Стихи
Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2015
Татьяна Риздвенко– поэт, эссеист. Закончила художественно-графический факультет Московского педагогического университета. Работала художником по росписи фарфора, преподавателем живописи, журналистом, копирайтером, в настоящее время трудится в сфере арт-коммуникаций и руководит детской литературной студией в Доме Щепкина. Живёт в Москве. Стихи, эссе и рецензии печатались в журналах «Знамя», «Октябрь». «Дружба народов», «Орион», в вестнике современного искусства «Цирк “Олимп”», поэтических антологиях. Автор трёх поэтических сборников. Участник российских и международных поэтических фестивалей.
***
Так заливает землю светом,
так в марте день тягуч и длинн.
Что сжарить мне на масле этом?
Куда мне этот маргарин?
Одной яичницы на небе –
одной достаточно вполне,
и масла желтого на хлебе,
златого жира на губе.
Но этот вкрадчивый и нежный
всесильный нисходящий жар
ползет, спускается все ниже,
уже по коже побежал.
Весна. Как мало в этом звуке.
Не собираюсь, не люблю.
Я шелушащиеся руки
в карманы глубже углублю.
…Еще одну весну в подшивку.
Но снова буду, не усну,
заглатывать ее наживку,
ее трезубую блесну.
***
Когда мы режем винегрет,
простой, полезный, ясный,
он получается в ответ
хрустящий, вкусный, красный.
Когда едим мы винегрет,
заправив постным маслом,
никто из нас такой обед
не назовёт напрасным.
Едим его, не торопясь,
мы с бородинским хлебом.
Спокойно, вдумчиво и всласть,
между землёй и небом.
***
Игла, мы помним все, в яйце,
и – ни морщинки на лице.
Яйцо, не помню, в волке, в утке,
в устах же – жемчуга и шутки.
А утка где? На верхотуре,
в российской сказочной культуре.
…Я не могу поверить, что
– он, стройный, в твидовом пальто, –
приятельства невольный пленник, –
ровесник наш и современник.
Не верю собственным глазам,
но верю в утку и сезам,
где никакая не иголка, –
любовь,
одна любовь, и только.
Военная песенка
Приказ рассчитаться на свой
и чужой,
огнём распахать города,
и черную землю засеять враждой,
отсюдова – и навсегда.
…С картошки в мундире снимаю мундир,
сколупываю ордена.
У нас-то пока относительный мир,
а рядом, под боком, война…
Военный картофель кидаю в салат,
порезав на много частей…
Слыхали? – туда отправляют ребят
из наших военных частей…
Всё, некому больше – убит командир –
окучивать и убирать.
Картошка, картошка, солдатский мундир,
коричневая рать.
***
Как велика литература.
Как тёмный лес…
Вон сойка синькой полыхнула,
кого-то ест.
Здесь всякой живности живётся –
мурашке, комару,
какой-нибудь кривой берёзке,
торчащей на юру.
Имеет место и лишайник,
растущий тыщу лет,
чтоб нежный, кружевной, тишайший
оставить след.
***
Он бородач был и толстяк.
А стал шикарный холостяк.
Хоть из его ребра была,
жена – влюбилась и ушла.
Он сына вырастил, заметьте.
Растут теперь у сына дети…
Прошло сто лет. Пятнадцать. Осень.
Мы в ЦДЛ. Ноябрь. Восемь.
Внезапной радости накал.
Четыре стопки и бокал.
…Так половина взрослой жизни
идет одним куском под cut.
Ты выше стал. Не изменилась.
Как ты. А ты. Я очень рад.
Воспоминаний том – смотрите! –
издал. Полтинник разменял.
А в середине первой трети
три милых строчки про меня.
***
Февраль, февраль.
Фарфор-хрусталь.
Плюс снега соль
да неба сталь.
Остатки по сусекам, малость,
неделю чудом наскрести…
И стискивать его осколки
до посинения в горсти.
И не раскокать, что осталось,
в комиссионку не снести.