Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2015
Мастеръ Гамбсъ этимъ полукресломъ
Начинаетъ новую партiю мебели.
***
Вячеслав Огрызко в «Литературной России» делает благое дело, напоминая о забытых или полузабытых советских литераторах. Пишет многословно, небрежно, почти всегда поверхностно, и все же благое дело, полезное. Недавно предложил долгое изложение биографии Дымшица, чья, скажем так, охранительная позиция известна, но интересен весь его нестандартный путь в литературную власть. Правда, меня удивило утверждение о немалом вкладе, который якобы внес Александр Львович в науку.
Думаю, редактор ЛР перенес административные таланты одиозного критика на литературные. Сейчас я просто процитирую одно из предисловий, за которые без всяких на то профессиональных оснований брался Дымшиц. А то, что именно ему поручалось предварять издания сомнительных с точки зрения идеологии писателей, естественно – требовалось «правильно» ориентировать девственного советского читателя. И вот что у него из этого выходило…
Цитаты из предисловия к тому пьес
«…пришел к драматургии… его вступление в
литературу… содействуя его вхождению в литературу… пошел навстречу… путь
Л.Андреева к литературе был нелегким…
Я не могу принять утверждаемый тон благодушия к временам, когда в литературе задавали тон А. Дымшиц и ему подобные. Страшно делается, когда видишь, как все более питательной становится среда их обитания и возможность их торжества.
***
Удивительно, но в хоре хвалебных рецензентов «Белой березы» были и К. Рудницкий («Возмужание героя») и В. Саппак («Воспитание мужества») и Д. Данин («Роман о долге и верности»), и А. Рыбаков («Роман о мужестве и стойкости советского народа»), и В. Огнев («Народ победить нельзя»).
***
«…девиз “Нового времени” – неуклонно идти вперед, но через задний проход» (Щедрин – Некрасову, 1123 мая 1876)
***
«…вот кабы в Думу избрали, пошёл бы, не отказался бы… Уж очень, голова, – послушаешь вон, в ведомостях читают – этим самым епутатам жизнь хороша… Красная в зубы на харчи каждодневно… Подумать надо, а? А каки дела-то? Пришел поутру в Думу, промялся по улице… сел в кресло – и сиди… любота! Слушай, как господа промеж себя грызутся… один так лает, другой эдак… тепло, чисто… посиживай в кресле-то, аки граф, а денежка тёчет… красную как-никак, а отдай за работу… На что уж лучше!.. Пошёл бы, ей-Богу, с большой охотой!» (С.Подъячев. Разлад).
***
Спорить о художественных достоинствах фильма Никиты Михалкова «Солнечный удар», не стану – дело вкуса. А задам вопрос, который в многочисленных рецензиях и комментариях мне не встретился.
Режиссер признается в страстной любви к прозе Бунина и экранизирует
рассказ
Повесть «Деревня», рассказы «Хорошая жизнь», «Ночной разговор», «Веселый двор», «Игнат», «Захар Воробьев», «Личарда», «При дороге» и многие другие – не на один фильм хватит. Прадеда героя «Деревни» «затравил борзыми барин Дурново», он называет современные ему времена «пещерными», а сам автор, работая над повестью, восклицал – «Жуть, жуть…». Героиня «Хорошей жизни» вгоняет в гроб мужа, выгоняет сына из дому. Гимназист в деревне на каникулах («Ночной разговор») с ужасом слушает спокойный рассказ мужика об убийстве им односельчанина. Егор («Веселый двор»), похоронив мать, пьяный пляшет на её могиле и затем бросается под поезд. Живущая на барском дворе Любка («Игнат») живет с барчуком, влюбленный в нее Игнат живет с дурочкой-нищенкой, грабит маленькую крестьянскую девочку, женившись на Любке, в армии узнает, что «Любка не отказывала только ленивому», наконец, воротившись из армии, застает жену с купцом, которого они убивают. Богатырь Захар Воробьев в одноименном рассказе на спор выпивает столько водки, что умирает. В рассказе «Личарда» мужик избивает «строгую старушку из дворовых» за то, что та пытается подольстить его дочь для утехи барина. Вдовец Устин («При дороге»), про которого «говорили, что он убил жену из ревности», пытается соблазнить младшую дочь.
Бунин сгущал краски? Что ж, ему было виднее. Во всяком случае виднее, чем современному режиссеру. И коли претендуешь на историзм (а Михалков сделался записным историком по телевизору) и уважаешь великого писателя, не делай вид, что «потерянная Россия» вмещается в короткий романтически-ностальгический рассказ.
Когда наши современники судят о старой России по произведениям русских писателей, написанным в эмиграции, стоит сопоставлять их с тем, что было напечатано ими в России. Скажем, упоительно-благостное «Лето Господне» Ивана Шмелева рисует Москву совсем иной, чем в мрачном «Человеке из ресторана», русская армия в «Юнкерах» Александра Куприна предстает в совершенно ином свете, чем в «Кадетах» и тем более «Поединке», помещики в «Детстве Никиты» Алексея Толстого не имеют общего с монстрами из его цикла «Заволжье». И т.д.
***
Живучая, хоть и опровергнутая дневниками и письмами матери его Александры Леонтьевны версия о незаконнорожденном происхождении Алексея Н. Толстого противоречит его натуре и сочинениям, прежде всего роману о Петре Великом. Посмотрите, как по-хозяйски он входит во все дворцовые пространства романа – словно бы в обжитый дом. Как везде он равнодушно-снисходителен к персонажам!
Конечно, и отчим его, Бостром, которому приписывали отцовство, тоже был дворянин, но весь на демократической закваске, с «идеалами», прожектерскими хозяйственными затеями и скаредностью, без барства и широты, занудливый и добропорядочный.
Нет, надо было все же родиться сыном предводителя дворянства, кутилы и мота графа Николая Александровича Толстого для писательской судьбы Алексея Николаевича. Не только тяга к роскоши и барству, но не только житейский, но и литературный цинизм его барский, с любимой присказкой «Пердю монокль» – наплевать!
Писатель не раз подвергал себя автошаржированию.
Роман «Егор Абозов»: «начинающий писать толстый юноша Иван Поливанский, с детским лицом и причёской, как у кучера…» Это Толстой, входивший в столичный декадентский круг.
Повесть «Необычайные приключения на волжском пароходе»: «Чья-то в круглых очках напыщенная физиономия, готовая на скандал:
– Максим Горький… Я спрашиваю, товарищ, была от него телеграмма по поводу меня?.. Нет? Возмутительно!.. Я известный писатель Хиврин… Каюту мне нужно подальше от машины, я должен серьезно работать.
<…> Хиврин говорил:
– Я еду осматривать заводы, строительство… У меня задуман большой роман, даже есть название – “Темпы”… Три издательства ссорятся из-за этой вещи…
Пасынок профессора Самойловича, выставил с борта на солнце плоский, как из картона, нос, проговорил насморочно:
– В Сталинграде в заводских кооперативах можно без карточек получить сколько угодно паюсной икры…
– А как с сахаром? – спросил Гольдберг.
– По командировочным можно урвать до пуда…
– Тогда, пожалуй, я слезу в Сталинграде, – сказал Хиврин. – Я хотел осмотреть издали наше строительство, чтобы получить более широкое – так сказать, синтетическое – впечатление».
Эта повесть основана на впечатлениях от поездки по Волге на пароходе вместе с Вяч. Шишковым в июле 1930 года. «Здесь отдыхаешь с каждым днем на год. Питаемся мы хорошо: осетрина, судак, иногда стерлядь, икра, балык. На пристанях много яиц, молока, копчёной рыбы, огурцов, ягод. Вчера я слопал кило малины с топленым молоком» (из письма Толстого жене).
Он не боялся и не стыдился высмеивать собственные писательские «принципы» и человеческие слабости. «Из другого окна салона, где за столом завтракали москвичи, высунулся писатель Хиврин и помахал рукой иностранцам:
– Водка, водка… Присаживайтесь к нам, мистеры…
– Ну их к черту! – Гольдберг схватил руку Хиврина. – Честное слово, опасно, товарищи…
– Со мной не бойся… Я должен изучать европейцев: часть моего романа происходит в Европе…» (именно тогда он работал над романом «Эмигранты»). Далее он учит американцев русскому мату, а когда на пароходе происходит антисоветская заварушка, «Хиврин в панике полез на стойку:
– Я же враг, враг… В бога верю!»
Нет, как заметил Бунин, откровенность цинизма Толстого была восхитительна, ну какой еще писатель способен выставлять себя на смех в ряду персонажей?
В основе этого, как я вижу, лежала чисто художническая черта его таланта. Прозу Толстого можно определить популярным сейчас выражением – ничего личного. Он изобразитель, и еще раз, и стопроцентно изобразитель, без рефлексий, без лирической составляющей, и проч. Ему как писателю в общем-то неважно, кого и что изображать, хотя бы и себя, главное, чтобы было занимательно, ярко, весело.
Героя одного из лучших его произведений – «Похождения Невзорова» –объединяет с автором немало черт. Главная – приживаемость к любым условиям, невероятная приспособляемость и жизненная хватка. А вот и любовь к прекрасному:
«Весь этот день Семен Иванович провел на Невском – купил пиджачный костюм, пальто, котелок и желтые башмаки. Приобрел в табачном магазине янтарный мундштук и коробку гаванских сигар – “боливаро”. Купил две перемены шелкового белья, бритву “Жилет” и тросточку. В сумерки привез на извозчике все это домой, разложил на кровати, на стульях и любовался, трогал».
Ср. «…заказал костюм… Костюм такой, что хочется взять стул, сесть против него и плакать счастливыми слезами» (из письма А.Толстого жене).
И то, что конторщик Невзоров присваивает себе графский титул, это безбоязненная циническая аллюзия на собственное прошлое. «Тогда Семен Иванович решился, наконец, на давно уже им обдуманное. Рядом с кафе “Бом” в скоропечатне заказал он себе визитные карточки, небольшого размера, под мрамор: “Симеон Иоаннович граф Невзоров”. В скоропечатне приняли заказ, даже не удивились.
Когда он пришел за ними дня через три, и приказчик сказал: “Ваши карточки готовы, граф”, когда он прочел напечатанное, – охватила дикая радость, сильнее, чем в купе международного вагона.
Из скоропечатни граф Невзоров вышел как по воздуху. На углу, оборотясь с козел, задастый лихач прохрипел: “Ваше сясь, я вас ката…” Трудно было смотреть прохожим в глаза, – еще не привык».
И Алеша Бостром, надо думать, не враз привык к тому, что он теперь «сиятельство»; графство досталось Толстому совсем непросто, после долгих и унизительных хлопот матери. Лишь спустя почти два года после смерти отца (конец 1901) Самарское дворянское депутатское собрание выносит определение о причислении девятнадцатилетнего Алексея к роду графа Толстого.
***
Побывав в 1916 году в Англии, Толстой, не склонный к пророчествам, оставил тем не менее следующие примечательные строки: «Англичане <…> во многом скованы, но они покойны за будущее.
Мы, русские, бесконечно их свободнее. С легким сердцем объявив пережитком все свои обычаи, нарочно забыв историю и географию России, относительно будущего придя приблизительно к такому заключению, что куда-нибудь да придем все-таки, что-нибудь да случится, мы в настоящем освобождаем все свои силы и хотим абсолютной свободы. В этом – наша трагедия: мы любим свободу до анархии, хотим сразу всего в настоящем, возможности наши непомерны, и мы бьемся как бабочка о стекло, только потому, что у нас нет общества, а лишь миллионы людей, в нас не единой воли, того маховика, который так сильно ощущается, когда вылезаешь в Лондоне на Черинг-Кросс. Нужна была мировая война, чтобы организовать у нас общество, но с каким трудом оно слепилось, и достоверно ли оно, не распадется ли вновь? Мы своевольны и кипучи. Англичане скованы и покойны за будущее. Каждое из этих свойств и достойно, и таит в себе начало гибели. Англичанам грозит окаменелость. Нам – пожар, летучий пепел».
***
«Англичанин улыбнулся и задумался, и потом тихо молвит, что у них будто в Англии всякая картинка из рода в род сохраняется и тем сама явствует, кто от какого родословия происходит.
– Ну, а у нас, – говорю, – верно, другое образование, и с предковскими преданиями связь рассыпана, дабы все казалось обновленнее, как будто и весь род русский только вчера наседка под крапивой вывела» (Лесков. Запечатленный ангел).
***
« – Я сегодня не нужен вам, Филипп Филиппович? _ осведомился он.
– Нет, благодарю, вас, голубчик. Ничего делать сегодня не будем. Во-первых, кролик издох, во-вторых, сегодня в большом “Аида”. А я давно не слышал. Люблю… Помните дуэт… Тара… ра-рим…
– Как это вы успеваете, Филипп Филиппович? – с уважением спросил врач.
– Успевает всюду тот, кто никуда не торопится, – назидательно объяснил хозяин». (М. Булгаков. Собачье сердце).
«– А теперь, друг мой, обратимся мыслями к предметам более приятным. Несколько недель такого тяжелого труда дают нам право на свободный вечер. Я взял ложу в оперу. Вы слышали де Рецке в “Гугенотах”? Так вот, будьте любезны собраться в течение получаса. Тогда мы заедем по дороге к Марцини, и не спеша пообедаем там». (А.Конан-Дойл. Собака Баскервилей)
«– Сарасате играет сегодня в Сент-Джеймс-холле, – сказал он. – Что вы думаете об этом, Уотсон? Могут ваши пациенты обойтись без вас в течение нескольких часов?» (А.Конан-Дойл. Союз рыжих).
***
«…трудно будет переходить на российский режим с бессонными ночами, бессмысленными кутежами, от которых теперь по возможности думаю уклониться, но это страшно трудно в литературном мире, так как все там пьяницы» (Письмо Ал.Н. Толстого из Парижа в Самару отчиму, осень 1908).
***
«В Саратове нечего курить. Нет никаких папирос или сигарет, даже “Махорочных”. Не то что болгарских, а даже саратовских, приходится, как говорит Витька, “стрелять”. Я просить не люблю – этим делом занимается он, и ничего, набирает до десятка за несколько минут (правда, с каждым днём всё труднее – ни у кого ничего нет)». (Запись в моём дневнике 26 августа 1962).
«Сегодня после школы зашёл в “Табачку” – немного народа, смотрю “Filter”, у меня как раз 18 коп. только одну взял» (4 сентября 1962).
«Сегодня пошли с В. покурить, ему я дал сигарету с обломанным фильтром (и болгары халтурят). Я «F» не люблю. Очень слабы, и вместе с тем не такой мягкий вкус, как «Derbi». И дорогой, гад!» (5 сентября 1962).
Итак, мне 15 лет, и главная забота – покурить. А отсутствие курева приходилось всегда на осень, когда вставала на ремонт Саратовская табачная фабрика.
Мы не только стреляли, но и собирали окурки. Живо стоит перед глазами металлический ящик в заводском цеху с песком, усеянным окурками. Тогда я научился вертеть самокрутки из добытого из них табака. Странно, но мы не боялись заниматься этим на заводе «Сардизель», где проходили по тогдашней хрущевской затее производственное обучение для сближения школы и жизни.
С тех пор я курил много лет. И после первого (1987) инфаркта и после второго (2002). Потом как-то незаметно бросил году в 2005.
Правда, не был таким фанатичным курильщиком, как мой приятель покойный Лева Т., с которым в одной комнате невозможно было находиться, а уж спать вовсе: он ночью каждый час просыпался, чтобы покурить.
Но курил я по временам много. Во время работы – ну, как же без табака? У Твардовского есть запись, что все, что им написано, написано с табаком. А Федин – я уже как-то цитировал его письмо Слонимскому – советует бросать курить только в крайнем случае, иначе будет утрачена способность к работе. Вообще я уже достаточно внимания уделял «В русском жанре» курению, сейчас лишь мгновенно предамся былым деталям.
Из лучших воспоминаний о курении – это рыбалка. Сидеть под рассветным солнцем в лодке с удочкой, насаживать червяка, не имея во рту погасшей беломорины – и представить себе не могу.
В пору дефицита сигарет, особенно импортных, ходили мы к безногой спекулянтке по имени Наденька, жившей в частном доме Сенного рынка. Она день и ночь сидела в темных сенях на сундуке, и где-то под культями держала товар. Разговоры были конспиративными. «Пчелка есть? – Пчелка не прилетела, а лошадка прискакала», что означало наличие в продаже болгарских «Дерби» и отсутствие ароматизированной сладкой «Пчёлки». Перечислять сорта болгарских и тем более советских сигарет не буду – сейчас в Сети целые сайты есть ностальгически-табачные, но о своих пристрастиях сообщу. Главным долгие годы оставался «Беломор». Вообще невежественно убежден, что папиросы безвреднее сигарет, хотя бы даже и с фильтром, и что слабый табак опаснее крепкого.
«Тетушка курила табак дешевый и крепкий, – не вредный для здоровья (Ал.Н. Толстой. Неделя в Туреневе).
В зажиточный период переходил на трубку с голландским табаком. Если же вспомнить ощущение табачной сытости, того, что накурился, это в юности – махорка, а в тот же благополучный период главредакторства и гонораров – сигары. Говорят, что куря сигару, не следует затягиваться – ерунда! Неторопливо выкурив, глубоко, во всю грудь, затягиваясь, сигару, чувствуешь себе вполне табачно удовлетворенным на несколько часов.
***
С 1994 года за исключением десятка поездок в Москву и двух в Коломну я лишь однажды выезжал из Саратова. Тем ценнее для меня записи, сделанные во время поездки в местечко Дедеркой под Туапсе.
Дедеркой памятен мне тем, что в 1957 году я научился там плавать и там же стал при волнении заикаться, после того, как мальчишки, убивавшие на местной речке камнями лягушек, в ответ на мой протест закидали меня мёртвыми лягушками, удачно попадая в лицо.
Не знаю, сильно ли изменилась тамошняя действительность с 2009 года, думаю, что не особенно, разве что цены поднялись.
11 августа
Волнующие огоньки в горах на рассвете при подъезде к Туапсе, перемигивающиеся со звездным южным небом.
Туапсе с назойливыми таксистами, быстрый переход на автовокзал и приятная поездка до Дедеркоя в почти пустом «пазике». Водитель пожилой благообразный кавказец, пассажиры все свои, знакомые между собой, едут на работу.
Прошел сверху от шоссе вниз до моря всю Приморскую улицу с новыми двух-трехэтажными гостиницами, иномарками во дворах. И уже в самом конце, у моря, объявление: «Сдается одноместная комната». Пожилая интеллигентная хозяйка, долгие ступеньки в гору, комнатка чуть больше кровати – 300 р.
Хождение по пляжу. Море только отходит от минувшего шторма, у берега вода мутноватая. Вода +28. Речка с быками железнодорожного моста та же.
12 августа
Днем обошел все местные кафе. Везде дорого. Самое разнообразное меню с форелью или осетриной выйдет 3 тыс. за обед. Завтракал и ужинал в соседнем доме – «Столовая». Русский хозяин и повариха Наташа с помощницей-матерью. Порции маловаты, меню скудновато, но готовка честная. У хозяина густое вино, к сожалению подслащенное, как он говорит, из винограда «Молдова» и «коньяк» из чачи. У хозяйки купил очень странного сухого с запахом изабеллы, при этом почти бесцветного и безвкусного вина по ее словам с туапсинского винзавода. Жуткие кавказские помидоры. Персики дороже, чем в Саратове. На пляже ел в армянском кафе лепешки типа хачапури, название на «я». Мальчик за стойкой, где все те же сорта пива в 2-3 раза дороже, чем в России, и коктейли как бы самые изысканные, но по 200 р.
Боже, сколько на пляже жирных, особенно молодых баб! И почти все и мужчины и женщины поголовно курят. Даже до буйков доплывают лишь несколько парней, остальные плавают на матрацах или плещутся «по шейку».
В доме Анастасии Романовны 12 человек. Семьи с детьми и без. Со мной рядом средних лет пара. Он важный, словно шофер, возящий «шефа», она хохлушка с густыми усиками. Рассказывала хозяйке о похоронах отца или свекра: «Так хорошо было. 49 машин и 3 автобуса». На обед жарит гигантские куски свинины с луком, который, как и мясо, привезли с собою на машине. С утра и другие бабы – на кухню с огромными пакетами – картошка, лук, куры – жарить, варить на завтрак. Потом на обед, потом на ужин. В кафе не ходят. Дети обкормленные до патологии.
В 7.30 ходил купаться, солнце выходило из-за гор. К вечеру купался вдалеке от пляжа, среди камней, где с десяток нудистов. Там скалы, и в очках голому плавать хорошо. Но – мертвое море, даже медуз нет. Ни одного краба не видел.
А соседи мои из Таганрога. Сегодня она караулила «Мишу», живущего на чердаке с двумя бабами, который торгует на рынке носками и проч. Она желала у него купить теплые носки зятю в подарок. По телефону советовалась с дочерью, что купить. Бред: на черноморском курорте покупать теплые носки. Сказала, что уже купила всем подарки, для чего ездили в Шепси.
Обиталище мое на 4-м уровне. Они здесь громоздят на своих узких, ползущих в гору участках подобие… чего? Тут же крыша, и лесенки, и терраски. На каждом уровне свой обеденный стол, стулья и проч. 12 человек всего. «Миша», придя, тут же кинулся на кухню чистить картошку, жарил и проч. Накрыл на стол и позвал своих блядей, которых я видел лишь однажды, когда они выходили в дворовый туалет, который под моим балконом.
13 авг.
С утра в Туапсе. Но до этого ночь. Тяжелая. Сперва знобило. Я думал, что перегрелся, хотя уже достаточно загорел дома. Потом явно поползла температура. Но утром как-то все ничего. Видимо, ночью случилась акклиматизация. В Туапсе, очень милом городке, чистом и уютном, пил вино, ходил по пляжу. Торговля. Дед торгует пемзой. Прохожая старуха: «Известняк, в воде развалится». Дед: «Сама ты развалишься». Я поэтому купил. 25 р.
15 августа
Вчера было так жарко, что взял у хозяек зонт, огромный, но с обломанной стойкой. Они сестры и не Романовны, как представляются, а Арамовны, потому что армянки. Вообще армяне здесь явно главные. Торговля – лучшие кафе с живым певцом вечером, продавцы сувениров, фруктов, орешков, мальчишки на пляже: «Вароная кукуруза!» – все армяне. Флиртовал вчера с продавщицей прессы и пластмассовой пляжной обуви. Высокая, почти курносая, оказалась армянкой из Ростова. Я: а нос? – Она: я неправильная армянка.
Смерч (это уже днем), похожий на гигантскую елду, свисающую из сизой колеблющейся тучи, тянется, истончаясь к морю, где незадолго до соединения начинает вскипать вода, тянясь к кончику смерча.
Молодая женщина в телесном купальнике с дочкой и матерью посидит с ними недолго и идет на соседний волнолом, где лежат и стоят нудисты, снимает трусы и лифчик. Позавидовал ее свободе.
Разговорился позавчера с хозяином «столовой». Владимир – подполковник милиции в отставке (мундир, висящий на стене за стойкой, и стал для меня предлогом для разговора), подтянутый до загляденья, ходит, словно пританцовывая. Последние годы был в службе безопасности на «Туапсенефть». «Теперь знаю, что всё, что вокруг трубы – криминал». Работает сам, жена Наташа повар (еще она работает диетсестрой в санатории), теща и две помощницы. Стоит за стойкой сам, если не успевает подавальщица (девочка невыразимой прелести и скромности), при 20 годах выглядит на 16), сам же и убирает грязную посуду. Быстро записывает заказ, № стола, отдает на кухню. Работают, как механизм. Помещение без окон, похоже на гараж, две открытых двери настежь, в низу трехэтажного коттеджа, каких здесь много.
Вино, пусть подслащенное, пью, очень густое. Чача чистая или «коньяк» из чачи. А в 1-й день у армянки, торгующей фруктами у пляжа, купил «чачу» – бензин.
На пляже типы – безучастного или активного в сторону пива молодого отца и озлобленной молодой матери, шпыняющей ребенка. Не ходи! Отойди! Подойди! Сядь! Завтра же в Воронеж отправлю!
И – новый тип пожилых родителей, которых можно принять за дедушек-бабушек, то и дело встречается. Впечатление, что на исходе лет встретились два неудачника и завели дитё. Более активны и деятельны отцы, причем в отвратительно ироничном стиле отношения к сыновьям. Они все время подкалывают мальчиков, показывая им их никчемность. Матери в лучшем случае молчат, в худшем льстиво одобряют папу.
Почти все дети плохо здесь едят, но по-разному. Сейчас за обедом благообразная старая бабушка с внуком лет 9-ти. Ему подали куриную лапшу. Подошел отец лет 35-ти. Бабушка (спокойно): «Миша, попробуй, может быть, твой суп остыл?» Миша (выловив из тарелки кусок моркови): «Суп с новым ингредиентом? Не хочу». Папа: «А в морду хочешь?» Сын (играя глазками на меня): «Может быть, это рыбка? Тогда я пришел не на рыбалку». Папа: «А в глаз хочешь?» Показалось, что родители Миши в разводе, и папе с бабушкой позволили взять его на море.
16 августа
В соседи взамен пары из Таганрога вселили тещу, маму, папу, ребенка. Я сразу загрустил, а оказалось, что теща с папой еще и беспрерывно курят. Привезли с собой даже капусту.
По вечерам я играю в дурака с 13-летней Аней из Волгограда и 7-летней Катей из Москвы, внучкой хозяйки.
В выходные приехало много людей, из Ростова, Краснодара. И – почему-то на пляже стало заметно больше приличных семей, хороших лиц, доброго отношения к детям, чем у постоянно здесь отдыхающих, как понимаю, преимущественно москвичей и северян.
Купаюсь с волнореза. Ярко-зеленый нежно мягкий мох на полуподводном карнизе волнолома напомнил мне цветом газон с мокрым от дождя искусственным покрытием у гостиницы «Москва», на котором я грохнулся, расставшись с Немзером (ели какие-то пирожки у м. Пл. Революции, и извалялся в грязи так, что швейцар задумался – пускать ли меня).
Несколько раз по пляжу прошел с диктофоном высокий осанистый плешивый господин лет за 50 в сопровождении девочки в красном расшитом золотом наряде – шальвары и проч. «Товарищи! Сегодня вечером в Кафе “Бриз” состоится эротическое топлес-шоу. Кроме этого в программе рок-танцы, эротическая акробатика. Цена билета 150 рублей. Количество мест ограничено, советую заказать столик заранее». Этот «Бриз» прогорает: ни души ни днем, ни вечером. Особенно смешно, что смотреть на полуголых приглашали голых посетителей пляжа.
Под вечер я спускался по дороге к пляжу, и рядом со свистом и каким-то даже грохотом с очень высокого крутого обрыва на заднице съехал мальчишка, подвернулся, той же жопкой упал в щебенку, вскочил и стал швырять камнями в кусты. Подбежавшему мальчику-армянину закричал, что в кустах голова. Тот тоже стал швырять туда камни. Морденка загорелая со светлыми глазками, под левым глазом синяк, левая щека от виска разодрана. Стал кричать проходящим машинам «Папа! Папа!» Мне стало интересно посмотреть на его папу. Но оказалось, что он так кричит всем мужчинам в проезжающих авто.
17 августа
Сейчас утром кормил с мостика рыбок в речке. Детей из лагерей, их здесь два, гнали на пляж строем. Один переросток с лицом потомственного дебила заранее припасенными булыжниками стал швырять в воду, выкрикивая: «Пусть хлеб поедят!» А за большими шли младшие, те просто поочередно плевали вниз, где кружились рыбки.
Спросил у армянки, торгующей фруктами, какие персики местные, а какие турецкие. «Эти местные, а эти из Греции». Я не сразу понял, и удивился – откуда Греция? Потом дошло: они и слова-то «Турция», наверное, не произносят.
Все та же радость, что и в детстве – стоя на пляже, задирать голову на проходящие составы и успеть разглядеть по табличкам, откуда поезд.
***
Негры ходят по пляжу одетые в юбочки дикарями с копьями, предлагают с ними сфотографироваться. Молодая негритянка с мелко-завитыми косичками заплетает такие же желающим. Объявление: «Африканские косички французские».
***
На пляже, где галька помельче, положил вещи и поплыл к буйку. Навстречу мужик, вытаращив глаза, кричит кому-то на берег: «Ира, Ира! Что ты смотришь, место занимают». Оказалось, что кричал потому, что я положил свои тапки и шорты рядом с надувным матрацем, на котором сидит жена идиота.
И еще – вероятно, хуже уже не встречу – самое гадкое, изо всего, что здесь видел. К вечеру пожилые папа, мама, сын лет 13, похожий телом на большую взрослую женщину. Они не подошли близко к воде, сели на куски бетона. Папа снял носки и, показывая сыну изъеденные грибком лапы, что-то объяснял. Затем огромный жирный мальчик плюхнулся на мелководье и «играл», доставая камни и кидая их на берег с криком «Папа! Папа!» Отец же расковыривал ступни, показывая жене (в шляпе с большими полями) отодранные лоскуты. У него безбородая жирненькая морда с редкими черными волосками небритых усов. У нее блин вместо рожи. Той же рукой, что и драл ноги, он жрал из пакета, подставленного женой, сперва орешки, потом чипсы. И она оттуда жрала. Потом он закричал бессмысленно плюхающемуся всем жирным телом с трясущимися грудями сыну: «Курица ждет!» и натянул даже на вид вонючие носки.
Боже, почему это? Зачем? Рядом сидели хорошие девушки с красивым парнем, почему я глазел на этого урода?
18 август
С утра дождь.
Потом на волноломе дохлый моллюск, облепленный мухами, а из щели между камнями выглядывает крабик. Я раздавил раковинку и не двигался, крабик тут же выполз, но чудо в том, что аккуратно схватывая словно вилочками микроскопическими клешнями мясо, он одной из них отгонял при этом мух!
В столовой. Володя мне, глядя на двух кавказцев, один из них, в плавках, поставил волосатую ногу на стул: «Подойти и в морду!» Хотя заходят в купальниках и плавках многие. Он: «Чечены! У себя никогда так не войдет». Я: «А как вы определили, что чечены?» Он: «Как в “Собачьем сердце” – чую».
19 августа
Всю ночь дождь. Под утро сердце, т.к. вместо обычных 100, выпил 200 гр. Но утром купался и после завтрака долго был на пляже, плавал, загорал на волнорезе. Сегодня день рождения Г.Ф. 104 года. Странно все-таки. Как поздно он меня родил.
Соседи. Теща по мобильнику: с какого тока забирать зерно. Она же ребенку про меня: «Там дедушка живет! Он тебя заберет, если не будешь слушаться!» (Это разговор у моей двери, тонкая короткая занавеска и метра два меня от них отделяют, а я лежа слушаю).
Папа ребёнка выглядит если не старше, то и не моложе меня. Фамилия их Икряновы.
Они оккупировали всю общую веранду, вся она в игрушках, тарелках, жратве, матрацах. За три дня на море еще не были. Сейчас кретин-папа с нарушением дикции читает сыну лет полутора Барто: «Как птицы заливаются трамвайные звонки». Оказывается, и Барто ужасна.
С соседями по веранде не говорю ни слова. Оказывается, это их взвинтило. Я выходил из своей двери, не обращая внимания на ползающего на полу дитенка, и услышал за спиною тихое бабушкино:
«У, фашист!»
Сегодня уезжаю. «Онегина», который затертый лежал во дворике у общего телевизора, перечитал туда-сюда насквозь. До этого читал только свое Евангелие. Других книг не брал сюда.
***
Я хотел бы…
Очутиться в конце 19 века в Москве на Ильинке пасмурным мягким зимним днем в пальто с барашковым воротником и такой же шапке…
Танцевать в год своего рождения в ресторане с рыжей дамой в креп-жоржетовом платье с подкладными плечами под удивительный марш-фокстрот «Летят перелетные птицы»…
Проснуться от холода перед рассветом в палатке, источающей сквозь брезент нежно-зеленый свет…
И многое, многое другое, лишь бы мне было 35 лет.
2015