивился Фил. – Блевать пытался на ходу – это раз. Не
туда приехали – это два. Сейчас, считай, едем, когда еще приедем – неясно. Ты
точно адрес назвал?
– Да
точно-точно, – обнадежил Игорь.
–
Смотри у меня, – сказал Фил.
– Вот
странные все-таки люди, – начал Фил после некоторой паузы, – я этих ребят имею
в виду, что с Васильичем спорить начали, да и сам Васильич, да все мы, наверно.
Оскорбляемся тем, на что и обращать внимания не стоит, и не оскорбляемся, когда
до дела доходит до реального, когда нужно было бы обидеться. Вот сказал им
Васильич про мам и про пап, ежу ведь понятно, что он с ними ничего не делал,
что это пустой треп, из-за которого в бутылку лезть бессмысленно. Но сколько
людей за неосторожный мат перо получали в бочину – не перечесть. Взять того же
дядьку моего, он на дне рождения своего друга что-то ляпнул, что потом и
вспомнить не могли, так ему друг ножом в артерию легочную попал с первого раза.
Один – в могиле, другой, считай – на пятнашку загремел. А как денежную реформу
провели, никто и не думал перо в этих людей совать, хотя они много жизней
поломали этой штукой. Никто того же Грачева не пытался подрезать, хотя он этого
и заслужил. Тех же болельщиков взять. Одни орут, что чужой клуб говно, их
противники – что говно как раз таки не их клуб, а клуб их соперников, мощные
все эти замесы. Я вот, по сути дела, пидор. Но если меня кто-нибудь так в
кабаке назовет, я ведь ему все руки и ноги переломаю, хотя он, может, и не
знает обо мне нихера, просто так сказал, а если бы и знал, то ведь он прав, а
все равно целым бы не ушел. Загадка.
Игорь
во время бесстрастного спича Фила смотрел на приборную панель, потому что, как
оказалось, оглядывать подвижные предметы окрестностей просто не мог из-за того,
что это движение порождало мутное чувство в том месте, где он предполагал
желудок. Указатель уровня топлива показывал, что бензина осталось всего ничего,
но Фил как будто не обращал на это внимания. Игорь забеспокоился, что им
придется встать где-нибудь посреди всей этой зимы, но он смолчал насчет бензина
и выразил беспокойство совсем другими словами.
– А
Молодому ты когда-нибудь голову не отвинтишь на этой почве? – спросил Игорь.
Фил
только хмыкнул, однако, как будто поняв настоящую озабоченность Игоря, свернул
с их основного пути и прибился к светящейся автомобильной заправке.
Покуда
Фил резво двигался туда-сюда – к окошечку кассы, к колонке, опять к окошечку
кассы, Игорь успел открыть пассажирское окошко, бардачок, успел найти в
бардачке початую пачку сигарет Игоря Васильевича и, несмотря на
предостерегающую от курения надпись прямо у себя перед глазами и несмотря на
перечеркнутую красным сигарету прямо над этой надписью, – закурил. Несколько
противоречивых ощущений растеклись по телу Игоря с первой же затяжкой. Желудок
сразу же отозвался особенно глубокой тошнотой, как будто дым разом высушил все
содержимое желудка и наполнил желудок собой, как будто Игорь курил сигарету с
гелием и этот гелий, как гелий в воздушных шариках, потянул желудок Игоря
вверх, и только сухой пищевод не давал желудку вырваться из Игоря наружу. С
другой стороны, мозг, удовлетворенный дозой никотина, послал по мышцам волну
расслабления и покоя, а сам стал слегка пульсировать от похмельной боли в
лобной своей части. То есть получалось, что оставил Фил в машине одного
человека, слегка пьяного, слегка ироничного, а вернулся к мизантропу со
снобистским лицом заядлого ездока на ночной мигрени.
– Ты
только обивку Васильичу не пожги, – предостерег Игоря Фил, когда Игорь бросил
окурок вслед удаляющейся автозаправке и взялся за вторую сигарету. Игорь
почему-то надеялся, что вторая сигарета вернет ему былую форму, хотя по опыту
знал, что этого не случится.
–
Возьми лучше вот это, – сказал Фил и достал откуда-то из кармана высокую
зеленую пивную банку и пояснил: – Успел купить, пока там возился.
–
Круто, – сказал Игорь, потому что именно этого ему и не хватало к сигарете,
схватил банку, тут же хищно открыл ее и залил себе пеной половину лица и штаны.
Только теперь он обнаружил, что одет в свою обычную одежду, при том что пили
они в комбинезонах, а момента переодевания Игорь не помнил. Этот факт Игоря не
смутил, потому что уже одно только прикосновение холодной пены к губам и
зерновой запах этой пены наполнили его тихой эйфорией, похожей на просветление
буддистского монаха.
Фил
стал пояснять насчет Молодого, что тот не виноват, что дурак, что он рад, что
Молодой не пошел в армию со своим сколиозом, плоскостопием и папой, но не рад, что
Молодой так и не нашел себя, а шарашится у них, вместо того чтобы продолжать
учебу в институте и найти себе нормальную работу и устроить нормальную жизнь.
Фил говорил, что без Молодого можно было совсем поехать крышей среди всех этих
серьезных людей, думающих, что они делают какое-то важное дело.
– То
есть, конечно, мы делаем важное дело, – сказал Фил, как бы оправдываясь, – но
ведь это не значит, что его нужно делать, портя друг другу настроение. И так
все это не очень весело, чтобы еще и мраку поддавать.
– А как
ты, вообще, сам к этому относишься? – спросил Игорь, чувствуя, как пиво
смешивается у него в желудке с водкой, и все это неторопливо поднимается на
лифте обмена веществ прямо ему в голову, чтобы он не запомнил ответа. Фил стал
что-то отвечать, но Игорь вспомнил потом только, что Фил говорил, дескать,
каждый отдельный человек не враг другому человеку, за редким исключением, но
раз уж он солдат, то должен что-то делать с людьми, которых назначили врагами,
потом все было как в тумане, Игорь тоже что-то отвечал и даже вроде бы слегка
издевался над таким солдафонством Фила.
Затем
наступил момент просветления. Игорь находился на холоде в незастегнутом пальто
и, пошатываясь, отливал в кусты под окнами своего дома, в то время как Фил
предлагал проводить Игоря прямо до квартиры, на что несколько молодых людей,
стоявших возле подъезда, отвечали смехом. Игорь, в свою очередь, предлагал Филу
никуда не ездить, а переночевать у него дома, на что молодые люди опять же
реагировали приступами смеха. Фил не уезжал, пока Игорь не завалился, наконец,
в свой подъезд.
Игорь
долго звонил в дверь, потому что не нашел ключей у себя в кармане. Ему открыла
жена в накинутом поверх ночнушки халатике и тапках. Ничего не говоря, она
погасила свет в прихожей, так что Игорю пришлось включать его снова, и скрылась
в темноте квартиры.
Глава пятая
Игорь
не ожидал, что втянется в работу настолько, что слепит отчет всего за один
день, да еще и болея похмельем. Оказывается, описание самого допроса не стоило
труда, если не нужно было описывать обстановку, в которой допрос происходил.
Несколько удивляла Игоря та отстраненность, с какой он писал о реакциях
молодого человека, которого допрашивал. Алкоголь поработал с Игоревой головой
настолько хорошо, что все произошедшее казалось ему сценой из фильма, которую
ему нужно было дословно пересказать. Уже ближе к вечеру Игорь свободно
шарашился по котельной, пытаясь различить в помещениях запах сожженного трупа,
в то время как остальные усердно корпели над своими бумажками и даже почти не
выходили покурить.
Не
зная, чем себя занять, Игорь, мучимый совестью перед Филом, который почему-то
по умолчанию был ответственным за порядок во всех помещениях, Игорь вымыл пол в
конференц-зале. Если быть точным, Игорь сначала хотел затереть только табачные
пеплы, насыпанные под одним из кресел днем ранее, а потом как-то увлекся и
прикончил весь зал. Впрочем, когда в общем коридоре началось шевеление, Игорь
затиховался у себя в кабинете, опасаясь, как бы уборку эту не поставили в
обязанность и ему самому.
Не успел
Игорь потихоньку сбегать вниз и незаметно вылить воду из ведра, вернуться в
свой кабинет, чтобы делать вид, что он работает, в то время как работают и
остальные, как Сергей Сергеевич протрубил общий сбор.
Его
голос был и правда похож на трубу и тревожный звук слоновьего хобота
одновременно.
Все с
покорным видом поплелись на внеочередное собрание, не скрывая недовольства на
лицах, и, сверля Сергея Сергеевича скептическими взглядами, стали ждать, чего
же он такого расскажет. Игорь тоже изобразил и недовольство на лице, и скепсис,
чтобы не особо выделяться из коллектива. Никто, кроме Фила, не обратил внимания
на свежевымытый пол, поэтому Игорь тоже сделал вид, что ему все равно,
насколько чисто в конференц-зале.
Пыхтящий
от волнения и ярости Сергей Сергеевич не стал, как делал обычно, заходить
издалека, а сразу же злобно поведал аудитории, что вот только что звонил Олег и
сообщил, что какая-то крыса из вышестоящего отдела примазалась к их славе со
шкурнической стороны и втихую барыжила квартирами убиенных ими граждан,
переписывая недвижимость в собственность себя и своих родственников. Молодой
откликнулся одобрительным возгласом на такую ловкость вышестоящего работника,
за что был едва ли не съеден Эсэсом аудиовизуально (то есть взглядом и
ругательными словами), поэтому придержал язык, но на лице его все равно было
удовольствие от чужой хитрости. В данный момент предательский вышестоящий
работник находился в одной из бывших братских прибалтийских республик и обещал
слить всю информацию о ФСБ, кровавой наследнице КГБ, куда только можно, если
его самого, его семью или его активы кто-либо тронет. Сергей Сергеевич
сокрушался, что речь идет не о таких уж больших деньгах, но существовала
опасность, что предатель начнет шантажировать ведомство, когда кончатся деньги,
а это было уже не очень хорошо.
Игорь
Васильевич стал тут же возмущаться, что это вообще-то не проблема отдела, а
проблема тех, кто не умеет следить за собственными кадрами, поэтому пускай они
сами там наверху и разбираются, в ответ Сергей Сергеевич сказал, что часть
информации злодей успел слить в местную прокуратуру и назавтра назначена
проверка их котельной на предмет, что она, эта котельная, из себя вообще
представляет. После этих слов Игорь ощутил тревогу. Ему стало несколько обидно,
что в каком бы виде он не представал перед государством, то в роли Павлика
Морозова, то в роли верного клерка, все равно интересует он государство только
как какой-то вечно подсудный предмет. Горечь от того, что он старательно и
быстро выполнил свою бумажную работу, разлилась по организму Игоря подобно
желчи.
«И что,
на этот случай у нас протокола нет?» – спросил Фил с язвой, потому что, видимо,
бумажки и отчетность и одиночество ему порядком поднадоели и он желал какой-то
предусмотрительности и планирования от людей, управляющих им через
бюрократические ниточки, он хотел, чтобы была и обратная бумажная связь с
инструкциями и подстраховкой в случае чего.
Сергей
Сергеевич сказал, что выкручиваться придется им самим, сбежавший выставил отдел
бандой черных риэлторов (Игорь Васильевич одобрительно рассмеялся и захлопал в
ладоши) и, в принципе, если собрать достаточную базу улик, то таковыми они все
на суде и предстанут. Когда все достаточно напряглись и нагрелись, но еще не
начали словесно выражать свое отношение к начальству, Сергей Сергеевич сказал,
что у Олега есть идея, как переквалифицировать это дело в дело федерального
масштаба, в дело о терроризме или разжигании межнациональной розни, а потом
забыть о нем навсегда или до следующего бегунка. Дело за малым, нужно девать куда-нибудь
нынешнего убежавшего и пережить эту проверку как-нибудь без потерь среди
личного состава.
– Это
участкового можно убедить, что здесь законсервированная котельная, – сказал
Сергей Сергеевич, – а если прокуратура начнет копать, да пройдется по нашим
именам, то все. Бывшие сотрудники спецслужб, собранные по всей России, и сын
генерала охраняют котельную. Так и вижу морду этой шлюхи в капитанском звании,
которая пресс-релизы озвучивает для четвертого канала. Это бомба будет.
Игорь
Васильевич предложил нанять задним числом каких-нибудь синяков, чтобы они
изображали местную охрану, можно их напоить, чтобы они лыка не вязали и не
могли ответить ни на один вопрос, а начальником оставить Рината Иосифовича, он
как-нибудь отбрыкается один раз. «Главное, Филом не светить, он для всех как
красная тряпка», – сказал Игорь Васильевич. «Скорее, голубая», – заметил
Молодой, не чувствовавший никакой угрозы над своей лохматой головушкой.
– Ты
такой умный, так скажи, куда мы все твои железки девать будем? – спросил Сергей
Сергеевич матерным тоном. – Из них половину вообще трогать нельзя. А стоят они
больше, чем все дачи твоего папашки.
– Можно
сказать, что это территория под супермаркет охраняется, – сказал быстрый на
коварные идеи Ринат Иосифович.
–
Вопрос о железках и отремонтированном туалете это не снимает, – тут же
парировал Сергей Сергеевич. – Нахрена туалет ремонтировать, если все равно под
снос?
–
Может, музей? – осторожно заметил Игорь, на него посмотрели, как на идиота, но
вместо того чтобы обсуждать, за что выдать их брошенную котельную, почему-то
зацепились за вопрос Молодого, почему, собственно, нельзя было изначально
нанять каких-нибудь ярых исламистов, каких-нибудь террористов пойманных,
которым было бы в охотку резать, как он выразился, «рюзке свиней», а потом, в
таком случае как этот, завалить их в ходе контртеррористической операции или
переселить в другой город.
Сергей
Сергеевич стал внезапно с охотой рассказывать Молодому, а заодно Игорю тоже,
как все налаживалось в отделе. Скорее всего, мысли о сбежавшем сотруднике были
Сергею Сергеевичу столь невыносимы, что он решил хоть как-то отвлечься. Начал
он с того, что все и так знали: что это вовсе не первый состав отдела, до него
были и другие, но все их пришлось расформировать по тем или иным причинам. Сергей
Сергеевич сказал, что первый состав вообще набрали из, как он сам выразился,
«деклассированного элемента», еще в советское время. Конечно, людям этим ничего
не объясняли (Можно подумать, сейчас объясняют, сказал Молодой), все проходило
как грабежи с убийствами, но в то время нельзя было просто так выносить
квартиру за квартирой и не попасть в поле зрения милиции, хотя, с другой
стороны, было даже проще, потому что люди иногда даже двери в дом на ночь не
закрывали. Уголовников в итоге просто накрыли однажды в ресторане и все. Потом
Сергей Сергеевич рассказал про команду с Северного Кавказа, в которую набрали
таких людей, которым и на Кавказе ничего не светило, если бы они даже туда
сбежали.
– Так
ведь нет, – сетовал Сергей Сергеевич, – вот человек. Его свои ищут, чтобы
покарать, федералы, то есть мы, ищем, чтобы тоже покарать, сиди ты, не
высовывайся. Нет, бля. Один взял тачку в кредит, стал шарахаться по ночным
клубам, выдавать себя за торговца недвижимостью, мы уж его увещевали,
по-человечески пытались, через разум там к нему подойти, потому что кадр, в
своем роде, ценный. Хороводились, хороводились. В итоге его баба какая-то
русская подрезала, когда он ее вывез куда-то в лес и попытался изнасиловать.
Еще один стал стучать на нас в ФСБ, пытался таким вот образом себе не знаю что
выслужить. Он думал, что мы какая-то исламистская группировка радикальная.
Третий таксовал в свободное от работы время и со столбом не разминулся. Короче,
невезуха. И вот, значит, вы. Не без некоторых эксцессов, но, вот, вроде, работаете.
Обидно, если закроют.
Игорь
совсем не был против того, чтобы их закрыли. Сергей Сергеевич, словно угадав
мысль Игоря, обменялся с ним пристальным взглядом и спросил:
– О чем
думаешь, Игорь Петрович?
–
Музей, – опять сказал Игорь.
– Да что
ты опять со своим музеем, – вскипел Сергей Сергеевич, – чего музей? Музей
котлов, что ли? Или этого, как его там, соцреализма?
Упомянув
соцреализм, Сергей Сергеевич зачем-то покосился на бюстик Ленина и как будто с
трудом сдержался, чтобы на него не перекреститься.
– Да
нет, – вякнул Игорь, которому уже самому казалась глупой собственная идея, –
например, современный музей, ну, современных художников.
– Музей
современного искусства, – подсказал Молодой.
– И
что? – спросил Сергей Сергеевич тяжелым голосом.
– Можно
молодого оставить тут, – пояснил Игорь. – Вот, генеральский сынок, решил
заделаться галеристом. Железки его можно выдать за арт-объекты. Сеть по всему
зданию объясняется сама собой. Сейчас же во все современное принято сетку
лепить. Можно алкашей нанять и оформить их задним числом, как будто сторожа.
Можно даже прессу позвать и интервью дать, Молодой сможет, мне кажется,
отлаяться.
–
Так-то смогу, – сказал повеселевший Молодой, – пару раз Уорхола упомяну, им
хватит.
Сергей
Сергеевич смотрел на Игоря в упор, кажется, без энтузиазма, Игорь совсем оробел
под его взглядом.
– А
потом, если что, можно сказать, что мэрия разрешения не дала и министерство
культуры не одобрило или жители взбунтовались и захотели детский сад на этом
месте, – совсем уже вяло закончил Игорь.
– Ага,
детский сад в промзоне, – сказал Сергей Сергеевич, все так же продолжая
внимательно смотреть на Игоря.
– Ну,
это для примера, – пояснил Игорь и заметил, что Ринат Иосифович смотрит на него
со своего места, и в глазах Рината Иосифовича мелькает что-то вроде зависти и
уважения.
–
Охренеть, – сказал Сергей Сергеевич после долгой паузы, во время которой в
конференц-зале стояла тишина (когда Эсэс заговорил, все зашевелились, будто по
команде «вольно»).
– Как
ты себя выгнать-то дал? – с сочувствием спросил Игоря Сергей Сергеевич. –
Конечно, хорошо, что ты у нас оказался в эту минуту, но, вообще, как?
– Дал,
да и все, – сказал Игорь, которому не хотелось ничего объяснять.
Игорева
идея настолько пришлась по вкусу Сергею Сергеевичу, что он приказал никому не
расходиться, а сам вышел, видимо, отправился звонить Олегу. Как только
колыхание шагов Эсэса затихло, Игорь Васильевич наклонился в сторону Игоря и
спросил игриво:
–
Игорь, а ты точно Игорь ПЕТРОВИЧ?
– Да ну
тебя, – только и смог ответить Игорь под довольные смешки остальных, не
улыбался только Ринат Иосифович, что-то вроде печати профессиональной зависти
было на его лице. «Вор у вора шапку украл», – невольно подумал Игорь и послал
Ринату Иосифовичу вежливый кивок, тот отвернулся. «Ну и хрен с тобой», –
подумал Игорь.
Игорь
почему-то понял, что Ринат Иосифович боится за свое место, что, возможно, бытие
Рината Иосифовича как бухгалтера и кладовщика несколько зыбко, более зыбко, чем
кажется на первый взгляд. Игорь представил себя на должности Рината Иосифовича,
и ему почему-то стало слегка тошно, потом вспомнил, что Фил спал с Ринатовой
женой, и ему стало тошно вдвойне. Игорь подумал, что надо бы поймать Рината и
как-то нормально объяснить, что никто не собирается подсиживать его на этой должности
или должностях, сколько бы Ринат там их не занимал.
Пока
Игорь маялся совестью перед Ринатом, в левой части зала Игорь Васильевич, Фил и
Молодой развели свое шушуканье, как какие-то школьники, Игорь покосился на них,
принимая это шушуканье на свой счет, но оказалось, что он тут ни при чем.
– Да
что же это такое, – говорил вполголоса Молодой, – десять лет назад он был для
меня опасен как этакий сексуальный хищник. Сейчас он мне опасен, потому что он
мне бошку может на бок завернуть, эта его опасность когда-нибудь кончится? Фил,
ты когда на пенсию уже выйдешь?
Сам Фил
не мог ответить на эти вопросы, потому что не он был зачинщиком разговора, а
только маялся в ответ, за него отвечал Игорь Васильевич, перекинувший локоть
через спинку сиденья, как таксист, берущий деньги или отдающий сдачу, он
обращался к Молодому за своей спиной:
– Это
не смешно уже нихрена, все твои подколки, – было странно, что он так говорит,
поскольку до сего дня он как-то не особо останавливал Молодого, когда тот шутил
в сторону Фила, скорее всего, последние новости тоже как-то выбили его из
колеи.
– Его
бы еще не так подкалывали в тюрьме, – попытался защититься Молодой, удивленный
такой переменой в настроении Игоря Васильевича.
– Ты бы
не выеживался, – сказал Игорь Васильевич. – У него бы все было нормально и там,
он бы как-нибудь не слился, а вот если бы тебя посадили за твои шуточки, ты бы
так легко не отделался. Сам ведь понимаешь.
– Да
ладно вам, – продолжил маяться Фил, видно было, что ему неловко.
Молодой
стал давить на чувства Игоря Васильевича, напоминая тому, что у него, Молодого,
есть младший брат, и ему, Молодому, каждый раз плохеет, когда он видит Фила.
Игорь отметил про себя, что сегодня все как-то на взводе и дело даже не в
новостях, Молодому вообще было в основном все равно, что происходит на работе.
Оставалось ждать только, что взорвется Ринат Иосифович, и этого Игорь ждал с
напряжением. Прислушиваясь к грызне Молодого и Игоря Васильевича, Игорь то и
дело видел, что Ринат то и дело поглядывает на него, и взгляд этот походил на
взгляд собаки, которая хочет подраться с другой собакой, но еще не совсем
уверена в своих силах. «Нужно, правда, с ним поскорее объясниться, пока он мне
мину в машину не подложил», – подумал Игорь.
– Я
твоего младшего брата не видел, – сказал Игорь Васильевич, – но если вы похожи,
то можешь за него не беспокоиться.
Так же
как вышел, так же и стремительно вернулся Сергей Сергеевич, то есть не было его
довольно долго, и он, видимо, успел отдышаться, сидя на стуле за телефоном в своем
кабинете, и теперь походка его опять была стремительна, а в дыхании не было
одышки. Своим появлением Сергей Сергеевич прервал Молодого и Игоря Васильевича,
чья полушутливая перепалка не переросла в драку только по причине разной
физической формы спорщиков. Как только дверь перед Сергеем Сергеевичем
раскрылась, Фил с облегчением расползся по сиденью, скорее всего, до этого он
как-то опасался, что или Игорь Васильевич влепит Молодому подзатыльник, или
Молодой начнет махать кулачишками. Как ни в чем не бывало Молодой и Игорь
Васильевич расположились на своих сиденьях, изображая прежнее внимание и
озабоченность сложившейся на работе ситуацией.
Сергей
Сергеевич подождал, пока перестанет колыхаться бюст Ленина на узком постаменте,
и снова изложил суть дела, но теперь уже с теми изменениями, которые внесли в
это дело они сами и Олег или еще какое вышестоящее начальство.
Фил и
Игорь Васильевич отправлялись в командировку на несколько дней, Молодой на эти
несколько дней становился новоявленным хозяином недостроенного музея
современного искусства, в чью обязанность вменялось дать несколько интервью
следователям, если таковые будут, и журналистам, которые позвонят и появятся
обязательно. Остальные, включая Сергея Сергеевича, должны были отправиться по
домам и отсыхать до звонка с последующими инструкциями.
–
Работу новую искать хоть не нужно, Сергей Сергеевич? – спросил со своего места
в первом ряду Ринат Иосифович, спросил шутливо, но в голосе его слышалось
некоторое напряжение.
–
Думаю, если все пойдет как надо, то не надо будет, – ответил Сергей Сергеевич
не слишком уверенно. – Еще вопросы есть?
Молодой,
как в школе, поднял руку. Несмотря на некую вальяжность в колыхании поднятой
руки, было видно, что Молодой беспокоится.
– Да,
Саша, что? – подыгрывая ему, учительским усталым, глуховатым голосом спросил
Сергей Сергеевич.
– А
можно как-нибудь без интервью? Без шумихи.
– А в
чем дело?
Молодой
сглотнул и пояснил. Оказалось, что от него залетела какая-то местная районная
зараза, и не факт, что от него, но он покамест выдает себя за сисадмина,
каковым и является, поэтому в приоритетных женихах этой заразы не ходит. Она
думает, что он компьютерщик, которого до сих пор воспитывает мать-одиночка,
поэтому обрабатывает какого-то местного торговца овощами и владельца нескольких
киосков, но если выяснится, что папа у него генерал ФСБ, а сам он собирается
открыть музей, вряд ли она с него так просто слезет, так она может и до
телевидения дойти, тряся сначала животом, а потом младенцем.
– Да
что ж все в один день-то? – посетовал на судьбу Сергей Сергеевич. – Ни у кого
больше проблем нет? Другого времени ты выбрать не мог?
– Вы у
нее спросите, почему она не могла другого времени выбрать, – огрызнулся
Молодой.
– А
больше ничего ты от нее, кроме возможных алиментов, не поймал? – практично
поинтересовался Эсэс.
Под
общий смех Молодой признался, что да, поймал не только возможные алименты.
Игорь Васильевич стал ругаться, что надо предупреждать, что он вроде бы пил из
кружки Молодого, Фил прервал его ругань, аргументируя тем, что эта штука
все-таки не сифилис, так просто через кружку не передается, Игорь Васильевич
пошел в ответ с аргументами, что хрен знает, что сейчас и куда передается.
– Ну,
поздравляю, – Сергей Сергеевич вставил свой голос в общий хор, – ты теперь
точно можешь владеть галереей. Богема, беспорядочные связи, трава, алкоголь.
Это, кстати идея, если они найдут немного травы или таблеток, будет достаточно
правдоподобно, надо только уточнить количество, чтобы Сашу реально не закрыли.
– Нужно
еще что-то вроде бара, – подал идею Ринат Иосифович, – чтобы не просто как
наркопритон смотрелось все это. Несколько неполных бутылок дорогого алкоголя,
чтобы создать видимость. Заодно немного их подпоить.
Все с
радостью набросились на эту идею, Ринат Иосифович был розов и польщен таким одобрением
ровно до того момента, пока Эсэс не предложил профинансировать покупку из
запасных фондов. Ринат Иосифович старался не подать вида, но Игорю было
заметно, как он поскучнел.
– Если
алкоголь будет, то я остаюсь, – начал всячески глумиться над ситуацией Игорь
Васильевич. – Запишите меня сторожем, сделайте документы. Если бы я знал, где
травы достать, я бы Саньку устроил подарочек, чтобы он других людей тюрьмой не
стращал.
Сергей
Сергеевич заинтересовался последней фразой Игоря Васильевича, ему коротко
объяснили, что к чему, на это он только развел руками:
– Ну,
Сашу можно понять, я так понимаю, у него последнее время трудности были.
– Это
не повод, – отрезал Игорь Васильевич. – Не повод другим людям настроение
портить. Он все-таки не баба, у него месячных нет, и пауз в месячных тоже не
предвидится. У нас тут у всех трудности.
–
Господи, да у тебя-то какие? – спросил Молодой с отвращением.
– У
меня ты – одна сплошная трудность, – ответил Игорь Васильевич, – думал бы, куда
свой хер совать, и не было бы причин для такой драмы. Ты бы его, не знаю,
фольгой бы лучше обернул и в микроволновку засунул, или продолжал бы в прежнем
духе. Что тебя не устраивало в мастурбации? Вымыл партнершу мылом – и вперед.
Ты что, не видел, кого брал?
– Нет,
не видел, – раскрылся Молодой, пытаясь сдерживаться, он, тем не менее, в
сдерживаемом волнении побрызгивал слюной. – Она такая в узких очочках, с
фотоаппаратом на шее с вечным, с зеркалкой этой гребаной. Глаза тупила. Кто же
знал, что она с половиной района переспала?
– Да хорош
ты психовать, – остановил его Игорь Васильевич. – Я бы тебе все-таки советовал
жениться, предложи ей. Ты все равно дома не бываешь почти. А то и вовсе
переезжай к Филу. Мы вам двухкомнатную пристройку сделаем.
Молодой
фыркнул, сделал такое движение на месте, будто хочет встать и выйти, громко
хлопнув дверью, как делал, наверно, дома, но что-то удержало его на месте.
–
Васильич, хорош парня травить, – сказал Сергей Сергеевич с трибуны, – как будто
сам в такие истории не попадал.
–
Попадал, конечно, – без смущения признался Игорь Васильевич, – но мне вот так
же старшие товарищи по ушам ездили.
–
Какие, нахрен, старшие товарищи, – протянул Сергей Сергеевич с недоверием. –
Мы, по-моему, с тобой такие старые, что нас еще сватали. А в приданое за
невесту мамонта давали.
– Тебе,
может, и дали мамонта, – сказал Игорь Васильевич, – а моя-то потом сама в
мамонтиху превратилась.
Игорь
Васильевич и Эсэс дружелюбно погрызлись по теме семейных отношений. Стало
видно, как всех отпустило от недавнего стресса и форс-мажора, лишь колени,
упиравшиеся в спинку переднего кресла, не давали Игорю Васильевичу расслабленно
стечь на пол со своего места; Сергей Сергеевич расположился за трибуной,
похожий на отъевшегося голубя, сидящего на балконном бортике, разве что не
курлыкал и не дремал.
Игорь
поддался этому настроению, от тепла и нашедшегося выхода его потянуло в сон.
Все еще что-то бубнили, потом вроде бы жарко спорили, а Игорь молчал и
воспринимал все это через призму сонного отупения, как бессмысленное уханье
обезьян в зоопарке, то восклицательное, словно при виде леопарда, то
умиротворяющее, а то и вовсе бессмысленное. В итоге Игорь Васильевич растолкал
Игоря за плечо и сказал, чтобы Игорь перестал похрапывать, отправлялся домой и
ждал указаний по телефону.
Видимо,
вопли, казавшиеся Игорю в дреме предостерегающими воплями приматов,
принадлежали Молодому, потому что неторопливо вышедший из конференц-зала
потягивающийся, зевающий Игорь обнаружил, что тот в одиночку перетаскивает
бумаги и оргтехнику изо всех кабинетов в подвал. Когда Игорь неохотно предложил
помощь, Молодой только злобно позыркал на него из-за стопки папок в своих руках
и потопал по лестнице вниз.
– А
остальные-то где? – крикнул Игорь в лестничный пролет, но ответом ему был
только малоразличимый раздраженный вопль. Игоря позабавил этот вопль, поэтому
он крикнул еще раз, как бы переспрашивая, где, где, но вопль не повторился, а
донеслось только какое-то ворчание.
Новость
о нескольких выходных огорошила жену настолько, что Игорь даже обиделся на нее:
кажется, она не радовалась, а злилась и не скрывала этого.
– Что
это у тебя за работа такая? Ты точно работаешь, или вас уже разогнали? –
спросила она.
Тут
неожиданно напряжение дня, видно, копившееся где-то в глубинах Игоря, дало о
себе знать. Игорь сразу же высказал жене, что это неизвестно, работает ли она
вообще сама и всегда ли у нее совещание или она так занята, когда ей нельзя
звонить. Жена стала говорить, что он сам против ее звонкам на его работу. Слово
за слово, и оказалось, что уже поздняя ночь, Игорь лежит на диване в гостиной,
в крови его еще кипит адреналин семейного спора, а сам Игорь злобно переключает
каналы, но вместо того чтобы смотреть на экран, смотрит на картину над
телевизором, еще в юности подаренную жене каким-то ее зафрендзоненым ухажером,
студентом худграфа местного пединститута. Картина эта постоянно оказывалась
крайней в их семейных спорах, Игорь пытался забыть ее на старой квартире.
Испытывая отвращение к себе, Игорь поднял себя с дивана, снял картину со стены
и выставил ее на балкон, надеясь, что жена не заметит пропажи, а еще больше
надеясь, что жена пропажу заметит.
Игоря
бесило это полотно, узко вытянутое по горизонтали, на картине фиолетовые
мельницы чередовались с зелеными подсолнухами. В добром расположении духа такие
цвета даже радовали Игоря, но во время скандалов Игорь вспоминал, что
дружок-художник таскал жену, тогда еще просто невесту, на сеансы Тарковского.
Художник, наверно, думал злобный Игорь, думал, что прямо из худграфа попадет во
ВГИК, или неизвестно, что он там думал, этот художник. Художник вроде бы никуда
не попал, по слухам даже просто бухал, поражая собутыльников своей эрудицией в
сфере живописи, графики и кинематографа, но все равно, каждый раз натыкаясь на
современный российский фильм, Игорь с ревностью вглядывался в имя режиссера, и
за это не любил ни современный российский кинематограф, ни свое глупое
опасение, что художник внезапно окажется лучше него.
Каждый
раз, ссорясь с женой, Игорь мечтал переломить картину об колено. Посредством
воображения, подпитываемого яростью, Игорь явственно представлял, как треснет
тонкая рамка, и как места слома будут топорщиться щепками. Еще Игорь
представлял, как выбросит искалеченную картину в окно или с балкона, а картина
медленно полетит в снег или в опавшие листья, или в крону тополя, смотря в
какое время года происходила ссора. «Значит в снег», – подумал Игорь. В этот
момент нервы, слегка пошатнувшиеся на работе, как бы подтолкнули его решимость,
Игорь быстро поднялся с дивана (отбросив в сторону одеяло, будто это был плащ и
была дуэль), выскочил на балкон и с силой шарахнул рамой об колено. Рамка
слегка спружинила, но не поддалась. Игорь ударил рамкой об поднятое колено еще
несколько раз и все с тем же печальным результатом, то есть вовсе без
результата. Вернувшись в тепло, Игорь принялся так и эдак ломать рамку об
оббитое колено и голень.
– Ты с
ума сошел? – услышал Игорь от порога двери в гостиную – это жена бесшумно
подошла, видимо, отозвавшись на его натужные хрипы и ворчания.
«Так
даже лучше, пусть видит», – подумал Игорь и утроил усилия, отчего холст полез
из картины наружу. Жена кинулась отбирать, но тут рама наконец затрещала и
медленно, как резиновая, поддалась. Игорь, отпыхиваясь, встал с видом
победителя и упер руки в бока. Жена бросилась к картине на полу, как будто это
была не мазня непонятного студентика, а сдохший домашний любимец.
– Ты
придурок, – сказала жена, подняв на Игоря чужое от злобы лицо, Игорь тоже
ответил ей чужим жестоким взглядом, вырвал у нее из рук холст, почему-то долго
ворочал ручку балконной двери, чтобы она открылась должным образом, а потом
злобно скомкал холст, точнее, попытался скомкать холст, но у него почти ничего
не получилось, по ощущениям это было точно так же, как попытаться скомкать
старый советский посылочный картон. Даже запах у обратной стороны холста был
как у старого посылочного картона. «Да уж, краски ты не пожалел», – подумал
Игорь про художника.
– Не
смей, – сказала жена уже от балконного порога.
– Уйди,
простудишься, – сказал ей Игорь со всей возможной обидной жестокостью, а сам ежился
на студеном зимнем ветру и почему-то не решался бросить холст вниз; Игорь
почему-то ждал, что жена все-таки полезет за картиной к нему на балкон. Жена, в
свою очередь, не очень торопилась. Может, ее здоровье было дороже ей памяти о
бывшем дружке или ей казалось, что если она шагнет к мужу, то это лишь
подстегнет Игоря, и он в последний момент швырнет холст в сугроб под окнами.
Это было очень глупо. Игорю было холодно, стоять так до бесконечности на морозе
в трусах и майке Игорь не мог, моржевание, да и вообще здоровый образ жизни не
были его стихией, с другой стороны, возвращаться обратно в дом с понуро
опущенной головой и холстом в руках ему мешала какая-то его гордость, та, что
еще в нем оставалась. Видно было, что жена поняла, что Игорь выбросит холст,
еще за несколько секунд до того, как Игорь это сделал. Она, может быть, поняла,
что Игорь выбросит холст еще до того, как Игорь сам решил сделать это.
Осознание подобной догадливости в жене пришло к Игорю, когда он не без
удовольствия прослеживал путь холста до грешной земли (или безгрешного снега).
Путь этот оказался не таким, каким его ждал увидеть Игорь. Холст просто
шмякнулся вниз как-то банально, как кусок мебели, как мусорный пакет, который
выбрасывали пьющие соседи снизу в том доме, откуда они переехали.
Игорь
ожидал какой-то бурной реакции от жены, и эта реакция вознаградила бы его за то
представление, что он сейчас провел перед женой, и доказало бы ему, что это
было именно представление, а не истерика. Но посмотреть в лицо жены у Игоря не
получилось, потому что жена захлопнула балконную дверь и закрыла задвижку,
оставив Игоря куковать на балконе до того момента, пока она сама не
смилостивится. Как погулявший кот, прильнув к оконному стеклу, Игорь стал
смотреть внутрь квартиры, как-то особенно остро ощущая, насколько на улице
холодно. Ему почему-то вспомнился эпизод бондианы, где одна из подруг Бонда
перлась по сугробам в сорокаградусный мороз в одном коротком платьице.
Непосредственно переживаемый им сейчас опыт подсказывал ему, насколько была фальшива
эта киношная сцена с начала и до конца. Игорь попробовал посмотреть на
градусник, прикрепленный к оконной раме, чтобы как-то уточнить обстоятельства,
в которых он оказался, но градусник смотрел внутрь квартиры, а сбоку, да еще и
в полумраке было трудно различить деления шкалы и уровень подкрашенного спирта
среди этих делений.
Судя по
тому, что видел Игорь сквозь оконные стекла, точнее, то, что он видел сквозь
балконное окно, потому что окна были занавешены, все сводилось к тому, что жена
стала неторопливо собираться на улицу – вернуть утерянный предмет интерьера. Об
этом говорили и свет, включенный в прихожей и шевеление ее тени на стене
комнаты, по нервным движениям этим Игорь догадался, что пока скрестись и
стучаться, чтобы попасть внутрь, – себе дороже. Впервые в жизни сцена с голым
инженером из Ильфа и Петрова не показалась Игорю забавной, рассказ Остапа про
похожую ситуацию тоже не вызвал у Игоря улыбки, хотя именно эти истории
почему-то всплыли в его памяти одна за другой. Как только шевеления тени
прекратились, Игорь перешмыгнул от окна к балконному ограждению, чтобы, когда
появится жена, сделать в ее адрес какие-нибудь язвительные замечания. Пока
Игорю не приходило в голову, что он скажет, но какое-то чувство подсказывало
ему, что такие слова появятся, как только жена окажется в поле его зрения.
Игорь хотел встать как можно непринужденнее, может быть, даже этак облокотиться
на бетонную оградку, однако первое же прикосновение к бетону и металлу,
окантовывавшему бетон по верхнему краю бетонной оградки, остудило пыл Игоря,
поэтому Игорь стал ждать жену, несколько независимо сложив руки на груди и грея
пальцы рук у себя в подмышках. Налетевший порыв ветра вырвал у Игоря из груди
что-то вроде короткого кошачьего вопля отчаяния.
Появление
жены внизу Игорь воспринял не без облегчения, но, пробираясь по сугробу в
сторону воткнувшегося в снег холста, она даже не подняла головы. Это Игоря
слегка покоробило (странно, что его заботило еще что-либо, кроме сквозившего
через организм холода, но так оно и было).
Когда
жена поднялась обратно в квартиру и вроде как милостиво открыла дверь, Игорь
молча вошел внутрь, закрылся в ванной комнате и полез под душ, который
показался ему теплым, пока Игорь не обнаружил, что не включил горячую воду и
стоит под струями одной только холодной воды, Игорь пробовал добавить
кипяточку, но такая вода казалась слишком уж обжигающей. Постепенно Игорь
оттаял и решил согреть себя еще и изнутри, зачем поперся в кухню, взалкав
горячего чаю или кофе и чего-нибудь алкогольного. На кухне сидела жена. Оценив,
что с Игорем все в порядке, жена протолкалась мимо него в спальню и закрылась
там. «И хрен с тобой», – подумалось Игорю. После такой вот процедуры
закаливания и последующего обогрева он чувствовал себя на удивление бодро, а
накатив полстакана водки, Игорь понял, что ему совсем уже хорошо и без кофе и
без чая.
Так же
хорошо ему было и весь следующий день, хотя утром жена ушла, даже не
попрощавшись, а вечером держалась на расстоянии, словно Игорь мог отомстить,
схватить ее внезапно, вытащить на балкон в домашнем и оставить на морозе.
Однако, она, видимо, все-таки чувствовала за собой какую-то вину, потому что
когда Игорь стал громко смеяться при просмотре местных новостей, она приплелась
к нему в гостиную и тоже стала не без вопроса во взгляде смотреть на экран
телевизора. Игорь не стал ей ничего объяснять, да и вообще сделал вид, что не
заметил ее появления, и жена как бы растворилась в воздухе, оставив после себя
только наэлектризованное ощущение очередной своей обиды.
А
смеялся Игорь над тем, какие изменения претерпел Молодой для того, чтобы дать
убедительное интервью. Это была бессмысленная актерская игра, бессмысленная
хотя бы потому, что Молодому как сыну генерала вряд ли что грозило в уголовном
плане, но он почему-то проникся ролью хозяина галереи, даже как-то чересчур
проникся, и всячески куражась над блеющим интервьюером, изображал какого-то
москвича, способного купить с десяток таких интервьюеров. Журналист почему-то
верил и робел, хотя переигрывание Молодого было видно за версту, Молодой,
поленившись изменить свой обычный рабочий гардероб, выперся на камеру в своем
обычном комбинезоне, облезлом свитерке и синей рабочей куртке, накинутой на
плечи, но всячески светил наручными часами, от которых журналист почему-то
никак не мог отвести взгляд. Восхищенный таким уверенным посылом Молодого,
Игорь пропустил начало интервью мимо ушей, а когда слух Игоря включился
обратно, Молодого уже несло.
– Это
такой тренд, – говорил Молодой, глядя на сорокалетнего журналиста снизу вверх,
но таким взглядом, словно журналист был на две головы ниже него. – Вам знакомо
такое слово – «тренд»? Конечно, не вызывает сомнений, что вся эта страна – это
такое дикое поле, где художники плетутся в хвосте мирового современного
искусства, отставая на пару поколений. Но именно в силу этой дикости наши
местные рисовальщики могут быть поняты местным населением и оценены западными
критиками. Первые только-только дорастают, чтобы понять то, что давно уже
понял, оценил и позабыл ценитель западного искусства, вторым оно интересно, как
бывают интересны туристам всякие этнические сувениры с их дикостью,
самобытностью и грубой формой. Представьте только, как должен быть интересен
Энди Уорхол, родившийся и творивший в таких дырах, как Челябинск, Пермь,
Екатеринбург, что у него должно было произойти в голове, как должны наслоиться
в его голове друг на друга пионерское детство, комсомольская юность. Вы меня
понимаете? А помните время перестройки, когда казалось, что все, что приходит с
запада, – чистая правда. Я-то уже не помню, меня тогда еще в помине не было, но
я в курсе всех этих толп людей, голосовавших за перестройку и гласность. У
людей была такая иллюзия, что если себя вести как в кино, то и жизнь будет как
в кино. Это смешно, конечно, сейчас. Но и теперь ведь никуда не делось. Такой
культ карго. Уже планируется несколько выставок наших местных молодых людей,
которые фотографией увлекаются, такие, знаете, ребята, которые думают, что если
у них камера, как у людей, и одеваются они, как люди или как художники, и ведут
себя соответствующе, то они как бы художники и есть. Социалистический реализм
тоже очень интересен, уже планируется совместная выставка Зимонова Сергея
Сергеевича и какого-то северокорейского художника, чье имя я, хотя оно и
короткое, вспомнить не могу. Эти художники одного возраста, но наш местный
успел несколько партийных чисток пройти, успел сдать партбилет, вступить в
«Единую Россию», а тот как-то ровно продержался и у Ким Чен Ира и при Ким Чен
Ыне пока живой, очень интересно их параллельные взгляды на реальность представить,
так что если все не сорвется, то должна получиться очень интересная выставка.
– То
есть вы хотите внести некоторое оживление в культурную жизнь нашего города? –
влез журналист, пока Молодой отдыхивался, чтобы разродиться очередным пассажем.
Молодой
оскорбительно рассмеялся, когда журналист сказал слово «культурную», затем
Молодой долго прикуривал, выдохнул дым журналисту в очки и продолжил:
– Ну,
если вы имеете в виду культуру как понятие биологическое – то нет, не
собираюсь, у вас тут и так все цветет и пахнет.
«Вот
ведь сука», – чуть ли не с восхищением подумал Игорь, почему-то надеясь, что
журналист не выдержит и начнет мутузить Молодого прямо в кадре, но тот только
стал всячески, едва ли не игриво хихикая, уворачиваться от дыма, который
Молодой принялся пускать в его сторону.
– Каких
слов вы от меня ждете? – спросил Молодой. – Искусство – это всегда провокация,
ну, может, и не всегда, но почти всегда, современное – провокация в девяноста
девяти процентах случаев. Конечно, в городе станет чуть шумнее. Но я бы на
вашем месте не особо надеялся. Во-первых, для культурного шока нужна все-таки
достаточно умная аудитория, которая покупается не только на пляски в церкви, а
таковой не набрать в этой стране и восьми человек, я лично знаю пятерых, да и
то это я с собой вместе посчитал.
Журналист,
похоже, не совсем слышал, что говорит Молодой, у журналиста, похоже, были
заранее заготовленные вопросы, и речи Молодого несколько сбивали съемочную группу
с намеченного сценария, а сам журналист продолжал не сводить глаз с часов
Молодого, пока тот нес свою ахинею, подавая себя как загулявшего купца или
смертника, которому уже совсем нечего терять.
– Это
глубокое заблуждение, что мы отстаем от современных западных художников на
поколение или два поколения. С учетом того, что искусство в этой стране сначала
было сугубо церковным, учитывая, что какое-то время прошло под гнетом
крепостного права и жесточайшей цензуры, сперва царской, потом советской, количество
лет и поколений несвободы просто не поддается нормальному исчислению. Лет
пятьсот, по грубым подсчетам. Представляете разницу в пятьсот лет? Это даже не
разница между Японией и Голландией во времена начала их отношений.
– Вам
не кажется, что вы все-таки перегибаете палку, – не выдержал журналист и в
приступе патриотизма нарушил какой-то сценарий у себя в голове. – Все же
страна, победившая фашизм, запустившая человека в космос…
Молодой
отвратительно рассмеялся в микрофон, журналист даже потянул микрофон на себя,
шокированный таким смехом, похожим на смех гиены. Молодой удержал микрофон
возле себя и отсмеялся вволю.
– Вы
путаете техническую развитость и культурную, – сказал Молодой. – У китайцев
были фарфор, компас и порох, так и у нас сейчас есть космос, позиции в котором
мы стремительно теряем. Если цепляться только за космос и за победу в войне,
которая была совершена вовсе не Россией, а страной со все же немного другим
названием, к которой мы имеем уже довольно-таки опосредованное отношение, то
ничего хорошего из этого не выйдет. Не нужно спрашивать, что мы уже дали миру,
нужно спрашивать, что мы даем миру сейчас, кроме нефти, газа и диких туристов.
А в данный момент мы не даем миру ничего. Может быть, техника еще как-то радует
глаз в каких-нибудь аспектах, которые мне неизвестны. Но в культуре, по-моему,
царит абсолютно черная дыра. Есть несколько художников, картины которых
покупают на западе, но выглядят они как просто более успешные продавцы
сувениров среди других торговцев сувенирами на африканском рынке всех этих
масок и наконечников. Даже русский кинематограф, который все ругают, выглядит
выигрышнее на фоне нашей живописи и графики, но и он, мягко говоря, не очень
сенсационен.
– Если
все так плохо, то к чему все это? – снова не выдержал журналист.
– Это
же очевидно, – Молодой ответил журналисту взглядом, похожим на взгляд
микробиолога в микроскоп. – Нужно готовить не только соответствующих
художников, но и соответствующего зрителя. Причем взращивать их нужно
одновременно. С этой целью планируется множество перфомансов как в самом музее,
так и на территории города. Планируется организация стипендий молодым
художникам для обучения их за рубежом. Планируется несколько премий в области
графики, живописи и скульптуры, достаточно крупных, чтобы заинтересовать не
только областную молодежь, как это делается сейчас, а с привлечением жюри со
всего мира и художников со всего мира.
Молодой
долго еще втирал про местную всероссийскую отсталость и кормил обещаниями как
журналиста, так и жителей города и области, но если это и была речь, похожая на
обещания Новых Васюков, то все обещания сводились к тому, что жители получат
картины и скульптуры, журналисты получат информационные поводы, а деньги,
скорее всего, пойдут на премии иностранным художникам, потому что кому как не
им выигрывать в конкурсах, уровень которых будет слишком высок для местного
населения.
Именно
за эти авансы Молодому через несколько дней и влетело, когда звонок Эсэса снова
собрал весь отдел в конференц-зале. Собрание было веселым, Игорь оценил это
совершенно объективно, хотя самому ему весело не было, потому что мир с женой
так и не наступал, квартира была слишком мала, чтобы совсем не пересекаться со
второй своей половиной, ребенку было плохо от того, что Игорь и жена
игнорировали друг друга. Игорь не знал, как из всего этого выпутаться, мелькала
уже у него мысль как-то починить и повесить картину обратно, но это была бы уже
совсем полная капитуляция, какое-то совсем уже ползание на коленях и
вымаливание прощения.
– Ты
нахрена про деньги заговорил? – ругался Сергей Сергеевич на Молодого,
вжавшегося в кресло. – Нормально ведь начал. Я перед экраном стоял и
аплодировал вначале. Ты ведь все сперва по инструкции делал. Галерея, чтобы в
нее никто не пошел, такой ведь был план. Чтобы она у всех заранее отвращение
вызвала одним своим посылом. Молодец ведь, справился. Про китайцев, которые
превзошли нас в соцреализме, вообще огонь. Не удивлюсь, если нескольких
старперов после твоих слов увезли в ближайшую сердечку.
– А
когда это было, я что-то не припомню, – отвлекся от своих мыслей Игорь.
– Да он
почти с этого начал, – сказал Сергей Сергеевич. – Короче, блеск, пламя. Но тебе
же русским, бля, языком сказали, про деньги не заикайся. Даже не говори
«деньги». Говорили же тебе.
– Так я
же вроде говорил, что из местных их вряд ли кто получит, – пробовал как-то
оправдать себя Молодой.
– Саша,
ты дурак! – загрохотал Сергей Сергеевич. – Если люди услышали «деньги», они уже
не слышат «не получат». Ты в курсе, что у нас в городе одних только союзов
художников штук шесть, если тебя милиция не достанет после всего этого, если
это все не вскроется, то тебя эти художники с говном съедят. У них рубилово
каждый год происходит за какую-то переходящую бесплатную жестянку, «Галатея»
она называется, что ли, сейчас точно не скажу, так вот, за эту жестянку и за
приз в двадцать тысяч рублей они готовы друг друга сожрать, а ты у них перед
носом несколькими миллионами вертишь. Окажешься ты на дне городского пруда
ногами в бетонном постаменте, будешь знать. И это еще не все, Саша. Ты вот
отмазался от своей пассии, если у нее ума не хватило местные новости смотреть,
а ведь есть еще молодые художницы с соответствующими папами, которые тебе не
только телефон оборвут, если их чадо захочет подзаработать своим талантом. Или
папа решит, что откатами он недостаточно зарабатывает, или захочет мотивировать
свою дочурку, чтобы она себя самостоятельной почувствовать смогла. И это ты еще
забыл о старых всяких карьеристах, которые в бытность свою молодыми и не таких
как ты пережевывали, а сейчас и подавно пережуют и не подавятся ради того,
чтобы еще одну галочку в свой список премий записать, кроме какой-нибудь
сталинской или бог знает еще какой. Нам мало милиции, что ли? Ты хочешь, чтобы
сюда каждый день толпы паломников ходили и подачки выпрашивали? Ты хочешь,
чтобы тебя возле подъезда пенсионеры поджидали со своими холстами и брякали у
тебя орденами под носом. Тебе еще «вконтакт» твой не обрушили? Не засыпали
предложениями подружиться?
– Меня
нет во «вконтакте», – мрачно отбрехнулся Молодой, и тут бы ему смолчать, но он
добавил: – У меня только «фейсбук» и «твиттер».
С
полминуты Сергей Сергеевич не находил слов, чтобы выразить свое возмущение.
–
Ох-ре-неть, – сказал он наконец, – и как ты?
– В
каком смысле? – осторожно поинтересовался несколько надутый под градом
обвинений Молодой.
– Ну
что ты там пишешь в «твиттере»? «Поехали на дело, пожелайте удачи». «Сижу в
фургончике, жду, пока мои старшие товарищи завалят гражданского». «Лол. Их нет
уже час, что-то долго сегодня». И тебе в ответ такие смайлики. Так, что ли?
По лицу
Молодого было видно, что все совсем не так, как предположил Сергей Сергеевич,
но Молодой не находил слов, чтобы объясниться. Игоря подмывало спросить, откуда
сам немолодой Сергей Сергеевич осведомлен о стилистических особенностях сетевого
общения; чтобы не сделать этого, он поднялся и сделал вид, что направляется,
например, в туалет, то есть мало ли куда он мог пойти с совещания, скорее всего
именно в туалет и можно было направиться, не особо спрашивая разрешения.
– Ну
нихрена у нас порядки, – Сергей Сергеевич, заскучавший, видно, от того, что ему
приходится вымещать свое недовольство на одном только Молодом с удовольствием
переключился на Игоря. – У нас уже с летучек бойцы просто так уходят, без
объяснения причин.
– А че,
руку надо поднимать? – не без скуки спросил Игорь.
–
Вообще, Сергеич, ты зря лютуешь тут, – вступился за Игоря Игорь Васильевич. –
Ты Молодому мог и у себя в кабинете разнос устроить, какого хрена мы тут все
сидим и паримся, как не знаю кто. Может, еще и нас будешь тут обсуждать?
–
Вообще-то для вас двоих все и затевалось, – пояснил Сергей Сергеевич. – Вас
обоих не было, а это цирк был тот еще.
Чтобы
не слышать пересказа того, что он и так видел, Игорь спустился до туалета,
постоял там перед умывальником, с грустью глядя на свое туповатое лицо,
отражавшееся в зеркале, собрался было позвонить жене и передумал, когда уже
вытащил телефон. Возвращаясь обратно, он услышал, что громкий голос Сергея
Сергеевича продолжает громко вещать. «Закрыться у себя, что ли», – подумал Игорь,
ему хотелось надеяться, что никто его не будет искать. Переборов себя, что я, в
самом деле, как черепаха, Игорь вернулся в зал, но не сел на свое прежнее
место, а занял кресло в заднем ряду, подальше от остальных. Сергей Сергеевич
показал глазами, что заметил его возвращение и продолжил:
– А
вообще, можно было видеть в лице Александра хорошо сыгранного идеологического
врага. Такого анархиста, каких по всему миру дубинками и газом гоняют. Меня
самого от некоторых его речей то в жар, то в холод бросало.
Игорь
Васильевич не без развязности, вызванной любопытством, попросил уточнить.
– А что
тут уточнять? – развел руками Сергей Сергеевич. – Может, Саша сам нам
что-нибудь процитирует из своей речи?
– Это импровизация
была, – сказал Молодой в пол. – Мне уже отец звонил, спрашивал, что я за цирк
устроил. Говорил, что второй раз он меня от тюрьмы отмазывать не собирается.
Игорь
Васильевич восхищенно рассмеялся:
– А это
где-то в записи можно посмотреть? Неужели никто не вывесил у себя или на
ютьюбе?
– Да
кто вывесит? – спросил Сергей Сергеевич. – Наш местный канал только пенсионеры
и смотрят, да и то только, что новости перед прогнозом погоды идут. На сайте
канала я пытался видео выцепить, но они, не будь дураками, даже размещать его у
себя не стали. Но речь там, конечно, минимум на двушечку тянет. «Родина –
понятие абстрактное». «Запад всегда нес нам просвещение, неизменно
воспринимаемое как угроза государственности и этносу». Боннэр в гробу
вертелась, что не успела такого мужа себе завести. Если бы, Саша, ты успел еще
что-нибудь во славу русского национализма высказать, носить бы нам тебе
передачки, а так как-то удержался на краю, можно сказать.
– Я
хотел для колорита, – признался Молодой, – но это уж как-то не вязалось бы с
образом.
– Так у
тебя еще и образ был? Так ты еще и с умыслом? – восхитился Сергей Сергеевич. –
Это лет до семи. Образ у него не вязался. У всех вяжется – у него не вяжется.
Пацан ты все-таки, слава богу. Я, короче, блог журналиста этого прочитал, он,
короче, либеральный блог ведет. Тебя там фашиком называют только так, и он тебя
почему-то зажравшимся москвичом посчитал, скинхедом, хер знает почему. Наверно,
ты оказался еще большим либералом, чем он, и это такая внутривидовая
конкуренция.
– Да я
видел, – сказал Молодой. – Я тоже поудивлялся там у него, хотел что-нибудь
возразить, но меня забанили только в путь.
– Это
он из-за часов, – вставил Игорь свои пять копеек. – Его часы завели.
–
Точно, – вспомнил Сергей Сергеевич. – Как он на них пялился. А? А?
– Да вы
задолбали, сами все видели, – возмутился Игорь Васильевич, – как-то объясняйте
уж более детально. Что за часы. Дорогие, что ли?
– Ну и
так понятно было, что дорогие, можно было сообразить, – немного раздраженно
заметил Сергей Сергеевич. – Олег подогнал, чтобы Саня посветил ими у него под
носом. Мы еще спорткар под шлагбаум приволокли трактором. Красный. Так что в
журналисте классовая ненависть разжигалась только так.
– Ага,
– вступил Игорь, – только курить надо было не «Бонд» и зажигать его не
зажигалкой «Федор».
– С
этим как раз все нормально, – тут же успокоил Серегей Сергеевич.
– Да, –
встрял Молодой, – Олег сказал, что я все же не бандюган какой, я как бы
бунтующий молодой человек. Хотели трубку мне дать, но это такой мощный уж уклон
в хипстоту. Трубка, очки в толстой оправе, шарфик, айфон – и все в кредит. Это
как бы с образом не вязалось.
Игорь
согласно покивал, изображая понимание, понимания при этом у него не возникло ни
на йоту, видимо, семейная дрязга целиком захватила его внимание или он был уже
не совсем юн или не совсем умен, чтобы мыслить в таких вещах, как стиль
придуманного персонажа.
– Вот
это ты запомнил, – Сергей Сергеевич снова вернулся на старую дорожку, – про
хипстоту ты запомнил, а как он тебе прямым текстом говорил, чтобы ты денег не
упоминал ни в каком виде, – это у тебя из памяти вылетело. Он же тебе сказал:
деньги, гранты, премии, конкурсы, призы – не трогать, иначе тут не только
художники в округе заведутся, но еще литераторы всяких местных мастей, местные
кинематографисты.
Молодой
скептически усмехнулся.
– А ты
думал, если у нас тут надписи «Голливуд» нет на склоне какой-нибудь горы, то и
кинематографистов нет? У нас тут союз документалистов есть, если хочешь знать,
и союз молодых кинематографистов, который захочет поучаствовать в демонстрации
своей альтернативной одаренности. И союз графиков и союз живописцев, причем это
четыре союза, если ты хочешь знать. Союз графиков России и союз российских
графиков, по той же схеме живописцы организованы. И если эта кодла попрет сюда,
а она попрет, то мало не покажется. У меня одноклассник – директор
металлургического комбината или хрен знает, кто он там у меня, не суть важно,
важно, что решили они спонсировать местную литературную премию. А у них там на
комбинате не как у нас – заходи кто хочет, нет у них там КПП чуть ли не в
каждом здании, чуть ли не на каждом этаже, даже завидно. Я человек старых
времен – и чем больше КПП, тем я спокойнее себя чувствую, как-то тылам
спокойнее, так вот, как только какой-то местный хрен из писателей узнал, кто
спонсирует премию, он к ним и полез, чтобы себе выбить какую-нибудь номинацию.
Ну, первый раз прошел – бывает, прикинулся дурачком, родственником, троюродным
братом, который тетю родную свою давно не видел, – пропустили. Одноклассник мой
охрану вздрючил, типа, че за херня, почему вы без согласования со мной всех
пропускаете, вы так, ребята, и киллера пропустите, не дай боже. Те, типа,
больше не повторится. Но еще пару раз повторилось, один раз этот хрен охрану с
помощью писательских корочек заборол, второй раз с помощью удостоверения
почетного жителя города и угрозами, что он до мэра дойдет, потому что он мэра
лично знает. Когда оказалось, что мэра он не знает, но так-то да, почетный
житель, в приемах ему было отказано. Так эта падла сначала телефон рабочий
одноклассника выцепила где-то, потом домашний, а потом и сотовый. В итоге
получил этот писатель специальный приз жюри. Так что вот такое тебя будущее
ждет, Сашенька. Как потом оказалось, этот писатель и почетного жителя себе
таким же образом выцыганил, мэру просто всю кровь выпил, пока тот не согласился
ему и его жене дать почетных жителей. (Они оба, бля, литераторы и сын у них
тоже литератор, и собака их литератор, наверно.) Но и это еще не все, что он
про писателя этого узнал. Оказывается, за год до премии японское посольство
конкурс объявило, вроде как японские мотивы в творчестве горожан. Ну и понятно,
что этого гражданина привлек приз японского посольства, не знаю, что уж они там
дарили. Но он им устроил русский ответ Перл-Харбору. И это я единичный пример
рассказываю, таких сумасшедших людей у нас сотни в городе.
– Да я
уж понял, – сказал Молодой. – Я уже имел длинный разговор по телефону с одной
тетенькой, не знаю, насколько она адекватная.
– Че за
разговор-то? – спросил Сергей Сергеевич.
– Ну,
она представилась председателем союза детей ветеранов Великой Отечественной
войны и полчаса ездила по ушам, как ей пришлось страдать, только я не понял, по
какой причине, ну, вроде как отец был на войне, только она родилась уже после
войны, году в пятидесятом, но, короче, она все равно страдала. И через это
добивалась, чтобы первая выставка была посвящена детям ветеранов Великой
Отечественной войны, а еще она хотела творческий вечер ей отдельно, как
председателю этого союза. Она хотела свои стихи почитать.
Сергей
Сергеевич некоторое время переваривал эту информацию, а потом внезапно обратил
свой гнев Игорю.
– Вот
не мог ты что-нибудь другое придумать.
– А что
тут придумывать, – спокойно сказал злой Игорь, у которого схема того, как будет
действовать замануха с музеем, давно уже, еще с момента возникновения, сразу
оформилась в голове. – Будут приходить, будем говорить, чтобы через год
приходили, когда все будет готово.
– А
если и через год придут? – спросил Сергей Сергеевич.
–
Скажем, чтобы приходили еще через год, что все очень сложно, что не можем
согласовать по земельным документам с мэрией и администрацией. Эта херня всегда
отпугивает творческих людей, наверно. Они, наверно, потому художники, а не
строители, что им в такие вопросы не нравится вникать.
– Да?
Ты умный у нас? – Сергей Сергеевич попытался изобразить своим толстым лицом
что-то оскорбительное, но мышцы под слоями жира не очень хорошо справились с
этой задачей, поэтому сарказм выразился только через голос, через повышение его
на пару октав. – А что ты скажешь, если узнаешь, что и землю дали, как
крестьянам, и денег выделили, как… не знаю кому. У нас Саша теперь как бы
собственник земли, на которой отдел находится. И молодой куратор проекта.
Даже с
заднего ряда, даже при том что Ринат Иосифович сидел затылком к Игорю, стало
видно, как Ринат Иосифович побледнел.
– У
меня, когда отец об этом узнал, только за это и простил, – сознался Молодой,
тоже бледный от волнения. – Он сначала думал, вы меня тут плохому учите и под
статью подводите, а тут увидел, что я в гору пошел.
Слышно
было, что слова «в гору» и удовольствие от них он цитирует из речи отца.
–
Нахрен такие горы, – высказал свое мнение Игорь Васильевич, в свою очередь как
бы цитируя Высоцкого, – на таких лучше не бывать.
– Вот и
я о том же, – сказал Сергей Сергеевич. – Итак, подводим итоги. На время на
какое-то от милиции, и прокуратуры, и следственного комитета, и от того, что
еще, может, придумает наше родное правительство, мы отгрызлись. Миша с
Васильичем съездили удачно. Игорь с Ринатом отдохнули.
– Да
уж, – не выдержал Игорь.
– Ну уж
извини, – разведя руками, сказал ему на это Сергей Сергеевич. – Кто как смог,
тот так и отдохнул. А вообще готовься к моральным трудностям, тут нам под Новый
год подкинули работку – зашатаешься.
Все,
включая Сергея Сергеевича поползли в курилку, обсуждая что-то на ходу; что они
обсуждали, Игорь не слышал, потому что отвлекся на свои мрачные мысли. Только
Ринат Иосифович отстал от народа и подался в свою норку. Игорь обнаружил, что
стоит в коридоре один. Сунувшись было к себе в кабинет, он через какое-то время
обнаружил, что выкурил полпачки возле открытого окна. «Закалился», – с очень
горькой иронией подумал Игорь, вспомнив эпизод с балконом, и ему стало еще
горше. «Это, наверно, из-за темноты, потому что она большую часть дня», –
подумал Игорь про свою ссору с женой и вспомнил, что летучка началась сразу же
утром, когда он отлучался в туалет, восходящее солнце било в большие окна
котельной, и окна буквально слепили одно за другим, пока он мимо них проходил.
Теперь были сумерки, от которых истоптанный вокруг котельной снег приобрел
успокаивающий синеватый цвет, как под светом кварцевой лампы. По этому снегу,
как будто не зависимый ни от чего, шел сероватый кот с поднятым хвостом, он
долго пробирался со стороны, где был шлагбаум, к кустам у забора.
–
Кс-кс, – сказал ему Игорь, кот сделал вид, что не услышал Игоря, хотя при этом
на всякий случай ускорил свои передвижения.
Чтобы
не свихнуться от раздражения на неразличимые где, чей голоса и смех, раздававшиеся
со стороны курилки, Игорь решился пойти и попортить настроение Ринату
Иосифовичу, справедливо полагая, что, возможно, можно найти какое-то понимание
у этого загадочного бухгалтера, хотя бы по родству их профессий и по тому, что
то настроение, в котором находился Игорь эти несколько дней, преследует Рината
Иосифовича постоянно, и сейчас, находясь с ним на общей волне, можно было найти
хоть какую-то поддержку, а не только усмешки и утешающие похлопывания тяжелой
рукой между лопаток.
Ринат
Иосифович в обыкновенной своей манере долго не откликался на стук, и от этого
создавалось впечатление, что Игорь пришел с обыском, а Ринат жжет
компрометирующие документы, закапывает печати и прячет флаг местной
коммунистической ячейки на своем теле, обертывая его вокруг туловища, а сверху
трясущимися пальцами застегивая рубашку. Так и не дождавшись какой-то реакции
на свои все более уверенные поскребывания, Игорь решился открыть дверь. Рината
Игорь нашел сидящим за столом, скрытым стеллажами. Ощущая себя школьником,
записывающимся в библиотеку, он сказал вопросительно поднятым диоптриям Рината
Иосифовича: «Можно тут с вами посидеть?» Ринат Иосифович без слов ушел за
стеллажи и принес оттуда стул. Потом молча включил свет в кабинете (до этого
горела одна только настольная лампа). Потом поставил закипать электрический
чайник и сунул под нос севшего Игоря чистую малахитовую пепельницу.
«Вот
это сервис», – подумал Игорь, и ему большого труда стоило не улыбнуться.
Невольно
слыша взрывы смеха из курилки, Ринат и Игорь стали пить кофе и ожесточенно, как
будто наперегонки – курить. Первым не выдержал Ринат Иосифович.
– Давай
на ты, – сказал он.
–
Давай, – нисколько не удивляясь, сказал Игорь.
– В
семье что-то? – спросил Ринат.
Игорь
покивал.
– Да и
вообще что-то тошно как-то, – сказал Игорь стеллажам сбоку от Рината.
–
Витаминов попей, – посоветовал Ринат, – сейчас зима. Иногда люди без витаминов
до ручки доходят.
Игорь
не удивился бы, если бы Ринат тут же стал бы впаривать ему какие-нибудь
чудо-витамины и косметику для жены, но это оказалась не реклама, а просто
совет. Не зная, чему удивляться, совету этому или тому, что Ринат не оказался
еще и сетевым торговцем, Игорь с некоторым удивлением посмотрел в лицо
бухгалтера и наткнулся на два отчетливых своих отражения в его близких очках.
– Я
серьезно говорю, – сказал Ринат, – ты ведь астенический тип. Я тут уже
несколько лет работаю, всегда почему-то астенических людей набирают, а вы потом
с катушек съезжаете через несколько месяцев. Ты вот здраво насколько хорошо
сейчас свое состояние оцениваешь?
– Нет,
ну не фонтан, конечно, – признался Игорь. – И с катушек я как бы съезжаю, но не
из-за работы, а мы с женой цапаемся. Если бы не работа, я даже не знаю, куда бы
и податься.
–
Фигня, – категорично отрезал Ринат и откинулся на своем офисном кресле, видя
слегка дрогнувшее лицо Игоря, он повторил: – Нет, правда, фигня. Помиритесь еще
десять раз.
– Да я
понимаю, что помиримся, не первый раз уже, но просто бесит эта вот тягомотина,
эта игра в дочки-матери какие-то.
– Ты
проще смотри на это дело, ты женщин все равно не поймешь, – сказал Ринат. – Моя
вон с Мишей переспала, и что мне ему теперь, стрихнин в суп подсыпать?
Игорь
попытался прикинуться удивленным изменой жены Рината.
– Да ладно
тебе, – махнул рукой Ринат, – весь отдел знает, а ты не знаешь.
Игорь
тоже в ответ махнул рукой, но этак покаянно.
– Но мы
ведь не бразильский сериал, – сказал Ринат серьезно. – Она меня из синей ямы
вытащила, мы двадцать лет вместе, даже двадцать два, у нас три дочери. Сдается
мне, правда, что средняя не от меня. И что теперь. Бегать с топором за ней? Она
устраивает сцены, но на то она и баба. Я ей сказал, что она дура, что она бы
еще с Александром переспала, – вот и вся сцена.
Игорь
сдержался, чтобы не сказать, что он бы так не смог.
–
Так-то, Ринат, я извиниться зашел, – сказал Игорь.
– За
что? – спросил Ринат.
– Ну,
во-первых, я хуже о тебе думал, как сейчас оказалось.
– Ты
тоже парень хороший, – перебил его Ринат, – но я перед тобой и всеми вами тоже
должен, наверно, извиниться.
– А
ты-то за что?
«Это мы
тебя тогда на пьянку не взяли», – чуть не добавил Игорь.
– Ты
вот обо мне плохо подумал, – сказал Ринат, – а ведь я вообще о вас не думаю. На
работе еще, может, услышу кого в коридоре, какая-то мысль промелькнет. Или
когда на дело уезжаете, хочется, чтобы все нормально прошло, но только я сажусь
в машину до дома – все. Вы у меня из головы исчезаете до следующего дня. Так,
наверно, нельзя. Да? Человеком-канцелярией быть – это западло, наверно. Но я,
когда бросил пить, таким стал, ничего с собой поделать не могу.
– И еще
одна вещь, – нерешительно встрял Игорь в исповедь Рината, от которой Игорю
почему-то стало неловко.
– Да? –
заинтересованно спросил Ринат, хотя в лице его не появилось ни капли заинтересованности.
– Ну, я
на летучке тогда посоветовал насчет музея, мне показалось, что тебе неприятно
было, что это я предложил, – выдохнул Игорь.
–
Ничего подобного, – улыбнулся Ринат. – Я сразу понял, кому придется впрягаться,
если твою идею примут. Идейка, правда, хороша. Тут уж на себя нужно обижаться,
что она в голову не пришла. Но за то, что ты Молодого заставил жопу от кресла
оторвать, – честь тебе и хвала. Я ведь раньше в военкомате работал, поэтому мне
его морда призывного возраста чисто органически покоя не дает. Мы с ним как
кошка с собакой по чисто биологическим причинам.
Через
несколько дней Сергей Сергеевич, нервно смеясь, сообщил, что вся эта срочная
придумка с музеем прошла впустую – прокурорскую проверку по каким-то причинам
отложили чуть ли не на июль будущего года.